***
Крепкий сон внезапно обрывается. Виктории не сразу удается понять, что именно вернуло её в реальность, с которой она ещё не успела установить должной связи. Кое-как разлепляя глаза, она вначале не различает ничего, а после до неё медленно начинает доходить, что привычный мир виднеется сквозь темные волосы, которые загородили обзор. Холмогорова приподнялась и увидела маленькую подушечку у стены. Так вот что её так оглушило несколько секунд назад и отключило очередной пустой сон. Через пару мгновений снова её что-то ударило – это была еще одна подушка, и Вика простонала и повернулась. Пасмурный день за окном показался ей ярче всякого солнца и ослепил глаза. – Подъем, сестренка, – прозвучал недалеко, но как будто все ещё где-то за гранью реальности, голос Космоса. Вика наконец увидела его самого, примостившегося на письменном столе. Сложа руки на груди, он внимательно глядел на сестру и издевательски улыбался. – С избавлением тебя, – с долей иронии сказал он. – Ну чего, чердак-то трещит? В ответ Виктория лишь сморщилась и прижала ладонь ко лбу. Никогда она не чувствовала себя ужаснее, чем в это непогожее утро. По голове словно несколько раз двинули тяжелым молотом, да так, что в глазах начали плясать цветные круги, а тем временем сама голова раскалывалась на две части. Вика хотела было что-то возразить, но не нашла в себе сил. Рот и тот открывался с трудом, ибо даже его движение отдавалось болью где-то в районах затылка, висков и переносицы. – Ну ладно, не оправдывайся, – отмахнулся Холмогоров, – мне это знакомо. – Он схватил со стола бутылку «Жигулевского». Надо же, а ведь братец, на удивление, выглядел свеженьким, как огурец, хотя вчера в масштабной пьянки в честь её выпускного он принимал едва ли не главное участие. – Держи. Специально для тебя сберег. – Че, дурак? Я эту гадость пить не буду! – Услышав короткое шипение после открытия пробки, Вика снова сморщилась и закрыла рот и нос одеялом. – Эта гадость – единственное, что тебя спасет сейчас, – настаивал Космос и передал бутылку младшей сестре. – Так что давай. Залпом, алкоголичка ты моя. – Ну, Кос… Отвали! – Отпихнув вначале ядреный напиток, она почувствовала резкую и тупую боль в голове, которая и не собиралась утихать. Пришлось поверить брату на слово и сделать пару глотков в надежде избавиться от этой пульсации внутри черепа. Однако уже после первого глотка Вику скривило, и она тут же всучила «Жигулевское» обратно. – Фу… Отвратительно! – Упав на подушки, Виктория хотела зарыться в них с головой, страдая от дикой мигрени. – Че ты вообще приперся прям с утра? Дай мне еще поспать. С наслаждением потягивая холодненькое пиво, Космос тихонько рассмеялся, а затем дотянулся до часов в виде домика, что стояли на тумбочке возле кровати, и вручил их сестре. Виктория взглянула на циферблат – три часа дня. – Боже, какой кошмар! – выкрикнула она, закрывая лицо ладонями. – Это все вы виноваты! Напоили наивных школьниц... – Чего? Вы уже пять часов как не были школьницами. Да и на наивных не особо смахивали. – Ещё бы... Чего мы вообще вчера пили? Огласите список, пожалуйста. Сдается мне, что одной водкой дело не обошлось. – Шампанское было. Нам один чувак заграничное подгоняет. Мускат вроде покупали. Ну, и Столичная, естественно. Куда ж без неё? – И что, я все это в себя влила? – Холмогорова с опасением поглядела на брата. – Да вы вообще вчера отмачивали. Дорвались, называется. Вам пить противопоказано! Слушай, а Танька-то Слепнева, оказывается, фигуристка. Я раньше и не замечал. Зачетная такая соска. – Добилась-таки своего... На мое благословение можешь не рассчитывать. – Как бы тебя благословлять не пришлось. А то явились вчера с Пчёлой чуть ли не под ручку, с букетиком. – Чего ты несешь? Под какую ещё ручку? Ей показалось, или Космосу действительно не понравилось видеть их вместе? Он слишком раздраженно об этом упомянул. – Под белую! Когда это вы сблизиться успели? – А что тебя не устраивает? – Как он смотрит на тебя – вот что меня не устраивает. – И как же он смотрит на меня? – Виктория уже приготовилась закинуть в брата подушкой. – Дурочкой-то не прикидывайся. Тебе не идет. – Сам ты дурак! Чем плести всякую чушь, принес бы лучше аспирин сестре. – Для тебя хоть больничку построю, сестренка, – он понимающе улыбнулся, и, несильно сжав её хрупкую ладошку и оставив уже опустевшую наполовину бутылку пива на полу, вышел из комнаты. Виктория насладилась короткой тишиной запоздавшего утра. До её слуха вдруг долетел стук со стороны окна – это капли затянувшегося дождя барабанили по стеклу. Никак не угомонится, испортил весь праздник! Ведь если бы не погода, Вика бы наверняка чувствовала себя намного лучше и отправилась бы, как все, встречать рассвет и вряд ли бы маялась сейчас головной болью. И все-таки ей сложно отрицать, что вчерашняя гулянка удалась на славу. Должно быть, качество вечеринки определяется тем, что наутро зарекаешься больше никогда и ничего крепче чая не пить. То же сделала и Холмогорова, потому что прошедший день действительно проплывал в памяти за туманной завесой, как будто корабль, идущий по реке ранним утром. После лекарства стало чуточку полегче, и Вика смогла встать с постели. Она боялась смотреть в зеркало, невзирая на все уверения брата о том, что она все ещё шикарно выглядит. На столе, кстати, стоял тот самый букет