***
Вика Холмогорова сидела за столом, покручивая в руках пустую чашку, и смотрела в окно. Осень наступила так быстро. Ещё неделя оставалась до сентября, а деревья уже начинают облетать, задавая дворникам кучу новой работы. Чайник закипел на плите, яростно выдувая струю плотного пара. Подоспев к нему, Вика выключила газ. Она заполнила кипятком обе чашки – свою и тетину. Руки тряслись отчего-то, поэтому на столе, возле чашки, образовалась небольшая лужица. А ещё мешали наворачивающиеся на глаза слезы. Вике, должно быть, показалось, что одна из слезинок сорвалась и нырнула прямо в её чай, а может быть, и нет... – Вскипел? – на кухне наконец появилась Анна Львовна, и Виктория тут же вытерла слезы и изо всех сил попыталась взять себя в руки, прежде чем повернуться к ней. – Так, где-то у меня были конфеты... Где-то целый пакет. Сейчас, погоди-ка, – тетка начала суетливо исследовать уже опустевшие наполовину ящики и шкафчики. Какие-то вещи она уже давно уложила в чемодан, но многое осталось на своих местах. Вика не решалась спросить, что теперь будет со всем этим бытовым богатством. Вероятно, оно достанется новому владельцу квартиры, продажу которой Анна Львовна могла доверить только её отцу. Это было слишком очевидно, поэтому Холмогорова не видела надобности в лишних расспросах. – Да ладно, не ищите, тетя Ань. Сахара достаточно. Наверное, она точно так же чересчур была взволнованна и поэтому никак не могла отыскать несчастные конфеты. Открывая и закрывая шкафчики кухонного гарнитура, она наконец сдалась и уселась напротив племянницы. – Ну ладно, обойдемся... Сладкое портит фигуру, – проговорила огорченная женщина. Они обе не знали, что друг другу сказать, а сказать нужно было много. Отказ Виктории Анна Львовна восприняла негативно, даже, наверное, обиделась. И сейчас обижается, отчего и молчит. Она была чуть младше мамы, и со старшей сестрой они разделили разве что один цвет волос – темно-русый – и чуткий, покладистый, стойкий характер. Эти две женщины никогда не унывали. Вика не помнит, чтобы мама хоть раз в жизни плакала; та делала это тайно и скрытно, за закрытыми дверьми и только поздней ночью. А свою болезнь Маргарита Холмогорова и вовсе утаила от детей, чтобы не волновать, чтобы позволить им запомнить себя сильной и здоровой. Потому известие о последней стадии рака было равносильно тысячи и одной пули в самое сердце их обоих. – Когда у вас самолет? – поинтересовалась Вика, аккуратно перенося кубик сахара из вазы в чашку. – Завтра в три часа. Ни то ни сё... – Женщина не пила свой чай, а все глядела на потухшую племянницу; все свои попытки уговорить её передумать она уже исчерпала. – Вика, ты точно уверена в своем решении? Та подняла на тетку глаза. – Тетя Ань, мы ведь уже обсуждали... – Да помню я, помню, душа моя... Ты мне тогда толком ничего не объяснила, а я точно знаю, что причина есть. И дело не в том, что ты испугалась. Дело вообще не в чем-то! А в ком-то... Так? – Так, – кивнула Вика. – Поделишься? – Видите ли, тут не все так просто... Я... У открытого окна замаячил огромный полосатый шмель. Пушистый и неуклюжий, он лениво закружил над подоконником, как будто не решаясь залететь внутрь. – Чует, нахлебник, – засмеялась тетушка, а Вика, слегка отстранившись от окна, с испугом наблюдала за крупным насекомым, которое так и норовило присесть на цветущие в вазе хризантемы. Вике невольно подумалось, что этот близкий родственник пчелы появился из неоткуда не просто так, а чтобы лишний раз напомнить об ещё одном полосатике, любвеобильном и настолько же нахальном. – Так что у тебя за сложность? – женщина чуть прикрыла окно. – Теть Ань, а парень может поцеловать девушку просто так? – В каком смысле? – Ну, не по любви. – Не по любви только маньяки целуют, – рассмеялась тетя. Вику же не улыбнулась. – А законченные бабники? – Этот бабник и есть та самая причина, которая вскружила тебе голову? – с напускной строгостью спросила тетя Аня. – Нет! Он просто меня поцеловал... внаглую! Ни с того ни с сего. Я даже повода ему не давала, честно. Зачем он это сделал, я не понимаю! – А разве не мог он в тебя влюбиться, например? – Влюбиться? – прыснула Холмогорова. – Нет, это не про него. Вы просто не знаете его, теть Ань. Для него девчонки что-то вроде подопытных мышек. Он со школы над ними эксперименты всякие проводит. Вот теперь, кажется, и до меня дело дошло. – Ну