Тобирама
Когда небо окончательно потемнело, он не видел ничего кроме высившихся над головой высоких сосен. Звезды и луну закрыли собой тяжелые грозовые тучи, предвещающие осень, поэтому когда они углубились в лес — видимость стала практически нулевой. Сперва казалось, что к лучшему — чем глубже бы они зарылись в чащу, чем надеждее скрылись от глаз за сухими ветвями чудом уцелевшего в этой войне леса, тем вероятнее, им было избежать попасть в ее эпицентр снова. Никто бы не увидел их и не выстрелил, приняв за врагов, французов или немцев. В такой тьме была своя иллюзорная безопасность. И все же теперь, с трудом пробираясь через длинные ветви деревьев, пока ноги тонули в траве и мху — Тобирама начинал понимать, что у этой безопасности были свои ощутимые минусы, и главный из них — он не видел куда шел. В полном мраке, морщась от пробирающего до костей холода, Сенджу мог ориентироваться лишь наощупь, выставляя впереди себя руки, пока проклятый француз наступал на пятки снова и снова, боясь отстать и потеряться в лесу. Должно быть они прошли не больше пятиста метров, однако Тобирама успел выбиться из сил. Едва только лес впереди слегка расступился перед ними, образовав крохотную елань, Тобирама пнул локтем юнца позади и обессиленно опустился на землю. Нужно было перевести дыхание. Разжечь костер и поспать хотя бы пару часов. У него совершенно не осталось сил. — Останемся здесь, — на молчаливый вопрос в глазах Изуны, Тобирама указал пальцем на землю, а затем сомкнул ладони и приложил их к щеке, дав понять, что хочет устроить привал. Тот лишь нахмурился, но не стал спорить, вместо этого усевшись на землю рядом. Сенджу заметил, что он морщится от боли в руке, но не придал этому значения, — Иди соребери хворост. Нужно разжечь костер. Увы, его не поняли. Француз не сдвинулся с места, лишь насторожился сильнее. — Хворост. Огонь, — со вздохом попытался обьяснить ему Тобирама, но снова оказался не понят. Изуна закатил глаза, перестав смотреть в его сторону, и мужчине, скрипя зубами, пришлось подняться и пойти за ним самому. Благо хвороста было вдоволь под стволами старых сосен, к тому же все еще сухого, поэтому времени на сооружение костра Сенджу потратил немного. Собрал в подобие пирамидки, присыпал опилками и поджег одну из спичек, что были в кармане мундира. Какое-то время огонь упорно хотел погаснуть. Тобираме приходилось раздувать его снова и снова, пока тот все же не разгорелся достаточно, чтобы осветить полянку теплым оранжевым сиянием. Изуна тут же подсел поближе, приставив руки к костру. Сенджу хотелось лишь фыркнуть. Француз не соизволил помочь ему, даже когда понял, что именно тот хочет сделать, но зато подсел к теплу самый первый. И черт бы с ним. Тобирама бросил свой рюкзак на землю, положив на него оружие и растер ладони. Хотелось лечь спать, положить руку под голову и поближе к огню, но присутствие недавнего врага рядом заставляло вздрагивать едва глаза начинали закрываться сами собой. Порой Тобирама бросал на Изуну быстрые взгляды, но тот не обращал на него внимание. Лишь возился с рукой и морщился от боли, будто бы мучился от неизвестной раны. Но Сенджу не видел никаких ран, должно быть его травма была обычным растяжением или вывихом, но для точного диагноза не хватало внешнего осмотра. Сенджу даже слегка приподнялся с места, силясь получше углядеть чужую руку, но в свете костра мог видеть лишь дрожащие тени. Тогда Тобирама, ведомый холодным врачебным любопытством, поднялся на ноги и подошел к Изуне ближе, потянувшись к его руке. Сонливость на какое-то время даже покинула его — поддавшись научному интересу. А что с того? Сенджу просто хотел поставить диагноз, в своей манере. Хотел осмотреть, может быть надавать пальцами на ушиб и определить природу травмы, однако