Не отпускай меня

      Ранее утро. За окном ещё не рассеялись предрассветные сумерки, и не слышно ни звука, кроме далекого редкого лая дворовой собаки. Саша возвращается в комнату и прикрывает балконную дверцу, стараясь не скрипеть ею. Докурив ещё одну сигарету, он присасывается к початой бутылке «Байкала», хотя, по-хорошему, ему бы сейчас не помешала капля крепкого алкоголя.             Не отрывая взгляда от спящей Виктории, он тихонько подходит к постели и ложится рядом. Он все утро рассматривает её, пока в комнату не просачиваются первые лучи солнца. А она все спит – так сладко, так безмятежно, а во сне улыбается. Он точно это видел. И он улыбался следом за ней, щекотал пальцами её смуглую кожу на щеках. Холмогорова морщилась, а потом, прижимаясь к его сильному плечу, будто слепой кутенок, засыпала снова.                    А Белов все продолжал терзать себя противоречивыми мыслями. Он не переставал душить себя бесконечными расспросами, словно мог ещё что-то изменить, повернуть вспять. Нет, он сделал то, чего хотел. Вот только каковым было это его желание? Сложно устоять перед неодолимым соблазном присвоить себе славную девушку, которая к тому же в тебя влюблена, но куда сложнее потом объяснить ей, что это было несерьезно.             Белов готов убить себя за то, что так глупо поддался своей типично мужской похоти и вполне естественному желанию после двух лет воздержания. Но стоило ему лишь взглянуть на неё, как все мгновенно в душе переворачивалось с ног на голову. Он был готов вечно держать её возле себя и никогда не отпускать. Она словно звезда с неба, упала к нему в руки сама. Ему кажется немыслимым вот так запросто выбросить её, ведь она то самое, что, как ему казалось, он нашел в Ленке. Но судьба распорядилась иначе и встала на сторону Виктории.             Идеальнее и быть не могло, если бы не одно маленькое но… Когда рядом была Лена, его сердце не умолкало, оно в бешеном ритме скакало в груди; окрыленный, он носился по этому миру и не видел никаких препятствий. Она как особый свет, как второе солнце, личное, только для него одного светило и освещало целую Вселенную. Он был готов расстаться с ней на два года лишь для того, чтобы потом вновь увидеть её и как в первый раз ощутить то же тепло внутри, ту же приятную тревогу, какую испытывают влюбленные первоклассники, вдохнуть душистый аромат её волос, обнять ещё крепче и наконец полюбить ещё сильнее. А вот рядом с Викой он почти ничего не чувствует, вернее, не чувствует того же самого. В общем, ничего, кроме угрызений совести, стыда… И ему становится ещё паршивее, когда он понимает, что подобные чувства она совсем не заслужила.             Заставляя себя примкнуть к ней, он целует её в лоб, намеренно желая её пробудить, он отсеивает прочь всякие сомнения, чтобы уговорить самого себя посмотреть на неё иначе. Словом, теперь это его прямая обязанность – полюбить её.             А она, наивная, витает в своих снах и боится проснуться. Вначале даже не верит, что рядом именно он, что очнулась в его руках, от его поцелуя. Приоткрывает сонные глаза и улыбается, нежась на нагретых смятых простынях.             – С добрым утром, – шепчет Саша, целуя её искусанные губы.             – С самым лучшим утром, – отзывается она. – Сколько времени?             – Понятия не имею, – лжет он, хотя точно знает, что сейчас где-то около девяти. – Лучше скажи, как ты себя чувствуешь?             – Прекраснее ещё не бывало. По мне разве не видно?             – По тебе много чего видно. Вот я пол-утра на тебя смотрел, и ты постоянно менялась. То улыбнешься, то вдруг нахмуришься. Что тебе снилось?             – Ну… Если улыбалась, то ты. А если хмурилась, значит, братец.             – Он тебя и во сне умудрился разозлить?             – Этот где хочешь достанет и выведет из себя, – смеется Холмогорова, лениво переворачиваясь на спину и приподнимаясь. – Нужно позвонить домой… Он и папа, наверное, с ума сходят.             – Ладно, ты звони, а я пойду чай сделаю. – Белов оделся и спустился на первый этаж, оставив Вику одну. Она никак не могла себя заставить выпутаться из одеяла. Сев на постели, она повалилась обратно на подушки и глубоко вздохнула, прикрывая глаза от томного наслаждения и переполняющего её изнутри счастья, которое невозможно было передать словами или даже сравнить с чем-то. Кажется, что вся её жизнь до этого волшебного утра была пустой и серой, была бессмысленной и пасмурной. А сегодня она проснулась и почувствовала себя так, словно родилась заново. Все вокруг приобрело яркие оттенки, даже дождливое небо за окном, даже полуголые унылые деревья. Она могла дышать полной грудью и не ощущать никакой боли в сердце и никакой тяжести внутри. Она не замечала времени, она не волновалась о нем. Счастье казалось безоблачным и бесконечным.             