Племя

Финголфин поднимает глаза. И замирает. И медленно моргает, будто пытаясь прогнать видение. Это длиться несколько секунд, и Куруфин, с которым Ноло столкнулся нос к носу этого не замечает. Затем Аракано берёт себя в руки и улыбается, а племянник стягивает губы в полоску и хмурит брови, из-за чего он кажется старше. — Здравствуй, Курво, — говорит Нолофинвэ. Он чертит глазами линии чужого лица, разглядывает и так и сяк, заставляя Куруфина чувствовать себя неловко. Племяннику ещё слишком мало лет, чтобы суметь эту неловкость спрятать. Юноша лишь угрюмо кивает в ответ, стараясь не прятать глаза. Он изображает ими пренебрежение — почти получается. Финголфин улыбается шире, чувствуя приятное покалывание в пальцах от желания провести по острой скуле — почти такой же острой. Куруфин бросает короткий взгляд Ноло за спину, пытаясь отыскать кого-то из своих, но тщетно. В огромном доме короля Финвэ легко потеряться, и сейчас кажется, что в этой анфиладе комнат они совсем одни. «Естественно, ты не хочешь со мной разговаривать, — рассуждает Финголфин, не двигаясь с места, не освобождая проход, не отводя взгляд, — но ты не сможешь мне отказать, ведь ты не он. Пока не он». Нолофинвэ силится вспомнить, когда он в последний раз видел пятого сына Феаноро, и не может. Вероятно, тогда, когда внешнее сходство между ним и отцом было не так очевидно. — Здравствуй, Курво. Как ты вырос! — доброжелательно тянет Финголфин. Он изрядно пьян, но Курво этого вовсе не замечает. Он снова ищет взглядом светлую макушку брата, но Келегорм будто сквозь землю провалился. У Нолофинвэ черты более мягкие, чем у отца, линия бровей не такая внушительная, глаза посажены не так глубоко, и в глазах этих прозрачная синь. Ко всему прочему, Нолофинвэ улыбается. Курво ему кивает, думая: «что мне стоит поддержать вежливый и пустой разговор? Это просто едва знакомый родственник». «Ну, конечно, просто родственник. Отец будет в ярости. Был бы, если бы узнал». «И тем не менее», — Курво вздыхает, обрывая внутренний диалог. Ещё секунду он размышляет над тем, как поступил бы отец, но последовать его примеру сейчас не получится. Потому что Финголфин старше. Потому что сам Куруфин вовсе не Феаноро. «И всё же стоит быть… Холоднее. Хотя бы не одевай слова во лживую учтивость. Давай, у тебя получится». — Вырос. Прошло много времени, — Курво смотрит исподлобья, потому что ему кажется, что так он выглядит грозным и взрослым. Финголфина это даже умиляет. Он вспоминает, что на дне его бокала ещё плещется вино, глотает, а затем говорит: — Ты помнишь нашу последнюю встречу? — юноша, чуть погодя, кивает, но сам Ноло по прежнему не может вспомнить. Возможно, потому что больше, чем все дети Феаноро, его всегда интересовал сам Феаноро. Но он припоминает, как горели у брата глаза, когда тот гордо держал на руках своего пятого мальчика, спрятанного в белоснежную пелёнку. Ребёнок был крохотный, сморщенный и беззащитный. Аракано казалось, что счастье струилось у Феаноро под кожей, и ничтожный осколок этого счастья достался даже ему, нелюбимому полубрату. Просто Куруфинвэ шепнул: «смотри». Смотри — как крохотные пальчики цепко ухватили палец кузнеца. У угрюмого, злого, жестокого, самодовольного Феаноро тогда сделалось такое лицо, что у Нолофинвэ на миг замерло сердце. — Я помню нашу первую встречу! — говорит Финголфин, — тебя вынесли показать гостям, и все родственники по очереди тебя таскали, и я тоже. Даже я. Ты был удивительно терпелив — почти не кричал. Куруфин теперь растерян, и оттого он хмурится ещё сильнее. Он ищет спасение в привычных движениях: усаживается на длинный диван, который всё это время был прямо за ними (Ноло его не заметил). Ровная спина, нога, закинутая на ногу, тёмный взгляд исподлобья, рука на подлокотнике, натруженные пальцы, кольца на этих пальцах. Финголфин уверенно садится рядом. Затем придвигается ближе. Думает: «ещё вина бы, но он сбежит, если выпустить его из поля зрения». — Я знаю, что ты стал мастером своего дела. И дела твоего отца, — Нолофинвэ не говорит это имя. Ни к чему. Он позволяет себе прикоснуться к массивному перстню на пальце и к шершавой внутренней стороне ладони юноши, когда бережно сжимает чужую руку. Жест откровенно фамильярный, практически неприличный. Феаноро оттолкнул бы сразу, огрызнулся бы, ощетинился. Он был будто алая роза, к которой нельзя прикоснуться без боли (к слову, брата бы жутко разозлило такое сравнение. Просто безумно — мысленно Ноло улыбается). А наяву он скалится с самого начала этого странного разговора. Куруфин поджимает губы, сверкает зло глазами и напрягает руку. Но терпит. Бессмысленное прикосновение