Не отпускай меня

      На улице летел крупный снег. Медленно и плавно он кружился в воздухе белоснежными хлопьями и оседал на землю. Мороз примерно минус десять, или даже одиннадцать. Красивая и тихая ночь; убаюканная мягким снегопадом улица дремала под блеском фонарей. Качели на детской площадке обросли сугробами. Холмогорова смела снег с одной из них и уселась. Она не знала, куда может податься хотя бы на эту ночь. Подруги в школе были не настолько близкими, чтобы ночевать у них, а все друзья были друзьями Космоса, которые сдадут её при первом появлении. Вика уже почти смирилась с тем, что ей придется всю ночь торчать на детской площадке возле дома, а потом пойти ещё куда-нибудь.             Она выудила пачку сигарет, достала коробок спичек, который валялся в кармане этой куртки ещё с осени. Покачиваясь, девушка сделала одну затяжку, вторую, выпуская изо рта вместе с паром белесый дым. Она следила за тем, как быстро он тает в воздухе. Вот бы и ей сейчас так же раствориться. Она не выдержит предательства отца и никогда не простит ему этого. Из внутреннего кармана куртки девушка достала маленькое фото мамы. Красивая, улыбчивая, яркая и… здоровая. За годы болезни она изменилась до неузнаваемости. Ужасно вспоминать её такой. Слезы застывали на морозе, и Вика вытирала их варежками с лица. Ей вдруг показалось, что взгляд матери на фото сделался осуждающим. Она бы не одобрила курение дочери. Она еле смирилась с курением сына… Потому Вика выбросила недокуренную сигарету в снег.             – Я больше не буду, мам… Прости.             Закопав в снегу окурок, Вика встала с качели и медленно побрела по улице. Вокруг тишина. Вика потуже затянула шарф на шее и спрятала руки в карманы. Она неспеша шагала, не выбирая дороги; запрокидывая голову, она ловила ртом крупные снежинки и печально улыбалась, разглядывая черное спокойное небо, а затем бросала взгляд в сторону домов-великанов, которые смотрели на неё в ответ своими желтыми глазами-окнами.             А её сегодня лишили тепла и уюта. Кто бы мог подумать, что родной отец способен так мерзко поступить? Насколько продолжителен его роман с этой жабой? Как долго он молчал о своем увлечении? А что, если он крутил с нею ещё при жизни мамы?             Сдавленная боль в груди как будто ломала кости. Все идеалы семнадцатилетней Вики Холмогоровой рухнули. Странно, что этого не произошло раньше. Оказывается, любовь имеет свойство заканчиваться, она не вечна, а спустя годы все слова, сказанные однажды наедине и шепотом, теряют всякое значение. Мама говорила, что первая любовь никогда не угасает, она просто со временем становится слабее, отправляется в спячку и больше никогда из неё не выходит. Видно, то же случилось с папой. А разбудить эту любовь уже некому. Все, что осталось у него от горячо любимой Маргаритки, это дочь и сын. Но то только для души. А как же быть с плотскими удовольствиями?             Холмогоровой сложно было понять подобного рода химию. Уж лучше изучать ту, что в школе преподает Лариса Анатольевна. А извечные поиски правды жизни, которую пора давно перестать красить в белый и черный, могут окончательно свести с ума. В одном она точно убеждена: ни на какое прощение отец может не рассчитывать!             Вика уже давно покинула родной двор и даже, кажется, свою улицу. Она и не знала точных названий улиц, просто шла, не вдаваясь в подробности своего вечернего путешествия. Тишина, обступившая её со всех сторон, внезапно была нарушена громкими мужскими голосами; они-то и заставили её очнуться и растерянно оглядеться вокруг, чтобы определить свое место нахождения. Брань разразилась совсем рядом, и Вика, вздрогнув, увидела троих парней, стоявших возле одного из подъездов. На улице ни одного прохожего. Только эти ребята и семнадцатилетняя школьница. Ринувшись за угол обшарпанной многоэтажки, она стала наблюдать за назревающей разборкой из своего укрытия.             