едва он коснулся чужой руки, как француз, что-то закричав, отшатнулся от него как от прокаженного. — Я просто посмотрю, что у тебя там. — спокойно ответил Тобирама, снова потянувшись к его руке, но Изуна вновь грубо отпихнул его ладонь и отполз подальше. Обнял свою больную конечность здоровой, будто стараясь убаюкать, и не спускал с немца затравленного взгляда. Сенджу хотелось досадливо цокнуть языком. Не дастся. Скорее как бешеная собака откусит пол руки, чем позволит себя осмотреть. Ну и ну. Неужто у альбиноса настолько не вызывающее доверие лицо? Что ж. Хирузен однажды говорил ему, что лицо Сенджу не вызывает доверия у пациентов. Это также объясняло почему многие из них предпочитали напрашиваться к другим врача, пусть даже студентам, лишь бы не к нему. Ничего обидного. Он знал какое впечатление производил своим холодным взглядом. Мужчина примирительно вскинул руки. Хорошо, хорошо. Тобираме всего лишь любопытно, — Ну и черт с тобой. Молись, чтобы это был не перелом. Тобирама мог бы ему помочь. У него были эластичные бинты и что-то из лекарств. Но агрессивный настрой француза погасил в нем даже едва заметное сочувствие к чужим ранам. Не хотелось переводить чистые бинты на склоку с Изуной. Они могли пригодится и ему самому. Тобирама прилег, положив голову на рюкзак. Не заметил как невольно оказался подальше от бывшего врага, словно все еще опасаясь того, что тот вдруг передумает и нападет на него. Француз тоже держался подальше, хоть в чем-то они были схожи. Оба упорно старались не уснуть даже когда глаза смыкались сами собой. В конечном итоге как бы Тобирама не боролся со сном, сжимая в дрожащих пальцах винтовку, тот все равно взял над ним вверх. Отрывистая дрема показалась ему одним мгновением. Тобирама видел перед собой странные образы, мелькающие вместе с угасающим костром, но смысл их ускользал от его уставшего разума. В конце концов глубокий сон так и не пришел, даже когда небо над лесом стало понемногу светлеть. Тобирама устало приоткрыл глаза и приподнялся на локтях. К его удивлению, лежащий в паре метров от него Изуна, похоже, спал без задних ног. Он не пошевелился даже когда Тобирама шумно поднялся на ноги, притаптывая давно погасший костер. Что ж. В какой-то степени Сенджу даже завидовал — после неудачной дремы у него болела голова. — Просыпайся, — негромко позвал он, вогрузив серый рюкзак на плечи. Винтовка все еще покоилась рядом. Значит француз даже не пробовал ее достать. Изуна только лениво дернул плечом, однако не разомкнул глаз. Тогда Тобирама осторожно пнул его носком ботинка под ребра. Подействовало на ура — француз поморщился и распахнул глаза, глядя на потревожевшего его сон с таким будничным недовольством, словно над ним возвышался его старый знакомый, а не некогда враг. Сенджу отчего то столь наивная недальновидность удивила. Он кивнул в сторону потухшего костра и поднял свою винтовку. Небо пока не посветлело окончательно, но на фоне темной синевы уже была различима тропа, петляющая меж деревьями. Можно было идти дальше. Искать своих, пока они не успели уйти далеко. Кто знает куда могло отбросить их чужое внезапное контрнаступление. Изуна выругался под нос, но послушно встал на ноги, отряхнув штаны от налипших иголок хвои. Он выглядел сонным, однако не пытался отвоевать себе лишний час сна, что могло бы вызвать у Сенджу подозрения. По ошущениям — было где-то пять или шесть часов утра. Воздух стоял холодный и разряженный. — Вернемся на дорогу. Если они отступали — то шли на восток. — сказал немец, впрочем, на мгновение засомневавшийся в своем решении. Возможно возвращаться на оставленные ими позиции было не лучшей идеей — если французы решили гнать чужую армию и дальше, то там было небезопасно. Оставался вариант идти через лес, но и