длится слишком долго, и в какой-то момент Курво понимает, что чужие пальцы разминают его суставы, гладят запястье. Только тогда он отнимает свою ладонь. — Вы тоже изменились, дядя, — юноша задирает голову, глядя свысока. Это негодование, эта злость — настоящие, но неосознанно скопированные движение и интонация заставляют улыбку на лице Нолофинвэ дрогнуть. Курво вдруг понимает — или ему кажется, что понимает. Он отстраняется, разбавляя своё негодование каплей презрения. Он помнит, как это делал отец. Он надеется, что выглядит достаточно убедительно, и когда Финголфин резко выдыхает, Куруфин заставляет себя сдержать улыбку. Получается. «Нет, я бы не посмел вести себя с ним, как отец. Но ведь он сам этого хочет». Курво чувствует, как что-то искристое разливается по венам. Он примеряет маску, которая идеально ложится на его лицо. — Кажется, раньше, — юноша говорит медленнее, голос его звучит ниже, глаза смотрят внимательнее, — вы не испытывали ко мне такой интерес. Нолофинвэ не выглядит удивлённым или уязвлённым. Его движения плавные, черты лица мягкие, а взгляд даже немного снисходительный. Ноло думает: «говори, говори. Заставь меня забыть, кто передо мной. Заставь меня поверить, что…» Их бёдра почти соприкасаются. Диван огромный, но Финголфин загнал племянника в угол, потому что с такого расстояния можно разглядеть каждую эмоцию на чужом лице. Потому что на таком расстоянии можно уловить тепло чужого тела и его запах. Можно прикоснуться к острой скуле. — Моя дочь говорила, что ты куёшь воистину прекрасные изделия. Впрочем, разве это удивительно? Твой отец тоже был особенным юношей. — Как необычно слышать, что вы так считаете, — Куруфин не теряет самообладание, хотя ладонь дяди нежно и щекотно прикасается к лицу. Это чувствуется странно, потому что прикосновения матери более невесомые, а прикосновения отца — более грубые. Кроме того, и те и те всегда короткие и мимолётные. Они не чувствуются так… — едва ли мой отец может сказать о вас то же самое. Курво улыбается краешком губ. Затем он вновь отталкивает чужую ладонь. Кажется, что там где было это нежное, новое тепло остаётся неприятная пустота, но это ощущение сразу проходит. Куруфин хочет наслаждаться триумфом, реакцией на свои слова. Но Финголфин всё также безмятежно спокоен. — Что же он обо мне говорил? — дядя даже вопросительно приподнимает бровь. Показное удивление. Показная вежливость. Проклятье, ведь не может же он действительно не знать? Финголфин жадно разглядывает знакомое и незнакомое лицо. Он думает: «каким ты был в его возрасте, Феаноро? Наверное, таким же? Тоже пытался казаться взрослым, хоть само это желание такое откровенно детское. Наверное, у тебя тоже были более мягкие черты. Наверное, складка меж бровей тоже появилась позже. Наверное, от тебя так же веяло юностью, свежестью, непостоянностью». Ноло касается колена племянника словно случайно. Случайно ведёт вверх, по бедру, но точно специально задерживает руку, когда глаза Куруфина удивлённо расширяются, а отцовская маска слетает на мгновение, являя смятение напополам с… Предвкушением? «Что происходит? Чего он пытается добиться?» — вот о чём думает Курво. И нет, он в действительности не понимает, зачем Финголфин всё это затеял. Финголфин и сам этого не понимает, но ладонь его горячая и тяжёлая. Она движется выше, пока не подбирается опасно близко к паху. К счастью, здесь она и замирает. Куруфин пытается выровнять дыхание. «Но твой взгляд, Феаноро, всегда был намного тяжелее», — в этот раз Нолофинвэ убирает руку сам. Всё потому что племянник ненавидит Финголфина по инерции. Едва ли он может прочувствовать то, что выжигало его отцу грудную клетку все эти годы. Едва ли под кожей у него то же самое. В конце концов, едва ли Ноло имеет право с ним так играть. Он поднимается на ноги, улыбка тает на губах, пропадает вместе с хмелем. Когда Финголфин отворачивается, Курво вдруг говорит: — Отец считает, что у вас нет собственных талантов и собственного мнения. Вы зависимы от других и всегда плывёте по течению. Нолофинвэ снова поворачивается к племяннику, и на миг ему кажется, что он совершенно не похож на отца. Пока Куруфин не кривится, вновь копируя Феаноро. Специально? Или неосознанно? «Где же ты сам, мальчик?» — Вот как, — говорит Аракано. Он возвышается над Курво, смотрит в лицо юноши, больше не пытаясь отыскать там брата, — а что до твоего мнения? Ты же не сможешь вечно поступать так, как поступил бы отец, — Ноло прикасается к племяннику вновь. На этот раз он гладит Куруфина по тёмным волосам, и это просто жест. Обычный. Так прикасалась бы мама. — Я… — он закусывает губу. И молчит.