Сто дней ожидания

      Это невозможно. По всем законам природы невозможно. В конце концов, чисто с физиологической точки зрения невозможно… Но тем не менее факт остаётся фактом, и Мадара с ужасом осознаёт, что каким-то образом ждёт ребёнка.       Вопрос только каким?       Жизненная сила Сенджу настолько сильна, что ростки её способны прорасти даже там, где им априори не дано прижиться? Или же это в самом Мадаре существует некий скрытый изъян, который теперь вовсю демонстрирует себя?       Мадара не знает. Но он поставлен перед фактом: он понёс, словно женщина, и теперь его тело стало вместилищем и защитой для совершенно новой жизни. Во всех смыслах новой — плод порочной любви двух мужчин, ещё и глав воюющих столетиями кланов.       Отчасти это было даже иронично.       Мадара мог бы даже посмеяться со всей этой ситуации, вот только ему было совершенно не до смеха. Была лишь растерянность и иррациональный страх, и странным образом полное отсутствие непринятия. Но паника, поглощающая с головой паника, ядом растекающаяся по мышцам.       Как, а самое главное, что он скажет Хашираме?       Как он отреагирует?       А как отреагирует Тобирама, ненавидящий Учиху всеми фибрами своей души?       Как на него, и без того считающегося безумцем, теперь будут смотреть остальные?       Что он будет делать с ребёнком, когда он родится?       Вопросы, вопросы, вопросы — их чрезмерно много в его голове. Ни на один из них он так и не находит ответ, и паника зреет у него под кожей. Толкает его в пучину отчаяния и единственного правильного решения.       Во избежание позора, во избежание осуждения, во избежание насмешек он должен действовать решительно. Пока есть время и возможность, он должен скрыть ото всех дефект собственного организма. Вытравить завязавшийся плод из своего чрева и сделать вид, что ничего не произошло.       Женщины для избавления от нежеланных случайных детей используют травы. Мадаре не составляет труда раздобыть их все. Смешать между собой, готовя воистину убойную отраву, а после принять в себя, ожидая эффект.       Дурман кружит голову, разливается блаженным теплом вместе с кровью. Но облегчение мимолётно, и адские спазмы сдавливают мышцы, кажется, разрывая их на части и ломая кости, выворачивая суставы. Тепло сменяется полыхающим жаром агонии, в которой Мадара конает, теряя всякую ориентацию в пространстве и времени, а после…       На смену боли и жару приходит холод. И Мадара погружается во тьму, падая всё ниже и ниже, погружаясь на самое её дно.       Неистовый крик боли оглушает Тобираму, стоит ему переступить порог дома. Он вздрагивает и больше на инстинктах, чем здравом рассудке, мчится на звук, молниеносно разрабатывая тактику возможного боя. Но боя нет — есть лишь корчащийся в судорогах Мадара да разлитая вокруг него зеленоватая жидкость какого-то варева, которое Тобирама безошибочно идентифицирует как вызывающий сильные спазмы и сокращения мышц яд. Такой используют обычно женщины, дабы исторгнуть плод из своего чрева, но пьют его в куда меньшей концентрации. Однако для чего он понадобился Мадаре?..       Думать об этом некогда. Боль выворачивает Учиху наизнанку, и Тобирама, как бы сильно этого ни не хотел, вынужден помочь ему, пока не стало хуже. Долг врача говорит в нём сильнее неприязни, и сильные руки укладывают невольного пациента на футон.       Вывести яд из крови, расслабить окаменевшие в судорогах мышцы… и внезапно обнаружить истинную причину, зачем Мадара на самом деле сделал всё это. — Невероятно… — Тобирама, потрясённый, посмотрел в бледное лицо успокоившегося Учихи. Но не успел он более ничего сделать, как в комнату ворвался взмыленный Хаширама.       Напуганная прислуга рассказывает ему жуткую историю. Невозмутимый, но в то же время растерянный Тобирама смотрит прямо в лицо брата. Огорошивает его невероятной новостью, и глаза Хаширамы округляются в искреннем неверии.       Мадара ждёт ребёнка?..       Он приходит в себя не сразу. Тьма тяжело выпускает его из своих объятий, а в теле чувствуется невероятная усталость. Он приоткрывает глаза в тёмной комнате, мрак которой разгоняет лишь одна свеча на тумбочке, и сразу натыкается взглядом на сидящего рядом Хашираму.       Вот как… Значит, он уже всё знает. — Зачем ты это сделал, Мадара? — в голосе Хаширамы сквозит искренняя печаль и непонимание, с которыми он смотрит на лежащего перед ним любовника.       На скулах Мадары вспыхивает яркий румянец, пятнами алея на бледной коже. Он отворачивает голову в сторону, стыдясь смотреть на Хашираму, которого едва не поставил перед безжалостным фактом. — Твой брат меня ненавидит. Хочешь чтобы он возненавидел и ребёнка, вышедшего из моего чрева, словно он какой-то мерзкий ублюдок? — Учиха говорит тихо, кривя слабо губы в горькой усмешке.       Ладно он — он привык к тому, что даже собственный клан отвернулся от него. Но дитя… плод случайной любви и жалости — оно не заслуживает всей той ненависти, через которую проходит его родитель. Так не проще ли сразу оборвать ему жизнь, чтобы избавить от страданий?.. — Но, Мадара, — Хаширама в искреннем изумлении вскинул брови, — именно Тобирама и нашёл тебя… Это он вытащил тебя с того света и даже смог спасти ребёнка.       Мадара замер, напрягшись, а после медленно повернул голову к Хашираме. В тени, за его спиной стоял Тобирама, убирающий какие-то инструменты. Младший Сенджу был как всегда оплотом невозмутимости и делал вид, что ничего не происходит и он ничего не слышит.       Потрясение разлилось по жилам горьким теплом. Напряжение лопается как натянутая струна, и горячие слёзы против воли обжигают щёки. Мадара прячет лицо одной рукой, а вторую в нерешительности сжимает Хаширама, робко улыбаясь. — Давай дадим друг другу и нашему ребёнку шанс, — он говорит мягко, но как-то будто бы неуверенно, и Мадаре, на самом деле, нет надобности отвечать.       Он и сам не против. И если рядом с ним будет Хаширама, единственный, кто не отказался от него, то возможно у него что-то и получится. Впервые в жизни получится не разрушить, а создать, и Мадара…       Вовсе не против рискнуть.