это могло стать не самой лучшей затеей. Тобирама не знал здешних лесов, не понимал насколько те могут быть большими и понятия не имел как вести себя наедине с дикой природой. Когда он в последний раз был в немецком то лесу? Еще ребенком, когда отец отвел их туда с Хаширамой поискать появившихся по поздней осени сыроежек. Помнится ему, Хаширама тогда умудрился отстать от них и заблудиться в трех соснах, отчего весь день они потратили не на сбор грибов, а на его поиски. Но едва ли Сенджу-младший был в этом лучше. Когда им удалось вернуться к месте, где лес переходил в грязный и изуродованный воронками пустырь было не больше восьми. Тобирама вздохнул, осторожно выглянув из-за сосны в сторону черного дымящегося пустыря. Было тихо. О недавних боях свидетельствовали только тлеющие развалины укреплений и валяющиеся тут и там трупы. Живых видно не было. А Изуна? Может этот странный француз что-то да смыслил в лесах? Тобирама посмотрел на подошедшего к нему парня и жестом приказал отойти подальше. Какие бы у них не были договоренности, он не хотел, чтобы вражеский солдат находился за спиной. Тот лишь недовольно хмыкнул, скрестил руки на груди и демонстративно отвернулся. Сенджу закатил глаза. Нет, он то точно разбирается в лесах не лучше самого Тобирамы. Альбинос сильно удивится, если окажется, что этот задохлик разбирается хоть в чем-то. И все же что-то насторожило Тобираму. Что-то выбивалось из общей картины мертвого запустения, отчего он не спешил выходить из леса. Он вновь окинул взглядом покинутые всеми оборонные укрепления и лишь затем уловил на розовевшем горизонте движение. — Monsieur, combien de temps est-on ici comme ça? — вдруг послышалось у самого уха, Тобирама отшатнулся, вскинув винтовку. Француз, каким-то образом незаметно подобравшийся так близко, удивленно уставился на направленное ему в грудь оружие, на всякий случай вскинув руки. Сенджу облегченно выдохнул. — Я просил тебя стоять подальше! — прошипел он, опустив винтовку. — Tu sais que tu es malade? Tu m'as presque tuée. — возмутился Изуна, и немец поспешил шикнуть на него, приложив палец к своим губам. — Тише, идиот. Тебя могут услышать, — прошептал он, оглянувшись назад. Там были люди. Достаточно далеко чтобы не заметить две притаившиеся за деревьями фигуры, но и достатоно близко, чтобы отчетливо виднеться на пылающем горизонте. Сердце Тобирамы упало. Французы. У них не так много времени, — Возвращаемся. Пойдем через лес. Это было плохой идеей, но искать обход было бы не лучшей. Так их хотя бы не увидела бы ни пехота, ни патрулирующие в небе летчики. Изуна обернулся вслед уходящему за деревья немцу и раздраженно вздохнул, последовав за ним. Едва ли он хотел переться через лес, однако Тобирама не смог спросить его мнения, даже если бы и хотел. Оставалось лишь надееться, что лес достаточно маленький, чтобы пересечь его без новых вынужденных ночевок на воздухе, и идти на восток. Благо у Сенджу хотя бы был компас. — Tu te diriges vers la forêt… est une bonne idée. — вздохнули у него за спиной. Тобирама поморщился, не сбавляя шаг. Судя по интонации — француз был недоволен. — Если что-то не устаивает — можешь возвращаться к своим, — отрезал он, в тайне надеясь, что Изуна как и прежде ничего не поймет. У него все еще было огромное желание изучить болезнь, из-за которой страдали они оба, а без Хаширамы Тобираме не узнать испытывал ли этот странный француз схожие симптомы или нет. Пока что они были в схожих условиях. Оба больны, но оба еще не погибли, опередив предыдущих жертв болезни по выживаемости. Тобирама не ощущал больше ужасной сонливости, пусть видения и продолжали терзать его голову. Было ли присутствие Изуны тому причиной — он не знал, однако хотел собрать хоть какую-то информацию уже сейчас. Пока у них обоих еще было время.Изуна