Мат и несносный жаргон – вот и все, что ей удавалось разобрать из их не слишком дружелюбной беседы. Эти трое что-то делили, выясняли. Вика поняла, что здесь вырисовывается, как сказал бы сейчас Валера Филатов, чистой воды скотство. Потому что двое на одного – не по чесноку! Разговор стал тише; Вика замерла всем телом и вместо того, чтобы убежать прочь, пыталась расслышать хоть ещё одно слово, с трудом понимая, для чего ей вообще все это надо. Болтовня, болтовня; после этого один двинул по физиономии другому со всего размаху; третий дернулся и незамедлительно сунул руку в карман. В его ладони Вика увидела зажатый пистолет, а следом за этим раздался оглушивший улицу выстрел. Виктории стоило огромных усилий, чтобы не закричать. Она прижала ладони к губам, наблюдая, как парнишка со стоном повалился на землю.             – Шум, ты че? У тебя мозги протекли? Ты ж его замочил!             – Да рот закрой! Валим отсюда. Бегом!             Вика увидела, как двое прыгнули в неподалеку стоявшую «Девятку» и со свистом шин быстренько покинули улицу. Холмогорова осознавала, что только что своими глазами увидела убийство, стала невольной его свидетельницей. Или все-таки добровольной? Ведь никто не мешал ей убежать. Но что делать теперь? Сматываться домой, звонить в милицию? Звать на помощь? Искать Коса? А если эти люди прознают про неё, что тогда? Лучше уйти! Уйти и забыть!             Сделав шаг назад и уже стоя на низком старте, она вдруг уловила отчетливый стон. Застыв, она прислушалась. В тишине двора была едва слышна какая-то возня. Неужели? Этот парень живой? Она сто раз назвала себя дурой, даже пожалела на миг, что ушла из дома, но все же рискнула сделать шаг из своего убежища и направилась в ту сторону, где лежала и стонала недобитая жертва.             Каково же было её удивление, когда она увидела, что раненный парень пытается встать. Никого поблизости. Никого, кто бы мог оказать помощь. Она не помнила себя, когда побежала к нему, единственная его надежда.             – Как вы? Я помогу вам.             – Ты кто, черт побери, такая? – сквозь зубы, но он все же выказал свое недовольство её появлением.             – Твой ангел-хранитель, дурак. Сначала бы хоть имя спросил, а потом переходил на ты.             – Ты откуда взялась тут? – настырно допытывался раненный, пока она помогала ему подняться. Пуля застряла в его боку, чудом не задев жизненно важных органов, и он придерживал окровавленной ладонью свою рану. Кровь окропила и снег, и Вика догадалась быстро уничтожить её следы. Парень слабо держался на ногах, но все же передвигался. Его руку она перекинула через свое хрупкое плечо и уверенно начала перемещаться к скамейке. Он шел, едва сдерживая крик. Он шипел и стонал, но не падал, волочился за ней и старался не терять сознание от адской боли.             – Тихо… Я отведу тебя на скамейку. Ты сиди, а я… я добегу до ближайшего автомата и вызову скорую. Ты только не умирай, ладно?             – Сдурела совсем? Это ж… огнестрел…             – Ну и? Ты думаешь, доктора пулю не достанут?             – Да глупая! Нельзя с такой темой… к хирургам. Раз уж подвязалась, малолетка… Делай, что скажу.             Нет, ну он ещё и приказывает! Вика осознавала, что выбор у неё отсутствует, как и путь назад. Бросить его здесь она просто не может, но как же быть? Она поражалась его стойкости. Раненный, почти убитый, он рационально мог мыслить. Он велел ей заходить в один из подъездов многоэтажки. Вся его одежда, да и её тоже, была испачкана кровью. Они, по указанию раненного, зашли в лифт, и Вика дрожащими пальцами нажала на нужные кнопки, тут же рукавом куртки стирая оставленные кровавые следы. Лифт со скрипом домчал их до пятого этажа. Две квартиры, одна из которых принадлежала раненному. Когда Вика привела его в дом, его силы уже были на исходе. Он истекал кровью, и она, глядя на него и на себя, ощутила настоящий страх.             – Куда дальше? – выкрикнула она, боясь, что сейчас впервые испытает на себе все «прелести» нервного срыва.             – В комнату, – проговорил он, нащупывая выключатель на стене. – Туда, прямо… Вика послушно потащила парня в указанном направлении, и, как только он очутился на диване, она зажгла свет. Кровь, которая оказалась так ужасна на вид, не останавливалась, а она, Холмогорова, застыла в холодном поту и не знала, что делать, как ему помочь. К счастью, инструктор все ещё был в сознании.             – Что… встала? Иди, там, на кухне, аптечка…             Вика не стала задавать вопросов, а просто делала все на автомате. На типичной холостяцкой кухне, где, однако, была совершенная чистота, она облазила все шкафы и ящики в поисках аптечки и наконец нашла её. Вот только заветная шкатулочка с лекарствами оказалась скудноватой.             – Водку в холодильнике возьми!.. Зажигалку ещё!.. – послышалось из комнаты. Десятиклассница захватила спиртное и быстро вернулась.             – Зажигалка у меня есть, то есть... спички. Только зачем все это? Как это поможет? – Она расставляла все принесенное на стол.             – Пулю доставать будешь.             – Чего? – Глаза её непроизвольно расширились. Она, обезумевшая от настойчивости его даже не просьбы, а приказа, схватилась за голову. – Ты спятил? Да я не умею! Я не знаю как! Тут врач нужен.             – Справишься. Делай… как я говорю, и все будет хорошо.             – Ты не в себе… Я её в жизни не достану. Я не смогу. – В её голоске зазвенели слезы.             – Либо ты сможешь, либо я сдохну... – проговорил парень, тяжело дыша. – Третьего не дано.             – Я вызову скорую, – захныкала она, всем своим видом умоляя раненного не доверять ей свою жизнь.             – Нет. Сама. Либо вали…             Вика из-за слез почти перестала видеть этого несчастного, но зато все отчетливее она понимала, что деваться ей некуда. В конце концов она сама подписалась на все это. Она сама приняла такое решение, еще там, на улице. И теперь жизнь этого человека в её руках. Времени на раздумья не было. Каждая минута на счету. Вика, всплакнув, все же решилась.             – Что я должна делать?             – Для начала… реветь хватит… Хреново мне.             – Что мне делать?! – вскричала она, тут же вытерев слезы испачканными руками.             – Ты все принесла, что просил?             – Да. Ладно… – Вика сняла с себя верхнюю одежду, взяла стул, скинув с него предварительно какие-то вещи, и села возле постели. – Перчатки нужны, медицинские.             – Просто руки… помой, – прохрипел раненный.             – Ага. Я быстро, очень быстро, – она выбежала из комнаты, в кухне вымыла руки, то и дело сдувая со лба падающую прядь волос. Вернувшись, она осторожно расстегнула куртку парня, а затем с той же осторожностью начала закатывать его джемпер, чтобы открыть доступ к ранению. Руки её дрожали, а стон подстреленного не прекращался.             – Дай таблетку анальгина… там, в аптечке… – проговорил он. Вика быстро нашла пачку таблеток, извлекла одну штуку. – И водки… запить.             Она приподняла голову парня, положила таблетку ему в рот и дала запить.             – Теперь… достань щипцы… в аптечке. Водку далеко… не убирай…             Вика откопала под залежами ваты и бинтов медицинские щипцы.             – Зажигалка… нужна, или что-то вроде того.             – Поняла, – тут же ответила она, сообразив. Достав спички из кармана своей куртки, она чиркнула одну об коробок и несколько секунд покалила щипцы огоньком.             – Теперь… водкой… полей на рану.             – Тебе же больно будет, – жалобно Вика поглядела на парня.             – А по-твоему… сейчас… мне приятно?             Она вновь взялась за бутылку.             – Много лить?             – Слегка…             – Терпи, – она аккуратно наклонила бутылку и на миг представила, какое сильное жжение испытывает этот бедолага, она прямо физически ощутила эту страшную боль. Как только убойный напиток попал в кровоточащую рану, парень зашелся истошным криком и дернулся. Вика по привычке начала дуть, будто заживляла неглубокий порез на пальчике ребенка. – Тихо-тихо…             – Теперь… а-а-а… щипцы… Доставай пулю…             Вика взяла щипцы, которые и держать-то правильно не умела. Впрочем, они выглядели как ножницы, ничего тут необычного. Интересно, откуда у него такие? Из больницы, что ли, спер? Она пыталась воткнуть пальцы в колечки, трясясь и волнуясь.             – Ты видишь её? Пулю видишь?             – Да, вижу…             – Глубже залезай и подцепляй… поняла?             – Поняла. Терпи.             А что ему ещё оставалось делать? Крик он сдерживать не мог, когда Вика начала процедуру извлечения пули. Она никак не могла ухватить её, никак… Ей казалось, что она её только глубже заталкивает, а парень стонет все громче.             – Ну, потерпи.             – Да смелее! Давай же!             Холмогоровой хотелось плакать, но слезы только помешают. Она сосредоточилась и глубже погрузила щипцы в рану, наконец нащупывая злосчастную пулю.             – Я её чувствую. Она у меня в руках. – Она потянула её, настолько осторожно, насколько умела, но то было нелегко, да ещё и страх повредить что-то внутри мешал ей быстро расправиться с металлическим паразитом. Как же ужасно не знать биологию! – Терпи, не шевелись, – приговаривала она, теперь уже более увереннее пытаясь вытащить её на поверхность. Но раненный не слышал, хотя и сам понимал, что усложняет ей задачу, извиваясь.             Вика, едва заметив серенькую головку, улыбнулась.             – Все, все, уже почти. – Она извлекала её около минуты, если не больше, и когда пуля наконец покинула тело бедного парня, Вика свободно выдохнула. – Это она?             – Ага… Кажется… – обливаясь потом, хрипло ответил он.             – Так, теперь что?             – Спирт нужен… И вата…             Беспрекословно она схватила вату, смочила её водкой и аккуратно смазала рану и участок кожи возле неё. И так несколько раз.             – Слушай, а у тебя заражения не будет? А что, если будет?             – Да успокойся ты, – сквозь зубы пробубнил он, – ничего не будет.             – Надо кровь как-то остановить… Как?             – Больше водки. Промывай рану.             Вика уже не обращала внимания на его стоны, она истратила почти всю оставшуюся водку.             – Теперь возьми бинт, пластырь…             – Нет, погоди. Надо же зашить.             – Само заживет… Бинтуй.             С ним спорить не было смысла, и Вика снова подчинилась. Кровь почти остановилась; Вика до последнего протирала спиртом рану, а потом принялась бинтовать, обклеивать пластырем. А когда все наконец закончилось, она устало и тревожно поглядела на парня, который вымотался и с трудом мог дышать.             – Ты как? Тебе лучше?             – Да, лучше. Ты все правильно сделала…              – Ты не умрешь? Правда ведь?             Он рассмеялся и тут же скорчился от боли.             – Нет, не боись. Жить буду…             – А если я сделала что-то не так? А если будет заражение? Давай вызовем скорую.             – Не кипишуй. Все в норме. Пить только хочу...             – Я сейчас. Я мигом.             