#6
23 апреля 2020 г. в 20:39
Несколько вечеров спустя миниатюрный стационарник надоел Хромдому, и он направил свое отчаяние в порт Скаттергана. Ранг не радовался за нового знакомого: его смутно тревожили детали мельком собранной истории, начиная от ухода Пивота, заканчивая тем, что все «временные партнеры» переставали посещать «Темные вечера». Ранг не был с ними знаком, несколько утешительных интерфейсов со Скаттерганом не в счет, но неужели не странно?.. Не может же Хромдом запрещать им приходить! Это нарушало правило доброй воли, на котором так настаивал Трепан: в клубе ты можешь делать что угодно, и хотя тебя будут обсуждать, никто не вынесет ничего наружу. Это место — для внутреннего преображения и поиска, так ведь?
Однажды не пришел и Скаттерган. Ранг попробовал найти его на инженерном факультете в свободное время. Курс он не знал, так что пришлось побродить по этажам, пролистывая на датападе списки групп и надеясь набрести на его однокурсников. Скаттергана он так и не отыскал. Пара студентов сказали ему, что на парах его тоже не видели, и направили в институтский медбэй. По дороге к Рангу словно из ниоткуда вырулил Фарма, и от его компании просто не удалось избавиться. А еще в его присутствии не получилось нормально пообщаться с работниками медбэя — Ранг в какой-то момент понял, что никто толком не обращает на него внимания и не слушает. Удивленный и озадаченный, он отступил.
Мало кто мог сравниться с Фармой в уверенности, которую он излучал. Как на «Темных вечерах», где он небрежно резал желающих под него лечь и открыть системы, так и в обычной студенческой среде. Похоже, сам Фарма принимал популярность как должное. Он был не самым частым гостем клуба, но всегда привлекал внимание, когда появлялся. Те мехи, которым нравилось «путешествие на грань», охотно становились моделями, которых Фарма разбирал и собирал обратно. Он был талантливым, безусловно, для старших курсов он действовал безукоризненно, и даже будучи слишком пьян или под кайфом — еще никого не зарезал. Хотя Рангу было жутковато наблюдать за картинно мечущимся розовым лазерным скальпелем в его руке в такие моменты. Фройд рассказывал, что он получает кайф от власти над корпусами. Ранг сомневался, что это хорошее качество для медика, и Фройд пожимал плечами: «Зависит от того, как хорошо он будет скрывать это на работе. Здесь, если ты помнишь, никто ничего не скрывает».
Вот только куда делся Скаттерган, никто не знал.
На следующей встрече Ранг решился подойти к Хромдому. Тот сидел в окружении своего фан-клуба, притихшего и восторженного. Мехи поглядывали друг на друга с нотками ревности, но все признавали между собой, что кого Хромдом выберет — тот и получит возможность прикоснуться к самому надломленному и печальному члену клуба.
По какой-то причине эти черты многое значили. Единственным жизнерадостным мехом тут можно было назвать Флэтлайна, может быть, еще Нокаута, но тот тоже занимался подпольной резьбой — «облегчением», как он называл свои опыты по изменению чужого веса и аэродинамики, — так что его наклонности Ранг аналогично считал напрягающими. Нокаут был с ним довольно мил и никогда не лез с пилой, возможно, не видел необходимости корректировать «бесполезный альтмод», когда кругом столько «несовершенных тяжеловозов».
Ранг раньше считал себя мыслящим позитивно, но здесь эта уверенность пошатнулась. За жизнерадостностью, похоже, скрывалась примитивность. Он не хотел казаться всем этим мехам еще и примитивным, а не только выкованным бессмысленным.
Хромдом не поднял на него взгляда. Он расположился на полу, поджав под себя ноги и опустив руки, согнутые пальцы с торчащими кончиками игл были направлены вверх. Хромдом раскачивался, погруженный в свои мысли. Ранг почувствовал всеобщее неодобрение, когда нарушил некую невидимую границу, но все-таки приблизился.
— Прости, — он уверил себя, что взгляд у Хромдома более-менее осмысленный, хотя с визорами никогда не поймешь наверняка, — можно с тобой поговорить?
Хромдом издал короткий шум вокалайзером, а потом тихо, скрипуче отозвался:
— Как я тебе помешаю?