Он устал уже на втором часу их бесконечной хотьбы по лесу, но странная, пляшущая в груди гордыня, мешала Изуне просить у фрица хотя бы минуту отдыха. Вместо этого Изуна решил дождаться пока тот выдохнется первым — на то были все предпосылки. В отличие от идущего налегче Учихи, Тобирама тащил на себе рюкзак и винтовку, что усложняло его тяжелые шаги. Почва здесь была влажная, ноги то и дело тонули в густом мху. Изуна знал, что немец не протянет долго. Несчастный уже покрылся потом и покраснел от напряжения, пусть и не показывал этого из всех сил. Черт его знает, из гордости или нежелания показывать слабость перед бывшим врагом. Ладно. Сам Изуна едва ли был лучше — ноги гудели от постоянного вынужденного вскарабкивания на упавшие, то и дело преграждающие им путь, деревья. Не так сильно, чтобы валиться от усталости, но уже ощутимо. Учиха не любил прогулки по лесу. Ненавидел влажность, оседающую на одежде и волосах, ненавидел драные ветки елей бьющие по лицу, к тому же его ужасно донемала боль в руке. Видать, все-таки потянул связки — она была пульсирующией и неприятной. Приходилось сжимать зубы и терпеть. Просить помощи у Тобирамы он точно не собирался Благо через какое-то время немец окрикнул его сам, жестом указав на землю. Привал. Изуна довольно прищурился, наблюдая за тем как тот с усталым стоном садится на ближайший пень и сбрасывает с себя рюкзак. Что? Спина болит, ублюдок? Хах. Изуна знал, что немец сдастся первым. — Недолго тебя хватило, — сквозь сбитое дыхание прохихикал он, погладив тянущую болью руку. Фриц не ответил. Зарылся пальцами в волосы и опустил голову, будто бы собираясь уснуть прямо в таком положении. К счастью или нет, он все еще его не понимал. Изуна размял плечи, старательно игнорируя его усталое дыхание. Облегчать чужую ношу он уж точно не собирался, к тому же покалеченная рука едва ли позволила ему тащить на себе хоть что-то. Изуна еще раз осторожно пошевелил ладонью, тут же поморщившись от боли. Ему бы врача. Неизвестно сколько эта рука будет будет доставлять ему проблем, а в их положение подобное могло быть опасным. Если нападут волки или что хуже — Тобирама вдруг решит избавиться от своего надоедливого пленника — Изуна не сможет схватиться за оружие без того, чтобы лишиться сознания от боли. Учиха вздохнул, прикрыв глаза и прислушавшись к окружающим звукам. Где-то в стороне, за плотно сбившимися елями, он, кажется, слышал журчание ручья. В горле как назло пересохло. Изуна не помнил, когда пил в последний раз. Если рядом был источник холодной воды он мог бы не только напиться но и снять боль в руке. Найти бы ее. Немец насторожился, едва заметил как Изуна направился куда-то в заросли. — Warte, wo gehst du hin? — окликнул он, на что получил укоризненный взгляд. — Расслабься, параноик! Куда мне бежать то? Мы посреди долбанного леса! — развел Учиха руками и без зазрения совести повернулся к удивленному фрицу спиной, зашагав дальше. Идти пришлось, впрочем, недолго. Ориентируясь на звук, Изуна прошел сквозь плотные еловые ветви и остановился у прилегающих друг к другу кустов ежевики. Ягод, к несчастью, в это время года уже не было, однако за ее осунувшимися ветвями Учиха углядел небольшой петляющий вниз по каменистой тропинке ручей, скромно спрятавшийся в зарослях. За спиной послышались тяжелые шаги, но Изуна не обращал на них внимание. Он сел на колени и опустил болящую руку в воду. Та была ледяная, настолько, что кожа на ладони мгновенно покрылась мурашками. Учиха облегченно вздохнул, когда боль на какое-то время поутихла. Подержать бы ее так немного. Должно быть, снимется хотя бы отек. Изуна набрал немного воды во вторую ладонь, и приложил ее к губам, дабы немного отпить, однако внезапная хватка на плече и