***
Солнце очень медленно клонится к горизонту, но за деревьями и домами не видно, как оно утопает в земле. Только на небе меняются оттенки. Суматоха города всегда безутешна и неустанна: неугомонные автомобилисты мчатся по дорогам, где-то во дворах внезапно включают C. C. Catch, когда мирные жители уже гасят свет в окнах. Вика сидит в беседке, облокотившись на ограждение, и поникшим взглядом смотрит на Сашин дом, стараясь не сильно заострять внимание на его балконе, вид из которого как раз выходит на эту самую беседку. Пару раз она замечала там движение – это его мама, уже год как печальная Татьяна Николаевна поливала там цветы. Интересно, а как Лена будет смотреть этой женщине в глаза? Женщине, которая утешала её в аэропорту, словно родную дочь, когда они вместе прощались с Сашей на целых два года. По-настоящему крепка и нерушима только материнская любовь! Это уже тысячу раз доказано. Вика не решалась все же сделать окончательный вывод. В конце концов, что она видела? Как какой-то подозрительный тип подвозит Лену на машине до дома. И что? Все абсолютно невинно и беспорочно. Да и внешний вид её ни о чем не говорит. Разве она не имеет права хорошо выглядеть? Имеет. Никакого преступления, отнюдь, Елисеева не совершила. И все-таки... Они так славно и разлюбезно прощались в машине. Лена строила глазки. По этим двоим сразу было заметно, что знакомы они уже давно. И часто он её так подвозит? Виктория не позволяла себе думать об этой логичной догадке и уж тем более радоваться ей. А ведь это подсознательная радость, будто паразит, затесалась внутри и не давала покоя, все скреблась-скреблась и посмеивалась. Вика представляет, как бессовестно Елисеева изменяет горячо любящему её Саше, и… ликует. Где-то в глубине, под грузом злости и обиды, сожаления и печали, это неосмысленное ликование все же присутствует, и оно такое же верное, как и боль от чужого предательства, которую Вика вообще не должна испытывать. Эти чувства, смешанные словно в салат, вообще не поддавались объяснению. Холмогорова бросалась от одного к другому: то она искренне ненавидит Елисееву за то, что та посмела даже поглядеть в сторону другого мужчины, то она по-настоящему желает, чтобы любые её догадки оправдались. Значит, она желает, чтобы Саша страдал? Виктория качает головой, пытаясь отделаться от вредного вопроса. Нет, такого она точно не желает! Никогда! Он любит Лену, он хочет провести с ней всю свою жизнь, он хочет создать с ней семью. А для Вики нет иного блаженства, кроме как видеть его счастливым, даже если счастлив он будет где-нибудь далеко и с какой-нибудь другой. А эгоистичное ликование все ещё стоит рядом, все ещё нашептывает что-то неразличимое, будто злой демон на плече. Вика зарывается пальцами в собственные волосы. Лучше бы она не читала того письма, лучше бы отвергла эту идиотскую идею говорить с Леной! Иногда нужно поступать вопреки своим желаниям, чтобы не страдать. Задорный и заразительных хохот прокатился по улице. Перемешались и слились между собой мужские и женские голоса. Виктория увидела приближающуюся молодежь. Среди них она по голосу сразу узнала Космоса. Кажется, он немного выпил. Суббота, и эти неразлучные братья отдыхают. Трое парней и четверо совершенно незнакомых девчонок. Почему четверо? Да потому что любвеобильный Витя Пчёлкин обычно гуляет сразу с двумя. Вика очень хорошо помнит ещё со времен школы, что каждую неделю одну из брошенных им невест всегда приходится кому-то утешать. Она только стояла в сторонке и похихикивала над глупостью обиженных и покинутых. «А что вы хотели от этого пустозвона? – говорила она безо всякой жалости. – Чтобы Пчёла влюбился? Это же из области фантастики! Когда вы наконец поймете?» Теплая и душевная компания направлялась прямиком к Виктории, и она поняла, что пора возвращаться домой, ибо её кислое лицо способно лишь на то, чтобы испортить всем настроение. Она хотела ускользнуть незаметно, но брат первый увидел её стройную фигурку и окрикнул по имени на всю улицу. Изобразив радостную улыбку, она помахала им рукой и решила подождать. – Это ж сеструха моя! Вики, а ты чего тут торчишь одна? – захмелевший Космос подошел к ней и закинул руку на её шею, при этом крепко целуя в макушку. – Привет, Вик, давненько не виделись, – Валера придерживал за талию миленькую белокурую девушку; по сравнению с остальными девицами, она выглядела скромно, без вульгарных коротких платьев и вызывающего макияжа, на ней была светлая воздушная юбка по колено, простая майка василькового цвета и джинсовая куртка, а волосы были заплетены в две забавные косички. Она прижималась к Валере и с интересном разглядывала Викторию, которая в свою очередь бросила недовольный взгляд на Витю, нашептывающего что-то на ухо одной из своих намалеванных зазноб. – Да я уже ухожу, – сказала Холмогорова, все ещё находясь в объятиях брата. – Куда это? Посидела бы с нами. – Кос, у меня нет настроения. – Так мы поднимем, – весело подметил Валера, – рассаживаемся, девчонки. Они всей толпой завалились в беседку. – Я с Елисеевой говорила, – шепнула Вика Космосу, и тот мотнул головой – мол, давай не сейчас. Он уже понял по лицу сестры, что благоприятных новостей нет. – Кос, а это твоя родная сестра? – жгучая брюнетка, что терлась рядом с Холмогоровым, оценивающе глянула на Вику. – А чего ты