Не отпускай меня

      Утро. Яркое солнце по-хозяйски ворвалось в комнату, и Вика резко распахнула глаза. Было страшно неудобно спать сидя, да и вообще она не сразу поняла, где находится. Все вчерашнее казалось каким-то сумбурным и нелепым сном, который могла выдумать только безудержная фантазия.             Она осмотрелась настороженно, постепенно восстанавливая в памяти фрагменты вчерашнего насыщенного криминальными событиями вечера. Из-под дивана выглядывала пустая бутылка «Пшеничной». Она себя чувствует так, будто одна опустошила её вчера. Хотя чего скрывать, ситуация закрутилась для этого вполне подходящая. А нервные клетки-то, как известно, уже не вернешь...             И вдруг только сейчас её осенило: где вчерашний раненный?             Диван пустовал, а больного простыл и след. Холмогорова в тот же миг буквально подскочила, всполошилась и начала выпутываться из пледа, которым вчера самолично укрыла несчастного на ночь. И каким это образом одеяло перекочевало к ней? В суматохе, естественно, без падений никак. Споткнувшись все о тот же приставучий плед, Вика потеряла равновесие и очутилась на полу.             – Да твою мать! – вырвалось ненароком. Наконец она избавилась от любых препятствий и пулей влетела на кухню. Она не поверила своим глазам, когда увидела у плиты вчерашнего пострадавшего. Он жарил что-то вкусненькое. Масло шипело на сковородке, и кухня наполнялась аппетитным ароматом.             – Утречко доброе, выспалась? – парень расплылся в жизнерадостной улыбке.             Виктория почесала затылок и рассеянно покачала головой, а потом быстро закивала, словно смысл его вопроса только что дошел до неё.             – Можно спросить, какого лешего ты на кухне топчешься? Тебе же постельный режим надо соблюдать, ты что?              – Вот ещё! – отмахнулся Пума. – Я себя отлично чувствую, бодр и свеж в отличии от тебя.             – Ещё и хамит... – пробубнила Холмогорова. – Я чуть с ума не сошла, когда увидела, что тебя нет.             – А ты все ждешь, когда я ласты склею? – хохотнул темноволосый парень. Нравилась ей его улыбка – такая живая, беспечная, с оттенком наглости и щепоткой шалости.             – Тьфу на тебя!.. – она прислонилась к стене и теперь, кажется, вздохнула свободно. Бегая глазками по самой простой и заурядной обстановке тесноватой кухни, Вика все ещё как будто пребывала в полусне. Давно пора последовать совету этого типа из семейства кошачьих и просто расслабиться.             – Садись лучше завтракать. У меня уже все готово. – Пума поставил на стол сковороду с яичницей, посыпал свое блюдо солью. – Ну, чего ты тормозишь?             Если бы не бледность симпатичного лица и не эта аккуратность в каждом неторопливом движении, то никому бы и в голову не пришло, что каких-то десять часов назад в его животе торчала свинцовая пуля. Вика не ожидала такого мгновенного результата после своей непрофессиональной операции. Но она скорее считает себя всего лишь инструментом, нежели школьницей со скрытым талантом хирурга, потому что вчера ею всецело управлял Пума, подсказывал и диктовал, что делать в ту или иную секунду. Интересно, откуда у него такие неординарные навыки? Стрелянный воробей?             – Ага, пойду сначала в ванную... – опомнилась она, но в тот же миг снова как будто обратилась в статую. – Который час?             – Десять утра.             – Сколько? – выпучила она глаза и снова прижалась к стене, пару раз легонько ударившись об неё затылком. – Попадалово... Меня домашние прикончат. Блин, ещё и шмотки... – она взглянула на свою одежду, вспомнила про куртку, которая также нуждалась в обработке порошком, и как можно быстрее. Как она появится дома в таком виде? Если её не убьют за то, что она не ночевала, то её однозначно спросят про грязные вещи. Кровь нельзя спутать ни с чем иным. Долго же ей придется объяснять, что ей пришлось пережить.             – Слушай, звякни от меня своим, скажи, что ты в порядке, в чем проблема-то? – искренне удивился Пума. Давненько он не встречал девчонок, которые так искренне переживают за то, что им влетит дома. Очевидно, Виктория самая что ни на есть ручная птичка.             – Не все так просто, мой маленький друг... Я никогда раньше себе такого не позволяла. Чтобы уйти и заночевать где-то, не предупредив... Я боюсь звонить.             – Так, давай-ка поедим, и ты мне все расскажешь, а потом придумаем, как спасти твою честь.       