***
Вся прелесть новогодних праздников была в самом ожидании. Издалека они казались долгими и яркими, пропитанными духом спиртного любого разлива, духом не стихающих салютов, веселых дискотек, вкусом мандаринов и ароматом ёлки. Кстати, её-то аромат и стал первым, что почувствовала Вика в то утро, когда приехала в офис. Прямо в приемной какой-то выдумщик поставил живое дерево, а бедная Люда скакала вокруг него, пытаясь искусно нарядить. – Вау, какая красота, – подивилась Вика, развязывала пояс зимнего пальто. – Откуда она здесь? – Угадай с одного раза, – отозвалась Люда, – пришлось срочно бежать за игрушками, потому что ничего стоящего для украшений я здесь не нашла. Разве что только старые отчеты и разноцветные скрепки. – А что? Было бы оригинально. Тебе помочь? – Нет, я сама, Вик, спасибо, а тебя Саша искал. Просил передать, чтобы ты зашла к нему. Мурашки шустрой вереницей пробежали по спине и скрылись где-то под кожей, оставив после себя неприятную дрожь. Обычная реакция на любой контакт с ним. Вика хотела бы оттянуть эту встречу, но бурный поток внезапной решимости понес её в его кабинет. Пусть скорее скажет, чего хочет, и она спокойно (или неспокойно) уйдет к себе и ударится в работу. Саша был один. И он был серьезен. Сидел за столом и с кем-то говорил по телефону. Вика осторожно просочилась внутрь и хотела уже было с облегчением уйти, сообщив, что заглянет попозже, но Белов жестом приказал ей закрыть дверь, проходить и по возможности не издавать громких звуков. Холмогоровой пришлось задержаться. Она скромно села напротив, стараясь не вслушиваться в разговор, в котором больше участвовал собеседник на том конце провода, а Саша только кивал, устремляя тяжелый взгляд вниз, а потом, взметнув глаза на Вику, отчего у той подскочило сердце в груди, вновь принялся рисовать что-то на записном листочке карандашом. – Да я понял, Кабан. Мы решили пока подвесить все в воздухе. В новом году уже решим, там и спросы другие будут. Обсудим все, будем подключаться. Да, брат, давай. С наступающим. Ага. Теперь между ними не осталось преград и не осталось никого третьего. Вике бы очень хотелось, чтобы этот парень со странной кличкой поговорил с Сашей ещё о чем-нибудь. Но телефон вернулся на рычаг. На мгновение повисла нудная тишина. На лице Белова промелькнула тень торжественной улыбки. – Че такая неуловимая, Вик? Два дня тебя уже застать не могу. – Вроде бы предъявил на правах босса, но претензия его отдавала игривостью и дурачеством. – Дел много, – пожала плечами девушка, – а у тебя что-то срочное? Я вроде бы контракты последние сдала. – У меня срочное, Вик, а ты встречи избегаешь. Я тебя обидел чем-то? Лучше бы ничего подобного не спрашивал. Дышать стало чуточку труднее. Она не могла оторвать от него глаз. Образ солидного молодого человека, независимого и надежного, рискующего и побеждающего, буквально не оставлял ей порой шансов на отступление. Она восхищалась им. И именно поэтому она боится с ним видеться – боится, что выдаст ему все, о чем думает прямо сейчас. Он вроде бы все же намерен поругать её, но, если б только он знал истинную причину её игр в прятки, он бы меньше наседал, а может быть, только посмеялся. Теперь это уже немыслимо. Теперь, когда он женат. Теперь, когда он не оставил им обоим выбора. А вдруг посмеётся, если все откроется, вдруг снова примет её за маленькую школьницу, влюбленность которой только временный порыв. Сочтет её глупенькой девчонкой, а потом уйдет к настоящей женщине – своей супруге. – Вик, ты здесь? Щелчок пальцев как удар током. Его руки промелькнули перед её глазами, и он вдруг оказался непозволительно