нас не знакомишь? От неё за версту разило табаком и дешевыми духами. Вика раньше не задумывалась над тем, что запах сигарет показывает молодую девушку не с самой выгодной стороны. Наверное, стоит выбросить собственную пачку «Стюардессы», купленную на прошлой неделе, и забыть про братские «Мальборо». – Вас много, а я одна, со всеми и не перезнакомишься, – решила ответить за него Вика. Она имела в виду исключительно сомнительных невест брата, но, кажется, её неудачной шутки здесь никто не понял, а даже если понял, то оставил без ответа. Подруга Коса лишь отвела взгляд. – Так, чеши домой, – сказал старший брат. – Да брось, Кос! Вик, останься, – поддержал Фил. – Падай давай к нам. Валера терпеть не мог, когда Вика грустила. Он всегда говорил, что ей ни в коем случае нельзя прекращать улыбаться, потому что люди подумают, что солнце погасло. Умеет он все же комплимент завернуть. Даже Пчёле до этого далековато. И почему, интересно, девки продолжают вешаться на него? Вон рядом какой спортсмен пропадает! Хотя пропащим его точно не назовешь. Рядом с ним, теснясь к нему поближе, находилась симпатичная девушка, затмевающая собою всех этих расписных красавиц, лишь создающих видимость красоты. – Вика, – протянула она ей руку. – Тамара. Очень приятно. – Робкая, очаровательная улыбка очертила её губы. Парни к этому моменту уже завели какие-то свои разговоры, состоящие из шуток и гогота, в которых другие девчонки принимали участие. – И мне. Я тебя раньше не видела. Ты не местная? – Мы недавно с родителями переехали. Я поступаю в этом году в МГУ, на факультет искусств. – Правда? А где вы с Валерой познакомились? – Да вот только что на дискотеке. А ты действительно сестра Космоса? – Не просто сестра, – улыбалась она, наблюдая за братом, – я – его совесть. Без меня он пропадет. – Вы ведь не одного возраста, да? – Я на годик опоздала. Папе сына оказалось недостаточно, и вот я здесь. Тамара звонко рассмеялась. – Жаль, тебя с нами не было в центре. Я вообще сама дискотеки не очень... Ребята уговорили подруг, они, оказывается, уже до этого пересеклись где-то, ну и я с ними за компанию. – Эти кого хочешь уговорят. Вика снова невольно засмотрелась на Витю. Обе его подружки, кажется, никак не могли его поделить, спихивая руки друг друга с его плеч. А он то одну целует, то локон другой на палец накручивает. Противно! Они пили пиво, курили, запевали какие-то песни и травили анекдоты. Виктория же оставалась безучастной. Она не переставала вспоминать пренеприятный диалог с Елисеевой, задевший её до глубины души. Она искренне завидовала парням и этим девушкам, которые пока что не были обременены угнетающим чувством, должным доставлять только радость и тепло. К сожалению, только взаимное, оно может согревать и снаружи и изнутри, а то, что мучает Вику, напоминает собою лишь переменный ветер, то ледяной, то прохладный, изматывающий и яростный. И никакого зноя впереди.***
– Я уже устал вбивать это в твою голову, Космос! – Вот и не надо мне ничего вбивать! Я без тебя знаю, как мне жить. – Много ты знаешь без копейки в кармане? – Мне копейки на хрен не нужны, так что в твой институт я ни ногой! Холмогорова слушала эту брань уже полчаса. Космос и отец вступили в отношения холодной войны уже давно, и время от времени вот такие столкновения случались и становились достоянием всех домочадцев. Надя сбежала от их ссоры и закрылась в спальне, а Вика, сидя в своей комнате, пока терпела. – А к чему ты стремишься, объясни мне? В институт ты не хочешь, на работу ты не хочешь! Хочешь ты чего в этой жизни? – Чтобы ты оставил меня в покое! Я буду делать то, что посчитаю нужным! Тебя моя жизнь не касается. Всё! Послышался хлопок дверью. Вика шумно вздохнула и провела по лицу ладонями. Ну вот опять... – Все условия для него, все дороги открыты. Образование, любая работа, а он все ерундой мается... Ночами дома нет, шляется по городу и непонятно чего ищет! – пробубнив все это под дверью сына, Юрий Ростиславович ушел в свой кабинет. Снова скандал не дал положительных результатов. Единственный результат – глубоко засевшие обида и ненависть Космоса. Виктория догадывалась, что отец все прекрасно понимает, но никак не может повлиять на старшего отпрыска, не может заставить его поступить по-своему. Космос с детства привык к самостоятельности, а отцовское слово слышал редко. Только после смерти мамы папа взялся за воспитание сына, но было уже слишком поздно. Они абсолютно не понимали друг друга, говорили на разных языках. И эта нить тянется несколько долгих лет. Коса не заботила политика. Он просто хотел жить самостоятельно, без советчиков, обходя стороной все эти стереотипы, всю эту нудную и почти строевую правильность, на которой было воспитано поколение отца. Он чувствовал запах свободы, какой у Юрия Ростиславовича не было никогда. Вокруг стремительно менялась жизнь, и Космос хотел меняться вместе с ней. Он искал способы заработать быстро и желательно не меньше, чем отец. Честность и честь, по всей видимости, его тоже не волновали. Вика знала, чем они с Пчёлкиным промышляют и как делают деньги. Они просто выбивают их из простых граждан. Тем же занимается и Пума. Но над ними стоят люди ещё главнее, имен которых Вика не знала. Паша рассказывал ей, что за система постепенно устанавливается в рыночных отношениях, и она