Вика поплелась в ванную, чтобы окончательно привести себя в чувство. Что бы они сейчас ни придумали, она-то знает, каков будет итог. Может быть, все-таки стоит позвонить? Но что она скажет? Как она все это объяснит по телефону? Страшно вообще появляться дома.             Заваренный чай уже остужался на столе, дожидаясь Викторию. Она вышла из ванной и уселась за стол. Только сейчас она поняла, как сильно проголодалась, поэтому за завтрак он принялась с большим аппетитом, оценив, кстати, кулинарные способности парня, которому на вид ни за что не дашь больше двадцати лет.             – Так я не понял, что у тебя за проблемы с семьей? – опершись о стол руками, Паша внимательно поглядел на уплетающую яичницу девушку. – Почему ты звонить не хочешь?             – Я поругалась с отцом и сбежала из дома. Ничего сверхъестественного не случилось, пока я не дошла до твоей улицы.             Пума усмехнулся.             – А чего погрызлись?              – Жениться собрался... Она его младше лет на пятнадцать наверно.             – Надо же!.. Ну, как сказал классик, любви все возрасты покорны.             – Ага, и московской прописке тоже. Всё, не хочу об этом больше.             – Ладно, не парься, подруга. Житуха, она такая: сегодня ты на дне, а завтра – на коне. Я вот тебя всего несколько часов знаю, но, чувствую, дашь ты прикурить злой мачехе. А мама у тебя где?             – Умерла. Четыре года как...             Пума не удержался и погладил девушку по плечу, когда заметил блеск её глаз от слез.              – Извини... Отцу-то что скажешь?             – Главное, что брату сказать. Он меня как облупленную знает, сразу видит, когда вру.             – Ты только не рассказывай ему, как я чуть в штаны не наложил, – засмеявшись, Паша отхлебнул чая из своей кружки.             – Нет, обещаю, что про тебя никто ничего не узнает. Я придумаю, как от него отделаться.             – Ну, если он тебе все-таки не поверит, то я буду готов выступить свидетелем. Терпилой мне быть не понравилось.             Вике нравились эта легкость и непринужденность в их общении. Она забыла, когда в последний раз так с кем-то общалась. Ей казалось, что она может ляпнуть все, что угодно, и Пума её поддержит, либо посмеется над ней, но все поймет правильно. Вот чего ей не хватало все эти годы – дружбы. Да, пусть они с братом близки, но с ним порой она о многом молчит, кое в чем они оба держат дистанцию: например, ни Вика, ни Космос не имеют права копаться в личной жизни друг друга, так что тема невест зачастую всегда закрыта, а вот кавалеры сестры постоянно, что называется, находились на мушке. И Холмогорову это ужасно раздражало. Ей не хватает свободы, свободы от порой излишней братской опеки. Будто она сама не в состоянии о себе подумать и за себя решить!             – А можно теперь мне спросить? – Вика с нескрываемым любопытством уставилась на Пашу.             – Валяй.             – Два вопроса. Почему именно Пума?             – А я думаю, когда же это случится? – прищурив хитрый взгляд, парень загнул короткий рукав своей футболки, и Холмогорова увидела на его предплечье татуировку в виде грозной горной кошки – пумы.             – Ух ты, клево! Но почему пума-то? Почему не тигр, например?             – Это мне в Афгане набили, – после недолгого молчания ответил Паша. В голосе взыграла горечь.             – Ты в Афгане воевал? – Виктория жадно глядела на сникшего парня.             – А откуда, по-твоему, у меня такие познания? То, что вчера произошло, туфта... Дружбан у меня один был, Андрюха, он-то меня Пумой и прозвал после битвы за базу Джавара в восемьдесят шестом. Там же горный район, сесть негде... Только пешкодралом. Побегали мы тогда лихо по этим ущельям, почти без потерь обошлось. А вот Андрюхе судьба шанса не дала.             Пораженная Холмогорова сидела с полуоткрытым ртом и не двигалась. Вот уж на протяжении восьми лет из Афганистана приходят страшные известия, численность потерь растет. Кажется, той войне не будет конца и края. А перед ней сидит живой и почти здоровый ветеран.             – Прости, Паш, я не знала... – свесив голову, пробормотала Вика.             – Естественно, не знала, глупышка, – он попытался вернуть себе прежний веселый настрой. – Не извиняйся. У тебя вроде два вопроса было, нет?             – Я уже боюсь тебя спрашивать.             – Хочешь знать, из-за чего я в такой замес попал вчера?             