Все же она подползла к столу и взяла телефон, перенеся его на кровать. Набрав номер, Виктория стала ожидать, когда прервутся длинные гудки и кто-нибудь снимет трубку. Наконец на том конце провода зазвучал голос, но вовсе не тот, который она ожидала.             – Кос, это ты?             Она очень бы хотела ошибиться, ведь порой голоса брата и отца бывают схожими.             – А это кто? Неужто её величество совесть моей сестрицы? Рад познакомиться. А я думал, тебя не существует.             – Кос, ну хватит паясничать… Ты же знаешь, мне необходимо было побыть одной, подумать.             – Откуда ты звонишь?             – От подруги.             – Какой подруги?             Виктория закатила глаза. Вечно одни и те же вопросы.             – Какая разница? Ты все равно её не знаешь.             – Её или его?             – Кос, не цепляйся к словам!             – А ты хорош мне тут вкручивать! Кто он?             Руки затряслись от злости и обиды. Когда не надо, братец бывает крайне проницательным, то ли это она слабо шифруется…             – Кос, достал! Короче, передай папе, что я приеду вечером, пусть не волнуется, я в порядке. Все. – Она быстро сбросила, чтобы он не успел ей сказать ещё что-нибудь вдогонку. Ему не удастся испортить ей настроение и уж тем более жизнь, которая только-только началась.             Накрывшись с головой одеялом, девушка затихла, ощущая, как утренняя осенняя прохлада, стремящаяся прорваться к ней, терпит поражение. Внезапно что-то шершавое начинает щекотать оголенные пятки, торчащие из-под одеяла. Она хихикает и прячет ноги, подсматривая в малюсенькую щель.             – Осенний букет, – Саша протягивает ей коллекцию осенних листьев, которых успел насобирать, пока кипятился чайник. – Извини, лето кончилось и цветы завяли.             – Господи, какая красота! – взяв свой подарок, Виктория вдохнула запах свежей золотой осени и, притянув Белова за шею, заставила его лечь на кровать. Он быстро взял инициативу в свои руки, и вскоре яркий букет из листьев рассыпался по смятым простыням, на которых они снова предались головокружительной страсти. Минуты и впрямь стирались, и время больше не имело над ними власти. Белов был увлечен ею, очарован её и даже влюблен в то время, как она больше не представляла себе жизни без него.             Им был подарен весь этот день, словно создан специально только для них двоих. И ничто не тревожило душу, кроме капризной скрипки, звучащей из дома напротив. Вика прикрыла балконную дверь, чтобы хоть немного отдохнуть от этой любительницы классики, которая совсем измучила их обоих своей раздражающей мелодией.             – Ну ты где там? – окликнул Саша, покручивая очередную белую шашку в руке. Виктория застыла и смешно сжала губы.             – Опять сожрал?             – Опять, – кивнул довольный Белов. – Вкусная ты очень.              – Так, – она забралась с ногами на диван и уткнула взгляд в шахматную доску, на которой были расставлены шашки, причем белые в малом количестве. – Так, а я вот сюда пойду. Ну, и чего теперь делать будешь?             – Вик, ты же знаешь, бегать бесполезно. Все равно догоню.             – Вот ты сначала догони, а потом хвастайся. У меня еще дамка есть, не забывай об этом.             – Она тебе не поможет.             Она обожала, когда её подстрекали таким образом в любой игре. Заведомо пророча ей неизбежный проигрыш, парни частенько оставались в дураках, получали шах и мат, или лишались всех своих шашек.             – Эй, так нечестно! – воскликнула Виктория, когда Саша поставил её дамку в тупик.             – Все, сдавайся.             – И не подумаю.             – Одна шашка против трех дамок, Вик. Где твой здравый смысл?             – К твоему сведению, он у меня отсутствует.             Саша давно об этом подозревал, ведь тогда бы они сейчас не были вместе. Между прочим, тут он от неё не далеко ушел. Рядом с ней он и забыл, в какие проблемы встрял и что выпутаться из них так просто не получится. Вот он сейчас та самая белая шашка, принадлежащая Вике, которая бегает по огромному полю, и куда не сунется, везде ей перекрывают ходы. Ему даже на мгновение вдруг стало не по себе, когда ему пришлось её «съесть».             – О чем думаешь? – спросила Холмогорова, отодвинув доску в сторону, чтобы улечься на его колено.             – Да так, обо всем понемногу…             – Поделишься?             – Да ты и так знаешь. – Он нежно перебирал её черные локоны, прилег на подушки и уставился в потолок. – Вся жизнь с ног на голову перевернулась. Я нахожусь там, где меня никогда не должно было быть, нахожусь с девушкой, с которой…             – … не должен находиться?             – Извини, я какую-то ерунду горожу.             – Да нет, я поняла твою мысль. Все изменилось, и очень круто. Не только для тебя, Саш. Я и мечтать не смела о том, что произошло этой ночью. Всего какой-то месяц назад я готовила всякие отмазки, почему не приду на твою с Елисеевой свадьбу. А сейчас…             – А сейчас на душе один пепел. Как после большого пожара. Кто знает, может там ещё родится что-то стоящее.             – Будешь ухаживать – родится.              А уход был прост, как ей казалось. Он бы многое отдал, чтобы и ему было так же легко. Но внутри нет-нет, да кольнет что-то остренькое, словно колючая проволока обмотала все сердце, и при каждом неправильном вдохе напоминает о себе.             – Сбежал бы с тобой хоть на край света, лишь бы не здесь торчать, как узник.             Она повернулась к нему, легла рядом.             – Саш, все образуется, я уверена. Тем более, что ты не виновен, и… Саш, тебе нужен адвокат. Хороший, талантливый. Я поговорю с отцом, он все сделает, чтобы помочь тебе.              – Вик, наверное, ему лучше ничего не знать.              – Послушай, он на самом деле единственный, кто может помочь тебе.             – Нет, давай ты не будешь ничего делать сама, не лезь, ладно? Не надо напрягать Юрия Ростиславовича. Сначала нужно попытаться решить это без него. Мы договорились, сестренка?             Сделав обиженное лицо, она немного привстала.             – Я пообещаю, что буду молчать, если ты мне тоже кое-что пообещаешь.             – Что?             – Больше никогда в жизни не называй меня сестренкой, Белов, понял?             – Заметано, – рассмеялся он, прислонив её к своей груди.      

***

      Она топталась у порога, совершенно не имея желания куда-то уезжать от него. Но продержать в неведении отца не имела права, да и просто не посмела бы не являться домой двое суток. Долг любящей дочери гнал её назад, в город, и она с тяжелым сердцем расставалась с Беловым у двери.                   – Я провожу, – он быстро накинул пиджак на плечи, но Виктория тут же его остановила.             – Даже не думай об этом.              – Вик, не маленький, разберусь. Сказал провожу, значит, провожу.             – Саш, я с ума сойду от волнения. Останься в доме.             – Ну кто меня тут увидит? Собаки местные или скрипачка эта? Пара детишек? Вик, не паникуй.             – Мало ли кто! Думаешь, тут ментов нет? Не надо из-за меня рисковать. Лучше сиди и жди моего звонка.             Вместо всяких слов и уговоров он просто поцеловал её в лоб и вышел на улицу.             – Белов, до чего же ты упрямый! – закатив глаза, Вика последовала за ним.              – Ты даже не представляешь, насколько.              Ему все было не почем. Он был готов рисковать всем, но отпустить её одну до станции через лес даже средь бела дня не решился бы.             – На электричку тебя посажу, и кабанчиком назад. Не волнуйся, родная. Не пропаду.             А что ей еще оставалось? Домой она его точно вернуть не сможет.             – Воротник хоть подними и голову опусти, смотри вниз, понял? – инструктировала она. А он в ответ подсмеивался, но все делал, как она говорила, закидывая руку ей на плечо.             – Все, теперь ни одна ищейка не пронюхает.             – Пусть только попробует пронюхать.             – А целовать тебя хоть можно?             – Нельзя. Смотри под ноги.              Но слушаться ему быстро надоело. Как только они дошли до соснового леса, тут же начались беззаботные догонялки. Он держал её крепко за руку, они бежали на станцию, хотя никуда не торопились. Они смеялись, будто дети, забывая обо всех своих проблемах, довольствуясь только друг другом. Но вскоре, когда электричка громогласно объявила о своем приближении, настал час расставания. Она обещает ему приехать завтра, она не помнит, что завтра её ждут в университете, она не помнит, что чудеса случаются только в сказках, и ей хочется верить в собственное обещание, хочется выполнить его. Он же обещает, что будет ждать. И будет ждать, наверное, даже больше, чем новостей от Космоса. В такие темные моменты, наступившие столь внезапно, она стала единственным светлым пятном.      

