Племя

Его смех переливается и бархатно ласкает слух, его смех не умолкает, даже когда Феаноро встречается глазами с Ноло, хотя обычно он мрачнеет, когда Финголфин оказывается рядом, когда дышит, просто — существует. Младший привык к холодности брата, а этой непроницаемой стене, но у него сердце всегда замирает, когда получается увидеть Феаноро таким. Весёлым, воздушным, очень молодым. Сегодня происходит странное, потому что Феаноро замечает брата и всё равно — улыбается. Всё равно его улыбка мягче света Лаурелина. — А ты чего здесь? — Ноло вздрагивает, потому что ждал колкостей, но этот вопрос, кажется, значит не «скройся с глаз». Он другое значит. Феаноро объясняет: — почему не веселишься со всеми? — Я… — Ноло делает то, что всегда злит Феаноро — мнётся, с досадой думая, что он, Финголфин, может быть мудрым, рассудительным и взрослым со всеми остальными, но только не с Куруфинвэ. Только, Эру, не с ним. — Что — ты? — вопрос настойчивый, но не острый. Глаза у Феаноро не острые. Руки у Феаноро не жестокие, когда он прикасается кончиками пальцев к парадному одеянию Ноло. Второй сын Финвэ сегодня укутан в сапфировые шелка, и в волосах у него драгоценные камни, и ленты, и серебряные цепочки, и всё это в косы вплетено, — выглядишь сногсшибательно, и прячешься в тени при этом. Нехорошо, Ноло. «Сногсшибательно. Ты. И он это сказал?» Финголфин удушливо краснеет от комплимента, прекрасно понимая тех дев, что вились вокруг его брата весь праздник и ждали очереди потанцевать с ним. Кстати об этом… — Я не умею танцевать, — Ноло пожимает плечами. Феаноро удивлённо приподнимает брови, но молчит. Аракано сам себя голосом Куруфинвэ спрашивает: «что ты за принц такой? Что ты за недоразумение?» Аракано сам себе делает больно и не замечает, что руки Феаноро касаются его рук, и это прикосновение тёплое, пьянящее, прекрасное. — Да ну? — брат лукаво улыбается. Лицо его так близко, что Ноло кажется, будто он чувствует улыбку Феаноро кожей. Ноло думает, что, странное дело, он же знает Куруфинвэ досконально. Знает морщинки в уголках губ, глаз, у носа. Знает, как брат может досадливо морщился и как могут раздуваться его ноздри от злости, как могут гореть ненавистью его глаза. Ноло раньше казалось, что он полностью Феаноро знает, но, оказывается, самое главное он него всё время скрывали. Скрывали — эту улыбку, от которой родное лицо может так преображаться. Улыбку, которая сейчас так близко и которая — только для Ноло. Почему-то. И в эту секунду Финголфин думает, что не имеет право это упустить. Финголфин в ответ улыбается, сжимает чужие пальцы и говорит: — Правда, совсем не умею, — Ноло кажется сам себе одной из тех дев, которые цеплялись за Феаноро, которых Аракано провожал тяжёлыми взглядами из своего укрытия. И так же как им, Куруфинвэ ему отвечает: — Тогда докажи. Докажи, что не умеешь, — это должно быть уловкой, Куруфинвэ должен больно схватить Ноло за руку и вытянуть на свет, туда где много глаз и опозорить его, но они стоят на месте очень близко друг к другу и соприкасаются пальцами, и улыбка у брата — шире, когда он переворачивает свою ладонь. Протягивает её в приглашающем жесте. «Он… Что? С ума сойти». Но Ноло на это соглашается, он бы ради этой улыбки на многое согласился, хотя на языке вертится: «ты же будешь вести. Разве меня это чему-то научит?» Плевать. Плевать уже через миг, ведь руки Феаноро оказываются на талии, а Ноло делает вдох и чувствует его запах. Свежий и тонкий шлейф апельсина смешивается с ароматом жасмина и… Корицы? Нолофинвэ не успевает уловить, ведь Куруфинвэ немного отстраняется. Аракано делает шаг. И ещё один, и ещё несколько шагов в погоне за запахом Феаноро, прежде чем понимает, что они сделали полный круг. Что они танцуют. — Ну вот, — брат дышит Ноло в висок, — как я и говорил. Аракано опьянён вином, которое выпил не он, но которое чувствуется в дыхании Куруфинвэ. Финголфин думает, что если прикоснуться к губам Феаноро, то можно будет ощутить тёрпкую сладость. Это глупая мысль, потому что этот миг, молчание старшего принца, их танец — вещи такие хрупкие, что поцелуй их определённо разрушит. Младший принц знает, что он не имеет права, но поднимает взгляд, так что они с братом сталкиваются носами. На губах Куруфинвэ всё ещё цветёт улыбка, которая отражается и на лице Финголфина. Ноло должен отстраниться, но он не отстраняется. — Медленнее, — говорит Феаноро, обнимая руками, глазами и воздушной мягкостью этих слов, — слышишь музыку? Ноло хочет возразить, но вдруг понимает, что… Слышит. Ему даже кажется, что звон посуды и переливы чужого хохота