Вика, помолчав немного, кивнула. Женская дотошность не обошла её стороной. Она жаждала ещё одной интересной истории, в которую была случайно втянута.             – За что они тебя? – тихонько спросила она.             – Я тебе так скажу: отморозкам-то повод не нужен, чтобы пальбу открыть.             – Я видела, как ты одному из них врезал.             – Ну врезал, а что толку? Это же зверье дикое. Они по инстинктам ещё живут. Только запах бабок почувствуют, как им крышу сносит. Самое страшное, что у таких вот головорезов стволы имеются. Тиснули наверняка у кого-нибудь.             – Так что они от тебя-то хотели? Они с виду чудики какие-то.             – Чудики... Эти чудики точку у меня хотели отжать прикормленную. Рижский сейчас как два полушария, а эти не пойми откуда нарисовались и давай права качать.             Виктория задумчиво опустила глаза. Опять на рэкетира попала... Молодежь по всей Москве постепенно затягивает в эту мясорубку с легкой наживой. Она точно знала, что несколько её одноклассников, те, которые более-менее напоминают громил и увлекаются спортом, давно уже незаконно добывают себе деньги. Да что там одноклассники! У неё дома в соседней комнате проживает такой же балбес, за которого душа постоянно болит.             – Осуждаешь? – вдруг спросил Пума.             – В смысле?             – Ну, я же вижу, вон как тебя перекосило. Ты, как это говорят, породистая, чистокровная. Ты таких вещей не приемлешь. Жизнь без напряга, главное – высокие моральные принципы и чистая совесть.             – Ой, расселся тут психолог... Время укрощает нас всех. Мы под него так или иначе подстраиваемся. Сидим и целыми днями как будто проводки соединяем, чтобы только соответствовать. Вседозволенность и минимум наказания – вот и весь рецепт счастья. Несложно, правда? Одна я, как дура, против системы прусь. В универ вот хочу поступить... Братишка давно забил на это дело. И это наталкивает меня на мысль, что все-таки наша жизнь зависит только от нас самих, от нашего выбора. Осуждать нет смысла, кошак. – Вика ткнула парня кулаком в плечо и заулыбалась.             – Ай, блин! – скривился Пума, слушавший её до этого очень внимательно. – Отдает же.             – Ох, прости, пожалуйста, – она тут же погладила его по плечу, а потом, заметя часы на его запястье, взглянула на циферблат.             – Ёкарный бабай, время! Я домой! – Он вскочила, как ошпаренная, и понеслась за своей курткой, оставленной где-то в недрах этой двухкомнатной квартирки. Быстро накинув её на себя, подобрав выпавшие из кармана варежки, повязав шарф, она принялась обуваться. Пума поднялся из-за стола, чтобы проводить свою спасительницу, и поморщился от боли в боку. Как бы ему хотелось довести Вику прямо до дома, но светиться ему пока было опасно. Мало ли что еще взбредет в голову его потенциальным убийцам. Расправа с ними не заставит себя ждать.             – Я побежала, – сказала Холмогорова, стараясь спрятать пятна крови на куртке под шарфом, – и спасибо за то, что накормил.             – Ты издеваешься сейчас?             – То есть?             – То есть ты меня вчера спасла от пули, а сегодня хочешь убить своей святостью. Это тебе спасибо. Если б не ты, я бы окочурился, так что я – твой должник до конца дней.             – Перестань, – тут же вскинула руку девушка.             – Постой, – Пума вынул из кармана джинсов помятый блокнотный листок. – Я тебе тут телефончик черканул свой. Если что-то случится, если нужна будет помощь, любая, звони или сразу по адресу двигай.             – Окей, – улыбнулась Холмогорова, пряча драгоценную бумажку в карман. Пару секунд она жалась скромно у двери, а потом все же заключила Пашу в свои девичьи шелковистые объятия, боясь лишний раз причинить ему боль по неосторожности. Вместе они пережили эту ночь в сражении, в буквальном смысле этого слова. К счастью, битва окончилась их совместной победой. «Мама бы гордилась мной», – думала Вика. И эта мысль грела её и утешала особенно сейчас, ведь в ближайшие часы её скорее всего ничего не порадует.             