близко. – Извини, задумалась. Что у тебя за дело? Он сел рядом, на журнальный столик, и, слегка наклонив голову, присмотрелся к её лицу. «Я ему не вулкан, чтобы меня изучать», – подумала Вика. – Саш, ну хватит так смотреть! – не выдержала девушка. – Я тебя внимательно слушаю. – Ты проделала большую работу с теми бумагами из Испании. Пчёла со своей стороны сказал, что сделка выгодная. Ты отправила им расчеты? – Да, конечно. Все сделала как положено. – Ну и славненько. А теперь лететь туда надо, заключать сделку. На наших условиях. Она села поудобнее и свела темные брови к переносице. – Ну так от меня-то что нужно? – Как это «что»? Ты – переводчик, а за бугор без переводчика соваться без мазы. Так что полетишь с Пчёлой в эту пятницу на Острова. Билеты у него на руках будут. Со временем он проконсультирует. В горле мгновенно пересохло, но не от радости. Белов вернулся на свое место, и внезапно стало холодно. Её немедленно выбросило в реальность, будто штормом прибило к родным серым берегам, и реальность та не блещет простотой и легкостью – она кровожадна в своих пестрых затеях. Выбор мог пасть на любой другой день, но пятница заставляла сдавать назад. И снова врать. И снова изворачиваться. Наверное, в начале ей стоило этому хорошенько поучиться, прежде чем возвращаться сюда. – В эту пятницу? Саш, а позже никак нельзя? Наконец-то она включилась, а то сидит как под гипнозом, даже страшно стало. Однако ему не нравилось это нездоровое волнение, не устраивающие её сроки. – Думаю, нет. А что, у тебя какие-то проблемы? Ты ещё в прошлый раз нос воротила, но я ведь тебя предупредил, что без командировок не получится. Летать будешь часто. – Я и не отказываюсь. Я всего лишь прошу поменять день. Пусть на субботу. Это возможно? Вздох. Он сцепил руки в замок и вновь уставился на неё, как на виновную под следствием. Темнит. Врать не умеет. Хотя думает, что умеет. – А чем тебе пятница не катит? А ему прямо интересно? Чёрт возьми, да! И он даже не пытается это скрыть. Что-то задевает изнутри. Этот её бегающий взгляд вообще раздражает. Вот сидит здесь и ищет себе быструю отмазку. – У меня планы в этот день, и их не отменить. Саш, я прошу только поменять дату. – А какие планы? Кто-то заболел? С отцом что-то? – Да типун тебе на язык, Белов! Все здоровы. Просто… у меня личные дела. Что и требовалось доказать. Да что ж такое! Хочется ударить кулаком по столу, слегка встряхнуть её и наорать. Чтоб неповадно было обманывать. Чтоб не смела больше намекать на подобные «личные» вещи. Он же в щепки сейчас готов все разнести. Сумасшедшая. – А, вот оно что, – откинувшись на спинку кресла, он криво ухмыльнулся, виртуозно при этом владея собой. – Ну я в любом случае рад за тебя, только помочь ничем не могу. Переговоры назначены на пятницу. Так что ты передай там, что ваши с ним планы переносятся. – С кем?.. – непонимающе отозвалась Виктория. – Ну с кем у тебя там личные дела, тому и передай. – Саш, ты не так все понял… Я не из-за мужчины не могу полететь. У меня другая причина. Но говорить о ней я не буду. Если хочешь, можешь меня уволить. Спасибо, что уточнила, но легче не стало. – Вик, это подстава. – Нет, Саш, это не подстава. Это твое тупое упрямство. Не верю, что эту проблему со сроками нельзя никак утрясти. Мы бы спокойно полетели в субботу утром, разве нет? – Вик, не забывайся. Ты работаешь с серьезными людьми, и все должно пройти как по маслу. Я тебя люблю всем сердцем, но личное не должно мешать делу. Ты полетишь в пятницу с Пчёлой, и никакого базара больше не будет! Она выпрямилась, а после встала и быстро ушла, хлопнув дверью напоследок. Ну почему все так? В этот день у