Племя

«Это никогда не должно было случится», — думает Майтимо. То, что происходит похоже на пьяный бред, и он поэтому не противится. Легче сказать себе, что всё это сон, легче не думать. Легче чувствовать. Он уже позволил себе сидеть, прижимаясь к его бедру. Уже позволил себе пить из одного с ним кубка. Уже позволил ему ухватить себя за руку и увести… Позволяет теперь — мягко усадить себя на кровать, будто нежную барышню. У Мелькора взгляд чёрный и тяжёлый, он выглядит намного более трезвым и он, кажется, размышляет. «Никто не узнает», — хочет заверить его Майтимо, но вовремя прикусывает язык, и скулы его краснеют от стыда. Эта фраза не может принадлежать тому, кто позволяет с собой проделывать все эти вещи. Она вертится на языке у того, чьё тело сковывает смутно знакомое томление, кто сжимает бёдра, силясь унять возбуждение, которое Мелькор всё равно видит. Конечно же, видит. Он бы не потащил Нельо сюда, если бы не был уверен и если бы не видел его насквозь. Вала забирается на кровать. Она огромная, им бы спокойно хватило места, чтобы не прикасаться друг к другу, но колени Мелькора оказываются по обе стороны от бёдер Майтимо, дыхание Мелькора опаляет щёку, а рука Мелькора ложится на шею. Они целуются и чего (бывший) Мятежный не знает, так это того, что для Руссандола это первый поцелуй. Не знает, как долго может Нельяфинвэ рассматривать прекрасное лицо Фингона, что случайно заснул рядом. Перебирать его волосы, вдыхать его запах и не сметь. Не знает, как это больно — отстраняться в последний момент. Не знает, как тяжело — вести себя потом, как ни в чём не бывало, а по ночам закусывать до крови губу, чтобы не стонать любимое «Финьо». Мелькор не знает, что Майтимо теряет голову от того, что сейчас можно не отводить взгляд, не прятать возбуждение, не стесняться своего тела и своих желаний. Вала легко толкает Нельо в грудь, заставляя опуститься на постель и завороженно глядя, как рыжие волосы рассыпаются по простыне. Мелькор раньше просил его не заплетать сложных причёсок, а сейчас он с явным удовольствием зарывается пальцами в растрёпанную копну, а губами приникает к шее, наверное, оставляя отметину. Что, если бы отец её увидел? Что, если бы отец вернулся, захотел бы зайти в комнаты своего старшего сына прямо сейчас и нашёл бы его под… Краска бросается в лицо, и Майтимо поднимает руки, чтобы отстранить от себя Мелькора, пока ещё не поздно всё остановить, но пальцы его не слушаются, вцепившись в ткань на чужом плече. У валы красивое лицо, но он совершенно не выглядит сходящим с ума от чувств. Как и Майтимо, наверное, потому что у них и нет друг к другу этих чувств. Руссандол знает, что так не должно и что делить постель можно только с любимой (с любимым). Руссандол знает, что никогда не осквернит возлюбленного своей невзаимной и пагубной страстью, и поэтому он не позволяет себя раздеть — он сам раздевается. Он стягивает через голову тунику, чуть приподнявшись, и уже не краснеет, когда прохладные пальцы Мелькора гладят плечи, грудь и живот. Нельо снова откидывается на спину, глядя в потолок и думает: «мне это нужно». И ему, должно быть, тоже. У валы в волосах путается звёздный свет, а на губах его уверенная улыбка, когда он гладит бок Майтимо, очерчивает пальцами тазобедренную косточку, а потом наклоняется и целует её, так что Нельо вскрикивает и не знает, куда деть руки. — Тише, — шепчет Мелькор, хоть в доме никого нет и их не могут услышать. Тот поцелуй отвлёк, и Руссандол даже не заметил, как шнуровка на его штанах была преодолена. А теперь, когда вала медленно и также уверенно начинает тянуть ткань вниз, Майтимо вдруг хватает пальцами его запястье. В глазах у Нельо стыд и отголоски здравого смысла. В глазах у Мелькора только вековечная тьма. — Я… Не надо, — всё на что его хватает. Этот слабый протест выглядит глупо, учитывая, что тело его предаёт, оно жаждет ласки, оно так давно хотело… Не Мелькора, но сейчас это уже не важно. Сейчас вала снова целует его, и это получается мягко. Это пьянит разум. Это заставляет хотеть ощутить его кожу, и его обнажённое тело. Спустя ничтожное мгновение Майтимо тянет за край его мантии и шепчет: — сними. Мелькор тихо смеётся куда-то в шею. — Так «не надо» или «сними»? — Руссандол не отвечает, но