Ранг почувствовал себя неловко. Он не хотел принуждать кого-либо отвечать на вопросы, он все-таки не коп при исполнении, его просто волнует судьба другого студента.
— Ты не видел Скаттергана?
Хромдом медленно поднял голову. Она как будто оказалась слишком тяжелой для него, поэтому завалилась назад. Кабели на шее натянулись, некоторые опасно преломились. Хромдом выглядел болезненно, словно еле держался целым и норовил распасться на отдельные детали. Он не мог вести себя так на парах — аморфных и ленивых студентов встречалось море, но если ты кажешься нездоровым, рано или поздно попадешь в медбэй. Да и с торчащими иглами едва ли ходил по корпусу. Он дожил до старших курсов! А история с Пивотом, как выяснил Ранг у Скаттергана, произошла еще на первом!
Но на «Темных вечерах» не принято обвинять в позерстве. Ранг допускал, что, наоборот, это — настоящий Хромдом. С не пережитой травмой, неумением работать с ней, желанием собрать аудиторию, акцентуировать страдания и психологически питаться энергией, которую остальные затрачивают на заботу о нем. За пределами клуба он мог быть обычным студентом.
Ранг и пытался поговорить с ним, как с обычным студентом.
— Кого? — выдал Хромдом с задержкой.
— Скаттергана. Вы с ним были вместе. Вроде как. В последнее время.
— А, — тусклый даже в освещении, в котором вся оптика неестественно полыхала, визор не выразил понимания. — Он уже не со мной. Это неизбежно. Это всегда происходит.
Он прерывисто провентилировал и подтянул руки к себе, обхватывая себя за локти. Иглы выдвинулись сильнее.
— Я понимаю, что вы расстались, — терпеливо продолжил Ранг. — Я просто не смог с ним связаться…
— Мы оказываемся одни, — Хромдом говорил, не обращая на него внимания, его голос не становился сильнее или громче, а медленно угасал. — В конце концов мы только прах на кончиках игл того, кто проткнул нашу камеру искры.
— Прости? — услышать метафору вместо внятного ответа — обычное дело на «Темных вечерах», но Ранга она скорее запутала. — Вы поссорились?
— Мы таем, когда оказываемся далеко друг от друга. Одиночество истончает нас. Рано или поздно мы утрачиваем все: свет жизни, связность мыслей, собственную форму. Иссушенные тают медленней. Быстро тают те, в ком больше сил. Жестокая закономерность…
Он скользил ладонями вверх по предплечьям, оставляя царапины на краске, а потом прижал их к маске. Ранг испугался, что он снова поранится, как в тот раз, когда Нокауту пришлось спешно восстанавливать покрытие визора подручными средствами. Он подался вперед, чтобы задержать его пальцы, но тут его резко схватили за оба плеча.
Он вздрогнул, обернулся и был ослеплен множеством сверкающих линз.
— Оставь его, — распорядился Трепан.
— Н-но я только…
— Это не твой уровень.
Что это, шлак, значит? Ранга сдвинули с дороги. Он растерянно наблюдал за тем, как Трепан садится напротив Хромдома и аккуратно перехватывает его кисти. Оттягивает на себя. Хромдом судорожно всхлипнул и упал маской ему в плечо. Кругом заволновались мехи, до этого молчаливо слушавшие — слова Хромдома явно нравились им, а Ранг вызывал раздражение. Теперь Хромдом тихо и глухо выл в Трепана, и Ранг оказался центром их неодобрения.
Он поспешил отойти в другой конец зала, озадаченный и совершенно сбитый с толку.
— Не пытайся обсуждать ничего с Хромдомом, — предупредил его Фройд, протягивая дымящийся энергоновый коктейль. — Садись. Мы с Персептором ждем выступления Эйрахнид.
Рангу было как-то не до стихотворных пророчеств, он был встревожен монологом об истощении и одиночестве. И об иглах.
— Ты-то хоть знаешь, что случилось со Скаттерганом? — без особой надежды спросил он у Фройда.
— Он отчислился, — подал голос Персептор. Его куб тоже источал пар, но другого оттенка.