его дочери первый утренник! Он не появится там! Он даже не в курсе! Не в курсе, что ей уже два года, не в курсе, что мама обещала там быть! Несправедливо! Только злиться не на кого, кроме самой себя. Это ведь было её решение приехать. Это ведь было её решение – таить от него правду. Это ведь было её решение – прийти сюда работать. И в конце концов это она решила родить от него ребенка. И ничуть не жалеет об этом. Это, пожалуй, единственное, о чем она не жалеет. Она возвращается в свой кабинет, почти бесшумно проходя мимо Люды, которая, гордо вздернув нос, глядит ей вслед. Не упускает момента порадоваться её неудаче. Наверное, отругали. Может быть, уволят. А то с её присутствием Космос как будто совсем забыл сюда дорогу. Небось уже прибрала его к рукам. Но Люду вряд ли можно было винить за такие злорадные мысли, ведь она до сих пор не имела понятия о том, что девушка из соседнего кабинета один из самых близких для Космоса Юрьевича людей.***
– Как только Сова поняла, что подарила Иа его хвост на день рождения, то смеялась так долго, что заразила своим смехом и Винни-Пуха, и Пяточка и даже самого ослика. Так и закончилась эта история. Рита тихонько лежала в постели, плотно закрыв глаза и прижав к себе сказочного желтого мишку. Как только Виктория остановила свой рассказ, то выдержала недолгую паузу, чтобы убедиться, что дочка крепко спит. Только после того, как через минуту не послышалось сонного и протяжного «Ещё одну», Холмогорова на цыпочках покинула комнату и закрыла дверь. В коридоре она столкнулась с братом, который только явился домой. – О, не спишь ещё, – пробормотал он, снимая ботинки у порога. – Ну и кипишу ты навела. Белого на уши поставила. Я уж думал, придется ему смирительную рубашку надевать. – Что, все так погано? – Приврал немного, конечно. Но в целом ситуация говняная. – И чем это я его так разозлила? – Отказом своим. Ну я-то в курсах, в чем дело. А Белый-то ни сном ни духом. Сложив руки на груди, Виктория резко повернулась боком и прижалась к стене, сердито уставившись перед собой. – Твой друг – просто упертый баран! Он не хочет менять дату вылета. – Вик, на что он тебе её поменяет? На пиво, что ль? Билеты уже куплены. – Космос выудил из кармана один из них. – В пятницу, в семь утра. Она взглянула на протянутый и уже оплаченный билет до Канарских Островов и обреченно завертела головой. – Космос, я не могу. Ну я Ритке обещала. Как я поеду? – Она была готова разреветься от безвыходного положения. – И Саше что сказать – тоже не знаю. Этот придурок вообще решил, что я из-за мужика не еду. Кос, вот что у него в голове? Сидит ведь и от ревности аж покраснел. Её глаза полны горького отчаяния, которое было вполне предсказуемо ещё до её прихода к ним в офис. – Да заигралась ты, систер, вот че я тебе скажу. – Кос… – Послушай своего старшего брата, – опершись о стену, Холмогоров встал рядом с ней, не желая давать ей шанса на очередное глупейшее оправдание, – завязывай ты с этой хуйней. Иди и ищи себе работу без нервов. Где ездить по ушам некому будет и незачем. Не надоело ещё корчить из себя королеву драмы? – Ты не прав. – Нет, я прав. Прав я, и ты сама это знаешь! Они оба замолчали. Острая правда режет не хуже ножа. Виктория строит себе лабиринт, чтобы потом в нем окончательно заблудиться. Устроила себе счастливую жизнь, называется. – В общем, в этот раз я твою задницу прикрыл. Не летишь ты никуда. Она подняла голову, утерла щеки, кажется, готовая упасть на колени перед старшим братом. – Как? – Так. Я лечу. Один. А переводчика там нарыли, в Испании. Проверенный. Твое счастье, что он доступен оказался. Иначе идти тебе к Белому с