Девушка выбежала в подъезд и, помахав рукой Пуме, быстро скрылась на лестнице. Теперь предстояло самое кошмарное – встреча с семьей. Ей казалось, что даже на таком расстоянии она ощущает, как сильно они злятся и непременно намереваются её убить. Она, откровенно говоря, боялась возвращаться домой, боялась сталкиваться с отцом и братом. Боялась, что не сможет достойно соврать про некую подругу, которой и в помине не было. Если Юрия Ростиславовича ещё можно было обвести вокруг пальца и наврать в три короба, то с Космосом этот номер не пройдет. Версия подруги его не устроит, так как он прекрасно знает, что их не существует. Да и всех, кого можно, он наверняка уже навестил. Холмогорова не представляла, что делать. Идти больше некуда. У неё есть время придумать годную отмазку и тем самым скрыть весь этот инцидент с бандитскими разборками, пока она добирается до дома.             Но что тут можно придумать? Где она могла провести ночь? Где так извозила одежду, да ещё в крови? Быть может, стоит признаться Космосу? Нет... Нет! Фиг ему с маслом! Это её частная жизнь, и брата она касаться не должна. К тому же историю с Пумой по определению надо хранить в тайне, поскольку от неё за версту несет криминальным душком. Так что Космосила перебьется. Подруга, и всё тут! Пусть ищет, если ему заняться больше нечем.             Вика быстро направлялась к дому. Наверное, стоит опасаться вчерашних отморозков, которые стреляют в людей почем зря, но Виктория же каждого прохожего путала либо с братом, либо с отцом. Пожалуй, она бы не отказалась, если на пути сейчас ей встретился Валера Филатов. Уж он-то бы всё понял и прикрыл перед Косом, сумел бы помирить. Только ему Вика бы поведала все без утайки, уверенная в том, что он разрешит конфликт наилучшим образом. Но чуда не произошло, а родной дворик уже близко.             Сердце забилось ещё быстрее. Вика взяла себя в руки, но вначале все же последила за подъездом пару минут – вдруг кто выйдет. Ни отца, ни брата. Так можно и дуба дать. Холмогорова ломанулась к дверям, будто лисица, прошмыгнувшая в курятник за лакомством.             Она забежала в лифт и немного успокоилась. Самое страшное, однако, ждало впереди. Дверь квартиры прямо перед ней. Она на своем этаже. Остается несколько шагов, и она переступит порог. Потихоньку Холмогорова достала ключ из кармана, вставила его в замок очень тихо и точно так же не торопясь повернула. Замок щелкнул один раз, и ключ встал – это означало, что кто-то дома есть. Руки Вики задрожали, она на минуту представила, что в прихожей стоит рассерженный отец с ремнем в руках. Он, конечно, никогда её не бил, но после того, что она натворила, он вполне мог обеспечить ей подобную унизительную кару. Набрав в грудь воздуха, сделав жалостливое лицо, напустив на себя вид оскорбленной страдалицы, она заглянула в дверной проем – никого. Только слышно, как в гостиной работает телевизор. Новости. Значит, дома отец.             Это её сомнительный шанс хотя бы подправить свой внешний вид… Вика зашла в квартиру, как можно тише закрыла дверь и на цыпочках прошла в свою комнату, не разуваясь. Чудом оставшись незамеченной и неуслышанной, она спешно принялась переодеваться. Всю грязную одежду, что она стянула с себя, пришлось запихать в шкаф, как можно глубже. Взамен она надела темные спортивные брюки и футболку, якобы именно так и ушла из дома, и решилась наконец пойти к отцу, сообщить о своем возвращении. Оставаться в комнате нельзя, никак нельзя без объяснений и извинений. Она ведь не нарочно… Она не планировала заставлять его волноваться. Она не планировала ночевать в другом месте, а даже если планировала, то сейчас это кажется каким-то безмозглым и нелепым капризом. Если бы она только знала, какие невеселые приключения ей придется пережить, она бы из дома и носа не сунула. Но намерение отомстить отцу за предательство памяти мамы в тот момент было сильнее всего прочего. Это приходилось признать.             Она тихонечко выбралась из комнаты, но остановилась в коридоре. Она понятия не имела, как показаться отцу на глаза. Что ему сказать? Так просто заявиться? Какая же она дрянь! Вдруг внезапная трель телефона прервала её минутку самобичевания; на звонок папа ответил мгновенно. Вика замерла и начала прислушиваться.             – Да, Жень? Ну что? – Короткая пауза. – Нет, я уже всю голову сломал, не знаю, куда она могла пойти. Я обзвонил кого можно. Одноклассники… Сын сейчас обходит всех, с кем она общалась… Боже!.. То есть общается. Да я стараюсь, Жень… Я подключусь к поискам. Я сейчас же подъеду… Ну как – не надо? Мне что, просто ждать?!             Виктория понимала, конечно, что речь шла о ней. Отец напряг всех своих знакомых, чтобы найти её. Только сейчас она начинала осознавать, что на самом деле сделала с его сердцем. Ей хотелось вновь одеться и убежать прочь – она просто не выдержит этого страшного стыда.              