вынесла из этого лишь самое главное: власть берут на себя так называемые бригады, а их власть основана на беззаконии по отношению к обычным гражданам, но по нерушимым и строгим понятиям между собой. – Че, тоже поучать меня пришла? – мрачный Космос сидел на полу своей комнаты, прислонившись к столу. Вика тихонько прикрыла дверь. – Поучать? Нет уж, это обычно твоя прерогатива. Вот видишь, как хреново, когда тебя начинают воспитывать. То же чувствую я, когда ты строишь из себя Макаренко. – Это две разные ситуации, так что не сравнивай. Я тебя берегу, родная, а он... он тупо давит мне на мозги, хочет, чтобы я жил по его указке. Не дождется! – Космос, будь терпелив. Знаю, для тебя это в новинку, но он так заботится. Что, в конце концов, плохого в высшем образовании? – Блять, задрали! – он заехал кулаком в стол и резко шарахнулся в конец комнаты. – Не матерись, прошу тебя! – Заботится? А не поздновато ли он отца-то врубил? Где он раньше был со своей заботой? В экспедициях, на симпозиумах, в командировках – где угодно, только не рядом со мной. – Ты думаешь, он сам не мучился? – Может и мучился. Но время упущено. Пусть теперь не лезет ко мне. – Кос, ему не плевать на твое будущее! Он прекрасно знает, чем вы с Пчёлкиным занимаетесь. – Зато я сам зарабатываю, а не сижу у него шее. – Да, но каким образом это происходит? – Да какая разница? Бабки у меня водятся, – он вытащил из кармана брюк несколько двадцатипятирублевых купюр и помахал ими перед сестрой, – на голяк не жалуюсь. А у него ещё ты есть, вот пусть ради тебя и разбивается в лепешку. – Кос, мы оба имеем для него значение. – В натуре? Только нас он не спросил, прежде чем эту кобылу в дом привести. Диктовать свои правила он может, а когда дело касается его самого, то нас словно и не существует. И не отрицай! Она и не собиралась отрицать... К сожалению, с его последним доводом не поспоришь. – Ладно... – Виктория подошла к фикусу, что стоял на стенке и стряхнула с лепестков пылинки. – Я хотела вообще-то другую тему обсудить. Я видела Елисееву. – А, да, ты говорила, – Космос, заинтригованный, плюхнулся на диван. – Ну, и че она там? – Ниче. Какой-то громила её до дома подвозит. Я её ждала у подъезда, когда они подъехали. Радостная, расфуфыренная ходит... – Я не понял, она Белому изменяет, что ли? Вика пожала плечами молчаливо, а после, вспомнив её лаконичную речь, усмехнулась. – Могу тебя успокоить лишь тем, что она все ещё способна его ревновать. – Хоккей! – всплеснул руками парень. – Я ему так и напишу: «Санек, не парься! Она тебя ревнует к моей сестренке.» Пойдет? Вика заставила себя пропустить мимо ушей его ехидный подкол. – Да погоди ты паниковать! Я думаю, что она ему сама напишет. – Откуда такая уверенность? – Оттуда! Женская интуиция... Холмогоров ответил язвительным смешком. – Чего ты ржешь? – Вику раздражала такая его реакция. – Да не до смеха. Ты прикинь, пацану в армию навалять, мол, любовь прошла, завяли помидоры. Он же с катушек там съедет. – Мы говорим о Саше, а не о ком-нибудь! – категорично отчеканила Вика. – Он не съедет... – А вот я бы съехал... Опасно это. Белый горячностью всегда отличался, как бы с дуру не натворил чего в своей армии. – Так, хватит меня пугать! – Я всего-навсего констатирую, Вики... Наступило задумчивое молчание. Все указывало на измену Ленки. Все. Но сомнения все равно оставались. Её поведение провоцировало самые нехорошие мысли, но они никак не подпитывались доказательствами. Вика понятия не имела, каким образом добыть эти доказательства, или опровержения. Не следить же за ней в самом деле, как за самым разыскиваемым преступником года. Холмогоровой было лестно то, что Елисеева увидела в ней соперницу. Для них обеих Белов – первая любовь в жизни. С разницей лишь во взаимности. Лена получила то, чего Вика, вероятно, никогда не получит. Воспоминания, страстные и захватывающие, ещё свежи, не получится стереть их вот так запросто, как кинопленку. – Короче, я сделала все, что смогла, Кос. Вторая наша с ней встреча может закончиться поножовщиной. Вся надежда на вас теперь. Наведите справки. – Деловая колбаса... Навели уже, только это ничего не прояснило. Настрочу завтра Сане ответ, отправлю, ну а дальше видно будет...***
Предчувствие, или же женская интуиция, Вику не обмануло. Елисеева в тот же вечер собирала эти воспоминания по крупицам, чтобы найти в них такое скользкое вдохновение. Если ранее у неё уходило на письмо не больше часа, то в этот раз она сидела почти до самого утра, до тех пор, пока у мамы не зазвонил будильник в соседней комнате. Никакие слова не шли ей на ум, она несколько раз начинала письмо снова и снова, рвала бумагу, бросая жалкие ошметки на ковер. Она нервничала, она старалась быть собой, такой, какой Саша её оставил, обрекая на двухлетнее ожидание. Но ей сложно было даже написать его имя. Складывалось впечатление, будто она пишет чужому человеку, она задумывается над каждой своей строчкой, над каждой запятой. Ранее она писала все, а теперь обо всем молчит. Приходится придумывать, приходится сидеть по полчаса и грызть ручку, чтобы научиться снова быть нежной, влюбленной, тоскующей, жаждущей встречи. И она, как умела, передавала нечто уже несуществующее на письме. Она писала, а перед глазами все стоял образ Виктории, которая так нахально пытается влезть в чужую