покаянием и Риткой на руках. – Подожди, а что ты Саше сказал? – Ниче я ему не сказал. Сама эту байду заварила – сама и расхлебывай. Сказал только, что мозги тебе вправлю. Вот вправляю, а толку нет… – Космик! Родной, спасибо тебе! – она обхватила руками его спину, расцеловала в обе щеки и так повисла на его шее, пока он не оторвал её пальчики от своей одежды. – Да все, удушишь же, где потом такого брата найдешь? – Нигде! Таких больше ни у кого нет и никогда не будет! – Ой, не подлизывайся. Покорми меня лучше, а то голодный как зверь. – Курицу будешь? Сегодня жарила. Брат махнул рукой и побрел в ванную. Вика, сложив руки в молитвенном жесте, поглядела в потолок. Все разрешилось. Ситуация немного улучшилась, но оставила после себя отпечаток неприятного стыда. Перед Сашей все же было неудобно. И чувство, что она подвела его и ребят, никуда не делось. Мягкий характер советовал извиниться перед Беловым уже завтра, а твердая гордыня била её больно по голове и твердила, что она ни в чем не виновата и унижаться не должна! А стыдливость так вообще убеждала не попадаться Саше на глаза некоторое время.***
Тихий зимний вечер пятницы. Совсем недавно прошел очередной снегопад и за те сорок минут, что длился утренник в детском саду, успел засыпать тротуары и дороги к дому. – Мам, а тебе понравилось? – Конечно понравилось, дочь! Спрашиваешь. – А я хорошо стих рассказала? – Ты у меня просто умница, Марго! Вы с дедушкой его учили? – Ага. – А кто тебе больше всего из спектакля понравился? – Волк. Как же смешно он шлепнулся. – Она захихикала, вспоминая, как Серого пришлось, как бы сказал Космос, нехило прессануть, чтобы неповадно было портить лесным зверушкам Новый год. – А Дед Мороз понравился? – Нет, он не настоящий был! – однозначно заявила Рита. – Я его сразу узнала. – Как это узнала? – искренне удивилась Виктория. – Это был тот дядька, который ночью в садике живет. Вика догадалась, что под «дядькой» дочка подразумевает сторожа. Это действительно был он, что, однако, девочку не сильно расстроило. Она и не верила в существование Деда Мороза, а вот Санту Клауса по-прежнему ждала. От Космоса помощи в свою очередь ждать не приходилось, тем более что он и так сейчас отдувается за неё на Канарах. Улетел рано утром и позвонил потом только через пять часов, снова успокоил, сказав, что отдых от русских морозов ему точно не помешает, а ещё сказал, что вернется домой 31 декабря, а это ровно через три дня.***
– Марго! Хулиганка! – Холмогорова шуганула дочку от праздничного стола, как только та стащила из тарелки с нарезкой кусок сыра. – Дождемся Космоса и сразу сядем за стол. – А он скоро приедет? – выглянув из-за угла, девочка смело вернулась в гостиную, отбросив свои импровизированные заячьи ушки из колготок за спину. Она запрыгнула на руки к матери и печально уставилась в экран телевизора. Там показывали какого-то странного дяденьку в меховой шапке, который прыгал возле ёлки и повторял одну и ту же фразу: «Пить надо меньше». – Ну, самолет его уже приземлился, – взглянув на часы, ответила Виктория. – Так что вот-вот должен появиться. А ты что, зайка, так и будешь Новый год встречать? А как же красивое платье, которое нам баба Аня прислала? Ты же хотела его надеть. – Я передумала. Мам, а Санта придет? – Дочь, Санта, наверное, не сможет к тебе сегодня прийти. У него… олени приболели. Так что… все подарки отсылают эльфы. Завтра утром проснешься, а подарок будет под ёлкой. Эту историю с оленями пришлось выдумать на ходу. Накрылся веселый американский праздник русским тазом. Может быть, Космос прав, и девочке действительно нужно прививать родную культуру. Самый культурный