школьной сирени. Какой бы пьяной она вчера ни была, дорогой её сердцу презент от Пчёлкина все же был бережно принесен домой в целости и сохранности. И теперь в комнате стоял цветущий запах вечной весны. Гулянье в честь выпускного обрушилось на уютную однокомнатную съемную квартирку Валеры Филатова. Туда завалились подвыпившие выпускницы, в числе которых была и Таня Слепнева. Космос положил на неё глаз ещё с прошлого года. Она и вправду была выдающейся фигуристкой. Занималась танцами, так что за своим внешним видом и формой тщательно следила. Валера сдружился с Полинкой Семеновой – симпатичной и по своей природе робкой девчушкой, которую, видимо, выбрал себе под стать. Была в этой теплой компании и Маринка Рожкова. Её парни, кажется, захватили для Вити, но Вика постоянно мешала им остаться наедине, хотя сейчас всеми правдами и неправдами будет это отвергать. Она не специально так делала. Вскоре Космос крикнул её с кухни, и Вика, ответив, что сейчас подойдет, метнулась в ванную. Там она все же встретилась со своим отражением и стукнула себя ладошкой по лбу. Туш потекла и размазалась, оставив после себя черные следы под глазами, больше напоминающие два синяка; волосы, ей казалось, она вообще никогда не приведет в порядок; платье и фартук, в которых она и уснула утром, словно переночевали под уличным катком. Вика решила сию же минуту сходить в душ, а платье вместе с белым кружевным фартучком она бросила в стиральную машинку, обязуясь завтра же взяться за хозяйство, которое она временно забросила в связи с экзаменами. В обычной майке и шортах она вошла на кухню через десять минут, заматывая на ходу свои волосы в полотенце, и увидела на столе приятный сюрприз – тарелочка дымящегося борща и нарезанный ломтиками хлеб. – Смотри, как твой брат умеет, а! – возгордился Кос. – Ух ты, – поразилась девушка, – это мне? – Ну, а кому? – Космик, – протянула Вика, обнимая брата за плечи, – спасибо. Если бы ты ещё этот борщ сам сварил, цены бы тебе не было. – Даже мои возможности, Вики, ограничены. Впрочем, Виктория никогда не сомневалась, что о ней позаботятся в нужный момент. Пусть не отец, так Кос всегда рядом. Кстати, об отце! Холмогорова вспомнила о нем только сейчас. Она очень надеялась, что брат сумел должным образом прикрыть её перед ним, как она всегда делала. – Кос, а папа?.. – А чего папа? Я ему заранее сказал, что ты будешь с нами, так что он и не переживал. – Интересно: а откуда ты заранее знал, что я буду с вами? – Ну как? Я же все пробил, сеструх. Как вы собираетесь отмечать, где. Так вот: ваши олухи нарыли где-то бормотухи неизвестного производства, могли бы и потравить. Мы и забрали из вашего класса все самое ценное. Заметно, что Космос прямо-таки кичился некой маленькой властью. – Ты, как обычно, в своем репертуаре, – неодобрительно сказала Вика. – Сколько будешь ещё меня нянчить? – Сколько надо, столько и буду! И попробуй только скажи, что тебе не понравилась наша тусовка. – Признаю, отдохнули по уму. – То-то же! Сани не хватало с нами... Под гитару бы сбацали. Он такие аккорды выдает, закачаешься. Вика грустно улыбнулась, но не могла не согласиться с мнением брата. – Я знаю. Слышала... И слышала, и подпевала, и даже училась игре на гитаре сама. Правда, безуспешно. А теперь и подавно все аккорды бы развалились. Вчера благодаря брату и его друзьям у неё получилось забыть о любом ненастье, даже о погодном. А сегодня все постепенно возвращается на круги своя. – А куда папа уехал? – поинтересовалась Холмогорова, выждав недолгую паузу. – Да эту жабу в ЦУМ повез, – мрачно отозвался Космос, усаживаясь рядом. – Что, она уже начала выкачивать из него деньги? – горько усмехнулась Вика, и аппетит мгновенно пропал. – Как же он не видит?.. – подперев голову рукой, она бездумно уставилась на тарелку борща. – Вик, – позвал брат негромко, – они это... завтра женятся, короче. Взгляд девушки непроизвольно расширился, а внутри как будто все оборвалось. Она знала ещё полгода назад, что этот день однажды наступит, но сейчас, услышав о его приближении, словно словила неожиданный удар, хлесткую пощечину. Со звоном бросив ложку, она забралась на стул с ногами и уткнулась лицом в коленки. – Почему ты мне раньше не сказал? – Да ты и без того комок нервов в последнее время. Экзамены, выпускной... Отец велел пока тебе ничего не говорить. – Пожалели, значит? Их старания уберечь её от лишнего стресса не были ею оценены по достоинству. Виктория восприняла эту попытку как очередную ложь, гнусную и предательскую. – И что теперь? Я должна сейчас поскакать к шифоньеру, взять свое лучшее платье и завтра в припрыжку понестись в ЗАГС? А потом в «Арбат», да? – Да не будет никакого банкета, расслабься, – Космос уронил свою ладонь на её тонкое плечо. – Он сказал, что они только распишутся, и все. Вике показалось это странным. Неужели его Надя не возражала против такой свадьбы? Или ей куда важнее сам факт? штамп в паспорте? Завтра какая-то маленькая каракуля привяжет отца к этой паршивой девице на всю оставшуюся жизнь, или до тех пор, пока она не оберет его до нитки. – Я надеюсь, ты не собираешься из-за этой крали снова из дома убегать? – Космос пристально поглядел на поникшую сестру. Он ужасно не любил сообщать кому-то плохие новости, он иногда чувствовал, что у него это не очень хорошо получается. Он прямой, порой