жизнь. Выдумала! Сашка ей родной! Со свету она сживет! Лена и раньше относилась к ней с большим сомнением, считала её вечной прилипалой, которая пользуется своим особым положением сестры и называет всех друзей Космоса своими братьями. Она все ещё не вышла из детства. И ещё этот нездоровый взгляд в сторону Саши, эта румяность на щеках, это чересчур повышенное внимание, эти дурацкие пирожки! Выискалась девочка-божий одуванчик. Как же ей будет на руку уличить в чем-то Лену, ведь так она предстанет перед Беловым святыней, ангелом во плоти и затмит собой солнце. Это, пожалуй, едва ли на самая главная причина, по которой Елисеева, засыпая над исписанным двойным листком, добавляет постскриптум. Летнее утро уже вступило в свои права, на кухне загремела посуда и запахло разогретой кашей, без которой мама обычно не начинает свой день. А это значит, что пора забыть о желании завалиться в кровать и уснуть беспробудным сном. Вместо этого брести в ванную комнату и привести себя в порядок. Прачечная открывается в восемь утра. Половина июля уже миновала, а следовательно, миновала и половина лета. Вика жила словно не между двух огней, а между двух очагов возгорания: с одной стороны на неё постоянно давило присутствие двуликой Нади, с другой – напрягали натянутые отношения отца и Космоса. Со своей злобной мачехой Виктория старалась вообще не сталкиваться. Кстати говоря, работы и забот по дому у неё меньше не стало, так как Надежду больше волновало состояние её ногтей, волос и лица, она ни в коем случае не могла перетруждаться, а на кухне тяжелее чайника ничего не поднимала, зато завтракала, обедала и ужинала как все. Вика готовила на четверых, но её больше всего беспокоило то, что отец здесь загнется с голоду, если вдруг дочери придется покинуть родное гнездо. Она допускала такую мысль все чаще, ибо жизнь под одной крышей с молодой мачехой с каждым днем становилась тошной и едва сносной, особенно, если Юрий Ростиславович незаслуженно её в чем-то обвинял и вставал на сторону вечно обиженной и оскорбленной женушки. После очередной ссоры из-за дележки теперь уже ванной комнаты Вика не выдержала. Она закрылась у себя и не выходила до самого вечера. Космоса тоже не было дома. Лето становилось её худшим врагом: три месяца безделья её не устраивали в такой ужасающей обстановке. Однажды Вика постучала в кабинет отца – единственное место, куда Надя не имела права совать свой нос. Вернее, имела, но никогда не совала – незачем. И сама Холмогорова редко там появлялась, так как отец работал, но в тот день она решилась помешать ему. – Можно, пап? – заглянув в щелку, спросила она. – Да, дочка, заходи, – на удивление Юрий Ростиславович радушно принял её на своем рабочем месте и даже отложил какие-то бумаги. Вика зашла и закрыла дверь. Тишина. Только запах книг и недавно выкуренной сигары. Серый пепел покоился себе в пепельнице. На столе горела лампа, освещая кипу документов, газет, папок и несколько раскрытых научных книг, в которые Вика любила заглянуть из интереса и встретиться там с какими-то неизвестными словами из области астрофизики. – Ты чего, радость моя? – ласково спросил Юрий Ростиславович, когда девушка уселась напротив него, положила руки на стол и устало уронила на них голову. – Па, ты не против, если я у тети Ани поживу? – она жалобно подняла на отца зеленые глаза. – Что ещё за новости, Викуль? – Не могу я больше находиться тут с твоей женой, – честно сказала Холмогорова, – ты же видишь, мы ненавидим друг друга, и мы никогда не поладим с ней. – Ещё так мало времени прошло… Все образуется. – Нет, па, не образуется. Вы ещё с Косом добавляете… Я вообще не могу больше в этом доме жить, постоянно то слушать ссору, то принимать в ней участие. Никакие нервы не выдержат. Юрий Ростиславович кашлянул, прикрыв рот рукой, и со вздохом поднялся из-за стола. Он достал из кармана свернутый платок и вытер лоб, затем им же протер и свои очки. – Космос… Космос… Вик, ну хоть ты на него повлияй. – Папа, он уже не маленький. – Вот именно. Мозги должны что-то соображать в девятнадцать-то лет. В курсе я, как он зарабатывает. Им все дозволено, вот они и делают что хотят... Впутается куда-нибудь, а мне потом расхлебывай. Переживаю я за него очень. – Па, перестань! Не тебе отвечать за его поступки, а ему. – Какой из него ответчик? – беззлобно Юрий Ростиславович взглянул на дочь. –Пошел бы, как все нормальные люди, в институт, занялся бы наукой. Эх! Сашки Белова на него нет, он бы ему разъяснил что к чему... И ты не молчи, говори с ним. Или тебе все равно, что будет с твоим братом? В груди сердечко екнуло при упоминании Саши, но Вика не подала вида. – Нет, мне не все равно. Просто это бесполезно... Ты для него не авторитет, а я – тем более. Остается ждать Сашу... – Пишет, не знаешь? – спросил Юрий Ростиславович, угрюмо помолчав минутку. – Пишет, – мягко улыбнулась Вика. – Младшего сержанта получил. – Молодец парень! – с толикой нескрываемой гордости и даже зависти объявил Холмогоров-старший. – Ты жалеешь, что Коса в армию не взяли? – Хм, не взяли, – произнес мужчина, взяв графин с водой, чтобы полить диффенбахию на своем столе. – Не отдал. – Па, но ведь это было твое решение. – Да я и не виню его. Но я-то думал, что он по моим стопам пойдет, учиться будет, а он… – Дай ты ему время, па, – Вика подошла к