***

      Викторию в дверях встретила Надя, которая, на удивление, стояла в прихожей с пылесосом и строила из себя хозяюшку. Вдруг в ней проснулась любовь к чистоте или отец дал «леща»? В любом случае Холмогорова открыто усмехнулась над этой картиной, а потом из комнаты вышел Юрий Ростиславович.              Естественно, застать отца в добром расположении духа не представлялось возможным. И Надя была рада тут же подчеркнуть неудобную и даже слегка накаленную обстановку:             – Ну что? Добро пожаловать на казнь.             – Не твое дело, – тут же отрезала Вика и спокойно прошла, перешагнув через пылесос. – Уголок вон там пропустила, Золушка.             Надежда вскипела, но промолчала. Вика же скрылась к тому моменту в гостиной, и спустя минуту стеклянные двери закрылись.             Отец позволял себе повышать голос исключительно на сына, проступки которого были далеки от простой ночевки вне дома. На счету Вики же это первое «преступление», совершенное против родительских установок. Она сидела за столом, а отец ходил медленно вокруг него, сунув руки в карманы. Вика не стала ничего ждать, а просто рассказала, что ночевала у подруги из университета, предупредить забыла, а когда вспомнила, то звонить уже было поздно. Всячески раскаиваясь, она добивалась отцовского прощения, и тот, продолжая злиться, все же помиловал её.             – Я не против, если ты остаешься на ночь у своих подруг, но, прошу, на будущее, не забывай поставить меня в известность. Если бы не Космос, я бы просто сошел с ума.             – Космос?             – Да, он мне сказал, что ты у какой-то подруги. А что за подруга? Пригласила бы в гости.             – Как-нибудь обязательно, папуль. Пап… – Из груди рвалось имя человека, попавшего в сложный переплет, но она дала обещание. Она приказала себе замолчать.             – Что?             – Нет, ничего… Прости меня.             Юрий Ростиславович поцеловал её в макушку и прижал к своему плечу.             – А как у тебя в университете дела?             – Все отлично. А что, тебе оттуда звонили?             – Нет. Мне звонили из Америки.              – Тетя Аня? – восторг и бурная радость отразились на лице Холмогоровой. – Как они там? Устроились?             – Да все у них превосходно. Живут в Нью-Йорке. Недалеко от центра. Она, конечно, больше тебе звонила, чем мне.             – А можно ей как-то перезвонить?             – Можно. Я все телефоны записал. Только… она тебя снова уговаривать начнет к ним уехать. Видимо, за тем и звонила.             – Па, никуда я не уеду, ну что ты? Я же тебе сто раз сказала, что хочу остаться в России.             Профессор Холмогоров был несказанно рад, но сердце было не на месте. Оно ныло в груди, болело за единственную дочь. Он не мог понять и объяснить, что именно, но что-то в ней изменилось, она легкомысленно уходила куда-то из дома, проводила ночь у подруги и, кажется, её болезненный интерес к языкам поубавился. Он теперь и не знает, о чем она думает. И самое ужасное, что никто этого не знает.             Виктория закрылась в комнате и мгновенно забыла про тетку. Её голова была занята только Сашей, и лишь иногда мысли о нем перебивались тревогой за Космоса, который в свои двадцать уже успел запачкать руки кровью, защищая брата, но любое его неверное действие теперь может привести к тюрьме. Она не знала, в каком месте искать правды. Можно ли считать брата виновным? Дозволено ли хоть на секунду считать его оправданным? Если бы не его пистолет, Сашу бы зарезали. Однако Мухин был живым человеком, и теперь этот грех на душе старшего брата, с которого она всю свою жизнь берет пример. Так уж получается, что пример чаще дурной.             Видимо, придется ей смириться с этим, жить, как живет он, разделить этот грех напополам, защищать его до последнего, хранить молчание и всегда быть рядом. Настало время для иных обязанностей, которые отодвинули на второй план всю прежнюю жизнь. С самого утра Вика, сделав вид, что собирается поехать в университет, умчалась к матери Белова. Татьяна Николаевна не находила себе места, но, к счастью, без присмотра не осталась – рядом с ней дежурила родная сестра.             Понедельник в самом разгаре, и важные пары начинаются уже через час. Виктория в последний момент оставляет свою привязанность к учебе за плечами и из первого же таксофона звонит в деканат, чтобы предупредить о своем отсутствии. Заболела, скоро не ждите…              Сразу после этого ноги несут её на станцию, а там, сев на электричку, она с размеренной скоростью добирается до дачного поселка. Не замечая дороги, она почти бежит через лес, минует пустующие дома в начале и вскоре снова оказывается на пороге у Царевых, где временно обитает её ненаглядный узник. Заспанный, он осторожно открывает дверь и при виде Холмогоровой сонно улыбается, берет за руку и заводит в дом. Он в удивлении, но она спешит его обрадовать, что с его мамой все в полном порядке, что парни делают возможное и невозможное, чтобы спасти его, а она, кажется, окончательно потеряла голову.             