резкий рывок назад, заставил его покачнуться и почти упасть на землю. Какого? Немец смотрел на него со смесью злости и недоумения, продолжая крепко держать за плечо. Что? Что ему нужно? — Was machst du da? — прошипел тот на изумленного юношу, — Es ist Flusswasser, man kann es nicht trinken. Изуна закатил глаза, отмахнувшись от назойливого фрица. Снова потянулся к воде, но его дернули назад с еще большей силой. — Да что тебе надо? Воды что ли жалко?! — возмутился Изуна, обернувшись на недовольного немца. — Denk nicht daran! Dann scheißt du weiter als du siehst, — выругались ему в лицо. Фриц указал на воду и замотал руками, на что Изуна только недовольно покачал головой. — Тебе то откуда знать нормальная это вода или нет? — догадался он о смысле чужих слов, — Я же не собираюсь пить из лужи. Немец жестом заставил его замолчать, а затем зарылся в рюкзак, через какое-то время выудив оттуда железную флягу. Изуна удивленно замер, когда он открыл ее крышку и протянул ему. — Что… ты что издеваешься? — раздраженно спросил Учиха, — Я нашел чистый ручей, а ты предлагаешь мне хлестать из твоей вонючей фляги? Изуна демонстративно отвернулся от протянутой воды, на что немец устало вздохнул, ткнув ее горлышком в чужую щеку. — Да отвали ты от меня! — рявкнул Изуна, отпихнув ее от себя. Затем с сожалением взглянул на ручей совсем рядом и поднялся на ноги, поглаживая раненную руку. Отлично. Теперь еще и боль вернулась. — Was zur Hölle ist mit dir los? Ich habe dir Hilfe angeboten! — огрызнулись в ответ. Немец недовольно закрутил флягу крышкой, бросив ту обратно в рюкзак. Затем окунул обе руки в воду и умыл лицо, не сводя взгляда с возмущенного юноши, — Ich werde dich nicht wegen Ruhr behandeln. В ответ лишь фыркнули. Изуна потер болящую руку, намереваясь отойти от фрица на безопасное расстояние, однако тот снова привратно воспринял его действия. Бросил настороженный взгляд сперва на лицо, а затем и на поврежденное запястье. — Und wo gehst du nochmal hin? Aus einer anderen schmutzigen Pfütze trinken? — он выпрямился, кивнув в сторону Изуны, — Du läufst jetzt seit einem Tag so. Was ist los mit deiner Hand? Изуна не ответил, да и понятия не имел на что вообще бы отвечал. Чужой варварский язык продолжал быть для него непонятным и грубым. Словно бы Тобирама орал на него даже тогда, когда разговаривал в пол голоса. — Отвянь, — все что успел сказать он, когда фриц вдруг подошел к нему вплотную, схватив за раненную руку. Это было больно. Изуна взвизгнул, попытавшись вырваться, но чужая хватка была на удивление крепкой. — Beruhige dich, ich schaue einfach mal nach, — шикнул на него немец, пристально разглядывая поврежденное запястья, — Nicht bewegen. Ich versuche zu inspizieren. — Больно, мать твою! Пусти! — рявкнул на него Изуна, прошипев от пульсирующей боли. Немец будто бы специально схватил его так, чтобы сделать по-больнее. — Ich sagte, nicht bewegen! Ich bin Doktor. Ich kann Ihnen helfen! — Тобирама встряхнул его за плечи, и Учиха не выдержал. Зарядил ему в солнечное сплетение свободной рукой так сильно, что ублюдок согнулся напополам, отпустив чужую руку. Тобирама не кричал, только сдавленно ахнул. Красные глаза сверкнули холодной яростью. Отвратительно. — Урод красноглазый, — прошипел он, прижав руку к груди, а затем, недолго думая, бросился прочь, оставляя корчащегося от боли фрица позади. Он не планировал убегать далеко — скорее подобный поступок был импульсом, завладевшим Изуной в пылу эмоций. На краткий миг он даже забыл, что они с фрицом отнюдь не выесняющая отношения парочка, а оружие в его руках — не бутафория, но было уже слишком поздно. Благо ему не стреляли вслед, лишь изрыгали очередные немецкие проклятья, значения которых Изуна все равно не понимал. Вскоре его голос исчез