знаешь ли, дорогая, от любви никто не застрахован. – Знаю… А жаль. Мне бы такая страховочка совсем не помешала. – Вика с грустью поглядела в окно, а за ним уже давно расцвел новый день. Двор оживал: трое подростков рассекают не велосипеде, урывая последние деньки лета перед началом нового учебного года; на скамейках посиживают две бабули: одна с подогом, другая с газетой, воображая, что в руках у неё веер; мимо идет молодой человек, нещадно затаптывая нарисованные мелом на тропинке детские каракули. – Не придумывай! У вас только жизнь начинается. Сейчас самое время любить. – А я и люблю! Только... – Только не того, кто тебя поцеловал? – Чтобы вы лучше понимали, какой он, вспомните Жоржа Дюруа из «Милого друга», – заулыбалась Вика, делая глоток уже остывшего чая. – Что, все настолько запущено? – Вот именно. Правда, его выгода лишь в количестве глупых куриц, которые на него клюют. Между нами быть ничего не может! – Тогда зачем ты спросила о нем? Виктория немного растерялась от заданного прямо в лоб вопроса. Действительно, зачем? Может, потому что этот поцелуй не выходит у неё из головы? Это естественно! Ведь Пчёлкин – первый, кто отважился поцеловать её. – А любишь ты кого? – Анна Львовна добавляет в её чашку ещё немного кипятка. –Узнаю я наконец, кто сбил тебя с толку и сорвал все наши планы? – Он... один из лучших друзей Космоса – Вика, задержав дыхание, немедленно отмахнулась от назойливого воспоминания о поцелуе, качнув головой, она вдруг заулыбалась, представляя их сегодняшнюю встречу у подъезда. – Из армии вернулся вчера, на границе служил, а любимая девушка не дождалась его. – Злорадствуешь? Вика вскинула на тетку упрекающий взгляд. – Ты прости, я уж с тобой начистоту. – Она – дура... И мне её не жаль. А вот за него сердце все изболелось. Он очень её любил. Я даже не знаю, как могу ему помочь. – Никак. Время само все расставит на свои места. Он что же, ни сном ни духом, что ты по нему изводишься? – Он меня до сих пор сестренкой зовет, как в детстве. Наверное, догадывается, потому и соблюдает дистанцию. – Ну и дуралей твой пограничник! Вот «Жорж» этот сразу смекнул, за кого надо цепляться. – Теть Ань... – Что? Глупая, неужели ты не понимаешь, что губишь свою жизнь? Я-то думала, у вас все взаимно, а ты готова бросить все ради человека, которому не нужна. В своем ли ты уме, Вика? Девушка в отчаянии отвернулась и села вполоборота. – Мне казалось, вы меня поймете. – Нет, я совсем тебя не понимаю! Я тебе даже больше скажу: твоя мама тоже не поняла бы. Такая любовь не приведет ни к чему хорошему, она как болезнь, от которой положено избавляться, поверь мне, девочка. Вот именно поэтому она никому ничего не рассказала. Никто не поддержал бы её, да и она сама себя поначалу не поддерживала, но потом надежда переборола всякие сомнения. Глупая, но настырная, губительная и обманная – все это о надежде. Однако Вика, держась за неё, чувствовала себя вполне комфортно и даже счастливо. Ей нравилось засыпать с ней и просыпаться. В её объятиях она едва не задохнулась, когда Саша обнял её сегодня. Как после такого она может думать о каких-то отъездах? – Вика, голубушка, у тебя ещё есть время. Опомнись, я тебя умоляю. – Даже не уговаривайте, – Холмогорова отвергла руку тетки, когда та легла на её плечо. – Я все решила и ничего менять не собираюсь. Анна Львовна смиренно отстранилась. Больше нет сил её убеждать. Характер у неё, увы, отцовский. Плохо, что они с Космосом оба переняли его от Юрия. – В таком случае, я тебе советую приглянутся к «Жоржу». У него, кстати, нормальное имя есть? – Витя. А причем здесь?.. – А притом, что он, по крайней мере, к тебе не равнодушен! Ну ладно... Мне ещё надо кое-какие вещи собрать. Поможешь? – С удовольствием... Вы меня простите, тетя Ань? Я вас подвела... Тетка обняла племянницу за плечи и притянула к себе для поцелуя в каждую щеку. – Главное, чтобы ты себя не подвела. Не стоит гоняться за тем, что от тебя убегает. Помни об этом. И ещё... Если ты вдруг возьмешься за ум, то Welcome to the USA. – Хорошо, теть Ань, – изо всех сил сдерживая ком в горле, Вика крепко обняла женщину.***