За спиной щелкнул замок, и сердце Холмогоровой ринулось в пятки. На пороге возник Космос, будто из-под земли вырос. Он стянул с рук перчатки и спрятал их в зимнее пальто. Темные волосы взлохмачены, а щеки румяные. Он глубоко дышал, как будто только что пробежал марафон по всей Москве. Усталый и измученный вид невыспавшегося человека. Увидев перед собой Вику, парень остолбенел, сжал свои полные губы в тонкую полоску и не знал, как выразить словами, что он сейчас испытывает. Даже выручающий в связке слов мат не поможет. Он разглядывал сестру, которая неподвижно стояла напротив и прятала от него свои бесстыжие глаза. С одной стороны, он был готов её убить, с другой – слава Богу, что жива!             – Явилась? – только и выдавил он мрачно, снимая тяжелое пальто, в котором уже умаялся рассекать по району в поисках блудной сестры. Жаль, что она – не пацан. Иначе бы таких подзатыльников отхватила.             – Кос, прости…             Брат нахмурился и закрыл входную дверь, нарочито громко хлопнув. Юрий Ростиславович услышал этот хлопок и тут же выбежал из гостиной.             – Вика!.. – выдохнул он, даже не заметив сына. – Да что же это такое, дочка? Ты что делаешь?             – Пап… – слезливо позвала она.             Мужчина махнул рукой, оборвав её бесполезные оправдания, которые даже не были подготовлены, и потер пальцами переносицу и глаза, тут же скрывшись все в той же гостиной. Виктория беспомощно повернулась к брату и… расплакалась. Лучше бы он отругал её, наорал, ударил, но только не этот обессиленный жест, только не скупые слезы радости оттого, что она жива и невредима… Боже, что же она натворила?             Закрыв лицо ладонями, она прислонилась к стене и медленно сползла вниз; ей хотелось сгинуть, провалиться под землю и больше никогда не смотреть отцу в глаза. Она старалась плакать как можно тише, но вот вдруг почувствовала, как теплые руки сжимают её и тянут наверх. Страшно разозленный на Викторию Космос не мог терпеть её слез, потому что они всегда действовали на него безотказно, надламывали его строгость и размягчали твердость характера. В таком состоянии Вика вообще могла вертеть им как хотела. Но сегодня он обязан стойко перенести её рыдания; он прекрасно знал, что она и сама казнит себя даже больше, чем кто-либо.             Кроткий поцелуй в макушку. Вика льнет к груди брата, и на его полувере остаются пятна от её слез.             – Ну ладно, всё… Тихо, успокойся, – парень, приобняв Вику, увел её в свою комнату. Он усадил её на раскладной диван и уже, по обыкновению, когда на нервяке, начал разыскивать пачку сигарет, которая валялась где-то в ящике. Он точно помнит, что у него оставалось про запас.             – Родопи ты что ли стащила? – послышался его риторический вопрос. – Забурела совсем...              Виктория все ещё рыдала, уткнувшись в ладони, и Космос терпеливо ждал, когда она освободится от лишних эмоций и наконец расскажет, что за ночной кошмар она устроила им с отцом. Он почти успел возненавидеть её за это время, все придумывал, что с ней сделает, когда найдет. Но, столкнувшись с ней в прихожей, Кос понял, как несказанно счастлив видеть её. А уж когда она разревелась, желание наказывать и вовсе отпало.             И все-таки Космос по-прежнему рассержен. Он бросает на неё тусклый взгляд, как только она затихает, но продолжает прятать лицо; её изящные плечи вздрагивали, она хныкала, умываясь своими слезами. Холмогоров приоткрывает окно, чтобы впустить в комнату немного свежего воздуха, и угрюмо замечает:             – Чего-то ты плохо пыль вытерла у меня в комнате. Зырь на полку. Пылюка... Мне самому, что ли, вытирать?             Этот трюк, бесспорно, срабатывает. Вика убирает руки от лица и, все ещё содрогаясь, с перебивками в дыхании быстро находит что ответить.             – Ты даже не знаешь, как тряпка выглядит. Пыль он вытирать собрался…             Космос втайне от сестры улыбнулся и повернулся к ней. Она теперь, раскрасневшаяся от слез, сидела и сверлила глазами пол.             – Ну наконец-то! – отчеканил Холмогоров-младший. – Язык на месте. Ещё и дерзит. Я бы на твоем месте в ту самую тряпку и помалкивал.             – Не смеши, – буркнула Вика, утирая заложенный нос.             – Так, хорош сопли наматывать, – брат плюхнулся рядом с ней на диван, – давай-ка рассказывай, сеструх, все по порядку и без вранья. Где тусила всю ночь?             Вика знала, что этих естественных вопросов она не избежит. Если отец и не захотел с ней разговаривать сегодня, то это вовсе не значит, что Космос оставит все произошедшее без объяснений. Обмануть его почти невозможно. Ни в какую байку, даже самую правдоподобную, братец ни за что не поверит.             Отец, кстати говоря, только на него и рассчитывает, так как сам чувствует, что не всегда способен правильно понять и растолковать поведение дочери. Чисто женские поступки, суть которых не дано постичь ни одному профессору с ученой степенью, ставили его в тупик. Космос же привык говорить с ней почти на равных, минуя типичные девчачьи темы, но всецело принимая участие в беседах душещипательных, вот как эта. Часто он был с ней на одной волне и потому мог понять некоторые из её закидонов, называя их наследственными. Он предполагал, что есть вещи, о которых она ему не рассказывает, а он и не настаивает на том, чтобы знать о ней всё. Тем не менее он прямо сейчас требовал от неё ответа на, казалось бы, простой и банальный вопрос.             – У подруги, – отозвалась Виктория не слишком уверенно.             – Я же сказал – без вранья.             – Я не вру.             – Ты меня за лоха держишь, я не пойму?             – Нет, я сказала правду.             Парень раздраженно усмехнулся.             – Вик, не надо меня бесить. Я ведь тебя по-хорошему спросил. Какие на хрен подруги? Мы с пацанами всех твоих одноклассниц обошли.             – Я же не сказала, что это одноклассница.             – И че это за подруга такая? Слышь, сестричка, не гони мне, я ведь тоже трепло со стажем.             – Тогда не удивляйся. Это просто гены, Кос.             Парень шумно вздохнул. И пяти минут не прошло, а он уже устал с ней.             – Не скажешь, значит?             – Спроси лучше, почему я ушла.             Космос хихикнул.             – Даже интересно. Какой таракан к тебе в башку заполз?             – Скорее тараканиха, которую папа вчера в дом приволок.             – Не врубился.             – Ну, помнишь ту кривоногую из аспирантуры? Ты ещё её коротышкой называл.             Космос молча кивнул. Он видел Надю пару раз в своей жизни. Помнится, она бывала у них в квартире, якобы ради пересдачи чего-то очень бессмысленного и до предела научного. Ему ещё тогда не понравилась эта кобра с глазами кролика. Во-первых, она дышала ему в пупок, во-вторых, от неё несло Шанелью номер пять на весь дом. Так, что не продохнуть. Ему даже стало жаль отца.             – Короче, наш папочка вчера заявил, что они собираются пожениться.             Холмогоров вмиг побледнел и выкатил на сестру глаза размером с монету.             – Чё?             – Тебе не послышалось.             – Предчувствие меня не подвело. Сразу меня напрягла эта герла.       Космос редко бывал многословен. Вот и сейчас эта малость, которую он произнес вслух, почти ничего не отражала. Он просто понимал, что в данной ситуации они с Викой бессильны. Отец живет своей жизнью, и как бы они не осуждали его выбор, сам факт этой женитьбы непонятно на ком, не изменить.             – Кос, я не хочу, чтобы она тут хозяйничала...             – Она и не будет. Я обещаю, что не позволю ей тебя обидеть. Хотя, зная тебя, я бы лучше переживал за эту жабу.             – Нужна она мне... Руки об неё марать ещё не хватало, – пробубнила девушка. – Но мне гораздо больнее из-за отца. Он даже не счел нужным посоветоваться. Он просто сделал вид, что нас нет.             – Хм, в первый раз, что ли? Я уже привык. Вик, но на хрена было драпать из-за какой-то моромойки?             – Да не из-за неё, Кос! Из-за отца... Я всегда считала его благоразумным человеком. Я не представляю, как она займет место мамы...             – Никак! Недостающий комплект спальни – вот и все её место. А маму он любил... Наверное.             Звонок в дверь прервал наступившее отчаянное молчание.             – Погоди-ка, Пчёла, по ходу, пришел, – Космос отправился открывать. Через минуту в комнату вместе с братом действительно вошел Витя.             – О, пропажа нашлась, – увидев тоскливую Викторию, обнявшую себя руками, он постарался обронить что-то более-менее веселое. – Малая, ты чего себе позволяешь? Всю ночь тебя искали.             – Отстань, – раздраженно протянула Вика и решила как можно быстрее сделать ноги из комнаты брата, пока они вдвоем не насели на неё со своими нравоучениями. Можно подумать, она здесь единственная, кто в них нуждается.             – Так, мы ещё с тобой не договорили, – строго заявил Космос, перехватив сестру у выхода.             – Мы потом договорим, братишка, – сказала она уставшим и измученным голосом, нарочито давя на жалость, словно её здесь пытали несколько часов. – Можно я пойду? – и, не дожидаясь разрешения, покинула комнату брата.             – Ну чего, узнал, где она была? – поинтересовался Витя. Его этот вопрос парил не меньше, чем Космоса. За столько лет Вика ни разу не отличилась безалаберным поведением, вроде бы всегда она была под их чутким надзором, а тут вдруг без следа исчезла на целую ночь.             – Да заливает мне сидит – у подруги, мол, ночевала.             – Оставь ты её. Она не ребенок уже.             – Чего это ты её защищаешь? Носиться за ней понравилось?             – А чего ты её дербанишь понапрасну? Захочет - сама расскажет.             – Черта с два. Я с ней почти попрощался, Пчёл.              – Да хорош, братела, – Витя хлопнул Холмогорова по плечу. – Ну нашлась же, жива, здорова, все такая же упертая, как баран. Как будто и не терялась.             Прошедшая ночь была самой худшей в жизни Космоса. По возвращении домой он узнал, что Вика после ссоры с отцом убежала в неизвестном направлении. Он застал отца за телефонным разговором, бродящего из комнаты в комнату. Он ходил по дому в своем зимнем пальто. Очевидно, что он уже искал дочь на улице, но поиски не увенчались успехом. Накрытый стол был почти нетронутым, а вот девица по имени Надя благополучно покинула неспокойный дом своего жениха, не желая разделять с ним тревоги из-за побега дочери, причиной которого и послужила.             – Па, чего случилось? – спросил Кос, как только Юрий Ростиславович повесил трубку и, тяжело вздохнув, без сил упал в кресло.             – Вика пропала.             Дальнейших объяснений не потребовалось. Кос в тот же миг сорвался с места и отправился за помощью к лучшим друзьям. Пришлось с кровати поднять вымотанного после каждодневных тренировок Валеру Филатова, выдернуть Витю, который тусовался в подъезде, сбежавший от зимнего мороза, со своей внеочередной подружкой, обладающей прекрасными формами. Конечно, пацаны охотно помогли другу, но даже общими стараниями и усилиями им не удалось найти исчезнувшую десятиклассницу.             Вика благополучно спряталась в ванной и несколько раз сполоснула лицо теплой водой, неизбежно намочила и свою челку, слегка скошенную на бок, а потом уставилась на свое отражение в зеркале. Глаза покрасневшие, а вокруг них заметные вблизи мешки; из длинного хвоста давно уже выбилась половина волос, и теперь пряди небрежно и бестолково свисали вниз, будто лохмотья старого, порванного платья. Кошмарный видок. Она проклинала себя за свое скверное поведение, за свой дурацкий характер, но переступить через себя было вне всяких возможностей. Она все не переставала думать о папе. Он прямо сейчас дома, за стеной, сидит, уставившись в экран телевизора и даже не вслушивается в свои любимые политические новости, а тоже наверняка думает о ней, он ждет, что она извинится. А Виктория же в свою очередь считала иначе: отец должен сделать первый шаг, несмотря на то как безжалостно она потрепала ему нервы. Не гордость то была, а просто убежденность в отцовском предательстве. Он вынудил её поступить так, как она поступила.             Каждый раз, когда в памяти всплывали его слова о скорой свадьбе, Вике хотелось лезть на стенку от необъяснимой и тупой боли где-то глубоко внутри. Она даже не представляла, что будет делать, если Надя ещё хоть раз появится на пороге их квартиры. И ещё ей показалось, что между ней и Косом появилась разобщенность в этом вопросе. Он, конечно же, не излучал восторга, но его спокойная и даже как будто обдуманная реакция насторожила Вику. Неужели ему все равно? Или он обладает чудесным даром мириться со всей несправедливостью? Это на него не похоже.             