человек в мире, кстати, должен был приехать уже давно, а его все не наблюдалось. Юрий Ростиславович вернулся из своего кабинета после долгих поздравлений по телефону: обзвонить половину России и даже сделать пару звонков за границу не обходится пятью минутами. Однако обстановка немного разрядилась. – Ой, сколько мама нам всего наготовила, – подивился он, усаживаясь на стул. – Вик, чего так сидишь-то? Давайте поедим. Чего нам Космоса ждать? Правда, Марго? На лице девочки отразилась радость. Она потянулась за очередным кусочком сыра. В эту самую секунду раздался протяжный и настойчивый звонок в дверь. – Ой, кто там идет? – навострилась Рита. Наверное, если бы её ушки были настоящими, а не из колготок, они непременно бы поднялись вверх, как две антенны. – Санта Клаус? – он взглянула на маму в надежде, что она загадочно подмигнет ей и поведет в коридор встречать гостя. – Думаю, нет, малышка, – обнадеживать дочку Виктория не стала. Юрий Ростиславович пошел открывать. – Наверное, это Космос, дочь. Кто-то вошел. Дверь закрылась. Какой-то очень тихий гость. Даже не поздоровался. Хотя Виктория могла и не заметить, поскольку заслушалась Ипполита, ревновавшего Надежду из Ленинграда. В голову вдруг ударила мысль о Саше. Лучше бы это было шампанское. Но в ту же секунду перед ними вдруг вырос высокий Санта Клаус. Худощавый, вытянутый, но одетый как положено: короткая шуба с ремнем, штаны, сапоги черные, шапка с помпоном и борода, а под круглыми очками в золотистой оправе сияли слишком узнаваемые синие глаза. В руках он держал красный мешок, который не был таким же толстым, каким бывает обычно пузо у его хозяина. – Хо-хо-хо! А вот и я! – Санта! – завизжала восторженно девочка. – Ты приехал. Увидев его впервые, она, как многие другие дети, ничуть не застеснялась и не прижалась к матери от смущения и естественной детской боязни, а наоборот мигом перескочила в его объятия. – Конечно, приехал! Как же я мог не приехать к тебе? Виктория еле сдерживалась от смеха. В этом её поддержал и Юрий Ростиславович. Как же нелепо смотрелся на Космосе этот костюм. Шубка-то явна была коротковата. Зато голос – громогласный, выдавал вполне похожие ноты, безумно напоминающие Рождественского Деда из мультиков. Он уселся вместе с ней на стул, положил мешок рядом. Девочка сидела на коленях и осторожно щупала пальчиками его мягкую, кудрявую бороду. Она разглядывала его с восторгом, раскрыв рот, как обычно разглядывают фанаты своих кумиров. – А как твои олени? – Олени? – Холмогоров озадачено взглянул на сестру, и та подняла большой палец вверх. – А! Хорошо! Я их… припарковал там… за углом. Виктория прыснула и спрятала лицо в ладонях. – Если бы ты знала, Рит, как я долго до тебя добирался. И подарок с собой привез. – А какой? – захлопав в ладоши, она посмотрела на него, и в этот момент с его носа свалились очки, что вызвало у девочки задорный смех. – Который ты просила, – невозмутимо продолжил играть Космос. – Погоди-ка, ща покажу. – Он раскрыл свой красный мешок и достал оттуда большую плюшевую собаку ростом чуть ли не с саму Риту. – Это вот тебе, как заказывала. – Вау! Ты погляди-ка, малыш, какая собачка, – сказала Вика, подойдя к дочери. – Ты же такую хотела? Она долго рассматривала игрушку, словно завороженная, аккуратно гладя. Однако взгляд её не выражал той радости, какая ожидалась. Все в комнате поняли, что что-то не так. Неловко стало, кажется, и самой Рите. – А у Кости такая настоящая, – вдруг сказала она немного расстроенно. Взрослые переглянулись между собой. – Погоди, дочь, ты что, живую собаку хотела? Погрустневший ребенок кивнул, но, к счастью, не заплакал. А