Беседка перед домом Белова озарилась теплым оранжевым светом, сотрясаясь от хохота двух парней. Вспыхнули фары «Линкольна», и долговязая фигура в белом костюме быстренько шмыгнула к передней водительской двери. – А Гена че? – прокричал Холмогоров, зажигая в салоне свет. Где-то тут валялась почти целая пачка «Мальборо». Только сегодня купил. – Ну, он Васильевичу как вмажет. Хук с правой, – подытожил Валера Филатов, как только его друг выбрался из машины. Очередная байка на тему бокса, как всегда, скрасила этот скучный вечер, а такого рода историй у Фила тысячи в запасе. Целые альбомы можно записывать. Космос задумчиво закурил, стряхивая пепел на землю. – Фил, подтягивайся к нам. Мы такие бабки зашибать будем, если вместе впряжемся. Валера слез с ограждения беседки и пересел на лавочку. Тема, на которую друзья соблазняли его, ему была не совсем по душе, да и свою жизнь он хочет связать исключительно со спортом. Иначе он просто не видит себя, но в то же время не представляет отдельно от друзей. Роднее них у него никого нет. В детстве он мечтал о маме, папе, а ещё о целой араве братьев. Бог наградил его последними, и он не останется в стороне, если они будут нуждаться в нем. – Не знаю, Кос... Я думал над этим. Белый тоже особым желанием не горит. – Валера отогнал от себя назойливую мелкую моль, которая прилетела на свет тусклой лампочки. – Да он же баран упертый... Он не знает, какая сейчас жизнь. Посмотрим, как запоет через годик-другой, когда бабок хватать на жрачку не будет. Космос рассуждал и с одной точки зрения был прав: реальность нынче самая суровая, и прибывший из армии солдат за сутки вряд ли успел это понять. Холмогоров собирался ещё раз выстрелить со своим предложением, хотя и предполагал, что никаких результатов оно не даст. У Саши свое видение жизни в голове, собственное представление о будущем, и плевать, что ошибочное. – Это Витек бежит, что ли? – Космос заметил в темноте улицы несущегося прямо к ним паренька, который на ходу придерживал свою кепку. – Кос, твою мать!.. – первое, что сказал взъерошенный Пчёлкин, достигнув друзей. – Чего вы расселись? Белого видели? – Пока не приходил. Че случилось? – Он в Люберцы подался, к этой потаскухе. Налетит, потом не разгребет. – Попадос. – Космос ломанулся к «Линкольну», ребята прыгнули следом за ним. – Давай скорее! Мне его мать сказала, он не очень давно ушел. Может, успеем, перехватим его. Космос в ту же минуту дал по газам, и автомобиль отъехал назад, взвизгнув шинами. Они стремглав вылетели на дорогу и припустили в Люберецкий район. – С чего ты вообще взял, что он там? – Не тупи, Кос! Где ему ещё быть? Я ему, дурак, разболтал, как в клубешник попасть. – Пчёл, да ты че? – возмутился Фил. – От него ж там мокрого места не оставят. – Да тихо вы! Он так быстро не мог туда добраться. – Пчёлкин нервно барабанил пальцами по панели, вертя головой из стороны в сторону в надежде заметить слегка сутулую фигуру друга. – Вот сука! Из-за какой-то бляди! – не сдержался Холмогоров, резко обходя какого-то медлительного на «Копейке». – Влипнет по самые Нидерланды! – Кос, гони, гони! – проорал Пчёлкин. Дискотека в сквере проводилась почти каждый день. И Саша Белов не раз бывал на подобных мероприятиях, и тем не менее все вокруг казалось ему незнакомым, даже чужим. Атмосферу безобидных танцев, пожалуй, составляла только сама музыка. А вот люди вокруг невольно отторгали; о старом и добром прошлом напоминали лишь лозунги, скорее всего доживающие свои последние деньки на обшарпанных стенах; воздух отяжелел от запаха сигарет и женских парфюмов; развязная и раскрепощенная молодежь была рада оставить в прошлом хождение по струнке советской гитары. Саша старался вообще не глядеть по сторонам, однако кое-какие мелочи бросались в глаза сами по себе: кожаные куртки, например, совершенно неподходящие к спортивным адидасовским штанам, вон та парочка на дороге целуется взасос и никто не тормозит их, а ведь помнится, раньше на людях не дозволено было даже закинуть руку девушке на плечо. Он находит пустую скамейку и садится на неё. Рубашка заправлена в обыкновенные брюки, сверху простой вязаный свитер, из-под которого торчит её воротник. Он резко выделялся из этой массы однотипных людей, которые потеряли свою индивидуальность. Пройдет всего десять лет, и многие из тех, кто сейчас топчется возле клуба, отдадут свои жизни и сложат головы не на войне и не на чужбине, а здесь, в родной стране и в официально мирное время. Мирное, но страшное. И ему, старшему сержанту пограничных войск, тоже стало страшно. Страшно, когда он увидел свою любимую Ленку и не узнал её. Только голосок все такой