несдержанный, привыкший рубить правду-матку и ненавидящий ходить вокруг да около. Вот сегодня ему пришлось расстроить сестренку, но зато теперь словно камень с души. Все эти дни, обремененный отцовской тайной, которая и тайной-то уже не была, а лишь отложенной неизбежностью, он был вынужден беречь покой в душе будущей выпускницы. – Завтра она войдет в эту квартиру под нашей фамилией, как член нашей семьи, и отец будет требовать, чтобы мы проявляли к ней уважение... Как бы ему помягче сказать, чтобы он катился со своим уважением? Кос рассмеялся и потянулся к сестре, чтобы поцеловать в лоб, а затем прижать к себе. – На самом деле, их не будет дня три. Отец забронировал номер в «Национале». Медовый месяц, все дела. А когда она появится, постарайся вести себя так, будто ничего не изменилось. Хозяйка тут ты, а не она. Не забывай об этом. – А ты меня поддержишь? – Че за вопрос такой дурацкий? Сама как думаешь? Мы ж с тобой – одна бригада. Порой всего два-три слова заставляют человека воспрянуть духом и жить, главное, чтобы было кому сказать эти слова. Вике очень повезло: такой человек у неё был, и не один. Она убедилась в этом вечером того же дня, когда очередной пасмурный июньский денек немного разгулялся. Что за проблема – высшее образование? Вика уже давно все решила! В отличии от своих одноклассниц, ломающих голову над выбором университетов и институтов, она не нуждалась в решении этой задачки, потому как подумала об этом давным-давно. Её ждал с распростертыми Московский Иняз имени Мориса Тореза. Туда она шла целенаправленно и уже заранее интересовалась об экзаменах, необходимых для поступления. Готовиться нужно начинать уже сейчас, так что Виктория решила не ждать подходящего момента. Тем более, что другого удобного и не сыскать. Космос куда-то ушел, и по квартире остались бродить только лучи ослепляющего закатного солнца. Вика прихватила с собой старую, уже потертую тетрадь со своими личными лекциями по английскому языку и вышла во двор, накинув на плечи легкую куртку. Вечер выдался прохладным, но свежим. На детской площадке игрались и пищали маленькие дети, гоняясь друг за дружкой, то и дело понукаемые строгими мамочками, что собрались конвоем на лавочках; малыши прыгали по лужам и через них и радовались, когда грязные брызги разлетались во все стороны. В песочнице копошился какой-то мальчуган в смешной панамке, пересыпая песок из одного ведрышка в другое. А вот качели были свободными, и Вика благополучно устроилась на них. Она не понимала, зачем вообще решила повторить эти лекции, когда знала все наизусть. Английский и немецкий были её родными языками, под стать русскому. Она могла слаженно изъяснятся и почти без запинки переводить тексты. Наверное, все для того, чтобы просто отвлечь себя от кислых мыслей, что роились в голове и непрерывно жужжали, отвлекая от любых других занятий. Герундий не шел ни в какое сравнение с ними, даже он был не так жесток в свое время. Сейчас они кое-как сдружились с ним и теперь на лекцию под этим названием Виктория смотрела с тенью ностальгии. Бывали дни, когда самой важной её проблемой была именно форма английского глагола. Теперь же оттуда не выходила Надя, так называемая мачеха. Через несколько дней она заявит свои права на все квартирное пространство. Космос посоветовал не дергаться и жить как прежде. Ему-то легко говорить. Он порой домой приходит только ночевать, а у неё, у Вики, теперь даже школы нет. И каким образом её терпеть? Как найти в себе силы игнорировать её присутствие? Они же будут пересекаться, им придется разговаривать. Как сдержаться от грубости? Да никак! Вика решила, что не будет лезть за словом в карман. Если мымра доведет – ответку получит немедленно! Интересно, а как бы мама отнеслась к такому поступку отца? Сочла бы она его предателем, изменником? Да и вообще, сопоставим ли папа хоть с одним из этих понятий? Быть может, он действительно влюблен? Может, он почувствовал к ней то же, что когда почувствовал к маме? Вика с трудом верила в то, что он будет так же счастлив с Надей, что она даст ему то, что давала при жизни мама. Все это больше похоже на какой-то типичный мужской каприз, который просто совпал с коварными планами этой провинциалки. Они заключают не брак, а взаимовыгодную сделку. Их обоих все устраивает. Не устраивает ничего только Викторию. – Привет, – вкрадчиво прошелестело над ухом Холмогоровой, и она от испуга выронила свою тетрадку прямо в грязь. – Пчёла, мать твою! – заверещала она. – Ты совсем тронулся?! Так живых людей пугать! – А че ты такая трусиха? – веселился он, подбирая её испачканную тетрадь. – Я же просто поздоровался. – Меня чуть Кондратий не хватил, дурак! Витя тихонько рассмеялся и плюхнулся на соседнюю качелю, отталкиваясь от земли ногами и взмывая вверх на несколько сантиметров. – А я иду, гляжу, сидит как в воду опущенная. Уткнулась куда-то. – Ага, и решил меня убить, чтоб не мучилась... – Подумал, что ты закимарила тут, хотел тебя домой отнести на руках. Он перелистывал её тетрадь с лекциями, страницы которой были заляпаны по краям коричневыми пятнами. – Вот что ты натворил? Дай сюда. Я вообще-то здесь к экзаменам готовиться пытаюсь! – Чего? – вскинул брови Витя. – Солнце мое, июнь месяц на дворе! Какие экзамены? У тебя от гранита науки зубки ещё не сломались? – Я в отличии от некоторых собираюсь в институт, и