отцу и обняла его за плечи, прижавшись головой к его спине, – может, он одумается, повзрослеет, все поймет. Он просто чуточку обижен на тебя за твое пренебрежение, и когда ты начинаешь наседать, он ещё больше злится и все воспринимает в штыки. Ну, он – балбес... – Хорошее умозаключение. Да, меня нельзя назвать примерным отцом. Я и не спорю. Но я любил его и люблю. И тебя тоже. Чмокнув отца в морщинистую теплую щеку, Виктория снова просияла от улыбки. – И мы с Косом тебя очень любим. Он никогда этого не скажет, но я скажу за него. А образование... Тут ещё важно подчеркивать особенности каждого человека и его предпочтения. У меня с выбором профессии проблем не возникло, а Космос, может, все ещё ищет себя. Согласись? – Хм, соглашусь, дочь, – кивнул Юрий Ростиславович. – Кстати, скажи мне: ты уже точно решила в Иняз? – Конечно. – Слушай, дочка… Я тут вот что подумал: может, тебе годик подождать? – Это ещё зачем? – удивилась она, усевшись на подоконник. Предложение отца было странным. – Ты же не хочешь мне сейчас сказать, что вы с этой хотите третьего ребенка родить? – Во-первых, её зовут Надя. Во-вторых, мы этот вопрос пока не обсуждали, – загадочно и вроде бы шутливо ответил отец. – Я точно съеду, и навсегда, – тут же сказала Вика, поддержав совсем не смешную шутку папы. – А если серьезно, то зачем? – Есть у меня мысль отправить тебя за границу на учебу. – За… г-границу? – Вика неотрывно глядела на отца и пыталась понять, шутит ли он на сей раз, или говорит без смеха. Взгляд серьезен, речь тверда. – Я что-то… Пап, это же очень сложно, и потом… как я обратно потом вернусь? Я что, там жить останусь? – Вот я тебе про что и говорю – не спеши, – таинственно заговорил он, понизив тон, – в стране все может в один миг поменяться, и ты спокойно сможешь в любую страну уехать, какую выберешь, и получишь там образование, и мечту свою осуществишь. Вика доверяла его слову, потому что он был всегда хорошо осведомлен о происходящем в стране и в мире. У него были обширные связи за пределами СССР, но Вика все ещё не до конца могла поверить в такую возможность, заставшую её буквально врасплох. Её мечта побывать за границей долгое время казалась неосуществимой, а сейчас она как будто перестала быть призрачной надеждой и обрела некое очертание, а ещё непременно поселила в её душе трепетное счастье, такой маленький огонек. Только вот что-то больно внутри кольнуло… Вика на миг подумала о Саше. Она не представляла себе свой отъезд ни сейчас, ни через год. Как она может уехать, когда он – частичка её самой – останется здесь? И все же ей нельзя было об этом говорить. Саша всегда будет любить только Лену. И наверно стоит вначале убедиться, что у него все хорошо, а потом все же умчатся далеко-далеко. Навсегда-навсегда… – Па, а что я весь год буду делать? – Я могу тебя устроить к себе в университет для практики. К ним поступают научные работы и статьи на иностранных языках. Будешь помогать с переводом. Как у тебя с немецким? – Да никаких сложностей вроде… Я хочу ещё испанский освоить. – Полиглот ты мой. Давай-давай. Перспективы у тебя есть, и огромные. – Па!.. – выдохнула Вика, обняв отца. – Спасибо тебе. Спасибо, что веришь в меня. – Конечно, верю, родная, ещё как верю. В кого же мне ещё верить, как не в вас? Вы с Космосом – вся моя жизнь. Ещё бы он не дурил, и я был бы совсем счастлив. От этих слов в её груди сжалось сердце. Папа не упомянул о Наде, и Вика поняла, что в глубине души он до сих пор любит по-настоящему только одну женщину – ту, которая родила ему детей. Маму.***
– Все так? – полноватая женщина в желтой рубашке с тенью волнения, но с покорностью глядела на Пчёлкина, пока тот пересчитывал десятирублевые купюры. Должно быть ровно триста. За его спиной стоял невысокого роста парень с выбритой головой по кличке Прима (тому виной послужили его вечно любимые отечественные сигареты) и внимательно разглядывал товар, разложенный на покрытом столе палатки. – Да, все ровно, – наконец ответил Витя, убирая деньги в набедренную маленькую сумку. Женщина, кажется, выдохнула свободно. Все эти несколько минут она чувствовала себя будто сидящей на скамье подсудимых и ожидающей приговора, который собирался вынести человек вдвое, а то и втрое младше неё. – Проблемы есть какие? – Нет, все очень хорошо. Покупателей полно. – Ну и отлично. Че, идем дальше тогда. Блин, где этого Космосилу носит, а? – Пчёл, дай-ка спички. Курить охота. Витя, кинув Приме пачку спичек, раздраженно посмотрел на часы. Сегодня у них с Холмогоровым ответственное поручение – обход точек с целью сбора денег. Им заниматься этим уже не впервой, они отлично знакомы с местными торгашами, и те знают свою крышу в лицо. При их появлении без лишних слов обязаны выложить нужную сумму. Далее деньги отвозятся старшим, ну и, разумеется, нехилый процентик от такой работы капает на счет и самих деятелей. Сегодня Пчёла закидывал удочки один, если не считать Приму, пока его друг где-то летает. Впрочем, он обещал вскоре прибыть, а тем временем Пчёла настиг очередную точку – ларек с фруктами и овощами, за прилавками которого стоял, как обычно, счастливейший из смертных – Карен. – Салам, сеньор Помидор, – крикнул ему Витя. Бородатый хачик улыбнулся во все свои тридцать два желтых зуба. – Витек, какими судьбами? – расправив руки в стороны, заголосил