Мелькор и не ждёт ответа. Когда он грациозно сбрасывает на пол мантию и ещё какие-то слои ткани, Майтимо переключается на чужое тело. Просто чтобы не думать, что его собственное тоже обнажается, просто чтобы снова не стыдиться себя. Нельо тянется, чтобы поцеловать жемчужную кожу Мелькора, гладкую и прохладную. Он думает: «это будет нечестно по отношению к нему, если я закрою глаза и представлю, что целую Финьо?» Да, наверное. Но эти мысли пропадают, стоит смежить веки, потому что под ними Финдекано улыбается нежно и открыто, и эту его улыбку можно вобрать в себя губами. Мелькор не улыбается, он тоже как будто погружён в свои мысли, хоть его рука, что обнимала Нельо за поясницу медленно двигается вперёд и замирает на бедре, будто — можно? Будто знает, что никто там к Майтимо ещё не прикасался. Только сам, и — Эру! — пальцы валы чувствуются совсем иначе, они так восхитительно умелы. А под веками Финьо удушливо краснеет, потому что для него это тоже впервые, но глаза его блестят от предвкушения и большой палец вот так же чувственно проходится по головке. Это в его руках Майтимо протяжно стонет, но губы накрывает вторая рука Мелькора: — Тише, маленький нолдо, — смешок. Руссандолу не смешно, — ты лучше скажи, есть у тебя тут масло или что-то подобное. Нельо мог бы глупо переспросить, зачем им масло, заставляя Мелькора закатывать глаза и придумывать колкости на тему наивности эльфов, но Майтимо только серьёзно кивает и думает: «пожалуйста, не спрашивай, откуда». Вала удивлён, но он и впрямь не спрашивает, только оглаживает взглядом голые ягодицы, когда Нельо отстраняется, закрывая волосами вновь покрасневшее лицо. Руки у него немного дрожат, когда он выдвигает самый последний ящик комода и действительно достаёт оттуда пузырёк с маслом. Полупустой. От стыда хочется выставить Мелькора за дверь, залезть под кровать и не вылазить оттуда примерно никогда, но руки валы вдруг обнимают со спины и они… не нежные, но тёплые и уверенные. Майтимо откидывает голову на чужое плечо и жмурится. Мелькор зарывается носом в волосы и пальцами перебирает их же. Кажется, он на эту рыжину реагирует как-то нездорово. Кажется, именно поэтому они сейчас здесь. Но Руссандол не успевает развить эту мысль, она испаряется, когда вала забирает пузырёк из его рук, и крутит его в руке, теперь тоже замечая, что он далеко не полный. — А ты не так-то прост, Руссандол. Я думал, тебя надо утешить в твоей неразделённой любви, но ты, кажется, и сам неплохо справляешься. Майтимо думает, что чувство сострадания Мелькору всё же чуждо, потому что он мог бы совершенно спокойно промолчать. Просто сделать своё дело, будь всё проклято, но, кажется, собственное возбуждение совершенно не смущает айну. Нельо хмурится и стягивает губы в линию. — Отлично, тогда давай его сюда. Я сам справляюсь и ты сам справишься, — говорит он и только потом думает: «я что, шантажирую его?» Мелькор фыркает и опускает руку на свою собственную плоть, медленно оглаживает её по всей длине, заставляя вспоминать, как только что в его ладони так же был член Руссандола. Заставляя хотеть ещё. Снова — хотеть. И в голове тут же крутится: «а как всё это выглядит у Финьо?» Наверное, восхитительно. Наверное, Майтимо бы не смог не приласкать его руками, губами, Эру, он бы всего его вылизал. Такого родного. Такого недоступного. Плоть Мелькора, которая внезапно оказывается и в руке Майтимо тоже, твёрдая, нежная и очень горячая. Когда Нельо облизывает губы, и страсть в его глазах зеркально отражается в зрачках валы, эти глупые разговоры забываются. Только: — Повернись. Будет не так больно и сможешь представить своего втородомовца, — говорит Мелькор, проводя языком блестящую полосу от ямки между ключицами к подбородку. Спорить с ним нет сил и не хочется, и поэтому Майтимо послушно упирается локтями в перину, а носом падает на руки. Спину прогибает. Зад выпячивает. Ему снова стыдно, но снова — только до тех пор, пока вала не давится воздухом, видимо, находя что-то красивое в жилистом и покрытом веснушками теле. В нём, Майтимо, находя. Под закрытыми веками Финдекано сосредоточен — он прячет волнение за серьёзностью. И кладёт руку на бедро, и осторожно подбирается к самому сокровенному. Ему бы Майтимо ни за что не признался, но