же звонкий и льющийся. Он-то его и привлек, когда она выбежала из желтого такси вместе со своей подружкой. Белов был поражен: что с ней стало? что сделали с ней эти два года? Она глядит на него с нахальной и самодовольной ухмылочкой, будто гордится своим положением, задирает нос и непременно радуется, что он прибежал к ней. Она просит прощения так, словно бросает кость голодному псу. Просто «прости»? Просто «так вышло»? Он ночами не спал, думая о ней, а она так легко отпускает все, что между ними было. Да он фактически сделал ей предложение перед отъездом, а у неё «так вышло»... Ему стало страшно, когда Лена оттолкнула его, стоило лишь прикоснуться к ней. Да, он немного не сдержался и, наверное, слишком грубо схватил её за руку, а она жутко испугалась, что на коже выступят синяки. Ну да... Кому же такая красота будет нужна? Страшно... Интересно, куда делся страх, когда его окликнули, присвоив никулинское прозвище – балбес? Целая толпа вышла на него одного, чтобы защитить Лену. Белов направился к ним, задумываясь: она им всем давала? Эта мысль не могла его оставить, и потому он пропустил первые удары, угодившие в переносицу и пах. Саша понимал, чем все это может кончиться, но стерпеть такое унижение и оскорбление никак не мог. Благо, кастет он прихватил с собой, поэтому ответ не заставил себя ждать. Дальше последовало то, что было неизбежно. Целая бригада с садистским наслаждением начала оттачивать на нем свои приемы «с левой» и «с правой». Где-то совсем близко засвистели шины. – Я тебе говорил, да?! – Пчёла выпрыгнул из «Линкольна», а вместе с ним в драку бросились Фил и Космос. Раздались жесткие и сочные удары. Несколько человек все ещё мутузили Белова, но вскоре подоспевшие друзья разогнали и их. – Давай, Белый, вставай, вставай, вставай! Едем на хрен отсюда! – Витя оттащил Сашу к машине и посадил на заднее сидение, быстро захлопывая дверь. Из клуба в этот момент выбежала толпа покрупнее. Здоровые братки с ножами и битыми стеклянными бутылками, словно озверевшие волки, с пеной у рта готовы были рвать на части. – Стоять! – В руках Космоса неожиданно для них появился пистолет, из которого стремительно вырвались две пули, отрикошетив от асфальта. Зазвенел женский крик, слившийся с грохочущей музыкой. «Линкольн» быстро тронулся с места. Подменив водителя, Пчёла виртуозно вырулил и помчался прочь в темный переулок за аркой. – Санек, ты как? В порядке? – обеспокоенный Фил, что сидел рядом, наметанным глазом осмотрел друга, подтирающего кровь на лице; Валере не раз приходилось сталкиваться с побоями и посерьезнее, и Сашины побои к ним, к счастью, не относились. И все же каким бы крепким пацаном Белов ни был, друзья успели очень вовремя. – Пчёл, ко мне его везем, – скомандовал Космос. – Там сеструха, она поможет. Эта вылазка едва не стоила Белову жизни, и он вряд ли отдавал себе отчет, когда вступал в драку, хотя и начал вовсе не первый. Просто он привык борзым отвечать борзо! Только теперь он осознавал, насколько крупно увязла уже не его Лена в этой грязи, откуда выходов не так уж и много. Если однажды она сама захочет завязать со своей деятельностью, сделать это будет очень сложно. «Линкольн» притормозил у самого подъезда, и Витя помог Саше выбраться из машины. – Пацаны, да я в норме, – отмахивался он, прихрамывая. – Мне лучше домой. – Ты че, обалдел? Хочешь мать напугать? – одернул его Космос. – Не обсуждается! Все за мной. – Он на всякий случай бросил взгляд на окна квартиры – свет в них горел. Холмогорова вовсе не ждала брата так рано. Она уже привыкла тосковать дома в полном одиночестве в отсутствие отца. Порой ей это даже нравилось. Вот как сейчас. Тихое уединение в уютной гостиной. На столике остывает чай с лимоном, а пару лет назад рядом дымилась бы недокуренная сигарета. Она забралась на диван с ногами и возле себя положила целую стопу альбомов с фотографиями. Порой её поражало их количество, но рассматривала она их частенько. Несколько из них были совсем старыми и приобретенными даже не в Москве, а где-нибудь в Свердловске, куда отец уезжал в командировку не раз. А были и те, которые Юрий Ростиславович сохранил с давно ушедших времен, некогда принадлежавшие его родственникам. Вика почти никого не знала из этих людей, что на фотографиях, но подолгу рассматривала их лица на затертой временем бумаге. Однако радует её куда больше альбомы более