Вика быстро побежала на кухню. Открыв кран, она смыла с рук кровь, а затем взяла стакан и налила в него воды и с той же молниеносной скоростью вернулась назад. Она опустилась на колени, предварительно подвинув диванную подушку поближе и подложив её под голову раненного.             – Вот, пей давай, – у Холмогоровой все ещё тряслись руки, когда она поила подстреленного незнакомца, а он же благодарно поглядел на неё, вдоволь напившись.             – Спасибо тебе, – выдохнул он. – Если бы не ты…             – Да ладно, – тут же пресекла она, – ещё неизвестно, как я справилась, и справилась ли... Я очень переживаю.             – Не переживай, – ухмыльнулся парень, – хуже-то точно не будет. – А потом, поглядев ей прямо в глаза, добавил негромко: – Ты мне жизнь спасла.             – Перестань молоть чушь. – Виктория, упрямо отрицая любой свой героизм и смелость, закатила глаза и глотнула воды из стакана, поставив потом его на стол. Опасность миновала, по мнению этого несчастного, но Холмогорова не могла отделаться от сомнений. Не имея никаких врачебных навыков, она извлекла пулю из живого человека. Вот она, лежит себе, закопанная в ватке. Такая маленькая, а сколько от неё вреда. А ещё Викторию не покидала мысль, что это как бы улика. Ведь то, что произошло, называется преступлением, которое, по всей видимости, потерпевшему выгоднее скрыть.             – Как зовут-то тебя? – тихонько спросил парень, когда она без сил упала в кресло.             – Вика… А тебя?             – А я Пума.             Девушка недоуменно уставилась на него.             – Кто ты?             – Это погоняло, – рассмеялся он, держась рукой за бок. – А вообще, Пашей меня звать.             – Очень приятно, – хмыкнула Виктория. – Слушай, Паша, что дальше делать будем?             – А что дальше? – Пума сверлил глазами стену, на которой висел плакат с полуголыми девицами. – Ничего… Тебя дома не хватятся, если ты у меня останешься?             – В смысле? – встрепенулась Вика, чуть привстав с кресла.             – В смысле, что уже очень поздно, а я тебя при всем своем желании проводить не смогу и одну отпустить… тоже не могу. Да и вид у тебя… не ахти.             Она посмотрела на свои свитер и джинсы, а после на свою куртку – одежда была испачкана кровью. Виктория и сама уже успела подумать над этим. Она боялась оставлять этого типа одного. А вдруг ему станет хуже? Она тогда сможет вызвать скорую, не взирая на все его сопротивления.             – Я останусь, – заявила она твердо. – Но не из-за грязных шмоток. Я просто боюсь… Боюсь, что с тобой… ну…             – Боишься, что я завтра не проснусь? – усмехнулся Павел.             – Да ну тебя! Дурак. В конце концов, я делала все, как ты мне говорил, так что, если кто и будет виноват в том, что ты не проснешься, так это только ты сам. Вот так. – Это звучало совершенно беззлобно, но с тенью ужаса. Холмогорова даже думать боялась о завтрашнем утре.             – Договорились. – Он почему-то не мог не посмеиваться над ней. Такая она была милая. По-детски милая. Но дерзкая и, определенно, смелая.             – Ты чего-нибудь ещё хочешь? – осторожно спросила она, замечая, что глаза его понемногу начинают слипаться.             – Спать очень хочу…             Осмотревшись вокруг, пробежав глазами по комнате, Вика заприметила смятый плед на втором кресле. Взяв его, она немедленно укрыла пострадавшего им и, погасив основной свет, включила лампу, что висела прямо над кроватью. Она вернулась обратно, на свое место, и принялась оттуда наблюдать за Пашей, стараясь уловить каждый подъем его грудной клетки. Дышит. Слава Богу. Если бы у него что-то болело, он бы не спал сейчас, как младенец. Успокоившись немного, Вика откинулась на спинку кресла, и сон завладел ею в то же мгновение.