Не отпускай меня

Нью-Йорк       Город на ладони. Здесь, на головокружительной высоте, почему-то напрочь улетучиваются все проблемы и мысли, не дающие покоя внизу. Виктория стоит у края бездны и представляет себя свободной птицей, вольной лететь в какую угодно сторону. На тысячи километров только Атлантический океан, а она живет на одном из островков, что зовется Нью-Йорком, вот уже четвертый год. За это время она успела прикипеть к нему всем сердцем, и расставаться с его непомерным дружелюбием, уверенностью и силой духа совершенно не хочется. Она затерялась в нем среди чужих людей, прячась между громадных зданий, утопая в бесконечном потоке машин, находясь в постоянном движении и привыкая к новому течению жизни. Она убеждает себя, что обязательно однажды вернется, она уверяет, что её американская история ещё не окончена, ведь тут с ней произошло главное событие в жизни – рождение дочки, чьей родиной, какой бы русской при этом она ни была, всегда будет Америка. Она рада, что так или иначе увозит частичку этой страны с собой, а свою частичку оставляет здесь. Что-то вроде обмена, что-то вроде залога, что-то вроде гарантии однозначного возвращения.              Холмогорова слегка нагибается через периллы, вновь и вновь вдыхая свежий воздух прохладного, но солнечного утра, прикрывая глаза и прислушиваясь к шуму вокруг. Нью-Йорк в своем привычном ритме гудит где-то под ней, и только немые небоскребы силятся дотянуться до своих самых высоких собратьев – башен Всемирного Торгового Центра, прозванных близнецами. На вершине одной из них Виктория стоит прямо сейчас, невольно обращая внимание на самолет, который стремительно и гордо поднимается к солнцу, отражая в своем металлическом фюзеляже его яркие лучи. С трудом, но ей все же удается рассмотреть красно-синие полосы на гладкой поверхности. Вскоре точно такой же самолет возвратит её в Москву.              – Я принес кофе, – Патрик неожиданно появляется рядом со своей усердной заботой и безупречным английским, протягивая Вике стаканчик, из которого так и веет терпким ароматом капучино. Внезапный порыв ноябрьского ветра вынуждает запахнуть пальто и обернуть шарфом горло.              – Спасибо, весьма кстати, – улыбается Холмогорова, нацепляя солнечные очки на нос, чтобы беспрепятственно созерцать синий горизонт. – Невероятно, да? Сколько раз уже была тут, а все равно не перестаю восхищаться. Мне кажется, подобные вещи вечные.             – Нью-Йорк сложно назвать идеальным городом, – парирует её приятель, – но в нем есть что-то, чего никогда не встретишь в других городах и странах. Я побывал во многих местах. Мне есть с чем сравнить.             – А в России был?             – Одно время хотел попасть туда, но теперь я начал ненавидеть эту страну.             – Вот как, – оскорбленно отозвалась Вика, – и чем же она тебе не угодила?             – Ну… Тем, что отнимает тебя у меня.             Она ожидала услышать нечто подобное, но, призванные вызвать некое сомнение, сказанные им слова начинают лишь раздражать. Он считает, что может таким образом давить на неё или манипулировать, но он ошибается.             – Мне тоже очень жаль, что придется уехать, – отвечает Холмогорова, хотя в голосе нет и капли сожаления по этому поводу.             – Не ври, хотя бы самой себе. Тебе ничего не мешает остаться здесь, у тебя и у Риты все есть. Но ты словно пытаешься что-то кому-то доказать своим отъездом. Ты придумала, что должна уехать, и всё. И по-другому никак нельзя. Я именно так это вижу, уж прости.             – Ты меня не понимаешь, Патрик. Я хочу домой. Я возвращаюсь не просто в свою страну, а именно домой.             – Но как же быть с Ритой? Её дом здесь.             – Рита ещё маленькая, и она привыкнет. К тому же там у неё дедушка и дядя.              – Да, а также её отец.             Вика ощутила прилив жара. Её лицо наверняка сейчас не отличишь от малины.             – Причем здесь отец?             – А разве не он главнейшая причина твоего неуемного патриотизма?             Патриотизм для него что-то из списка заболеваний. Ему чуждо это слово и это ощущение. Он привык с детства мотаться вместе с родителями по всему миру, и, исходя из его опыта, можно даже в чем-то поддержать его точку зрения. Однако Патрик был проницателен. Он был уверен, что Викторию в первую очередь цепляет мысль о том человеке, который предпочел напрочь забыть о ней. Но она продолжает убеждать себя, что скучает по стране, задыхаясь от заронившейся уже сейчас тоски по Нью-Йорку.             – Отчасти ты прав. Но с недавних пор все изменилось. Я узнала, что он женился. Так что теперь я не строю никаких надежд и иллюзий. Я просто еду домой.             – И ты уверена, что будешь счастлива там?             – А какие у меня могут быть поводы для горя? Отец и брат ждут меня. Все будет хорошо. Да и я уезжаю не насовсем, Патрик. Я планирую вернуться обратно в ближайшем будущем. Может быть, год или два пройдет, и мы с Ритой приедем. Не вздумай о нас забывать, ладно?       Он слабо верил в её слова, но по крайней мере был благодарен ей за данную надежду.       – Ты хоть адрес свой оставишь?             – Конечно. Буду ждать писем. – Она прижалась щекой к его щеке, сама толком не понимая, для чего ему все это говорит и зря обольщает. Ведь никаких чувств, близких к тем, какие испытывает он, у неё нет. Снова он заставил её сомневаться, снова и снова заставил спрашивать себя о правильности этого решения.       Ища взглядом Статую Свободы, Виктория старается запомнить каждый миг этого длинного часа, который они проводят на вершине северной башни. Что бы ни говорила, она наверняка знает, что поднимется сюда вновь не скоро.             Патрик не раз признавался ей в своих чувствах и поначалу открыто умолял её передумать и остаться в Америке, но Виктория была непреклонна. То будущее, которое он собирается ей предложить, её не устраивает. Она не планирует вести кочевой образ жизни, не планирует любить иностранца и выходить за него замуж. Однако она с радостью принимает любую его помощь и даже ухаживания. Он довозит её до детского сада, и она в очередной раз не знает, как выразить ему свою благодарность.             – Я отвезу вас завтра в аэропорт, – напоминает он.             – Не обязательно. Дядя Миша все сделает.             – Но я могу хотя бы просто приехать и попрощаться с тобой и Ритой?             – Скорее уж просто сказать до свидания. А то твое слово звучит как-то страшно. Я буду только рада, если ты проводишь нас завтра. Рейс в девять утра.             – Провожу. Кто знает, может быть, завтра у меня последний шанс отговорить тебя.             Холмогорова улыбается и жмет его руку. Ей так много хочется ему сказать, ведь на протяжении этих долгих лет он всегда был рядом, и она поняла только благодаря ему, что значит быть любимой. И она ужасно ругала себя за то, что не смогла ответить ему взаимностью, что принимала все это как что-то должное в то время, как он мог уйти куда угодно в любую минуту. Но он не терял надежды, он завоевывал её, пока в один прекрасный момент она не сообщила, что улетает домой. В одночасье для Патрика все рухнуло, но позже он вновь собрался с духом и продолжил оказывать ей разного рода услуги, о которых она его в общем-то и не просила. Потому он сейчас ничего и не ждал, ничего не требовал. Ему просто была дорога каждая минута с ней рядом.             