надрыв

      В первые дни сентября об осени даже и не думается. Где отыскать ее - в зеленых кронах деревьев, удушающей жаре, духоте, обхватывающей тисками сознание, в выгибающихся серых спинах котов, жмурившихся на солнцепеке, лежащих на крышах, смотрящих лениво-устало янтарными глазами? Лето уходить не спешит, так, глядит игриво на календарь с давно прошедшим июнем, июлем, августом, оставшимся уже позади вместе с бесконечно долгими-мимолетными ночами, жужжанием раззодоренных пчел, карамельными яблоками и раскаленным асфальтом, по которому и ступать-то неприятно. Жаркие сентябрьские деньки тоже не останутся надолго, махнут рукавами, оглянешься - дороги усыпают кленовые листья, а на небе ни единого просвета, весь небосвод заволокло серостью. Гром, непроглядные истинно осенние ливни, угрюмый свет, проникающий в дома сквозь окна, в котором солнечного отпечатка не угадаешь ни за что.       Ацуши же, бездумно глядя на перистые облака в каком-то совершенно неважном парке, мечтает искренне иногда исчезнуть. Так, без концов, чтобы не осталось ни единого следа пребывания подобного человека на свете. Воспарить в высь да пропасть навсегда - не уж то столь многого желает он? Покинуть человеческую оболочку, духом взлететь к облакам и остаться там напоминанием двадцати бесполезных на деле лет. Столько прошел, но у финиша ожидала его лишь одна пустота с разбитыми надеждами. О чем мечтал он раньше, до несчастья агентства, до злосчастного дела о серийных убийствах? Признаться в чувствах, может - спасти одного дорогого человека от воспоминаний о прошлом, и жить, просто жить до седин, в окружении людей из ВДА, помогая изо всех сил. Счастье и спокойствие - самая зыбкая вещь, о которой можно только мечтать, и до которой дотянуться в истинном виде редко кому дается. Часто остаются люди с осколками и потерянностью, что делать им дальше, когда все, на что ставили они кон, рухнуло карточным домиком?       Бесполезно и размышлять о таких делах. Разве не проходил он это десятки раз? Стоит лезвию приблизиться к нежной коже, темным водам сгуститься перед взглядом, таблеткам высыпаться на поверхность стола спасительной горсткой - приходит осознание, что вина так не исчезнет. Толку от того, что скроется Ацуши под защитой сырой земли, разлетится прахом по ветру? Будто способна смерть скрыть позор. Обязанность легла на его плечи, так может ли Накаджима покинуть мир и отправиться в желанное забытье, не вернув былую честь агентства? Те, что защищают горожан, одаренные, способные помочь там, где никто не справился. Теперь же остались о них воспоминания как о кровожадных зверях, движимых одной идеей убийств. Только вот неудача - Накаджима устал. Устал ненавидеть, устал жалеть, устал ждать. Ядовитая злость на объединившихся демонов постепенно растворилась в летних днях, осознании смерти, принятии собственного бессилия. Способен ли он противопоставить что дарованной силе Японии и иностранцев? Ацуши сомневается в этом. В одиночку - он не выдержит.       - Накаджима? - зычный голос отвлекает парня от глядения в пустоту. Поднимая взгляд, он видит солнечный свет и отблеск на рыжих прядях. Чужие карие глаза смотрят с серьезностью, безразличием, намеком на пренебрежение. Призрачный облик из прошлого восстает перед ним, обретая краски и физическую оболочку. Приходилось ли ему раньше вблизи рассматривать мужчину? Сколько ему, одногодка наставника ведь, двадцать четыре, получается? В нем сохранился и лоск, и яркость молодости, однако карьера оставляет свои явные отпечатки - наметившиеся морщины у бровей, нахмуренный взгляд, настороженные движения. Между ними отсутствует пропасть и половины десятилетия, но подтвердит ли кто, что практически они ровесники? Впрочем, и пути им, наверняка, пришлось пройти совершенно разные.       Окинув собеседника беглым взглядом и дождавшись ответного кивка, мужчина усаживается рядом, тут же поджигая появившуюся в пальцах сигарету. Узкий дымок поднимается лениво вверх по застывшему мареву, в котором сама жара дрожит, и расплывается спустя мгновение. Наблюдая за картиной размеренной гражданской жизни, он продолжает разговор:       - Ходить вокруг да около не буду. Он мертв.       