в августе сдаю вступительные. – Вот смотрю на тебя иногда и думаю: нет, не родные вы с Косом. – С чего это? – Он в жизни так над учебниками не сидел, даже перед контрольными. Все норовил схалявить. Лучше бы ты позаимствовала у него чрезмерный позитив, чем склонность не по делу бить тревогу. – Я же не клоун. А Кос эту профессию заочно уже освоил. Мог бы пойти в цирковой. Ему там самое место. – А твое место где? Виктория качнулась на качели из стороны в сторону и, приставив указательный палец к подбородку мечтательно заявила: – Ну, скажем, в Лондоне, или в Вашингтоне, или, на худой конец, в Гамбурге. – Ну, ты раскатила! – Витя почесал затылок, слегка взлохматив светло-русые волосы, и, прикидывая, насколько заоблачны мечты у Холмогоровой, воззрился на матово-белые облака, медленно и лениво проплывающие над головой. И этой высотой они, мечты, нравились ему только больше. Зачем мечтать о мелком, когда можно мечтать по-крупному? В этом они с ней похожи. – Ни первого, ни второго, ни третьего я тебе устроить пока что не могу, но у меня есть на примете одно местечко, которое скрасит твои серые будни. Я убежден: ты будешь на седьмом небе. Виктория недоверчиво скосилась на парня, вновь и вновь раскачиваясь на качели. Должно быть, у него в запасе есть целая энциклопедия с названием «Как заставить девушку убежать с тобой на край света». Однако Виктория считала своим долгом поупрямиться, иначе это будет расцениваться как предательство своего собственного я. – Никуда я с тобой не пойду. Мне и здесь не дует. Её наигранная непреклонность лишь разжигала в нем страсть и желание добиваться своего. Но дело не только в этом. Витя видел гораздо глубже. Он всегда смотрел точно в её бездонные глаза, и ему открывались страницы какой-то тайной книги, написанной на непонятном языке, но которую он при этом с легкостью читал. Она нуждается в маленьком приключении, в безумном и невообразимом, в порывистом и даже отдающим безбашенным детством. Ведь она всегда с готовностью поддерживала любые братские шалости, принимала в них участие, а с возрастом как будто заставляла себя соблюдать строгое и подобранное поведение, словно является выпускницей института благородных девиц, боялась лишний раз в голос рассмеяться. Все время сидела притихшая в их обществе и прятала ото всех глаза. Пчёла отчасти понимает, в чем была причина, но сейчас этой причины нет рядом, причина служит в армии. Стало быть, и сама Вика сейчас другая. – Заканчивай упираться и оторви наконец свою задницу от мокрой качели. Обещаю: тебе все понравится. Интрига – его второе имя, хотя нет, третье, после её излюбленной жужжалки. Он знал, как на неё надавить; почти у всех девушек самым слабым местом является любопытство. Оно бывает до смешного уязвимо. И Вика не исключение. Её любознательность не имела границ. Стоило лишь в детстве заикнуться о чем-то, что ей было не дано понять в силу возраста, как в четверку неразлучных друзей летела целая гора односложных вопросов «зачем?», «почему?» и так далее... Этот прием укрощение любопытной Витя давно уже отработал на тех, кто строит из себя непоколебимых недотрог, видимо, до сих пор не отвыкших от суровых устоев разваливающегося Союза. Но сегодня Виктор не преследовал никаких бесстыдных целей. Ими он почти не задавался, когда дело касалось Холмогоровой, разве только изредка промелькнет мимолетное видение, которое приходится отгонять, словно надоедливую мошку, что маячит перед глазами. Все, чего он хотел, это увидеть, как она улыбается. Кажется, не только на сегодняшний момент, а на остаток всей жизни, это является самым главным приоритетом. Ему слишком дорога её улыбка; он нуждается в ней, как в солнце в пасмурное зимнее утро, как в глотке воды в знойной Сахаре. А ещё недавно он искренне жалел Белова, влюбившегося безнадежно и беспросветно, променявшего легкую как ветер юношескую свободу на поцелуи украдкой, на пылкие объятия в ночи. Подсмеиваясь, он уверял: влюбиться значит совершить саму огромную ошибку. Как известно, от ошибок никто не застрахован. И Пчёлкину стало совсем не до веселья, когда... Он даже не помнит, когда система сломалась. Угодив в прочные сети и изо дня в день пытаясь их разорвать, – не руками, так зубами – он вновь и вновь терпел поражение при появлении Виктории. Ему удалось уговорить её и тем самым одержать маленькую победу. Вскоре они оба оказались на его улице и возле его дома. – Знаешь, что? – увидев знакомую панельную многоэтажку, Вика вмиг остановилась. – Я – не одна из твоих узколобых дешевок, которых ты обхаживаешь! И к тебе домой я не пойду! – Мне нравится ход твоих мыслей, – хохотнул Витя. – Но ты не угадала. – А, то есть это совпадение, что мы оказались около твоего подъезда? – Это почти закономерность. – Вить, что ты задумал? – Чтобы поднять тебе настроение, мне нужно поднять тебя на крышу шестиэтажного дома. А вовсе не то, что ты подумала. – На крышу? Ты издеваешься? Пчёлкин сунул руки в карманы джинсов и неспеша побрел к подъезду. Холмогорова же подняла взгляд вверх и не в силах уйти и распрощаться с этой грандиозной мыслью, немедленно рванула за Витей. – Сейчас проверим, правда ли там привидения живут, как вы мне плели в детстве, или нет. – Обогнав Пчёлу на лестнице, она, перешагивая через ступени, стремительно поднималась на последний этаж. Посиделки на крыше шестиэтажного