Персептор стал следующим инженером, допущенным на встречи. Он как будто сменил Скаттергана, едва освободилась квота. Это был тихий, восторженный мех со стационарным альтмодом, который не участвовал в философских дискуссиях, всегда анализировал то, что употреблял, никогда не выступал, но слушал других страстно и увлеченно. Рангу казалось, что за его образом рассеянного умника, способного вдруг углубиться в детали вопроса, который совершенно никому не интересен, кроется в действительности крайне интересная и богатая фантазия. Но Персептору сложно выражать ее иначе, чем в формулах, поэтому он старался доказать, что достоин находиться здесь, отдавая все внимание выступающим.
— Ты… ты знаешь, почему?
— Точно — нет. Он сильно изменился в последнее время. Плохо учился, прогуливал занятия, провоцировал конфликты. В конце концов он попал в медбэй, а потом пропал из списков студентов. Мы с ним не дружили, я не могу сказать большего. Ты лучше пей скорее, когда реакция пройдет, будет не так вкусно, — заботливо предупредил он. — Ты будешь слушать Эйрахнид? Если нет, пожалуйста, подвинься.
Это была вежливая просьба, не наезд. Не похоже, что Персептор умел наезжать. Зато он знал, как смешивать наркотики, чего от него вряд ли могли ожидать однокурсники, он ведь типичный заучка на вид. Ранг сел между ним и Фройдом и обнаружил, что на коленях у Персептора несколько горсток порошков на небольшом подносе, которые он по очереди бросал в куб. Он, конечно же, предложил их Рангу. Тот, как всегда, не смог внятно отказаться.
Поначалу мысли Ранга были далеки от темных образов, которые Эйрахнид сплетала в сложные, балладные формы. Он нашел бы ее тексты напыщенными, если бы все они не были при этом… грустными. Она говорила о звездах, которые никогда не будут поняты, о гибели вселенной, которая неизбежно схлопнется, и о том, что конец каждый увидит своей оптикой, ибо именно он будет центром схлопывающегося мира. В ее словах слышались отзвуки истеричного рассказа Хромдома о мехах, неминуемо тающих в одиночестве. Ранг не слышал красоты или просто не понимал ее, перед его оптикой стояло что-то ржавое, искаженное, искореженное. Рассыпающееся. Возможно, дело было в порошке, который Персептор аккуратно добавлял ему в куб. По две-три крупицы — но после каждой образы в голове обретали большую ясность.
Скаттерган… изменился. И ушел из института. Как ушел Пивот, если Пивот вообще уходил сам. Ранг хотел обсудить это с Фройдом, когда стихотворная часть закончится, но едва Эйрахнид, подобрав множество своих тонких конечностей, взмыла под потолок, внизу разразилась ссора.
Как всегда, это были Нокаут и Фарма. Они единственные откровенно не терпели друг друга и сцеплялись всякий раз, особенно когда дело касалось Эйрахнид, ее внимания и метафорических упоминаний в ее стихах. От энергона с присадками Фарма пьянел быстрее многих, даже Ранга. А еще он становился громким, буйным, совершенно невыносимым, его самомнение взлетало до небес, скальпель рассекал воздух, и приходилось от него уворачиваться…
Все предпочитали до него не докапываться. Даже Нокаут не задирался первым. Но так всегда оказывалось, что он — на пути Фармы, что он слишком громко буркнул себе под нос что-то про «заносчивых кибертронских недоучек»… Эйрахнид охотно подогревала их споры; Ранг давно заметил, что она подстраивает их нарочно. Сталкивает Нокаута с Фармой, устраивается сверху, в тенях под потолком, и наблюдает.
Очередная любовная история — не то треугольник, не то крайне острый угол, норовящий задеть всех. Насколько Ранг мог судить, Нокаут и правда хотел добиться признания Эйрахнид. Он считал ее восхитительной «певицей судеб», делал комплименты, всячески красовался перед ней. Фарме налить было на всех, с Эйрахнид он почти не общался, но позволить Нокауту оказаться впереди не мог, даже если не собирался двигаться в этом направлении.
Обычно стычка заканчивалась опасными членовредительскими соревнованиями, чтобы проконтролировать которые, приходилось поднимать с пола лениво обнимавшегося с кем-нибудь Флэтлайна — чтобы хоть один мех с медицинским образованием следил за двумя обдолбанными будущими хирургами, дорвавшимися до чужих плат. Однажды — и это Ранг помнил смутно — они делили его альтмод. Фройд потом сказал, что его чудом не располовинили. Ни Нокаут, ни Фарма, разумеется, не извинились потом, а Ранг слишком плохо помнил, что вообще происходило, чтобы призывать их быть осторожнее. Инцидент замялся сам собой.