Карен со своим неисправимым акцентом. – Я тебе ща дам «какими судьбами», – пригрозил Пчёлкин с долей шутки. Тот рассмеялся, крикнув куда-то в дальнюю комнату на своем языке. – Все будет с минуты на минуту. Карен ни добро, ни свои долги никогда не забывает. – Это правильно! Арбузы-то у тебя сладкие, или дерьмо какое привез? – Слушай, зачем обижаешь? Слаще моего арбуза не найдешь. Витя недоверчиво относился к тем товарам, которые прибывали раньше своего срока. Он помнил ещё с детства, что вкуснейшие арбузы появляются не раньше августа, а сегодня ещё пока июль. Снова Карен заорал что-то по-своему. – Чего, Прима, рискнем? – подтолкнул Витя своего напарника. – Организуй нам на пробу. Армяшка был рад угодить вдвойне, особенно после того, как они спасли его фруктово-овощную кладовую от наехавших чужаков. От них-то спасли, но защита оказалась платной, чему Карен и не был удивлен. Кажется, после того как его точку отбил Парамон, он был рад бросить к его ногам все деньги мира, лишь бы продолжать спокойно работать. Пока он умудрялся с арбузом, Вите уже передали деньги, и он принялся пересчитывать очень тщательно, ведь Карен имел очень нехорошую привычку зажулить, зато услужливости у него не отнять. Он любезно предоставил своим гостям по кусочку дивного ярко-красного арбуза, оказавшегося в действительности на редкость вкусным. – Слушай, в натуре съедобно, – оценил Витя. – А я что говорил? – разулыбался хач. – Разве Карен когда-нибудь врал? – Ладно, заверни вот этот, – махнул рукой Пчёлкин. Гулять так гулять! Отец с матерью порадуются такой вкуснотище. – Могу даже скидку сделать! – объявил Карен торжественно. – Чего? – изумился Витя. – Обалдел, что ль? Скидку он мне сделает. Считай, что это просто акт милосердия и щедрости. – Прихватив арбуз, Пчёлкин прислонил пальцы к виску и тут же отдернул, на подобие жеста отданной чести. – Возражений нет? – Какие могут быть возражения, слушай? Вообще никаких. Восторга на лице Карена, конечно, было мало, но что он мог сделать? Один арбуз наглец Пчёла увел бесплатно. Копилка постепенно росла. В сумочке насчитывалась уже почти тысяча рублей, а впереди ждала последняя точка – частный автосервис, выглядевший как самый обычный гараж, в котором трудится миролюбивый дядечка, делающий свою работу на совесть. А пока в руках со сладким и свежим арбузом Пчёлкин разгуливал по рынку, ненароком засматриваясь на двух девчушек в платьицах, что прошмыгнули мимо него.***
– Cause you are young, you will always be so strong, – у Виктории была дурацкая (как она сама полагала) привычка подпевать, как только где-то начинала звучать знакомая песня. Данная композиция, которая раздалась из динамиков в одной из палаток музыкальных кассет, стала давно настоящим хитом. Холмогорова забралась на капот белой «Четверки» и так сидела на нем, поматывая ножками. Щуря взгляд и делая козырек из собственной ладони, она глядела в чистое голубое небо. Солнце озорно щекотало кожу. На самом деле, погода стояла безумно жаркая, самое время для загара на пляже, куда Виктория планировала отправиться сегодня, но пока уже больше часа ошивалась на Рижском. Пума со своими людьми отлучился на некоторое время, и Холмогорова успела заскучать. Хорошо, хоть уже более-менее знакомая ей братва считала своим долгом развлечь её музыкой или разговорами. Она относилась к ним иногда с опаской, но все же была уверена, что никто не посмеет здесь обидеть её. Хотя бы потому, что она сама способна за себя постоять. Что уж говорить о её защитниках? – А вот и я, – сообщил вернувшийся Паша, постучав по крыше «Четверки». – Ну, как? Всех обчистили? Вика не скрывала несколько жестокой иронии по отношению к происходящему, однако то, чем занимались её брат, Пчёлкин, Пума и многие другие, вызывало у неё искреннее отвращение. Но что она ещё могла поделать, кроме как смириться? У неё не было другого варианта. – Идиотское ты какое-то слово подобрала, малая, – фыркнул Паша. – Обчищают карманники, которых мы как раз отваживаем. – А разве вы – ты и мой брат – сильно от них отличаетесь? Карманники о себе не заявляют, а вы с наездом вымогаете деньги у честных тружеников. – Хочешь, на вышку тебя отведу? Прогонишь там свою мораль. – К вашим главным, что ли? Да пожалуйста! Думаешь, я испугаюсь? – Да это у них очко взыграет от страха. А меня ваши со Светкой еженедельные приступы морали конкретно заколебали. – Да какой толк с вами разговаривать? Косу, например, все эти морали что рыбке зонтик. Паша, глядя на неё, тихонько рассмеялся. В бардачке машины он нарыл давно завалявшуюся там кепку «Адидас» и кинул Холмогоровой в руки. – Накинь-ка лучше, а то солнечный удар схватишь, фантазерша. – Ты прям как мой братец говоришь, – Виктория, повертев в руках головной убор, нацепила её козырьком на бок. – Благодарствую, – хихикнула она. – Ты сегодня вся сияешь. Давно я тебя такой не видел. Что случилось? Никак влюбилась? Холмогорова закатила глаза. – Да будет тебе известно, далеко не все влюбленные счастливы. – Во как! Откуда такие познания? Ты ж говорила, что жениха у тебя нет. – Зато опыт есть. – Интересно, где нахваталась? – Давай лучше об этом как-нибудь в другой раз. А сейчас пойду на пляж. – Спрыгнув с капота, девушка достала сумку с заднего сидения машины, куда закинула её по приходу, чтобы не мешалась в руках. – Мы с