потом печаль вдруг развеялась на её лице. Она подергала «дедушку» за подол пальто. – Санта Космос, а ты мне подаришь живую? – Э-э… А как ты?.. Наступил момент неудобного молчания. Юрий Ростиславович неподвижно стоял у порога, внимательно следя за реакцией сына, который в этот день словно открылся для него с другой – с новой стороны. Конечно, сын всегда был весельчаком и выдумщиком, душой компании, но такая отеческая забота о племяшке его поразила до глубины души. Виктория затаила дыхание, глядя на дочь, которую, как снова правильно подметил недавно Космос, сложно обмануть. Сам же Холмогоров выдохнул и рассмеялся. От него ждали конкретного ответа, а ещё его разоблачили, в чем он даже не сомневался. – Если только мама разрешит, – сослался он, и теперь взгляд девочки упал на Викторию. Той ничего не оставалось делать. Опростоволосились они все вместе. В её шкафу тоже был припрятан игрушечный щенок. – Да, дочка, ты совсем немного подрастешь, и мы обязательно заведем настоящую собачку. На тот момент этого обещания было ей достаточно. Девочка обняла маму, а затем резво забралась на колени выведенному на чистую воду Санте Космосу. Маргарита ничуть не огорчилась тому, что за костюмом Рождественского Деда скрывался её дядя. Дернув за бороду, она заставила ту сползти вниз. Марго захихикала. – А я тебе говорил, систер, не прокатит это шапито с доставкой на дом, – не удержавшись, засмеялся Холмогоров, – Ритка у нас девочка умная, её не проведешь. Он обнял её и вдруг осознал, что любовь к ней отныне неизменна, она как маленькая, но наиважнейшая составляющая его сердца. И что-то подсказывало ему, что эта крошка, чьи кулачки спокойно помещались в его ладони, и есть маленькое начало их большого будущего. Подрастет ещё чуть-чуть и начнет переворачивать их жизни с ног на голову, будет хозяйничать и ставить условия, диктовать свои твердые и непреложные правила, которым все они обязаны будут подчиняться. А пока этот микроскопический авторитет ходит пешком под стол, пока его можно укачивать на руках и петь колыбельные, остается лишь умолять время сильно не спешить. За окном этой квартиры ждет жестокий мир, и Космос, как никто другой в этой комнате, знает не понаслышке о его злодействе. Сам принимает в нем участие. Какими только способами он не пытался когда-то оградить от опасностей младшую сестру, но та плохо поддавалась контролю. Но Холмогоров подозревал, что с беловской точной копией придется потратить все оставшиеся нервные клетки, которые когда-то помиловала Виктория. – Ладно, родственники, давайте за стол. Папуль, садись. Счастье, которое Виктория испытывала в эти минуты, при всей чистой и беспечной жизни было недосягаемым в Америке. Сейчас даже больно и страшно вспоминать, как она пыталась избавиться от привязанности к дому, к родным, заставляла себя отрекаться от московского прошлого, а дыры, что оно оставило, заполнить настоящим, но то настоящее было ненастоящим, не естественным, и брызги от него летя попадали в глаза, ослепляли, но ненадолго. Пелена спала, и появилась перед ней лишь одна дорога – дорога домой. Она могла себя обманывать хоть всю жизнь, но не хотела так жить, не хотела, чтобы в этой лжи жила её дочь. А здесь, в Москве, хоть и приходится нелегко, но рядом она чувствует поддержку самых близких людей, и тогда открывается второе дыхание. Космос, как ни уговаривал сестру, все-таки уступил и уехал к Филатовым один, но перед этим уложил Ритку. Ну как уложил… Она сама уложилась на его руках. Так и сидела весь вечер у него на коленях. После он отнес её в спальню, устроил на кроватке и вышел. – Не угадал я с подарком, значит, – расстроенно