Они снова вместе весь день, но он быстро заканчивается уже около трех часов. Вика одевается, стоя перед зеркалом, предварительно загородив шторы в их комнатке наверху. А Белов лежит и смотрит на неё, расслабленно покуривая. И сейчас ему опять кажется, что он влюблен в неё.             Так пролетает неделя, и каждый её день наполнен неповторимыми встречами с Сашей. Она буквально проносится перед глазами, и под конец проливным дождем смывается все то, что успело произойти. Постоянно в суете и напряжении, постоянно между двух огней, постоянно в дороге, но при этом как будто на танке. Виктория и не заметила, как её жизнь изменилась, как потеряло значение все, что было важным раньше.             Она вспомнила о студенческой жизни, когда однажды тихим воскресным утром отец разбудил её и заявил о своем желании немедленно поговорить. Разумеется, декан факультета не остался в стороне и непременно поинтересовался причиной каждодневного отсутствия своей лучшей студентки. Ведь за неделю можно было и выздороветь.             – Ничего не хочешь мне объяснить, Вика?             – Пап, я… У меня были другие дела. Но я обязательно наверстаю, клянусь.             – Мне от тебя не клятвы нужны. Я хочу знать, что с тобой происходит. С Космосом у вас совсем разладилось, и я это давно заметил. Ты ото всех закрылась, и я смотрю на тебя сейчас и понимаю, что передо мной сидит просто какая-то чужая девушка с лицом моей дочери. Вика, разве со мной нельзя поделиться своими проблемами?             – Па, у меня их нет.             – Тебя неделю не было в университете, но каждое утро ни свет ни заря ты куда-то убегала и не возвращалась до вечера. Я не лез с расспросами, думал, ты устаешь, а ты даже не вспомнила про учебу. Прошу, не будь похожа на своего брата. Мне и с ним хлопот хватает.             Она бы рада поведать ему о Сашке и его проблемах, но боится сделать ещё хуже. Она понятия не имеет, как отец на это отреагирует, как воспримет и что будет делать. Под удар подставляется и Космос, и она продолжает уперто молчать, на ходу придумывая новую ложь.             – Пап, просто твоя дочка безнадежно влюбилась. Ну это ведь с каждым может случиться, да?             – Влюбилась?             – Именно. Вот я и нырнула в эту любовь с головой. Забылась, немного сошла с ума. И мне очень жаль, что пришлось тебя обманывать.             – И кто же этот рыцарь твоего сердца?             – Он очень хороший. Только вот… пока не могу познакомить вас.              – Почему же?             – У него сейчас сложные обстоятельства. Ему надо сперва разгрести их, а потом уже заниматься личной жизнью.             – А какие проблемы у него? Моя маленькая девочка в них как-то замешана?             – Нет! Я не замешана. Я просто стараюсь его поддерживать.             Кажется, Юрий Ростиславович уже пожалел о такой правде. Сердце стало болеть ещё сильнее. Проблемы современной молодежи сейчас заключались только в неладах с законом.             – Так, – он поднялся на ноги, опершись о свои колени, – и чего мне ждать? Чего ждать от тебя? Настало время дочерних фокусов.             – Пап, ничего серьезного. Он выпутается, и все обязательно встанет на свои места. И тогда можно будет свободно представить его тебе. Он не преступник, поверь, просто его кто-то подставляет.             – А звать-то его как?             – Паша, – пожала плечами Виктория. Это имя почему-то первым пришло на ум. Пума бы не обиделся, что она использовала его имя в благородных целях. Она, кстати, собирается навестить его уже второй день. Они совсем потерялись, забыли друг друга. Даже стало немного стыдно оттого, что она забросила своего бедового стрелянного приятеля из семейства кошачьих. Стоит в ближайшее время прокатиться до Рижского и повидать старых знакомых.      

***

      Сбрасывая джинсовку, Холмогоров машинально тянется за пачкой «Мальборо». Белов стоит, прислонившись к стене, и следит за тусклым лицом друга.             – Сань, зажигалка есть? Свою в машине забыл…             Саша достает из кармана коробок спичек и бросает Космосу в руки.             – Ну чего там, Кос? Новости есть?             – Есть, но они нам погоду не меняют, – отмахивается он, потряхивая спичкой, чтобы потушить её. – Белый, пока порадовать нечем. Но я не собираюсь сдавать назад. Через своих я узнал, что непростая там канитель. Менты вцепились в тебя по полной, гнут свое. Я пытался там через одного кента из органов прознать, откуда ноги выросли, и вот он обещал, что в ближайшее время даст информацию и скажет, как можно этих урюков позатыкать.              – Знаешь, так можно вечно здесь отсиживаться. Легче просто прийти и сказать: «Вот он я, давайте доказывайте!»             – Ты че, офонарел? Какие доказательства? У них ствол твой.             – Мой?             – Ну не твой, конечно. Ну ты меня понял. Сань, закроют без вариантов, как только ты объявишься. Даже не думай высовываться.             Саша легонько ударил ногой по ножке старого стула, тем самым подвинув его с грохотом. Меря шагами маленькое пространство комнатки, он, тяжело вздыхая, смотрел в потолок. Там сидела муха, за которой он охотился сегодня все утро со скрученным «Огоньком» в руках, перебив до этого всех её сонных из-за приближающейся осени сородичей.              – Слушай, Санек, а давай фестиваль устроим, а? Развеемся немного, покутим. Девок снимем.             Предложение друга звучало заманчиво, но настроение для подобных мероприятий было неподходящим.             – Не знаю… Нет желания.             – Слышь, Белый, ты меня пугаешь. Два года прошло как-никак, а у тебя нет желания? – не удержавшись от глумного намека, спросил Космос.             – Да дурак, я же не об этом, – усмехнулся он, плюхнувшись на тот самый стул. – Сам же видишь, какая задница наступила.             – Вижу. Потому и хочу немного разбавить обстановку. Все, заметано, в выходные все обустроим в лучшем виде. Знаю одно хорошее местечко, там козочки что надо. Закачаешься.              – Ладно, козочки так козочки…             – На парься, брат, вывернемся, – Космос осознавал, что его поддержка мало чем может помочь, она как будто произносится уже на автомате. Все его дни заняты поисками выходов из безвыходной ситуации, поисков хоть каких-нибудь ниточек, за которые можно подергать, чтобы дело Белова спустили на тормозах, а лучше вообще сожгли вместе с теми, кто под него серьезно принялся копать. Самое ужасное, что местная братва оказалась бессильной, что ни один толком не смягчил накат органов, зато старшаки уладили дела с обезглавленной бригадой из Люберец. Те немного поутихли, но нельзя быть до конца уверенным, что они снова не начнут, как и те в погонах, рыть землю носом.             Космос, похлопав Белого по плечу, сообщил, что ему пора ехать. Они оба спустились вниз, а Холмогоров свернул по дороге в ванную комнату, которая была соединена с туалетом. Там горела яркая лампочка, освещая довольно тесную комнатку с удобствами, бледно-голубыми стенами и умывальником, над которым висело круглое зеркало, заляпанное высохшими следами мелких каплей, а рядом небольшой календарь за 1989 год с рисованной змейкой. Из крана текла ледяная вода. Космос ополоснул руки и вдруг чисто случайно заприметил на умывальнике рядом с мыльницей заколку для волос с расправляющей крылья полосатой бабочкой. Эта заколка принадлежала Вике. Он точно это знает, потому что он сам тысячу лет назад купил её ей и подарил на восьмое марта. Ей было что-то около четырнадцати лет.             Холмогоров взял вещицу в руки, внимательно рассмотрел. Нет, никакой ошибки быть не может. Его осенила догадка, которая всю эту неделю не давала ему покоя. И она наконец обрела свое неопровержимое доказательство. Тем не менее остаток блеклой надежды ещё теплился в душе. Космос принялся разыскивать что-нибудь ещё, что могло указать на присутствие его сестренки тут. Открыв старый ящик, он наткнулся на ведро для мытья полов и кучу ветоши. На ванне тоже ничего не стояло – ни шампуней, ни косметики, ни кремов. Одна только заколка, и её, к сожалению, хватило с лихвой.             Космос вышел из ванной и буквально уперся в Белова, что стоял к нему спиной. Холмогоров не знал, что говорить, с чего начинать. Все вроде и так было очевидно. Строить из себя дурака хотелось меньше всего.             – Когда Вика приезжала? – спросил в итоге он, чтобы не размусоливать затянутые беседы, как в мыльных операх. Саша повернулся к другу и бросил взгляд на заколку, которую тот держал в руках. Отпираться не было смысла, да Белый и не собирался.             – Вчера. И позавчера.             – И поза-поза-позавчера, да?             – Кос, она девочка взрослая.             – Она – да. Взрослая, но влюбленная дура. Теперь я понимаю, почему ты от телок нос воротишь. Развлекся уже…             – Кос, давай спокойно все обсудим.             – А разве похоже, что я нервничаю?             Заколка в его руке сломалась на части. Выдержка внезапно возымела крепкость фундамента, прочность металла. Космос направился на кухню, присел на стол и снова закурил, не выпуская сломанную заколку из рук. За ним же последовал и Саша, которого Кос угостил сигаретой. Они оба понимали, что разговор пойдет не из легких и тема весьма щепетильная.              – Белый, не молчи, – подал голос Кос, выпуская струю дыма изо рта, наблюдая, как прозрачный медленно тает под потолком.             – Мы уже неделю встречаемся. Она приезжает. Мы до полудня вместе, а потом я провожаю её на станцию. Вот и все. Как видишь, и тут я ничего криминального не совершил.             – Ясно теперь, куда она гоняет вместо института. Я не особо в курсе, но отец вроде говорил, что её там давно потеряли уже. А она учебу на хуй и к тебе.             – Я не знал, что она учебу пропускает.             – Сань, я её знаю с детства, – на минутку замолчав и над чем-то задумавшись, Космос тепло улыбнулся, – мне кажется, что как только она начала мир вокруг себя осознавать, с тех пор тебя одного и любит. И любит ведь, глупышка, до одури. Если б все бабы так любили, мир бы другим был. А может, его бы просто расплющило… Короче, конец света полнейший. Вот так и Вика к этому концу света все ближе и ближе…              – Кос…             – Нет, ты меня послушай. Я просто хочу, чтобы ты врубился, что ты для неё значишь. Вот будь у неё все. Она бы все и отдала за тебя. За ней столько пацанов всегда носилось, табунами ходили. Помнишь, наверное… Сильно наглых мы раскидывали враз, а с остальными она и сама прекрасно справлялась. Всех отшивала и до сих пор, я уверен, отшивает. Мы друг к другу-то в душу не особо соваться привыкли. Да и говорить-то не о чем. Вот ляпнешь ей чего-нибудь, чтобы там не распирало одного, а она: «Я сразу поняла». И наоборот… Я вначале думал, с ней это пройдет. Ну мало ли, кто по кому в детстве сохнет. Пчёла вон по литераторше нашей с ума сходил. А я так вообще на стенку лез после того, как с Машкой-ромашкой расстался. Помнишь её?             – Все уши тогда прожужжал, – закивал Белый.             – Пятый класс. Все было серьезно. Но оно прошло. Я думал, так и с ней будет. Когда ты с Елисеевой сошелся, я прям до потолка прыгал. Ну теперь, думаю, точно забудет тебя, смириться. Я знал, что она не полезет к вам. Не такая она девчонка… Но и тут снова облом. – Холмогоров уселся на стол поудобнее, затянулся и продолжил:             – Тетю Аню помнишь? Мамина сестра.             – Так, немного.             – Они с мужем за бугор отчалили. В Америку. У Вики все шансы уехать туда. Отец все документы сделал. На чемоданах почти сидела, а как узнала про Ленку твою, все как рукой сняло. Передумала. Уперлась. Не поеду, мол, и все. Здесь поступлю. Тетка её до последнего уговаривала – ни в какую. Так и уехала без неё. Время, бабки – все насмарку. А главное, Санек, – мечта. Она столько лет к этому стремилась, и в последний момент просто все на помойку. Ты вернулся. И она опять, как зомби, только одним тобой зараженная.              Белов не перебивал, даже когда Космос умолк. Они курили на кухне, опустив поникшие взгляды вниз. Все, что видел Саша, была лишь верхушка айсберга. Основная же часть его скрыта под водой, и размеры эти необъятны. Ни детская прихоть и даже ни простая влюбленность, а глубочайшее чувство, толкающее её на резкие шаги навстречу ему и прочь от всего остального. И она, словно заблудшая, шагает по этой дорожке, вытаптывает её и не наталкивается ни на какие препятствия. Сейчас она парит выше неба, и Белову становится страшно. Как теперь её спустить на землю, чтобы не разбилась?             – Вот такие дела, Белый. У меня теперь только один вопрос: ты её любишь? Только давай без идиотов и дураков. Говори как есть.             – Не знаю я, Кос… Она хорошая очень.             – Я так и думал, в принципе… Знаешь, Белый, я бы тебе ща в морду дал ещё похлеще, чем ты мне тогда на Воробьевых, если бы был уверен, что на твоем месте не затащил бы её в постель. Все мы, уроды, одинаковые.             – Кос, она мне нравится. Мы начали с ней общаться по моей инициативе. Я так хотел. Я ведь тоже не слепой. Но весь этот ментовский наезд, все это фуфло с убийством, с обыском, подставой… Меня как расщепило, понимаешь, Кос? А она сюда приходит каждый день и меня, как паззл, по кусочкам опять собирает. Я вот так переживу с ней полдня, а дальше опять разваливаюсь. Я, Космосила, никакого выхода не вижу. Когда вижу её, то и отпускать не хочется, а как вырвется, так её словно и не было. Я в край запутался.             – Сань, распутаться надо. Ты мне брат, но я тебе сеструху обидеть не дам. Решай. И решай как можно скорее, пока ещё у вас не все так далеко зашло. Поговори с ней, расставь все точки куда положено.             Космос был прав в каждом своем слове. Саша только подивился его железной выдержке. За свою сестру он бы давно разнес голову и неважно кому именно, а друг разложил ему все по полочкам, хотя это ему и стоило непосильных трудов. Холмогоров уехал вскоре, оставив Белого наедине со своими мыслями, дав ему время все обдумать и решить. И тихая ночь как будто специально воцарилась для него, даже скрипачка сегодня не играла. Все условия для того, чтобы принять правильное решение.      

