Сто дней ожидания

      Кто бы мог подумать, что Эрик окажется настолько заботливым и сознательным будущим дедом. Пропустивший детство собственного сына, он чувствовал себя отчасти виноватым за это. Помимо этого, как человек суровый и малоэмоциональный, он явно переживал, что из-за этого может стать плохим родственником, который будет больше пугать ребёнка, чем располагать к себе.       Как странное следствие этого, в Эрике практически мгновенно просыпается чрезмерная забота и гиперопека как только он узнаёт о том, что станет дедом.       Суровость и строгость его при этом, разумеется, никуда не деваются, и все свои бескорыстные акты родительской заботы он проявляет со своим привычным максимально суровым видом, отпугивая от Джин не только потенциальных недоброжелателей, но и близких.       Чрезмерная эриковская гиперопека несколько… обескураживает Джин. На самом деле, она боялась едва ли не больше всего именно Эрику говорить о том, что он скоро станет дедом, в то время как его сын — отцом. Мастер магнетизма, однако, отреагировал на эту новость совершенно спокойно, хоть она и обескуражила его, не без того. Но потом…       Потом Эрик был счастлив. И решил, что это его первейший долг опекать Джин в таком деликатном положении.       Опекать — в самом широком смысле этого слова.       Забота Эрика распространялась на все сферы жизни Джин. Его неусыпному взору может позавидовать даже телепат-Чарльз, который, казалось, видит и знает всё, что происходит в школе и в головах её обитателей. Следит настоящим коршуном и отпугивает от невестки всех, даже друзей и Пьетро.       В первую очередь, почему-то, Пьетро.       Любимого сына суровый неусыпный взор Эрика по какой-то только ему одному понятной причине не подпускал к Джин на расстояние пушечного выстрела. Стоило парню лишь оказаться в поле зрения любимой невесты, как тут же словно из ниоткуда появлялась, аки гора, несокрушимая фигура Эрика.       И без малейших зазрений совести за все доступные металлические части одежды оттягивал сына в сторону… Подальше от Джин.       Пьетро возмущался. Пьетро фырчал недовольно. Пьетро пытался испепелить отца взглядом. Всё было, впрочем, бесполезно. Эрик на подобные провокации никак не поддавался и продолжал оставаться неподдающимся исполином. — Это уже ни в какие ворота! — Пьетро пыхтит возмущённо.       Ему удаётся тайно под покровом ночи пробраться к своей возлюбленной. Джин смотрит со странной виной и усталым пониманием во взгляде. Пьетро, однако, тут же выдыхает, не желая растрачивать драгоценные выстраданные мгновения рядом с любимой на подобные глупости. А потому он молча прижимает её к себе.       Джин улыбается довольно, нежась в любимых руках, по которым она, оказывается, так скучала. Тянется за поцелуем, который Пьетро охотно оставляет на мягких губах.       Поцелуй мягкий и такой желанный. Долгожданный. Они чувствуют себя бунтующими подростками, которые прячутся от своих родителей. Идут им наперекор, уединяясь друг с другом, и тем ценнее эти мгновения для них.       Жаль только, что они всегда преступно кратки.       Ведь неусыпный взор Эрика бдит и реагирует. И стоит только раздражителю вторгнуться в личное пространство Джин, как суровый неподкупный взор будущего деда падает на него праведной карой.       Пьетро ухмыляется, с вызовом и без тени раскаяния глядя на отца. Намеренно злит его, показательно оставляя Джин на прощание поцелуй, целуя её, правда, в щёку, а после…       В мгновение ока срывается с места, прежде чем суровый батя успевает среагировать. — Засранец, — мрачно ворчит Эрик под тихий смешок Джин.       Она улыбается, наблюдая за отцом своего жениха. Не злится, вовсе нет, но думает о том, что у них невероятно странная семья.       Но оттого — не менее прекрасная.