Виктория прибывает в садик всегда в одно и то же время, когда детвора резвится на детской площадке под присмотром миссис Голд. Воспитательница, едва завидев Викторию, немедленно идет к Рите, отрывая ту от важных дел в песочнице, берет на руки и сообщает о приходе мамы. Девочка улыбается во весь свой пока ещё не полный рот зубов и скорее хочет спрыгнуть с рук воспитательницы, чтобы понестись в объятия мамы. Холмогорова садится на корточки и раскрывает для дочери широкие объятия.             – Hello, honey! – говорит она, покрывая поцелуями её округленное личико.             – Mummy, I missed you, – прижимаясь к матери и кладя голову ей на плечо, девочка начинает играться с её кулончиком на цепочке. Рита ходит в этот садик уже полтора года, и за это время девочка потихоньку осваивала и русский, и английский. Дома она говорила только по-русски, а в садике только по-английски, но пока и тот и другой были на начальной стадии изучения. Кажется, оба давались ей достаточно легко. Сегодня был её последний день в местном садике, и Вика, когда они отправились домой, даже всплакнула. Она осознавала, что не должна вырывать девочку из привычного образа жизни, из комфорта, который она ощущает в этом обществе, от возможности владеть такими знаниями, какими не владеет почти ни один ребенок в её возрасте в России. Но эти знания ни за что не заменят ей близких людей, о которых Рита даже не подозревает. На данный момент это гораздо важнее.              – Нам с тобой сегодня предстоит сложная задача. Нам нужно собрать твой рюкзачок к завтрашнему дню. Выбрала, какие игрушки возьмешь?             – Yes, I did, – ответила Рита.             – Так, принцесса, давай говорить по-русски. Помнишь, мы договаривались?             – Да, холосо, – качнула головой девочка. Некоторые буквы у неё пока получались с трудом. – Миску, куклу, – начала загибать пальчики она, – зайтика, дельфинтика и… elephant!             – Слона?             – Да, слона.             – Ну хорошо, – засмеялась Вика.             Пешая прогулка до дома была особым ритуалом. По дороге они заходили в супермаркет и скупали какие-нибудь вкусности. И сегодня зашли. Нельзя изменять традициям. В очереди перед ними стоял молодой человек, на руках которого сидел точно такой же карапуз лет двух. И Виктория невольно задумалась о Саше, о том, что скрыть от него Риту никак не получится. Да и он не из глупых, он обо всем догадается, как только узнает о её существовании. Что же она делает? Получается, она снова собирается ворваться в его жизнь и все испортить и ему, и себе. А теперь ещё и дочери. Нельзя ни в коем случае пересекаться с ним, нельзя, чтобы он узнал о Рите, но это практически невозможно. Там у неё не получится затеряться, как здесь.             И снова под грузом своих мыслей она возвращается домой, где её встречает уже которую неделю грустная тетя Аня. Она все ещё не свыклась с мыслью, что единственная племянница и внучка уезжают домой. Она надеялась, что и они с дядей Мишей вернуться в Россию, но у него слишком ответственная работа и слишком стабильная и спокойная жизнь, чтобы отказываться от её продолжения здесь. Их семейная пара осела в США до конца своих дней.              – Я тут собрала небольшую сумку с подарками, – сказала Анна Львовна, ставя пакетик к чемодану. – Передашь отцу и Космосу.             – Конечно передам, – улыбнулась Вика, – спасибо. Теть Ань, не расстраивайтесь вы так, прошу вас. Нам и без того тоскливо.             – Тогда не уезжайте! Не понимаю, зачем тебе все это надо? Ну что там хорошего тебя ждет?             – Отец и брат, тетя Ань. Я думала, что вы меня давно поняли.             – Понимаю я. Все понимаю. Ты скучаешь по ним, ну так навести их, погости недельку-другую, но зачем же… навсегда?             – Не навсегда, теть Ань. Мы вернемся. Я пока не знаю, когда, но вернемся.              – Врешь ты все… Себе врешь, и мне врешь, и Рите врать будешь. Ты ведь знаешь прекрасно, что Саша твой новую жизнь начал, женился, а ты хочешь вот так вот взять и вывалить на него новость о дочери?             – Вот все об этом только и говорят, – устало вздохнула Вика, – Мне надоело доказывать, что я делаю это не ради него, а ради Риты в первую очередь. Ей уже два года, а она в глаза не видела своего деда и своего единственного дядю. И они о ней понятия не имеют. Разве это правильно? А Саша… У Саши теперь другая жизнь, вы правы, и ломать я её не буду. Я ничего ему не скажу.             – Он все равно узнает. Все узнают, Вика.             – Даже если и узнают… Я сделаю все, чтобы отгородить её от этих ненужных конфликтов. Я в конце концов не могу отделить свою семью от Белова. А вот Белова от себя и своей дочери отделить в состоянии. Буду скрывать все до самого последнего момента. Я уже придумала достойную легенду, и надеюсь, что все в неё поверят и не будут задавать лишних вопросов.             – Мама, посли собилать люкзак, – Рита уже отыскала свой розовый рюкзачок с диснеевскими принцессами и, взяв Вику за руку, потянула за собой. Все уже решено, и обратного пути быть не может. Их ждут дома, и ждут с нетерпением.        Москва       Пасмурное небо за окном в очередной раз заставляет остаться дома. Но, честно говоря, и одинокие прогулки по Москве ужасно надоели. Закипает чайник. Оля ставит на стол вазочку с конфетами, открывает коробку с шоколадным зефиром, нарезает тонкие ломтики лимона.             – А я вот чего купила, – хвалится Екатерина, доставая из сумки бутылку красного вина. – В коем-то веке выходной, вот выбралась.              – И правильно сделала, что приехала, а то я целыми днями тут сижу одна, как затворница какая-то. Привел принц принцессу в свой замок, посадил под замок, вот жду, когда наймет дракона, чтобы охранять меня. – А она все с иронией, все с шуткой, которые почему-то не вызывали больше улыбки. – Я хочу на работу устроиться.             – Дело хорошее, я только поддерживаю, – отзывается Катя, доставая из ящика штопор. – А кем?             – В школу пойду. Я в последнее время все чаще об этом задумываюсь. Буду с детишками возиться. Музыки их учить.             Катя примерно представляла, откуда у Ольги Беловой такие мысли, вовсе не от желания преподавать, а скорее от желания обзавестись детьми, пусть и не своими, но хотя бы на йоту почувствовать себя матерью.             Вино в бокалах. Зефир очень кстати. Катя кладет рядом пачку сигарет, потому что точно знает, что после бокала вина ей захочется немного покурить.             – Оленька, не спеши ты так огорчаться. Анализы твои в порядке, и Сашка здоров. Просто надо ещё немного потерпеть. Ну бывает такое, что все не сразу получается.             – Полтора года уже, Кать…             – Ну и что? Тоже мне рекорд нашла. Некоторые по нескольку лет пробуют, дорогая моя, и ничего, и многие рожают. И ты родишь, никуда не денешься.             Ольга потянулась к сигаретам, достала оттуда одну, но в последний момент передумала. Нервы на пределе. Постоянные думы нагромождают и без того нагруженный мозг, и она чувствует, что скоро совсем зачахнет в этой квартире наедине со своими переживаниями.             – Мне иногда кажется, что Саша вообще детей не хочет, – говорит Белова обреченно.             – А это ты с чего взяла?             – Я как только эту тему начинаю, он всегда пытается от неё уйти, начинает мне пудрить мозг какими-то обещаниями, а сам весь как на иголках сидит. Кать, может, он детей не любит?             – Ой, ну глупости-то не говори, – отмахивается тетка, – тебе не приходило в голову, что он просто боится? Все они, мужики, одинаковые. Он чувствует, что не готов, он понимает, что это серьезный шаг, что это большая ответственность, побольше даже, чем его бизнес-шмизнес. И им порой даже больше времени требуется, чем нам. Ничего, придет момент, и все встанет на свои места. Ты на него не дави сейчас этим вопросом. Отпусти ситуацию, а там, глядишь, оно все само собой и получится. А пока что, верно, займись саморазвитием. Работа, подруги, курсы какие-нибудь. Я вот ремонт у себя делать собралась, а ты вот помоги мне лучше с выбором обоев.             – Просто отвлечься?             – Отвлечься, моя хорошая, забыться. Вот увидишь, от этого будет больше пользы, чем капание на мозг. Уж кто-кто, а я Саньку знаю. Родной племянник как-никак.             Тетя Катя снова наполнила бокалы, и на этот раз убедила Ольгу пригубить немного. Она умела найти нужные слова для поддержки, и только её беспечность и легкость заставляли Олю верить в лучшее будущее. Их с Сашей семейная жизнь вообще началась не самым удачным образом, и Белова поняла это ещё на свадьбе, поняла, кем на самом деле является её муж и какую опасность он с собой несет и для неё, и для будущего ребенка. Может, он действительно ждет самого подходящего момента, а значит, и ей нужно покорно ждать.       Нью-Йорк       Холмогорова складывает детские вещи в дорожную сумку, бережно заворачивает платья, штанишки, кофточки – всю одежду, которая больше предназначалась для теплой погоды. Ещё столько предстояло купить, но, к счастью, у неё остались кое-какие сбережения, которых вполне хватит, чтобы продержаться до устройства на работу.             Ей снова придется кардинально менять свою жизнь, но она, как ни странно, успела к этому привыкнуть. Она не может дождаться, когда прилетит на родину. Она специально не предупредила отца о своем приезде, решила сделать сюрприз. И сюрприз получится двойной. Вроде бы папа никогда не жаловался на сердце, и оно не должно подвести его в самый ответственный момент.             Она вспоминала о доме и предвкушала скорую встречу с близкими. А как они обрадуются Маргаритке. Папа будет на седьмом небе, а Космос вообще расплывется от умиления. Лишь бы не заметил, как девочка сильно походит на одного из его лучших друзей.              Рита уже спит в обнимку со своим розовым дельфином. Она сегодня сама собрала свой рюкзак, сложила в него всех своих кукол, а тех, что не уместились, решила оставить тут. Незаметно Вика положила их в дорожную сумку. Ведь иначе девочка не скоро увидит своих маленьких подружек.              Проверяя ящики в комнате на предмет того, что она могла забыть, Холмогорова натыкается на армейскую фотографию Саши Белова. Именно таким она его запомнила, именно этот образ сопровождал её во сне в самолете. Она не переставала думать о нем ни на минуту, и за эти несколько лет в Америке едва ли забыла про него. Нет, эти чувства не вырвать из сердца просто так. Особенно теперь, когда есть Рита – его точная копия.              Она садится рядом с кроваткой дочки и долго рассматривает лицо молодого человека на фотографии. Надо же, а ведь у них одинаковые с Сашей глаза. И улыбка тоже. Поразительное сходство, которое только слепой не увидит. Такую улику уж точно не спрячешь. Да и характер у девочки в точности как у него. Ей, как матери, даже становилось порой обидно, что Рита ничего от неё не унаследовала. Видимо, отцовские гены оказались куда сильнее, чему Виктория вовсе не удивлялась. Саша всегда был рекордсменом во всем, за что бы ни брался.             – Ничего, радость моя, мы справимся, – говорит Вика, укрывая Риту получше, стараясь сдержать слезы, – справимся и без папы. Зато у тебя будет великолепный дедушка и обалденный дядя. Ты с ними не заскучаешь.             Фото Саши отправилось в страницы недочитанной книги, которая в свою очередь попала в сумку. Хорошо бы навсегда забыть о том сюжете, оставить пылиться на полке и не дать никому его обнаружить.             Её история в Москве должна начаться заново. И этот чистый лист больше не предусматривает помарок.