современные, на страницах которых она узнает молодого папу, молоденькую маму, маленького Коса и крошечную себя. Детство постепенно оседает на дне памяти, забываются лица – восторженные, счастливые, лучезарные. Лица, на которых слезы выступают лишь после падения с велосипеда и ушиба коленки, или когда мама купит что-нибудь сладкое и вкусное и спрячет в дальний ящик со словами «Сначала суп!». Надо же, какие пустяки заставляют детей впадать в отчаяние. Вике сейчас не хватало этих «великих» проблем, она бы с удовольствием заменила их на все те переживания и тревоги, что атакуют сейчас. «Быть взрослым – не круто», – как-то раз сказал ей Космос. Она уже и не помнит, когда и при каких обстоятельством он ей это сказал, но он был чертовски прав. Со страниц на неё взглянула мама... Неподражаемая красавица! Они с отцом познакомились сразу после школы, в институте. С виду суровый и серьезный, не умеющий улыбаться молодой человек покорил её сердце с первых же минут. В своих ухаживаниях он был весьма настойчив, почти не давал маме прохода. О своих намерениях он заявил прямо, и как только она ответила ему взаимностью, то отец открылся ей с совершенно другой стороны. Остроумный и пылкий, темпераментный и целеустремленный, обходительный и нежный, страстный и ужасно ревнивый. Мама говорила, что они никогда не признавались друг другу в любви. Все настолько между ними было ясно, что отец просто однажды сказал ей: «Собирайся, поехали в ЗАГС!», и она начала собираться. Вике всегда казалось это странным, но безумно романтичным. Она мечтала о таком человеке, с которым можно достичь понимания без помощи слов. И снова Космос попадает в точку, когда говорит, что «западло их тратить впустую». Вот здесь они вместе с отцом. У мамы уже заметен выпуклый животик. А вот тут папа держит новорожденного Космоса. А здесь уже Вика сидит на его плечах. На фотографиях время кажется до безумия быстротечным. Все, что происходило в промежутках между этими запечатленными моментами, совсем неважно и не имеет значения! А вот и друзья Космоса. Просто не верится, что эти здоровые лбы когда-то были щекастыми карапузами, и единственное, что осталось неизменным и прошедшим сквозь года, это их дружба – истинная, братская. Это утренник в детском саду. Космос, Саша и Витя стали одной командой лет в пять, и вот они втроем возле огромной наряженной ёлки, переодетые в сказочных героев: Кос в роли серого волка, который гонял бедняжку Красную Шапочку (Вика уверена, что эта роль больше подошла бы Пчёле), Саша – Иван-царевич (ну, а кем же ему ещё быть?), а у Вити длинный нос и полосатый колпачок – Буратино, который почему-то изменил своей Мальвине со спасенной им Красной Шапочкой. Кто только писал этот сценарий? Плюнуть бы ему в лицо. Фото, сделанное на футбольном поле. Пацаны, запаренные после матча, и их уже четверо: Валера в середине. Такой веселый и дружелюбный. Они познакомились с ним на дискотеке, и в тот день Витя получил от него хороших лещей. Их дружба началась странно, но окрепла мгновенно. Внезапно Виктория натыкается на фото Пчёлкина; ему здесь лет семнадцать. Волосы волнистые до плеч. Черная рубашка с расстегнутыми верхними пуговицами. Взгляд отведен в сторону, и потому, наверное, здесь он напоминает больше актера драматического театра. Вика улыбается, вспоминая, как любила в детстве плести ему косички и завязывать бантики. Пчёла при этом так смешно ругался, но не со зла. Он терпеливо и стойко переносил все её издевательства. А вот и Саша... Его поразительная улыбка заставляла сердце вначале распуститься подобно весеннему цветку, а потом сжаться до боли. Он одновременно так близко и так далеко от неё, что порой дышать было сложно. Это фото было сделано ещё до армии. Вика помнит его мечтателем, желающим покорить свою вершину, готовым отправиться в любую точку мира, берущего пример с достойных, чтобы однажды стать таким же. Вика представляла себе, какая интересная жизнь ждет Лену рядом с ним, но вскоре это чистое счастье обесценилось для Елисеевой, и она предпочла разбить его вдребезги, как пустую, ненужную вазу. Виктория смотрит на фото Саши, затем снова берет в руки фото Вити и никак не может понять, зачем она их сравнивает. В этом ведь нет никакого смысла. Она уже давно сделала свой выбор. В этот момент в прихожей открывается входная дверь. Вика слышит мужской бас. Она быстро закрывает альбом, прячет