сказал он сестре. – Живую собаку ей подавай. Тебе это никого не напоминает, а? Вика усмехнулась, потупив взгляд. Ещё как напоминает, но, если бы Кос не намекнул, она бы вряд ли обратила внимание на очередное сходство. – Сашку. Он тоже собаку хотел завести. – Хотел-хотел. Так и будет теперь клянчить, тем более что ты пообещала. – Ничего, повзрослеет немного – куплю ей. Пусть воспитывает. Около десяти Космос уехал. С печалью на сердце, но подбодрил младшую сестру. Захлопнулась дверь, и в квартире наступила тишина, которая будто началась внезапно, и только телевизор болтал приглушенно в гостиной. На экране пели и танцевали артисты, размахивая бенгальскими свечами, козыряя симпатичными и яркими одеждами, с добротой в глазах задушевно желали счастья и любви со здоровьем. «Голубой огонёк» в самом разгаре, а до Нового года оставался ещё целый час. Юрий Ростиславович ушел спать, подумав, что дочь уедет вместе с сыном, а встречать Новый год он не особо любил. Он объяснял это тем, что стал слишком стар для этого, но Вика подозревала, что дело не в возрасте. Ему тоскливо быть одному. Вначале он потерял маму, а потом эта швабра Надя покатилась колбаской из их дома. А ведь рядом с ней он вряд ли переживал из-за своих лет. Убежала кривоногая и последнюю молодость у него забрала, да так забрала, что даже внучка никак её вернуть не может. Таким образом Виктория осталась одна. Она вернулась за накрытый стол, закуски которого были почти нетронуты. Уставилась в цветной экран телевизора и налила себе в бокал заграничного шампанского Кава, которое Космос привез из Испании. Игристое вино по вкусу почти ничем не отличалось от Советского, по крайней мере Виктория особой разницы точно не замечала. Посматривая на часы, тикающие в углу экрана, она видела, что Новый год стал ближе ещё на тридцать минут. Время летело на повышенной скорости. До боя курантов оставалось всего полчаса, и за этот маленький праздник снова захотелось выпить, но чего-нибудь покрепче. И тогда вниманием её завладела бутылка водки. Она быстро наполнила рюмку, из которой пил брат, и уже собиралась опрокинуть в себя, но весь настрой перебил звонок в дверь. По спине девушки прокатилась волна, было ощущение, словно от сердца по всему телу прошел мощный импульс, какие бывают при землетрясениях. Она испугалась, что сейчас нежданный гость перебудит весь дом. И вообще, кого там несет за полчаса до наступления 1993 года? Очередной Санта? Или на этот раз сам Рудольф? Вика пошла открывать, но вначале убедилась, что никто не проснулся. Тихонько просеменив к двери, она заглянула в глазок. Тот, кто ждал её милости за дверью, был непросто нежданным гостем, а скорее совсем неожиданным. – Пчёлкин! Ты в своем уме? – Привет, ягодка. – Сдурел… У меня уже все спят давно. – Холмогорова вышла на лестничную площадку и прикрыла дверь. – Кто это – все? Внимателен к словам. Ничего не упустит. – Папа спит давно. Ты чего тут делаешь, дурында? Почему не с ребятами? – За тобой приехал. Мне Кос сказал, что ты упрямая как стадо ослов, а из Америки ещё упрямее вернулась. Давай собирайся, тебя там ждут все. – Вить, стоп. Я не могу поехать, честно. – Да ну? Ноги болят? Не вопрос. Донесу тебя до машины, из машины достану, к Филатовым подниму. И там постоянно держать буду. – Витенька, – она чарующе улыбнулась ему, положив вдруг ладонь на его грудь. Его черное пальто распахнуто, а под ним расстегнутый пиджак и рубашка. – Я вам только праздник испорчу. Ты погляди на мое настроение. И вообще Саша зол на меня. Я подвела вас всех. – Так только в этом проблема, что ль? – А этого мало? – Да хорош тебе ерунду всякую нести! – повысил голос