в молчании леса, и француз позволил себе перевести дух. Черт с ним. Главное не заблудиться. Он хотел лишь скрыться от чужих глаз, забыв, что ориентируется в неизвестных чащобах чуть лучше, чем нигде. Оставалось лишь раздраженно вздохнуть, осмотревшись по сторонам. Шум реки стих. — Дерьмо, — Изуна измученно запрокинул голову. Больной засранец. Впрочем, все они такие, должно быть. Учиха не повезло оказаться пленником у столь сумасшедшего народа. Хорошо хоть не выстрелил в спину, а ведь мог бы. А сейчас, что? Ищет его по всему лесу? Ха. Наверняка же решил, что его пленник просто сбежал. Проклятье, почему только это все выпало именно на долю Изуны? — Черт возьми, успокойся, — прошипел он самому себе, потерев побаливающую руку, — Ты не настолько далеко ушел. Он где-то рядом. Трудно сказать хорошо это или нет. Учиха подумал, что уже не знает ответа на этот вопрос. У него не было выбора. Между Мадарой и Тобирамой он мог выбрать лишь второго, поскольку знал, что брат не пощадит его ни в каком из раскладов. Он стрелял в него. Целился точно в голову тогда. Мог вместо этого пристрелить этого больного альбиноса, но выбрал родного брата. Боже. Изуна посмотрел вверх — на скрывшееся за верхушками сосен и елей серое небо. Прислушался. Негромко шумели голые ветви. Он ожидал услышать пение птиц, но те должно быть, если не улетели зимовать куда потеплее, покинули эти леса как-только неподалеку стали раздаваться артилерийские взрывы. — Фриц?! — нехотя позвал во весь голос. Нужно было немного успокоиться. Перестать был столь раздражительным бельмом в чужом глазу, пока немец не пристрелил его прямо в этом лесу. Нравилось это Изуне или нет — тот спас его от убийства братом тогда, пусть и скорее всего случайно. Спас и до сих пор не убил. Готов был даже отпустить на все четыре стороны. Черт его знает почему. Парень качнул головой. Нужно было идти обратно. Кажется, в паре метров от себя он заметил движение. Этот ублюдок прячется? Зачем? — Это ты там? — тихо позвал Изуна. Ответа не последовало. Это заставило его сердце замереть, — Тобирама? Он сделал несколько шагов назад, не спуская глаз с шевеления в кустах напротив. — Если это ты то… — Изуна тут же замолк, замерев как вкопанный. Раздалось тихое настороженное рычание. То, что он принял за темные ветви кустов на самом деле было бурой шерстью. Это был медведь. И он шел на его голос.Тобирама
Сенджу успел трижды пожалеть о том, что взял этотого недоумка с собой даже с учетом того, что по их с Данзо теории то было единственной причиной по которой Тобирама все еще не уснул вечным сном. Однако иной раз он думал, что летаргия была бы почти спасением в сравнению с занозой в заднице, которая теперь не только преследовала его в кошмарах и видениях, но и могла физически врезать под дых так, что оставалось лишь беспомощно ловить ртом воздух. Ну и что теперь? Тобираме не хотелось отвечать на этот вопрос, а он привык отвечать на вопросы в своей голове. Правда, на куда более научные. — Вернись сюда, придурошный лягушатник! Ты помрешь в этом долбанном лесу без меня! — закричал Тобирама, досадливо осекшись. Нельзя было забывать, что он все еще находился в незнакомой местности на вражеской территории, но, черт возьми, не орать в такой ситуации было невозможно. И куда он сбежал? Хотел бросить своего пленителя и вернуться к своим? Или настолько разобиделся, что ему не дали наглотаться кишечных инфекций из непрофильтрованной воды? Сенджу стиснул зубы, опустившись на корточки. Следы на влажном мхе. Что ж. Он хотя бы знал в какую сторону этот недоумок ушел. — И кто тянул меня мешать ему… С диареей бы точно так резво не бегал… Тобирама хотел усмехнуться собственной шутке, но чужой пронзительный крик заставил его вскинуть оружие. Кричал француз. Тобирама