фотографии и идет туда. В квартиру вваливаются Космос и его друзья. – Вики, привет, – машет ей рукой брат и старается как можно невиннее поглядеть. – Хорошо, что ты дома. Но Холмогорова почти не обращает на него внимания – им всецело завладевает один лишь Саша. – Что случилось? – она немедленно подлетает к парням, как только замечает на лице Белова побои. – Да так, вдвшник с пограничником столкнулись, – Пчёла, как обычно, решил разбавить напряженность ситуации шуткой, за что получил тычок от Фила. – Давайте в гостиную. Я за аптечкой. – Забежав на кухню, Вика потянула брата за собой, схватив его за рукав. – Космос! Вы что, опять поцапались? – Хуже, – коротко бросил он и последовал за друзьями. Было глупо даже рассчитывать на подробный и внятный ответ. Вика судорожно держала в руках аптечку. Только вчера она лечила Космоса, сегодня ей привели Сашу. Что будет завтра? Прошли всего лишь сутки после его возвращения из армии, и, по всей видимости, за эти сутки они успели поднять на уши всю Москву. Вика появилась в гостиной с медикаментами. – Отойдите, – сказала она обступившим Белова друзьям и присела возле него на корточки, трясущимися руками смокая ватку в перекиси. – Сашенька, терпи, – девушка аккуратно приложила ватку к его подбитой губе и подбородку. Царапины были, конечно, пустяковые и, скорее всего, от них не останется следа уже завтра. Белов непроизвольно сморщился и отдернулся. Остальные трое мрачно молчали, а Витя машинально потянулся за пачкой сигарет. Он заставлял себя не смотреть на Викторию, на то, с какой заботой она заживляет его побои, при каждом удобном случае максимально приближаясь к его лицу, чтобы остудить жгучую боль после перекиси. – Ты как? Где ещё болит? – она поглядела Саше в глаза, обхватив ладонями его щеки. – Нигде, Вик, спасибо... – Все равно ватку держи. Так заживет быстрее. Ну что? – она встала, осмотрев поочередно каждого из ребят. – Я так понимаю, мне никто ничего не объяснит? – Те упрямо держали рты на замке. Космос исподлобья глядел перед собой, физиономию Пчёлкина то и дело прятал сигаретный белесый дым, а Валере больше всего на свете захотелось её утешить, но все, что он смог, это легонько пожать её плечо, плавно пройдя мимо. – Блеск! Вика ведь нужна только для того, чтобы синяки ваши замазывать. А то, что она волнуется за вас, придурков, это ничего страшного! Я жду объяснений, парни. – Командиршу выключи, – нетерпеливо осадил её Космос. – И вообще, не лезь не в свое дело! Иди к себе. Вика хотела огрызнуться, но не нашла верных слов. В этот момент она возненавидела старшего брата. В её силах было лишь показать, насколько сильно. Запульнув в Коса упаковкой ваты, она покинула гостиную. Витя предусмотрительно закрыл за ней дверь. – Зря ты её прогнал, – покачал головой Валера. – Она-то в чем виновата? – Да пусть место свое знает. Не хватало ещё её в это дерьмо втянуть. Холмогорова на цыпочках вернулась и притихла у дверей. Черта с два у них получится от неё что-то скрыть. В конце концов это они вломились посреди ночи с избитым Беловым, и с их стороны очень глупо думать, что она у них ничего не спросит. А Космос так вообще паразит! Ну ничего, свое он ещё услышит! – Ты в порядке, Санек? – Витя протянул Белову свою сигарету, и тот, кивнув, затянулся. – Жить буду. – Знать бы ещё, как, – недовольно подцепил Космос. – Вначале бы разгрести все это дело. Это ж надо, из-за какой-то шмары влететь. Белов взметнул на друга кипящий гневом взгляд, который на этот раз Холмогорова ничуть не испугал. – Не я начал первый, – произнес Саша, сжимая влажную ватку в кулаке. – А разница? Никого это не волнует. – Если бы не этот хмырь, разошлись бы мирно... Откуда ж я знал, что диалог вести у них не принято? – А я ведь предупреждал, – погрозил пальцем Кос. – Какой хмырь? – поинтересовался Витя, наливая себе из графина воды. – Да черт его знает. Вышел какой-то… Сходу по морде. Че я, терпеть должен был? – Понятно, – удрученно вздохнул Космос. – Завтра по городу уже слухи поползут. По любому старшаки подключатся. Муха своих напряжет, а с этими отморозками лучше дел не иметь. Короче, завтра с утра меня ждите в беседке. Я все узнаю, а там решим, че дальше делать. Он не видел смысла в дальнейших поисках правых и виноватых. Белов не имеет привычки с кем-либо советоваться, прежде чем сделать хоть один шаг. Но в этом новом для него мире существуют новые