дома были пределом её мечтаний, когда она была ребенком. Как-то раз старший брат и его друзья решили забраться на крышу по зову своего медоносного приятеля, а её в силу высокой степени ответственности, конечно же, с собой не взяли. А она загорелась этой идеей! Она с завистью потом глядела на крыши домов и донимала Космоса всякими расспросами и уговорами отвести её туда в тайне от мамы, пока брат не напугал её тем, что там обитают страшные привидения. Он попросил ребят подыграть ему, дабы сестра больше не приставала и наконец раз и навсегда рассталась с этой затеей. На последнем этаже стояла лестница, ведущая на заветную крышу. Вика предвкушала свое первое путешествие на неё и не могла дождаться, когда Пчёла откроет западню, которая почему-то даже не была заперта. – Ни фига себе, а у нас наглухо запирают. Я лазила, проверяла... – Так и у нас. Просто ключи у бати моего обычно хранятся. Без него туда не попасть. – Снова одолжил на пару часов? – улыбнулась она и укоризненно покачала головой. – Типа того, залазий, – махнул он рукой, ловко забираясь в освещенное тусклой лампой помещение. – Справишься? Вика даже не стала отвечать, а просто залезла следом за ним. Там их снова ждали две обычных лестницы. – Как здорово, – хихикала Вика. – Слушай, а тут и вправду жутковато. Десять лет назад я бы точно поверила, что именно здесь и прячутся привидения. – Ага, дикие, но симпатичные. Погоди-ка секунду. – Витя достал ключи из кармана джинсов и отпер ещё одну дверь, которая, кажется, являлась теперь последним препятствием на пути к крыше. Наконец и оно было преодолено, и Витя предусмотрительно пропустил Холмогорову вперед. – Осваивай территорию, малыш. Варенье-то прихватила с собой? – Прости, но кроме бочонка меда, больше ничего нет, – засмеялась она и вышла навстречу ветру. Вряд ли с крыши простой шестиэтажки можно было увидеть всю Москву, но и того зрелища, которое открылось перед Викой, ей было достаточно. Солнце медленно клонилось к закату, на горизонте пылала жирная полоса ярко-оранжевого цвета, а небо над головой постепенно устилало синее покрывало облаков. Город зажигал фонари, неустанно шумели его дороги, из громадных труб ближайшего завода валил дым, неподалеку была видна трасса, по которой все ещё сновали редкие машины, сигналя друг другу. «В наших глазах крики «Вперед!» В наших глазах окрики «Стой!» В наших глазах рождение дня и смерть огня. В наших глазах звездная ночь, в наших глазах потерянный рай, В наших глазах закрытая дверь. Что тебе нужно? Выбирай!» Во дворе тусовалась свободная и раскрепощенная молодежь, мечтательная и готовая совершить революцию, скандируя тексты песен Виктора Цоя. Вика маленькими шажками приближалась к краю, чтобы посмотреть вниз, но в тот же миг ощутила, как крепко её поймали за руку. – А вот этого делать не надо, – предостерег Пчёлкин и потянул девушку назад, – голова закружится. – Да ладно тебе, я же только одним глазком. Интересно все-таки. – Не, никаких глазков! Не хотелось сегодня ему возражать. Он только что исполнил её детскую мечту. Она смотрела на город и не могла охватить его взглядом. Прохладный ветер обдал её своим дыханием, и она ощутила, как щипающие слезы покатились из глаз. Она не могла надышаться этим новым воздухом, она хватала его ртом и прикрывала глаза от наслаждения, чувствуя себя как минимум героиней фантастического фильма. – Ну чего, нравится? – Витя уселся, прислоняясь с бетонной стене. – Намного лучше, чем болтаться на качелях? – Потрясающе! – светясь, ответила Виктория. – И как вы могли меня так подло обманывать столько времени? – Это Космосилы идея была. – Ох уж этот Космосила! Когда не надо, очень находчивый. Проще всего надуть в уши маленькому ребенку. Витя, запрокинув голову, улыбнулся своим воспоминаниям. – Зато как сработало безотказно! Тебя как бабка отходила. Опять надоедливая забота вклинилась между ней и незабываемыми впечатлениями. Она не ошибалась, когда думала, что крыши домов – это иллюзия свободы. На высоте она ощутила себя вольной птицей, и так захотелось распрямить крылья. Будь они у неё за спиной, то она бы прямо сейчас взмахнула ими и улетела в жаркий Таджикистан, чтобы встретиться с Сашей. – Ой, Вить, это здание МГУ? Пчёлкин приподнялся и поглядел в направлении её указательного пальца. В лучах догорающего солнца действительно возвышался университет. – Он самый. – Это невероятно... Невероятным было все, что произошло в этот день: страшное похмелье, новость о свадьбе отца, прогулка по крыше с Витей. Последнее, видимо, никогда не сотрется из её памяти. Она на миг себя почувствовала маленькой девочкой, которую обходили стороной все неприятности и невзгоды, которая радовалась первому снегу и первой весенней грозе, которая спешила домой из школы, чтобы обрадовать маму хорошей оценкой и покататься с братом на велосипеде по двору, которая прикладывала подорожник к разбитой коленке и старалась не плакать, когда Космос нес её домой, упавшую во время неудачной пробежки, на руках. Это было так давно и как будто не с ней. – Этот день мог закончиться как угодно, – застегнув куртку, Вика села напротив парня. – Но о таком финале я точно не мечтала. – Это ты типа поблагодарила? – Тысячу раз!.. – Вика поглядела на него иными глазами, но пока не могла себе объяснить этого нового видения действительности, открытия, можно сказать, научного