Отчасти ссора стала такой громкой потому, что Трепан оставался с Хромдомом и не мог быть дирижером этого вечера. «Не указывай мне, недоучка!» — слышалось сквозь визг пилы. «Тебе даже апгрейд не поставили!».
— Фарме противопоказано пить, — лениво заметил Фройд.
— Он всегда на взводе? — спросил Персептор у Ранга.
— Мне кажется, да…
Сандер подошел сзади к их дивану, всем весом навалился на спинку — так, что она прогнулась, — и сказал:
— Когда один из них убьет другого, спрятать уже ничего не получится.
— Что ты имеешь в виду? — взволнованно уточнил Ранг.
Когда на «Темных вечерах» воцарялась агрессия, немногим это нравилось. Эйрахнид была довольна, потому что так ее коварство демонстрировалось еще отчетливей. Нокаут и Фарма — все равно что две ее марионетки. Один мечтает взмыть с ней под потолок (однажды Ранг побывал в ее паутине… и то, что он запомнил, до сих пор впечатляло и заставляло поджиматься клеммы внутри), другой ведется на любую провокацию, и одно удовольствие задевать его. Конфликты, кажется, интересовали Фройда; Ранга это смущало, но он говорил себе, что для наблюдателя редкие случаи более интересны, чем частотные. Логично, что Фройд пристрастно следил за ссорами. И, конечно, от происходящего был в восторге Сандер.
— Фарма проходит практику в медбэе. Иногда приходится что-то прикрывать. Отравления, неудачные подключения в голову, травмы после экстремального интерфейса, — Сандер наклонился и беспардонно запустил глоссу в коктейль Ранга. Зачерпнул немного, забрызгав ему щеку, и добавил: — А в драке я ставлю на Нокаута. Фарма, конечно, джет. Но у Нокаута пила.
«Я могу разрезать тебя с отключенной оптикой!» — «Да ты себе быстрей башку отрежешь!». Они и правда были близки к драке. Нокаут ниже, легче, но в том, как он двигался, и правда виделось больше… опыта. А еще он куда менее пьян.
Дверь вдруг распахнулась.
— Фраг! — раздался недовольный выкрик. — Твою шестерню, Фар-рма!
Ранг этого меха впервые видел: не очень высокий, крепко сбитый колесный с белой броней и черным шевроном. Его фейсплейт выражал весь спектр возмущения и отвращения. Ранг поймал себя на том, что отчаянно вжался в диван, лишь бы не попасться ему на оптику. Похоже, он — не член клуба.
— Отв-вали! — Фарма возмущенно махнул рукой, чуть не задев новоприбывшего крылом по шлему.
— Наболт, — тот поймал его локоть, ловко взял в захват и дернул Фарму на себя. — Задолбал упарываться, кретин!
— Как ты смеешь! — Фарма попытался отбиться, но как только потерял равновесие, справиться с сервоприводами не смог. — Р-рэтчет, пусти! Немедленно! Рэтчет!
— Последний, фраг, раз я тебя вытаскиваю отсюда, ты, придурок, — Рэтчет, не останавливаясь и не глядя по сторонам, волок его к двери. — И вы все! — объявил он от дверей. — Сунетесь к нему, Цереброс узнает первым!
Дверь лязгнула за ним. Нокаут жестом победителя свернул пилу, хотя его заслуг в устранении Фармы не было, и бросил взгляд наверх. Эйрахнид скучающе покачивалась в своем коконе, как будто все это ее не касалось.
— Очень нервный тип, — Флэтлайн потер подбородок, подходя к Персептору. — Ну-ка отсыпь мне чего-нибудь, умник!
Когда тот отделил ему от кучки рыжего порошка тонкую полоску, собрал ее пальцем и, засунув руку под честплейт, втер куда-то. Персептор собирался было прокомментировать такой способ употребления, но Флэтлайн остановил его:
— Я знаю. Ох! — он содрогнулся и весело похлопал Персептора по голове темной ладонью. — Атас!