законы, которые ему только предстоит познать. Свой первый шаг в сторону он уже сделал – болото. Увязнуть в нем не стоит ничего, и насколько глубоко он успел погрузиться, Космос узнает уже завтра. Неприятный холодок пробегал по коже от возможных последствий его необдуманных действий ввиду горячности, льющей через край. Никого не будет волновать, кто первый развязал драку. Прикоснуться к Елисеевой – в тех кругах уже считается преступлением. – Лады... Я все понял, – произнес Белов уже у самого порога, на минуту повернувшись к понурым друзьям. Во взгляде Космоса он прочел осуждение и сожаление. Порой Саша задумывался: за что он больше переживает – за друга или за будущее ещё не созданной им банды отъявленных негодяев, которыми они с Пчёлой так стремятся стать? Они выбирают для себя доступную и не такую уж сложную воровскую дорожку, а Саша ехал сюда с совершенно иными планами в голове, и теперь между ними возник некий барьер. Только Валера продолжал держать нейтралитет, однако и с ним Саша пока не мог найти общего языка. Все попросту терялось... И это было самым страшным. Белов, не попрощавшись с братьями, ушел. В прихожей он быстро обулся, превознемогая все ещё свежую и ломанную боль от побоев, и вдруг краем глаза заприметил Вику, что молчаливо провожала его грустным взглядом зеленых глаз. – Спасибо, – Саша протянул ей шмоток ватки с мелкими крапинками потемневшей крови. – Не за что, – она скомкала её в руке. – С тобой точно все хорошо? – Не переживай за меня, – попросил он как можно мягче. – Буду переживать! – твердо ответила Вика. Ей нелегко давалось оставаться с ним наедине. Она хочет спросить что-то ещё, но запрещает себе говорить. По её лицу разливается румянец, а руки дрожат. Из приоткрытых губ струится теплый воздух, в котором задыхаются все её слова и признания. Белов всегда старался избегать уединения с ней, ибо не представлял, как смотреть ей в глаза. Тогда он был не свободен. Но что мешает ему сейчас? Что мешает ему улыбнуться, как утром? Что мешает просто приласкать её и ещё раз повторить, что с ним все хорошо. Он намеревается уйти, прикинувшись, глухонемым и слепым. А потом все же поворачивается напоследок и дотрагивается кончиком пальца до её носа, как в детстве. – Спокойной ночи, сестренка. Она замирает и крепче сжимает ватку в своей ладони.***
Вчерашние события не давали Холмогоровой уснуть всю ночь. Добиваться разъяснений от брата было бесполезной тратой времени. Тем более, она обиделась на него после того, как он беспардонно выставил её из комнаты при друзьях. Но сидеть в комнате и ждать новостей она больше не будет. Пора действовать по своим каналам, какими, к счастью, Вика обзавелась уже давно. Вчерашний подслушанный разговор натолкнул её на две очень тревожные догадки: во-первых, Саша подрался из-за Лены, во-вторых – Саша подрался с кем-то очень серьезным. Поскольку Вика не являлась глупышкой, она вполне логично предположила, что местные ребята уже в курсе дела, и если вредный Кос, что живет в соседней комнате, отказывается предоставить ей информацию, то придется тащиться на Рижский. Этот рынок она уже давно выучила наизусть. Пуму она нашла быстро. Он стоял в окружении каких-то парней, трое из которых были выше его на две головы. Девушка не стала вмешиваться и встала в сторонке, чтобы подождать, пока Паша останется один. Он вскоре заметил её, кивнул, чуть сдвинув солнечные очки на нос. – Так, братва, давайте по точкам. Конец месяца, никаких должников. Вы двое, давайте к Рафику, я через пятнадцать минут подойду. Толпа постепенно начала рассасываться, и Пума с довольной улыбкой приблизился к Виктории. – Привет будущим студентам, – он обнял её за шею и поцеловал в макушку. – Не ждал тебя в такую рань. – Привет... Я по делу. – Я так и понял. По твоему лицу. Вика откинула длинные волосы за спину и поглядела по сторонам. – Ты по поводу разборок в Люберцах? Холмогорова остолбенела. – Что ты об этом знаешь? – В общих чертах. Пацаны базарили что-то… Вроде как дружбан брательника твоего вчера у клуба Муху отоварил. Черепушку рассек. – Муху? – переспросила Вика. Эту кличку она отлично запомнила. Даже его самодовольную и смазливую физиономию, которой невольно пришлось любоваться на дискотеке, помнит. – А расскажи о нем. Что это за человек? – Плохой человек. Пума подвел её к киоску со всяким бумажным барахлом. – А поподробнее можно? – Серьезный перец. В