прорыва. – Так вот ты какой – герой нашего времени. – В смысле? – Ты меня уже дважды спас от самой себя. Я только и делаю, что угнетаю свою центральную нервную систему. – Ты слишком придирчива к жизни. Не бывает так, чтоб все идеально. Это как клавиши у пианино. Рано или поздно придется пробежаться по черным. Иначе мелодии не получится. Философы конца двадцатого века, видимо, должны выглядеть именно так: растрепанные ветром золотистые волосы, черная толстовка, небрежно повязанная на бедрах, торчащая за ухом сигарета, потертые кроссовки. И в словах этого философа, строящего карьеру преуспевающего рэкетира, была своя правда. – Удивляешь, Пчёлкин. Просто есть вещи, которые мы не в состоянии изменить. Оказывается, это такая простая истина, а до меня только сейчас дошло. – Кос говорил про отца... Что уж тут изменишь, раз он так решил... – Да не только в нем дело. Я со всех сторон в неизменном положении. Вот пытаешься вроде шагнуть вперед, а не получается. Все время что-то держит. Раньше жизнь была стабильной: школа-дом. Да и теперь вроде все ясно, но в то же время – нет. Пчёла потянулся за пачкой утешающего «Самца», которую затем протянул ей. Себе сигарету стащил из-за уха. Кажется, назревающая беседа требовала каплю никотина. Однако Вика прикуривать не спешила. Чиркнула спичка, после потушенная и выброшенная с крыши. Клубок белесого дыма, выпущенный Витей, плавно поднялся вверх и растворился в воздухе, как и её общие фразы. Она не называла имен, хотя Пчёлкину совершенно точно было известно одно из них. – Есть проблемы, которые можно и нужно решить, а есть такие, через которые лучше просто перешагнуть. Это не так трудно, как кажется. – Перешагнуть... И куда же двигаться? И долго я так смогу вообще двигаться? – Двигаться только вперед, Вик. Иначе застынешь и будешь тогда увековечена, как статуя. Кайфа в этом мало. Вот тебе – весь мир на ладони. И если он не для тебя, то для кого тогда? Вика, чтобы удостовериться в утверждении Пчёлкина, снова окинула взглядом вечерний город и особое внимание на сей раз уделила горизонту, который требовалось брать и преодолевать. Она находила тысячу причин, чтобы поплакать ночью в подушку. Депрессия последние несколько дней была её вечным другом, и никто не мог её выдернуть оттуда. Пчёла – первый, кому это удалось, а он даже не подозревал об этом. Он вернул ей капельку детства, время бесконечных надежд и веры в лучшее. Кажется, иначе в этом мире и не выжить. Получается, и Космос прав. Больше позитива в студию! Оптимизм в конце концов, пусть и безнадежный, всегда лучше, чем забиться в углу и ненавидеть весь мир. А ведь он, порой несправедливый, все же так огромен, в нем миллионы возможностей! Виктор Цой велел выбирать, Виктор Пчёлкин велел идти вперед. Двигаться дальше с новыми силами, сортируя проблемы на неразрешимые и решаемые. Но главный и единственный, пожалуй, вопрос остался неопределенным: а в какую категорию проблем входит любовь? Она вообще попадает хоть под одну из этих категорий? Вопрос так и остался без ответа. Вика и Витя просидели на крыше почти до десяти вечера, после чего Пчёла проводил её домой. А она все удивлялась: как поразительно поменялись их отношения, он совсем другой, если говорить с ним наедине, от лоботряса и извечного бабника не остается ни следа.***
Три дня медового месяца пролетели достаточно быстро, так что отец и его новоиспеченная женушка вскоре вернулись домой. Последняя окончательно въехала в их квартиру и навезла с собой кучу шмоток, наверняка купленных на отцовские деньги. Все идеальные установки, которые она получила от Космоса, быстро выветрились из головы, как только она увидела на пороге эту низенькую курицу. Вульгарно бросив белую сумочку на комод, она по-хозяйски направилась в ванную. Виктория же лишь молча поприветствовала отца объятиями и поцелуем и даже не посчитала нужным поздравить со свадьбой. Понимающий Юрий Ростиславович не стал на неё давить. Ни о какой идеальной и мирной жизни под одной крышей с Надей Вика и не помышляла. Она была уверена, что мачеха обязательно найдет к чему придраться и как вывести её на скандал, и Холмогорова была всегда готова поддержать его. В конце концов, благодаря брату и его друзьям её лексикон более обогащен всякими обидными и остроумными словечками. Однако, как ни странно, Надя первые дни вела себя тихо, но исподтишка все же строила из себя хозяйку, порой перекладывая с места на место вещи, переставляя посуду на свое усмотрение. В конце концов поначалу просто негодующая Вика все же вышла из себя, и ссора не заставила себя ждать. – М-да, подруга… Сочувствую… Знаешь, я думаю, твой отец все поймет со временем. Дай ей только проколоться, и она вылетит из вашей квартиры в одной пижаме. – Пока я этого жду, она его с ума сведет… Вика заявилась к Пуме вечером. Он, конечно, был рад снова её увидеть и провести с ней время. Скоротать вечерок помогли шахматы. Холмогорова в последний раз играла в них с мамой, которая и научила её всяким хитростям и неисчерпаемым премудростям, доступным людям с аналитическим складом ума. Тем не менее, Виктории грубо поставили шах, а затем подтянулся и целый мат. – Обалдеть! – возмутилась она. – Как? Как ты обошел мою защиту? – Да я – рекордсмен, малая, – гордо заявил Пума, – со мной бесполезно. – Ой, одни рекордсмены кругом, куда не плюнь... Это все