девчонками из школы договорились. Я и правда по ним скучаю, Паш, представляешь? Мы, пока учились, за одной партой сидели, не общались почти. А тут… Встретились, так обрадовались. Оказывается, за полтора месяца лета столько всего накопилось… Я никогда прежде не плакалась никому в жилетку. – Моя жилетка всегда с тобой, – напомнил парень с абсолютной серьезностью. – Её пора постирать... Как Светик поживает? Вам хоть встречаться удается? – Удается. Вчера в кино ходили. Правда, её напрягает, что предков приходится обманывать – мол, с подружками гуляет, и все такое... Устал я от этого жутко. Не знаю, че делать. Виктории отчасти были понятны чувства их обоих. Несмотря на то что Свете и Паше приходилось сложно, скрываясь и прячась от всего мира, она завидовала Светлане белой завистью. Уж Света никогда не поступит с Пумой так, как поступает с Сашей Елисеева. И все препятствия в виде родительских запретов на самом деле являются не более, чем той самой проблемой, через которую можно перешагнуть. – Ну, кошак, тут два варианта: либо убеди их, что ты – лапочка, либо хватай Светку и увози её как можно дальше. Иначе жизни они вам не дадут. Даже твоя всесильная братва не поможет. – Вика окинула взглядом тесные рыночные проходы между палатками, где среди покупателей затесались коренастые молодые парни. – Тебя послушать, то все так охуенно легко. – Все легко и просто, если ты её любишь. Они оба стояли возле машины, постепенно переходя с болезненной темы на более благоприятную – о выборе подарка для Светки на день рождения. Пума был даже рад, что у него появилась в этом плане хорошая советчица. Не пацанов же доставать такими вопросами в самом деле! Звонкий смех Холмогоровой, когда Паша опускал какую-нибудь шутку, непременно был способен заразить других. Она была так ослепительна в своем ситцевом белом платье в красный горошек; её черные волосы на солнце казались переливающимся шелком; её бархатная кожа успела слегка загореть. Пчёла узнал её в тот же миг как увидел. Уж кого-кого, но Викторию он никогда не спутал бы ни с какой другой девчонкой. Даже в этой нелепой кепке, косо нацепленной на голову, даже в солнечных очках, надвинутых на нос, которые она стащила из своей сумочки, даже в окружении рыночных налетчиков-рэкетиров он узнал её и остолбенел. Из рук едва не выпал и не раскололся спелый арбуз. Нет, он отказывался верить собственным глазам. Но они ему не лгали, они никогда не подводили, они умели даже видеть сквозь стены. Это Холмогорова. Но что она делает здесь? Что она делает рядом с Пумой? Она его знает, причем давно. Это легко понять по её свободному поведению, но не такому свободному, которое может сойти за неприличное. Нет, она говорила с ним без умолку, она ему что-то так увлеченно объясняла, жестикулируя руками, и она не стеснялась, она не краснела и не кокетничала с ним. Тем не менее эта близость затронула в душе Вити самые натянутые и тонкие струны, которые являются отголоском её голоса и смеха. – Прима, будь другом, подержи, – он всучил своему напарнику тиснутый у Карена арбуз. – Подожди меня здесь. Он медленно направился к ним, даже сам толком не представляя, к чему приведет их стычка. Сперва, наверное, стоит разобраться, но Витя чувствовал, что ему в данную минуту не хватит на это терпения. Он просто не желает знать, что между ними за отношения. Какими бы они ни были, они недопустимы. – Здорово, Пума, – на ходу бросил Витя, снимая солнечные очки. Холмогорова разинула рот и застыла, словно статуя. Кажется, в какой-то миг она хотела ломануться с низкого старта, перепрыгивая в ужасе через палатки, но бежать теперь не было смысла. Она молча осталась стоять на месте и ошарашено глазела на внезапно появившегося Витю. Пчёлкин, в свою очередь, бросив на неё короткий рассерженный взгляд, пожал руку Паше. – О, какие люди нарисовались, – Пума надеялся на мирное улаживание назревшего конфликта, оттого и не подал вида, что сложившаяся ситуация застала его врасплох. Он не забыл, как Вика умоляла его держать в тайне от её брата и его близкого окружения их знакомство. Пчёлкин явил обманчиво дружественную улыбку, но уже сжал кулак. В то же мгновение сочный удар пришелся Пуме прямо в нос. – Витя! – вскрикнула Холмогорова и ухватила парня за руку, дернув его на себя. Пума, приложившись к капоту, свалился на землю, и в мгновение ока к ним сбежались рядом стоящие братки. Внимание прохожих было привлечено минимальное, так как драчки на рынках на их глазах случались нередко. – Ты ополоумел?! – Вика вцепилась своими тонкими музыкальными пальчиками в ткань его борцовки, боясь, что на него вот-вот налетят остальные. Она не знала, куда кидаться: то ли к Пуме, которому повредили нос, то ли защищать грудью дурака Пчёлкина. – Паша, ты как? – она все же согнулась над пострадавшим. – В поряде, в поряде... Я хотя бы знаю, за что мне прилетело... – Паша явно не рассчитывал на такой выпад, а ведь в иных случаях у него срабатывала реакция мгновенно, навык остался ещё с Афгана. – Пацаны, пацаны, спокойно!.. Мы разберемся. – Да, разберемся, – подтвердил Витя, грубо хватая Вику под локоть. – Ты знаешь, где меня найти, если что. – Да отпусти, придурок! – она била его по плечу с той силой, которую могла сейчас вложить в свои неуверенные удары, и пыталась вырваться, но Витя упрямо тащил её за собой