Слова срываются легко и обыденно, не меняется ничего вокруг - ни намека на ветер, детские голоса перекликаются звонко, обреченность считывается с первых строк, обреченность этого конца лета, ставшего в какой-то момент переломным. Накаджима не удивляется даже, давно в сознании поселилось знание о смерти, но все же из глупой, что ли, надежды, решается спросить.       - Достоверная?..       - Не сомневайся. Людям редко когда удается дурить другим головы фактом своей смерти. Дадзай как-то раз провернул такой трюк, но сейчас сомнений нет - никак он не мог выбраться живым.       Ненадолго мальчишка замолкает. Накахара смотрит на него без интереса, все же ему он никто - жертва обстоятельств, на которую повесили все прегрешения, но разве нынче вызывает это жалость? Может, и вовсе сам виноват, что попал в переделку русских и государственных эсперов, кто знает. Последний крупный инцидент одаренных в Йокогаме оказался громким, слишком громким, однако при этом в прессу умудрились пустить самый минимум информации. И Портовой мафии немногое удалось разузнать, ясно лишь, что агентство не угодило кому-то на национальном уровне, а что дальше - закрыто за семью печатями в воспоминаниях тех эсперов, что участвовали в громком деле уничтожения ВДА.       Двоякое, конечно, впечатление оставило это дело. Портовой мафии подобное никогда не грозило, все же в отличие от агентства семья предпочитала идти под руку с государством, чем воевать с ним. У ВДА всегда было лишь их шаткое положение, лежащее на плечах одного главы, похвастаться организация больше и не могла ничем. Однако... Уничтожение руками Ищеек прекрасно показывало упрощенное, но в общем то настоящее отношение к обладающим дарами. Эсперы по всей стране чувствовали себя неуютно - волна страха уже прошлась и оказалась ощутима. Да и агентство в какой степени было жаль, даже если оно и вставляло когда-то палки в колеса бизнеса семьи. А уж молчаливая ярость старшей сестры, лично занимавшейся похоронами своей бывшей воспитанницы, о ней и говорить не стоило.       Сам же Накахара ничего особо и не получил с новости об исчезновении целой организации эсперов. Малое удивление, пропавшее с известием об участии государственных псов в переделке, и совсем немного - облегчение. Очередная страница его жизни оказалась перелистнута со смертью Дадзая. Больше ничего не напоминало мужчине о прошлом, предатель, бывший связующей нитью с прошедшими годами, где нашли себя Агнцы и Арахабаки, исчез, и груз также спал с него. Только лишь верхушка мафиозной семьи и знала теперь о его противоречивом юношестве.       - Буду ли я должен что-то вам?       - Просто забудь. Считай небольшим одолжением в дань памяти прошлого, - о покойниках ведь либо хорошо, либо никак. А ничего счастливого об Осаму Накахара в памяти не откопает никогда, найдутся лишь ощущения бессилия и глухой злости.       - И все же, - продолжил упорствовать на своем Ацуши. И за несколько слов он чувствовал себя бесконечно обязанным, учитывая особо кто именно сказал ему их. Накахара - один из Портовой мафии, для него просьба какого-то парнишки из уничтоженного уже агентства ничего не значила, мог просто закрыть глаза на нее или выслать мафиози рангом помладше, чтобы никого из ВДА не осталось точно. Но пришел все-таки сам. И вредить, похоже, совсем не собирался.       - Если для тебя это так важно, можешь считать себя обязанным. Сомневаюсь, что помощь от тебя мне понадобится когда-нибудь, но, надеюсь, это успокоит твою совесть?       - Спасибо вам.       Налетает небольшой ветер, шелестит еще не опавшими кронами деревьев, гоняет сонно по аккуратным парковым дорожкам листья и сухие отломившиеся ветки. Пространство вокруг расширяется до бесконечности, звуки набатом проходятся по сознанию - вот щебет играющихся детей, вот лай разъяренного пса, не вписывающегося в атмосферу мирного летнего денька, вот шум синкансэна со станции по соседству. Реальность перед глазами продолжает дрожать, мутнеть все быстрее, пока Ацуши не осознает, что это слезы его так появляются.       Темная фигура собеседника уходит прочь и пропадает где-то вдали. Накаджима, оставшись в одиночестве, смотрит растерянно на собственные ладони с мокрыми следами от слез. Теперь, когда он знает о смерти последнего человека, жизнью которого он дорожил столько времени, теперь, погруженному в отчаяние, что ему?..       Солнце продолжает безразлично светить.