Мелькор уже и так знает и Мелькору Нельо говорит: — Можешь не растягивать. Я делал это… Пальцами, — вала проникает внутрь одной только подушечкой, и Руссандол сдерживает порыв качнуться назад. Пока — сдерживает. — Ты переоцениваешь свои пальцы, — сообщает Мелькор. Он откупоривает проклятый пузырёк и щедро льёт меж ягодиц. Добавляет хрипло: — но как хочешь. И, слава Эру, делает движение. Майтимо чувствует, как твёрдая плоть медленно, но неумолимо погружается внутрь, причиняя не невыносимую, но боль, чувствует, как Мелькор коротко и гортанно стонет и снова зарывается в волосы на затылке. «Не похож, — крутится у валы в голове, — совсем не похож, особенно в этом проклятом звёздном свете. Пряди прямые и слишком гладкие. И слишком тёмные. И не отдают золотом». Если на то пошло, Руссандол Мелькору совсем не симпатичен. Можно было бы даже сказать, противен, но вала не говорит. Он начинает двигаться, утоляя примитивную телесную жажду, но не утоляя звериную тоску по тьме, по подземельям, по Утумно. Тоску по Майрону, которая здесь, в благословенном и омерзительном Валиноре приобрела какой-то новый оттенок. Совершенно невыносимый. Нельяфинвэ изгибается и шепчет чужое имя, но Мелькору плевать на это. Он сам тяжело дышит, вдалбиваясь сильнее, тянет Руссандола за волосы, заставляя того запрокинуть голову. Впервые за всё время срываясь и действуя грубо, но Майтимо не сопротивляется и… Мученически терпит? Нет — Мелькор ухмыляется, когда сжимает рукой чужую плоть и она оказывается всё такой же твёрдой. Горячей. Пульсирующей. Вала впивается ногтями в белую ягодицу, словно наказывая за то, что у него не те волосы и не то тело. Хотя Мелькор не знает какое тело у Майрона. Проклятье, он вообще не думал об этом раньше. Не прикасался к нему ни разу за проведённую вместе вечность, не чувствовал тепло его кожи и запах волос. Только помнил: пламенем объятый, с лицом острым, будто обтянутым кожей. Строгий, сосредоточенный, молчаливый, совсем некрасивый и совсем родной. Его Майрон. Он к нему не прикасался и не прикоснётся больше никогда. И это осознание завело его сюда. Толкнуло в постель к старшему сыну Феаноро, потому что в свете Лаурелина казалось, что он похож. Потому что от его волос пахло металлом, а ещё он был горячий. Горячий, когда они соприкасались случайно. И потом — не случайно. У Руссандола сейчас выпирают острые лопатки, спина блестит от пота и она вся в веснушках. Интересно: у Майрона есть веснушки? Почему-то это сейчас кажется таким важным. Это сейчас волнует его больше, чем перспектива остаться навсегда в Валиноре и превратится в тень самого себя. Возможно, потому что он уже превратился, ведь прежний он ни за что не стал бы думать о своём (всего лишь) майа так много и в таком ключе, верно? Проклятье. Надо выбросить это из головы. Лучше выбросить, потому что в порыве ярости он может задушить своего невольного любовника и тогда его ждёт очень забавная сцена разборок с Феаноро и всем его огромным выводком. А потом не забавная сцена суда. А потом глухая пустота Мандоса, которая намного хуже Валинора. Валинор хотя бы можно терпеть. Здесь хотя бы есть такие — вала оглаживает большим пальцем головку члена Нельяфинвэ, и тот скулит — эльфы. На самом деле, Майтимо давно уже и сам насаживается на член, потому что боль почти исчезла, а внутри раскручивается спираль удовольствия и ещё потому что он всё ещё видит Финьо, который закусывает свою пухлую губу, сдерживая стоны. У которого волосы цвета воронового крыла рассыпаны по плечам, у которого на руках выступают вены, когда он сжимает ягодицу Нельо, ведь это именно он — позади. Именно он с Майтимо. Обманывать себя сладко и больно. Они оба этим занимаются. Оба не открывают глаз, когда тела изгибают предфинальные судороги. И (наверное) оба стонут чужие имена, когда тёплое семя Мелькора выплёскивается на спину, закрашивая веснушки и когда Майтимо пачкает своим руку валы и простыни. Мятежный падает рядом и молчит. Его лицо обнимает свет Элентари, которую он так ненавидит. Его волосы тоже цвета воронового крыла, но они непослушные, пушистые и спадают тяжёлыми кудрями. Когда Мелькор задумчиво гладит Майтимо по рыжей макушке, и целует в острое плечо, Нельо уже знает, что этой поцелуй предназначается не ему.