Одинокий зверь

      Боль безумно сильная и внезапная настолько, что он теряет сознание, надеясь, что сейчас увидит пресловутый свет в конце тоннеля или что там положено. Но нет… Станд слишком сильный, слишком самостоятельный и не желающий умирать вместе со сломленным хозяином. Стазис, когда почти не бьётся сердце, а кровь застывает багровой коркой, стал проклятием. Если честно, Гьяччо не знал, что White Albom так может — никогда не приходилось оказываться в такой ситуации. Станд дал буквально пару часов, но шум от их потасовки привлёк внимание, кто-то, наверное, вызвал полицию, а те, в свою очередь, скорую. Ну зачем? Неужели так сложно было дать ему сдохнуть?       Ризотто не отвечает на звонки, а в новостях сообщают, что найдено тело мужчины — с плохой фотографии смотрят знакомые глаза со светлыми ресницами. Хочется закричать и разнести здесь всё, но… смысла уже нет - он погиб в огне, утонул в змеином яде, сгинул под колёсами поезда. Он выгорел, осталась лишь пустая оболочка-куколка, бабочка давно устремилась ввысь. Зачем он выжил? Зачем ему такой сильный станд, если защитить им можно только себя? В голове — родные голоса, которым не успел сказать, как сильно к ним привязан. Кажется, что он падает во тьму, но раньше всегда был тот, кто словит, поможет вновь встать на ноги. Теперь он один против… кого? Месть сладка, жаль, она не вернёт их всех. Шрам на горле белесой звездой, а кровать безумно холодная от одиночества. Внутри дыра, не та, другая, которую ничто не в силах закрыть, а в голове мысли обрывками. Не успел, не сказал, не думал, что всё так быстро закончится. Стоили ли те несколько счастливых лет мучений в настоящем. Убить себя… Он пытался, но чёртов станд был против этого. Их общий дом сгорел, а Гьяччо не скажет, кто во всём виноват. Он должен был отрезать себе путь назад, должен был убить даже это. Он будто заключён в круг из призраков, в их взглядах только холод и презрение, а он мечется между ними, пытаясь вымолить прощение. На руке выцветшая сиреневая тряпка браслетом — нет сил снять, нельзя уничтожить. Деньги летят в воду с моста, отвергнутые. Он эгоист, даже не собирает это скрывать, так почему глаза щиплет от соли? Его кумиры, его друзья, его семья, его любовь, так долго и упорно отрицаемая.       Слухи, слухи, слухи… Новый дон остановился в новом небоскрёбе, почти на самом верху. Гьяччо знает, что мог бы убить его, не заходя даже в здание, но разве в этом его цель? Охрана валится на землю ледяными истуканами, разбиваясь в клочья. Он — убийца до мозга костей, так что отдать свою жизнь подороже остаётся последним желанием. Костюм не надет специально, чтобы не дать своевольному станду простора. Пули. Одна, другая — обе в грудь живой мишени посреди ледяного столпотворения, будто они на зимнем фестивале скульптур. Тот же пацан, что и в прошлый раз, только взгляд будто другой. Пускай, разве до него сейчас? Гьяччо захлёбывается собственной кровью, что обернулась самым сладким нектаром, почти улыбается, в глазах — безумие. Падает на спину, раскинув руки — если захочет, убьёт за доли секунды, как и в прошлый раз. Тот подходит ближе, держа пистолет наготове, зная, что одно движение рукой, и револьвер не спасёт. Кровь на губах, она струится по щекам горячими каплями, клокочет в груди, давай же, добей, такая жизнь давно стала невыносимой!       Кожа, наверное, впервые горячая, иначе как объяснить, что дуло револьвера кажется настолько ледяным. Не закрывать глаза в жалкой иллюзии борьбы, больше для себя, чем для кого-либо, а голос Мелоне в голове звучит нечётко и приветственно. Как же он, чёрт возьми, скучал...