потому, что я играла черными. – Нет, это все потому, что ты загруженная донельзя своим головняком. Отвлекись. Вот что у тебя в ближайшее время намечается? Как лето вообще думаешь провести? Банальные вопросы показались вдруг несказанно сложными. Вика и не думала об этом. Буквально года три-четыре назад каждое лето она, Космос и вся честная компания проводили денечки своих законных школьных трехмесячных каникул вместе. Они ходили в походы на озеро, в лес и на затон. Обычно их собирается человек девять, не меньше, а в этом году, если они решат устроить вот такой пикник, количество сократится ввиду отсутствия Саши. Стало быть, и Ленка с ними не поедет. А значит, Вике станет настолько же легче и веселее без неё, насколько тоскливо и грустно без Белова. Чашу весов ничто не перевешивает. И все же она ждала этих незабываемых вечеров с гитарой, с витанием мошкары над костром, с запахом жаренных сосисок и печенной картошки, что оставляет уморительные угольно-черные следы на руках и губах, с картами и травлями анекдотов, с удочками и садком, на дне которого кувыркаются три рыбины, добытые в честной рыбалке, с визгом испуганной девчонки, которую Пчёлкин тащит на руках в воду, уходя все дальше от берега. Воспоминания грели её изнутри, но она не питала особой надежды на их повторение. – Без понятия... К поступлению готовиться надо. – Ну, а там... жених? Имеется? – Блин, такие вопросы только бабки у подъезда задают, – засмеялась Холмогорова, расставляя шахматные фигуры на доске. – Не имеется. – Да хорош! Не верю! – А у тебя? – Что? Жених? Вика прыснула и покачала головой. Настойчивый звонок в дверь нарушил их общий смех, и Холмогорова с опасением поглядела в сторону прихожей. – Ты кого-то ждешь? – Девять уже? Я с тобой совсем времени не замечаю, малая. Погоди-ка минутку, я сейчас, – бормоча, Павел направился открывать. Виктория насторожилась и начала прислушиваться. – О, привет, бельчонок! Я уж боялся, не придешь. – Извини, так получилось. Родителей провожала на поезд... А это тебе. – Ядрен батон, как ты такую тяжесть донесла? Сказала, я бы встретил! – Да там легко! Не придумывай! Виктория слышала отчетливо девичий тонкий голосок, извиняющийся, но трепетный и со звенящей в нем улыбкой. Шуршащий пакет, шелест одежды. Ей стало не по себе. Она сидит здесь и сейчас скорее всего вызовет кучу вопросов у гостьи, которая, по всей видимости, не просто знакомая. Судя по тому, как он нежно и чутко разговаривает с ней, она для него значит чуть больше, чем какая-то там подружка. Вика придумывала, как будет объяснять свое здесь присутствие. И как только Пума мог её так подставить? Она наконец оставила ферзей и пешки в покое, поднялась со стула, разгладив ладонями свою светло-серую майку с эмблемой Адидаса на груди и приготовилась к встрече и очередному скандалу, поскольку им, девушкам, свойственно их устраивать не разобравшись. – Вик, знакомься, – первым показался в комнате улыбчивый Паша, который вел за руку милую невысокого роста девушку со светлыми волосами, убранными в хвост. На ней были белая футболка и джинсовый комбинезон, одна из бретелей которого небрежно свисала с плеча; в ушках торчали золотые серьги с камешком внутри, на запястье часы на кожаном ремешке, почти такие же, как у Пумы, а на ногтях остались следы некогда нанесенного черного лака. Вика успела заметить такие мелочи, как, например, царапину на кисти, когда девушка протянула ей руку в знак знакомства. – Это Светка, невеста моя. – Привет. – Света, кажется, была немного смущена, что совсем не соотносилась с её слегка дерзким внешним видом. Виктория была даже удивлена таким дружественным жестом, а ещё больше её поразило неподдельное восхищение в глазах Светы. – Добрый вечер, – отозвалась Холмогорова, неуклюже и с грохотом отодвинув стул. Она ожидала увидеть столь милое создание вначале в растерянности, а затем в гневе. Если Светлана не приревновала, то она, должно быть, с другой планеты. – Девчонки, Вик, – вмешался Пума и точно немного остужал, как казалось Вике, накаленную до предела обстановку своей непринужденностью, – расслабься ты. Знаю, я обещал, но Свете я не мог не рассказать, благодаря кому все ещё живехонек бегаю. Она о тебе уже готова целую поэму настрочить, сколько всего знает, да, Светлячок? – парень припал губами к её щеке и звонко чмокнул. – Вика, я с тобой и в самом деле знакома, так сказать, заочно, – подтвердила Светлана незамедлительно, пожав-таки руку вконец озадаченной Холмогоровой. – Скажи спасибо Пашке. – А-а, вон оно что, – подала голос Вика, – простите… Я просто уже готовилась к худшему. – Так, давай на ты, малая. Здесь все свои. Светк, ты чего тут притаранила-то? – Павел начал суетливо выкладывать из пакета содержимое: котлеты, спагетти, ещё теплые ватрушки. – Сумасшедшая, неужели ты все сама приготовила? Хочешь из меня мамонта сделать? – И сделаю, – с робкой улыбкой отозвалась Света. Ей всегда были лестны его отзывы о своей стряпне. – Ты поставь пока все в холодильник, а то испортится. Жарюка какая стоит. А Виктория все ещё продолжала удивляться: прежде она не встречала такой ангельской особы, разве что Лена Елисеева была на неё похожа, но даже она не пекла Саше пирожки с ватрушками, словно в них одних и состоит весь смысл любви – мол, не откормишь жениха до отвала, значит, не любишь ты его. Пирожки – это прям жертва, которую