***

      Прохладное осеннее утро, с неба моросит мелкий дождь, а народ на Рижском стоит и упорно торгуется, люди с пометкой «Моржи» примеряют новую одежду. А Вика бежит через толпу, сунув руки в перчатки, а потом в карманы. Гуманный ветер дует в спину, и потому капюшон надежно укрывает голову и не слетает.             Она идет выученной дорогой к палатке, где обычно тусуется её замечательный друг. Но в этот раз его там она не застает. Местные фарцовщики знают её в лицо и советуют подождать, пускают её в свои палатки и угощают чаем из термоса.             Наконец Пума появляется и, обрадованный визитом Вики, приподнимает её на руки.             – Где пропадала, заблудшая дочь?             – Ой столько всего произошло, Пашка, – заверещала она, – мне столько надо рассказать. Я самая счастливая на свете, понимаешь, кошак? Самая-самая!             – Что, с пограничником своим сошлась? Добилась-таки своего?             – Добилась. Он теперь только мой. Только мой.              – Ну, тогда мне остается тебя только поздравить, подруга, – Пума вновь обнимает её, поправляя слетевший капюшон.             – Давай сгоняем куда-нибудь, поболтаем, а то дубак невозможный, – нарочито клацая зубами, предлагает Холмогорова, и грусть на лице Паши, которая с самого начала бросилась ей в глаза, окончательно берет верх. Он мнется, пытается улыбнуться снова, а потом отворачивается, потирая нос. – Эй, ты чего?             – Вик, у нас поезд через час.             – Какой ещё поезд? – недоуменно она хлопает глазами, и Пума берет её лицо в ладони и заботливо целует лоб.             – Мы со Светкой в Ленинград уезжаем. Расписались мы с ней. Теперь вот ноги делаем.             – Погоди, но почему? – девушка вцепилась в его ладони. – Как же так?             – Пора завязывать с криминалом. Семья у нас будет. А в Ленинграде кое-какие завязки имеются, так что буду жить по твоим любимым моральным законам, если получится, конечно. Да и предков её там не будет. Житуха начнется свободная.             – А они хотя бы в курсе, что она с тобой уезжает? Или вы втихушку все сделали?             – Да в курсе. Смирились вроде как. Хотя мне их мнение до лампочки.             – Погоди… Мы с тобой что, больше не увидимся, да?             Парень вздохнул, заграбастав её снова в свои объятия.             – Зачем же так уныло, ангел? Ленинград же не на другой планете. А мы как устроимся, я тебе открыточку черкану. И попробуй только не приехать.              Она его уже не слушала – плакала. Он точно знал. Вытер слезы с щек холодными руками.             – Не реви, Вик. Не реви.             – Легко тебе сказать…             – Легко? Да у меня внутри все ноет, сам еле держусь. Слушай, а проводи нас на поезд. Вещи уже все собраны. Светка должна подъехать скоро. Идем?             – Идем, – шмыгая носом, отозвалась Холмогорова.             На вокзале, когда приехала Света и точно так же тепло распрощалась с Викторией, последняя заметила её слегка округлившийся живот, но вопросы задавать посчитала неуместным и лишним. Пума же сказал, что у них будет семья. Ради неё он и уезжает. Он посадил Свету в поезд, помог поднять вещи, а сам, поскольку время до отбытия ещё оставалось, спустился к Вике.             – Ну что, как там твой Белый? Держится?             – Держится… Только толка нет. Космос пытается что-то решить, но ничего не удается.              – Подставили его, Вика, конкретно подставили.             – Да это и ослу понятно. Но кто и зачем – узнать бы.             – Узнать?.. Брательник Мухи кипиша навел. – Приобняв Викторию, Пума продолжил шепотом: – По его наводке твоему погранцу пистолет подкинули. Он же псов своих пустил по следу, ищут его по всей Москве, и братва люберецкая на месте не сидит. Так что ты передай братцу, что беготня его бесполезная. Здесь надо серьезные связи иметь, чтобы этих гнид шугануть, а рядовые братки ни фига не сделают.             – Но, если брат Мухи знает, что убийца не Сашка, зачем он все это делает? Почему не ищет настоящего?             – Не знаю, Вик… Но он своего добьется, будь уверена, если только сверху по башке не настучат. Вам надо сделать так, чтобы настучали. По-другому вы своего крепыша не спасете.             – Паш, к кому можно обратиться? – взмолилась она. – К кому?             – Вика, ё-мое, шевели мозгами. К отцу своему топай, к отцу.             – К отцу?             – Именно. Он-то своего будущего зятя в беде не оставит, и помочь он сможет наверняка.             – Какого ещё зятя?..             Пума смешно закатил глаза.             – А! Ты в этом смысле… Погоди, нужно же тогда с Сашей все обсудить. Он запретил мне говорить с отцом, но молчать больше нет сил.             Поезд уже был готов к отправлению, и отдалившиеся от вагона Паша и Вика торопились назад. Пума вновь смял свою спасительницу в крепких объятиях напоследок, расцеловал её лицо, снова стирая с щек соленые слезы, и прошептал на ухо:             – Береги себя.