Пчёлкин. – Нашла кого стрематься. Ну поорал и угомонился. Че ты, Белого не знаешь? – Оказалось, что не знаю... – Короче, Холмогорова, отказы не принимаются. Я тебя здесь не оставлю одну. Давай живо собирайся и погнали. Вик, у нас время поджимает. Не успеем до курантов. Нежность затмила тень усталости в её глазах. Житейской такой усталости. А ещё глубокой грусти, которая отчего-то давила на грудь Пчёлкина. Больно было видеть её такой. А вот Вика несказанно обрадовалась его приходу. Свалился с неба. Примчался, оставив друзей. Она бы с удовольствием расплакалась сейчас у него на груди, но нельзя. Не привыкла. Да и слезы лить попросту надоело. – Пчёлкин, – промурлыкала Виктория, – мне тебя очень не хватало. Но прости, к Филатовым я не поеду. Передавай там всем от меня с кисточкой. А вот, – она взяла его левую руку, чуть оттопырив рукав пальто, внимательно глянула на часы, – шампанского с тобой в честь праздника, так уж и быть, хлопну. Или ты за рулем? – Да какой там, я уже хлопнул с мужиками, сюда на попутке долетел. – Ты обратно к двенадцати не успеешь, Вить. – Хрен с ним. Снова улыбка расцвела на её губах. Улыбка, которую он не может забыть, ради которой он готов на что угодно. – Тогда я сейчас. Только не уходи никуда, я быстро. Встречать Новый год в подъезде – странно. Встречать Новый год в квартире, где нельзя шуметь, – странно вдвойне. Поэтому они оба выбрались на улицу. Виктория переоделась с той скоростью, с которой обычно одеваются девушки, когда им не все равно, как они выглядят, и вынесла бутылку Кава и два бокала. Они вдвоем спустились во двор – на улице мягко падал снег, плавно оседая на дорогу. Тишина. Словно весь город уснул, хотя в каждом окне горел свет. А они стояли вдвоем. Только вдвоем в целом мире, и никто не смел нарушить этого уединения. Желтоглазые дома глядели на них сверху, а пушистый снег кружил вокруг них хоровод. – Пять минут осталось, ёлки-палки, – оповестил Пчёлкин, когда вдруг вспомнил, ради чего они сюда пришли, хоть и честно признался себе, что ему бы меньше всего хотелось нарушать эту тишину, принадлежащую только им одним. Вика вручила ему бутылку. – Погоди, не открытая? – Нет, Космос этого бухла привез целый ящик, – смеялась Вика. Пчёлкин начал немедленно откупоривать шампанское, и пробка вылетела на свободу, взмыв высоко в небо и приземлившись куда-то в снег. – Две минуты, – комментировала Вика, следя за стрелками на его часах, пока напиток лился в бокалы. – Ну, чего хочешь в Новом году? – спросил Пчёлкин, жадно разглядывая её лицо, боясь поверить в происходящее. Снежинки падали ей на ресницы и мгновенно таяли. Улыбка искрилась на её лице. – Не расскажу, а то не сбудется, –хихикнула Виктория. – Пусть только попробует не сбыться, – шутливо пригрозил кулаком Пчёлкин. – Вить, – она внезапно стала серьезной, посмотрела прямо в его глаза, – ты не представляешь, как я рада, что ты пришел. – Я тоже рад, что пришел, – прошептал он ей в ответ, и его ладонь непроизвольно потянулась к её щеке. Она пылала, но была холодной от мороза, однако ему показалось, что он коснулся живого пламени – теплого, согревающего, уютного, но такого хрупкого. Вика сделала маленький шажок ближе, на мгновение задержала дыхание, и Витя не стал медлить. Он целовал нежно, целовал несмело, поначалу едва касаясь её сладких губ. Раздался бой курантов. Послышались первые поздравительные выкрики. Где-то взорвались первые фейерверки. Наступил 1993 год. Как новый этап. – Кажется, мы все пропустили, – задрожал её голос у него над ухом, но дрожал от удовольствия и волнения. – Наоборот, малыш, – произнес он в ответ, – самое интересное у нас впереди.