таят вдалеке, а голос лютни становится глубже. Кажется, что этот голос обволакивает и ведёт Аракано за собой. Он понимает, что ему не кажется, когда Феаноро ласкает кожу на щеке словами: — Да. Да, вот так. Они двигаются так медленно, что это больше похоже на объятия, чем на танец. Ноло дышит в ритм движений, дышит — ароматом от одежды, кожи и волос Феаноро. И не замечает, как ведёт носом по чужой щеке, зажмурившись. Хочется проделать тот же путь губами, благоговейными поцелуями, но Финголфин дрожит, не смея приблизиться, но не желая отстраниться. — Ты отлично танцуешь, — шепчет Аракано на ухо старшему брату, и это такой интимный шёпот. Ноло даже открывает глаза, чтобы посмотреть, как щурится от удовольствия Феаноро. Он тянет руку, что раньше лежала на плече Куруфинвэ, к чужому лицу, чертит острую скулу, ожидая, что сейчас брат отпрянет, сейчас оттолкнёт. Просто: раз. Два. Три. И ничего не происходит. Только они окончально останавливаются, хотя музыка, эта нежная, таинственная, волшебная музыка, продолжает играть где-то вдалеке. Когда пальцы Ноло невесомо касаются губ Феаноро, они оба, кажется, не дышат. Только внутри у Финголфина, в грудине, разгорается золотое и алое. Сердцебиение его не заглушает мелодию, но будто подстраивается под её ритм. Аракано думает: «это ничего, что праздник остался в стороне», ведь Феаноро сейчас с ним, и когда Ноло переплетает пальцы второй своей руки с пальцами брата, праздник здесь. Между ними. Между пальцами. Финголфину чудится, что внутри у него разливается мёд, и душа становится лёгкая и радостная. Финголфин целует Куруфинвэ — в щёку, ведь его разум ещё не уснул окончательно. Но Феаноро, укутанный мягким светом Лаурелина, укутанный чарующими звуками музыки, укутанный любящими руками Ноло, будто теряет ощущение реальности и сам тянется к лицу Аракано. Его лоб, опущенные веки, щёки, губы, губы, губы — целует. У Ноло внутри рождается звук и он выпускает его наружу, вплетает в переливы лютни, шелест листьев и обрывки разговоров. Свой стон вплетает. «Целуешься ты тоже бесподобно», — хочет сказать Финголфин, но, к счастью, его рот занят намного более важными вещами. Языком Феаноро, например. Ноло сцеловывает сладость вишнёвого вина с губ Куруфинвэ и у него брови изгибаются от острого удовольствия, от того, что прекрасный, невероятный Феаноро сейчас с ним. Для него. Пламя огненного брата сейчас не делает больно, оно ласкает невозможно и мучительно мягко. Почти неуловимо. Руки Куруфинвэ путаются в волосах и украшениях на голове Ноло, сам Ноло путается в прикосновениях, запахах и звуках. У него на языке вертятся всякие глупости и нелепости, и Финголфин боится, как бы они не слетели с языка непрошенными откровениями, за которые потом будет стыдно. Ну, потом. Когда Феаноро снова станет собой, а ведь он — станет. И всё вернётся на свои места, и Ноло будет дрожать от обиды, а не от удовольствия. Аракано губу закусывает, чтобы молчать, губы теперь не заняты, ведь язык Куруфинвэ нежно и горячо ведёт по шее, по голубым тонким жилкам, по ямке между ключиц, которую одежды Ноло, если их оттянуть, ещё позволяют увидеть. Финголфин прижимает голову брата к себе и выдыхает сладко: — Феаноро, — и глаза у него горят. Кожа горит, где Куруфинвэ её касался. Они затем снова целуются, и это — последний раз. Ноло просто знает. Они смотрят друг другу в глаза ещё несколько мгновений. Затем Феаноро цепляет пальцами изящное украшение, которое удерживало причёску Финголфина. Причёска разрушена руками Куруфинвэ. — Думаю, твои навыки танцев в полном порядке, — растерянно говорит Феаноро. Эта фраза, будто «что это только что было?» Будто он вынырнул из сладкого забытия и ещё не пришёл в себя. Ноло хочет сказать: «не приходи. То есть не уходи. Останься со мной и не становись снова тем Феаноро, который меня ненавидит. Пожалуйста». — Это окончательный вердикт? — спрашивает Финголфин. Ему кажется, что он надевает обратно свою маску, свой доспех. Прячет открытое лицо и нежное и чуткое — в грудине. — Окончательный вынесет дева, которой доведётся проверить твои умения, — Феаноро ещё улыбается, но Аракано знает, что всё медленно возвращается на свои места. Подтверждая эту догадку, брат говорит: — иди. Праздник в самом разгаре. Ноло благодарно кивает и держит руки при себе, потому что они жаждут прикоснуться к Куруфинвэ в последний раз, потому что Феаноро этого больше не позволит. Ноло щурится от света, который на поляне — ярче. Ноло на мгновение, пока его ещё никто не видит, позволяет себе поджать зацелованные губы, когда думает: «нет, Феаноро. Праздник закончился».