— Рэтчет уже в третий раз выясняет, что его сосед по комнате — член нашего клуба. А ему не по нраву наши методы. Жалко, если он все прикроет, — прогудел Сандер.
— Он не прикроет, — снисходительно отмахнулся Фройд. — Они ведь близки. Если вскроется, что Фарма тут делал, его выгонят, так что… это все пустые угрозы. Фарма ему дорог.
— Похоже, он искренне беспокоился, — Ранг нервно потер антенну. — Но вообще-то, я думаю, Фарма и правда… перегибает палку иногда.
— Рэтчету налить на то, чего Фарма хочет, — Сандер покачал головой. — Но слов он не понимает. Он и игл не боится. Он из тех, к кому сунешься — а он потом найдет тебя и отобьет все желание с ним связываться… Флэтлайн по сравнению с ним — по-настоящему милый парень.
Флэтлайн тем временем осел перед их диваном, привалившись к Персептору и тяжело вентилируя. Тихие стоны подсказывали, что ему скорее хорошо. Персептор отодвинулся от него ближе к Рангу и посетовал, что он предпочел бы послушать что-то более поэтичное. Флэтлайн поймал его ногу и натирал ее сейчас ладонью, медленно поднимаясь все выше.
— Вы же не стали бы никого перепрограммировать, да? — Рангу было как-то не до спасения Персептора от ухаживаний обдолбанного Флэтлайна. Слишком много разговоров сегодня закончились тревожно.
Фройд склонил голову набок:
— Это немыслимо, Ранг. Что за глупости.
Сандер вместо ответа выпрямился:
— Ладно, раз Персептор просит, я пойду лучше что-нибудь прочту.
— Это будет замечательно, — заверил его Персептор воодушевленно, дергая ногой. Флэтлайн обнял ее, прижался и заурчал. — Эффект должен был быть другим, — пожаловался он Рангу.
— Флэтлайн не будет мешать тебе слушать Сандера, — отмахнулся тот. — Просто полежит. Он очень спокойный мех, он… он тебя не обидит.
Персептор с подозрением покосился на трущийся о его ступню шлем:
— Хорошо, — смирился он. — Пусть полежит.
Ранг упустил момент, когда Фройд оставил их, чтобы разыскать Трепана. Теперь они обсуждали что-то вдалеке, но их невозможно было подслушать. Сандер, как всегда, звучал оглушительно. Крик, жалобный скрип, лязг и гудение казались Персептору невероятной музыкой, и Ранг тоже постепенно увлекался ей. Пока он беспокоился из-за назревающей драки, совсем забыл, с чего начался день. Прежде чем его угостили новой смесью, было что-то важное… он не мог вспомнить.
Мрачные, похоронные звуки, транслируемые Сандером, то вызывали ассоциации с прессом, то — с конвейером, то — с падением на невероятную глубину. Трепан часто говорил, что внутри каждого меха скрывается его темная, настоящая сущность. Что обнажить ее — это открыть истину. Такие, как Рэтчет, с его точки зрения — просто слепые дураки. Даже Флэтлайн — он простой, управляемый, примитивный и удобный. Только поэтому ему можно касаться других, близких к совершенству мехов…
Ранг однажды спрашивал Сандера, что тот думает о Фройде. В конце концов, они с Фройдом много общались на «Темных вечерах». «Он видит самое темное в других лучше всех, — сказал тогда Сандер. — Он не творец. Но настоящий философ».
Философия Фройда была в том, что все сплетено проводами инт-систем. Даже то, что Рэтчет спасает Фарму от случайной непоправимой ошибки и плохой компании, в итоге имеет печальный конец. Рэтчет никогда не сможет остановить то, что здесь происходит. Он бессилен, потому что связан своим влечением к эксцентричному, самовлюбленному, эгоистичному однокурснику.
А Ранг бессилен, потому что, слушая Сандера, не может вспомнить, какое ему было дело до Скаттергана. Хромдом прав. Все растворяются… и все одиноки. Ранг тоже был одинок, хотя под боком, замерев, сидел Персептор и иногда восторженно ахал. Ранг взял с его подноса немного смеси и задумчиво посмотрел на палец.
Если всыпать прямо в бак, как Флэтлайн… что будет?