через толпу качающих головами товарищей. Никто даже не вздумал вступиться, несмотря на явные сопротивления девушки. – Руку сломаешь, идиот! Я все Косу расскажу! – Давай-давай, вперед и с песней! Я думаю, ему будет интересно послушать, с кем ты по рынкам трешься. – Что? – выпучив глаза, все ещё ведомая непонятно куда, она двинула его по плечу ещё раз и уже куда более сильнее. – Че слышала, – буркнул Витя, не обращая внимания на её слабенькие толчки. Наконец они завернули за уже опустевший лагерь прилавков, где рано утром собираются бабули, продавая свой урожай. – Гад! Насекомое ползучее! Ты не Пчёла! Ты – мерзкий таракан! – Все сказала? Отдышавшись немного, разгневанная Виктория изо всех сил продолжала отрывать его пальцы от своей руки. – Да пусти! Мне больно! Я буду кричать! Наконец Витя сжалился над ней и ослабил немного до этого мертвую хватку. – Убежишь – пеняй на себя, – предупредил он, освобождая её руку, уже изрядно покрасневшую. – Да пошел на хер... – обиженно кинула Вика, потирая руку и едва не плача. – Ну и? Чего ты застыл здесь? Беги, докладывай Космосу скорее, с кем ты меня застукал! – Да если бы я вас застукал, я бы его застукал так, что он вообще бы больше не встал. – Ты точно больной... Свернул человеку нос ни за что! – Ты в курсе, что это за люди? – понизив тон, запричитал Пчёлкин. – Ты вообще соображаешь, с кем снюхалась? – Ещё одно подобное словечко, Пчёлкин, и я тебе сама вмажу. Валера меня кое-чему научил. Так что я не промахнусь. А Пума – мой друг! Возмущению не было предела. Эта девочка явно не осознает, в какое окружение попала. Может быть, ей и впрямь пригодится урок Фила, если в нужный момент с ней рядом не окажется ни брата, ни его друзей. – Какая к черту дружба? Ты в своем уме? Ты каким макаром с ним познакомиться умудрилась? Холмогорова уставилась на Витю, чьи вопросы, даже риторические, были чересчур настойчивы и агрессивны. Он требовательно глядел точно ей в глаза и допрашивал так, будто она подозревалась в преступлении века. – Не твое дело! – отрезала она. – Ладно, не хочешь ты говорить, тогда я у Пумы спрошу, – Пчёла решительно сделал шаг в сторону, собираясь вернуться назад, но был тут же задержан Викой. – Не надо! Ты видел, сколько там народу? – А ты за меня не волнуйся, ты лучше о себе подумай. Когда Кос узнает, тебе не поздоровится. Он, кстати, уже должен быть здесь. – Витя! Пожалуйста, не говори ему ничего. И... не ходи никуда. Он покорно остался возле неё, разглядывая премилое лицо, покрывшееся розовым румянцем. – Ты же знаешь, я не отвяжусь. – В голосе сквозило явное сожаление, но он не мог оставить факт их нежелательного знакомства без внимания, будь это хоть трижды не его делом. – Глупо было бы предположить. Ты ещё хуже Космоса. Я тебе расскажу все лишь для того, чтобы вы не поотрывали друг другу бошки непонятно из-за чего. Какого лешего ты вообще кулаки распустил? Что за привычка без разбора сразу в морду? – Я в отличии от тебя понимаю, куда ты сунулась. – Я никуда не сунулась! Ещё раз повторяю: мы друзья, и только! – Короче так, – уточнял он, машинально нащупывая в кармане пачку «Самца», – либо ты мне все выкладываешь как есть, либо... – Ладно, можешь не продолжать, я поняла. Только не здесь и не сейчас. Давай пересечемся в беседке сегодня в десять вечера. Предложение его вполне устраивало. Тем более, что сейчас нет времени на эти разговоры. Предстояли другие дела, да и надо каким-то образом решить конфликт с Пумой, вернее, временно приостановить его. Витя знал Пуму гораздо дольше Вики, и знал, что парень он, хоть и честный и порядочный, но грешки и темные пятна в биографии за ним тоже числятся. Да и вообще никакие разумные доводы и положительные качества этого человека не смогли остановить кулак Пчёлкина. Он отрицал, однако ревность тоже внесла свою лепту в этот смачный удар. Он также боялся, что Вика по своей глупости, не нарочно, может вляпаться в неприятную историю, из любопытства заняться рэкетом, что мало вероятно, конечно, но имеет место быть. Жизнь такого сорта засасывает, и Пчёла знал это не понаслышке. Легкие деньги, минимум труда, главное – иметь стержень. У них с Космосом были отличные перспективы влиться в эту среду как можно глубже и со временем организовать собственную бригаду. Этой идеей они с Холмогоровым буквально заразились. – Надо же, я с девчонками обычно на свиданку иду, но чтоб на стрелку – ещё ни разу. – Тогда с почином тебя. Я не того уровня, чтобы с тобой на свиданки бегать. – Между прочим, я был бы не против. Он стоял недозволительно близко к ней, что она заметила только сейчас и потому сразу же его оттолкнула. – Губу закатай. Я могу надеяться, что Космос ничего не узнает? Витя деланно призадумался. – От меня он точно ничего не узнает. По крайней мере, сегодня. – А завтра? А через неделю? Что это ещё за тупое условие? Пчёлкин сунул в рот сигарету и чиркнул спичкой по коробку. – Да не стремайся, Холмогорова. Шучу я. Все обсудим вечером. И не опаздывай. Она с нескрываемой неприязнью глядела вслед удаляющемуся парню и от безысходности ей хотелось завопить на весь рынок. Как же их угораздило так неудачно оказаться с Витей в одном месте и в одно время? Из-за этого недоразумения Пашка получил в нос. А ей сегодня предстоит оправдываться на суде Пчёлы! И кто сказал, что пчёлки – существа безвредные?