Люберцах держит авторитет. Но отморозок в чистом виде. Бешеный. Не знаю, с кем он там сцепился, но считай, что этот кто-то уже вырыл себе могилу. Че за пацанчик-то такой смелый? – Помнишь, я тебе рассказывала про Сашу? – Так это он? – воскликнул Пума. – Погранец твой? Ком встал в горле, и Вика изо всех сил пыталась сохранить спокойствие. – Ну дает! Он у тебя смертник, что ли? – Паш, чем все может обернуться? – Чем? Да башку его уже требуют. Бригада у Мухи безбашенная, человек пятнадцать точно, и каждый будет кулаки рвать за него. А тут ещё двоюродный у Мухи – мент. Следак. Крыса ещё та. Хотя для своих, в общем-то, он ласковый и добрый. У Вики вдруг резко потемнело в глазах. Она слегка покачнулась и наконец заплакала. – Так, спокойно, ты чего? – парень обхватил её обеими руками. – Господи, что ж теперь делать?.. – взмолилась девушка. – Так, Вика, не дрейфь. Слышишь? У солдата твоего друзья есть, и я уверен, они не останутся в стороне. – Вот именно! А если и с ними... Раз ты говоришь, что там ещё и менты замешаны... То что же теперь?.. – Не менты, а мент. Всего лишь один. – Какая разница? Где один, там и весь отдел. – Ну а ты как думала? Шлюхи бесследно не исчезают. Я так понял, это из-за неё вчера терки случились. Из-за неё… Все из-за неё… Если бы сейчас случайным образом Елисеева оказалась рядом, Вика бы вцепилась в неё и размазала по стенке. Прямо сейчас она проклинала Лену за то, что… за всё. Этот список можно продолжать до бесконечности. Сейчас жизнь Саши стоит под угрозой, а вместе с ней под угрозой стоят и жизни его близких друзей, так как они до последнего будут защищать его. Павел утешал Вику, прижав её к себе, пока она не вырвалась внезапно из его рук и не нырнула в толпу, на ходу расталкивая народ и обращая на себя их возмущенные взгляды и вздохи. Пума не побежал за ней – он ничем не мог помочь. Слова, как это часто бывает, бессильны. Теперь должно произойти настоящее чудо, чтобы ей удалось сберечь своего крепыша, который всего какую-то неделю назад ещё носил портянки и тяжелые сапоги, разгуливая по границе Таджикистана и Афганистана в поисках подрывников, а в первый же день на родине умудрился ввязаться в смертельно опасную историю и поставить на кон свою жизнь из-за невзрачной девчонки, которая порвала узы непорочной и чистой любви, ставшей уже как будто неактуальной в современном мире. Холмогорова всю дорогу давилась слезами. Она не обращала внимания на прохожих, которые невольно окидывали её насмешливыми, недоуменными, жалостливыми взглядами. Она бежала по улицам, задевая кого-то плечом, не видя дороги, размазывая слезы по щекам. Неутешительные прогнозы Пумы превратились в реальность и нависли над ней свинцовой тучей, легли тяжелым грузом и почти раздавили её. Она не представляла, что могла сделать в этой ситуации. Ничего от неё не зависело. В какой-то момент она представила, что в одночасье лишится самых дорогих её сердцу людей. Она этого просто не переживет. Она неслась, а мысль о том, что братва Мухи уже добрались до брата и его друзей, догоняла её и то дергала за волосы, то бросала камни под ноги. А потом Холмогорова все же сдалась и, задыхаясь, теперь шла пешком. На родных улицах она оказалась только к вечеру и сразу же, вспомнив, о чем договаривались вчера парни, набралась сил и припустила к беседке. Завернув за угол, она почти в тот же миг остановилась, увидав Космоса, Витю, Валеру и Сашу – живых, здоровых и невредимых. Она почти упала на землю, выдохнула, и на дрожащих ногах побрела в их сторону. Ей плевать, что они сейчас ей скажут, Космос может даже силком увести её домой, сочтя обузой и помехой в их мужских делах. Шум дороги мешал разобрать, о чем именно шел их напряженный разговор, но стоило подойти чуть ближе, и Вика точно расслышала разгневанный голос Белова: – Да пошел ты со своей бригадой! Не знаю я никакой бригады! Я знаю, что у месть есть друзья, и все. Бригадир хренов. По всей видимости, слова эти были адресованы ни кому иному, как самому Космосу. Саша после своей тирады немедленно ушел. Снова их растащило что-то по разные стороны. Опять поссорились. Ссоры между ними иногда случались, ведь никакая дружба без них не обходится, однако Холмогоровой становилось не по себе с каждым новым днем – больше всего она боялась, что Саша поступает наперекор друзьям, идет напролом в одиночку, чтобы ответить за себя и свой поступок.