Вскоре Холмогорова закрылась у себя. Она не хотела больше видеть ни Коса, ни Пчёлу, ни отца. Никого. Разве что только Пуму. Вспомнив о нем, она быстро метнулась к своему ящику, куда недавно запрятала грязную одежду, и выудила из кармана куртки бумажку с номером телефона и перепрятала её в свой портфель. После этого она завалилась на кровать и краем глаза глянула на плакат «Scorpions» у себя на стене. Любимая группа. Она помнит, как папа впервые достал записи их песен, и радости дочери не было предела, когда она услышала обворожительный, пробирающий до мурашек вокал и обволакивающую слух музыку. Рок сопровождал Вику по не так давно начавшейся жизни, она не представляла себя без него, а уж такие редкие песни, которые в СССР не сыщешь во век, вообще являлись бесценным имуществом. Но, к счастью, на нехватку музыки она никогда не жаловалась. Отец всегда заботился о её увлечениях, а ещё Пчёла часто снабжал её редкими записями, когда занимался фарцовкой. За это она была ему крайне благодарна.             Вика откопала на кровати свои большие наушники – ещё один папин подарок на шестнадцать лет. Подсоединив шнур к красному магнитофону, она включила уже вставленную туда кассету с песнями любимой группы, легла на кровать и закрыла глаза. Их знаменитые хиты она знала наизусть, так как в свое время перевела их все с английского на русский ради развлечения. В особенности песня «Still loving you» трогала сердце. Как раз она играла сейчас чуть приглушенно и непременно навевала мысли о Саше…             Виктории не хотелось сейчас думать о нем. Лучше уж о Пуме, с которым её свела судьба прошлой ночью. Даже не верилось, но, кажется, в её жизни появился тот самый друг, к которому можно и в грозу и в метель нагло припереться и быть уверенной, что тебя не выставят за порог. Радостно было вспоминать о нем и надеяться на новую встречу. Однако упрямое сознание с каждым новым аккордом уносило её на несколько лет назад. Там был Саша Белов. Надежный и сильный, волевой и целеустремленный, добрый и нежный. Его достоинства можно перечислять хоть весь день, и даже его будет мало.             Вика поняла, что пропала, едва ей исполнилось пять лет. Что такое любовь для пятилетнего ребенка? Он любит всякого, кто с ним сюсюкается. Но здесь не тот случай. Первый взгляд... Она до сих пор помнит – и очень отчетливо – как впервые встретила его и взяла за руку. Они были почти погодки, но он все равно казался ей намного старше. Он вроде бы и дурачился, как все, и порой вытворял какие-то фантастически смешные вещи, но говорил он всегда так обдуманно и взвешенно подбирал слова, и в глазах его было что-то взрослое, как будто некая врожденная и неисчерпаемая мудрость.             Восхищенная Вика мечтала о нем денно и нощно, ежедневно ждала его прихода. Ей было просто интересно глядеть на него и слушать, даже толком не понимая, о чем он говорит. Когда он смеялся, она смеялась вместе с ним. Ей хотелось показать, что она уже тоже выросла и готова вместе с ним разделить все, что только он предложит. А он частенько её чему-нибудь обучал: рисованию, чтению, математике. Космос был рад сдать сестру в руки друга, ибо возня с ней его порой доканывала. И Вика погружалась в маленький мирок, словно в сказку, где проводником у неё был Саша. Столько всего интересного вокруг, и он знакомит её с этим миром. Привязанность со временем приобрела новые формы, и Вика начинала грезить им ночами, ну а позже узел завязался ещё туже, и Виктория, уже будучи подростком, совсем перестала замечать других парней.       И надежда не таяла до самого школьного выпускного. В этот знаменательный день её мир вдребезги разбился. Она узнала о существовании Лены Елисеевой – Сашиной невесты.             Холмогорова, вынырнув из воспоминаний, задумалась: как там протекает служба у Саши? Он писал всего один раз за первое полугодие, но Вика и в глаза это письмо не видела. Только Космос что-то вкратце поведал – мол, солдат усердно служит на благо родины. Вика огорчалась, понимая, что большего от брата не добьется.             Не единожды Вика сама пробовала написать ему письмо. Она брала тетрадный листок и писала обо всем, что происходит в её жизни, но потом, перечитывая, осознавала, что все это никому не нужно, никто не ждет от неё задушевных рассказов из Москвы. Сашу, служившего в Таджикистане, на границе, вдали от родины, интересует только Лена и все, что с ней связано. Тогда она мяла свое письмо, или рвала, а порой сохраняла и складывала в ящик, пряча под одеждой. Наверное, Саша никогда не прочтет эти письма. И никто не должен их прочесть. Её чувства, прорастающие из самого детства, с тех пор не менялись, разве что только крепчали. И никакая долгая разлука не могла ослабить их. Она все ещё любит Сашу. Только Сашу.