обязана принести каждая уважающая себя девушка, а парень, уважающий себя и любящий её, обязан съесть первую, самую невкусную выпечку и убедительно похвалить. – Так, девчонки, я ща подойду, а вы пока общайтесь, – Паша быстро ретировался, прихватив с собой еду, оставляя тем самым девушек наедине. Он не хотел смущать их лишний раз. Без него они быстрее найдут общий язык. – Черт возьми, мне так неудобно, – призналась Виктория, и Света тихонько рассмеялась и, слегка надавив Вике на плечи, усадила её обратно на стул. – Не парься. Открою тебе секрет: он специально все это устроил. А у меня родители сегодня в Горький умотали на несколько дней, так что я еду в зубы, и сюда. – Светлана говорила без стеснения и напряга. Она села рядом и, взглянув на шахматные фигуры, насмешливо поинтересовалась: – Уделал он тебя? Я сто раз пыталась его обыграть – бесполезняк. Ему бы чемпионом мира по шахматам быть. – А мы с отцом и мамой частенько играли... Я все это время думала, что умею играть, а оказалось, что я – полный ноль. – Я так рада, что мы наконец-то с тобой встретились. – Честно говоря, я ожидала, что сейчас отхвачу по самые помидоры. – Неужели я действительно выгляжу настолько угрожающей? – Нет. Это я выглядела слишком подозрительно. Я ведь ни сном ни духом даже о твоем существовании. А вы давно встречаетесь?. – Полтора года уже. – Полтора? – вскрикнула Холмогорова, и её черные брови резко взметнулись вверх. – Во дает! А мне и не полслова. Почему я о тебе только сейчас узнала? – Да про нас вообще мало кто знает, – тень грусти отразилась в глазах Светы, но являлась чем-то родным, чем-то привычным, чем-то приросшим и потому едва заметным, – мои родители против наших отношений. В курсе только самые близкие из нашего окружения, кто точно не сдаст. Да и мне плевать, даже если сдадут... Мы все равно с ним поженимся. Вроде бы история не такая уж и нетипичная, но Виктория восприняла её как нечто, из разряда вон выходящее. Каждый должен решать свою судьбу сам. И потом, кого они собираются найти для дочери надежнее, чем Паша, в такую безрадостную эпоху Перестройки? – Отличная позиция! Плюй на чужое мнение. Никто не вправе диктовать тебе как жить, даже родители. – Они думают, что я ничего не соображаю. Мне известно, кто он и чем занимается. Я и сама пробовала. – Ты типа... тоже рэкетир? Мало ожидаешь услышать такое признание от столь трогательной девчушки. – Вышибаешь деньги из торгашей? – Да какой из меня вышибала, ты что? – искренне изумилась она. – Я фарцовкой занималась, так, чисто ради прикола, да и деньги карманные всегда были. Меня менты однажды замели, а Пума вытащил, вот так и познакомились. Родаки до сих пор не в курсе. И он запретил мне влезать в эти дела. Так что теперь я пай-девочка. Ватрушки пеку, учусь супы варить. Пашка очень рассольник любит. Повисло неловкое молчание. Слышно лишь, как с кухни доносится грохот посуды. Светлана потуже затянула хвост на затылке, взяла в руке изящную фигурку шахматного коня, лишь для того, чтобы сгладить неприятность страшных воспоминаний. – Вика, я… хотела поблагодарить тебя. Ты не представляешь, что со мной было, когда я узнала про ту ночную перестрелку... Если бы не ты... – Так, стоп! – Виктория не позволила Свете закончить. – Пума меня уже достал со своей благодарностью. Теперь ещё и ты. Я ему и так уже на шею села со своими соплями и проблемами. Он вынужден выслушивать мое нытье почти каждую неделю. Я просто нагло злоупотребляю его благодарностью. Учти, тебя будет ждать то же самое, если ты сейчас же не забудешь о той ночи. Света широко улыбнулась и смахнула с ресницы невидимую и малюсенькую слезинку. – Я и не против, Вик. Пашкины друзья – мои друзья. А количество друзей Виктории, кажется, выросло на ещё одного человека. Она была рада такому повороту событий. Света понравилась ей своей простотой и открытостью. Она терпеть не могла людей, к которым надо сидеть и долго подбирать правильный ключик. Человек с ней либо откровенен, либо нет. Света была откровенна, обозначила свою позицию, при этом уважая чужую. Такие, как она, встречаются теперь не менее редко, собственно, как и подобные Пашке. Им посчастливилось отыскать друг друга в огромнейшем городе. – Девчонки, чайку? – в комнату заглянул Пума. – Вик, ты останешься, надеюсь? – Эм… Ну да. Я вам точно не помешаю? – Я сейчас в тебя закину чем-нибудь, – пригрозил парень. – Конечно, она останется! – немедленно поддержала Света. – Даже не обсуждается, Вик. Двое на одного, однозначно, нечестно! Но спорить с ними просто не хотелось. Сердце внутри прямо замирало от этой домашней теплоты молодой семьи, которая ещё не узаконила свои отношения. Брак её отца и Нади уже несколько дней как перестал быть словами и воздухом, но Холмогорова на все сто тридцать процентов уверена, что такого очага, как здесь, в этой уютной, небольшой квартирке, им не удастся создать никогда.***
Насвистывая под нос любимую песню детства, Космос поднимался по подъездной лестнице своего дома. Он достал связку ключей из кармана и, выбрав самый мелкий, подошел к почтовым ящикам. Провозившись с вечно заедающим замком, Холмогоров наконец прорвался к ждущим его уведомлениям, письмам, «Правде» и «Огоньку». Он взял кипу присланных бумаг, все неинтересное сразу отсеил, и в руках осталось одно единственное письмо из солнечного и жаркого Таджикистана.