невольно бросился бежать туда, где кажется услышал чужой голос. Что-то внутри него застыло от страха и холодящей душу паники, будто бы Сенджу ощутил себя один на один с чем-то огромным и агрессивным. Но то были не его чувства и сейчас он прекрасно знал кому они принадлежали. Раздвинув ветви кустов, Сенджу в шоке застыл перед открывшейся его глазам картиной. Это был медведь. То, что сперва показалось ему огромным движущимся волнулом на деле было здоровенной, вставшей на задние конечности тварью. И прямо сейчас она загнала в угол вопящего от ужаса лягушатника. — Проклятье… — Тобирама направил винтовку медведю в голову и выстрелил. На миг ему показалось, что он оглох от собственного выстрела. Возникла долгая долгая безмолвная пауза. А затем звуки вернулись. Обрушились на него с головой, будто бы Тобирама очнулся от долгого сна. Похоже, адреналин растекся по его крови достаточно, чтобы усилить реакции. Тварь взвыла от боли, обрушившись на Изуну передними лапами. Тот, к его же счастью, успел откатиться вбок, и огромные лапы ушли глубоко в мох там, где совсем недавно было его тело. А затем медведь с яростью в крохотных глазах обернулся на Сенджу. У него было мало времени. Медведь с ревом понесся вперед. Тобирама поспешил прицелиться снова и нажать на курок. Щелчок затвора показался ему оглушительнее утробного рева животного. Кончились патроны. Блять. Тобирама успел выставить перед собой ружье, когда огромная шерстяная туша столкнула его с ног. Он закричал, спину обожгло болью от столкновения с землей. Слюнявая пасть щелкнула зубами совсем рядом с его лицом, но Тобирама из последних сил держал перед собой винтовку, какое-то время удерживая медведя на расстоянии. Руки тряслись от напряжение. Нужно достать патроны. Как? На него улеглась четыреста килограмовая туша! Француз снова закричал, в страхе прижавшись к стволу дерева. Он наблюдал за этой сценой распахнутыми от ужаса глазами и даже не пытался помочь, но Тобрама был благодарен хотя бы за то, что проклятый лягушатник хотя бы не сбежал. — Помоги мне! — крикнул он, уже не в силах сдерживать медведя, и Изуна вздрогнул. На миг Тобираме показалось, что он увидел свой привычный взгляд в его глазах. Массивная челюсть снова клацнула у его лица. Тобирама пнул медведя ногой. С шипением попытался отпихнуть его подальше, но дрожащие от усталости руки угрожали вот вот отпустить винтовку. И тут в голову медведя вдруг прилетел булыжник, вынудив его с ревом обернуться назад. Изуна застыл как вкопанный, будто бы сам не веря, что осмелися на подобное. Он тут же закричал снова, когда тварь бросилась к нему, забыв о Тобираме. Тот спешно сбросил рюкзак с плеч, зарылся в него и выудил патроны. Продрогшие пальцы неохотно открыли магазин. Тобираме нужно было вставить в него хотя бы несколько патронов. Изуна уклонился от первого удара когтистой лапой и скрылся за елью, когда медведь последовал за ним. Отбежав достаточно далеко в заросли он нырнул вниз — за ближайшее поваленное дерево, и прижавшися к нему спиной, испуганно застыл. Сзади раздалось шевеление. Медведь грузно бродил неподалеку и шумно принюхивался, искал Учиху среди голых кустов. Француз замер, прислушавшись к фырканью совсем рядом. Казалось, что животное потеряло его из виду. Какое-то время в лесу наступила тишина, позволяя Изуне облегченно вздохнуть. Однако новый раскат утробного рева вынудил его отшатнуться назад. Огромная лапа ударилась в том место, где он совсем недавно прятался среди кустов. Изуна закричал. Отполз назад, пока медведь, раскрыв пасть, рвался к нему через сухие колючие кусты. — Отвали! — Изуна врезал ему ногой по морде, вынудив попятиться назад. Однако животное снова бросилось вперед. Учиха вскрикнул снова. Разом ощутил странное холодное спокойствие, прокатившееся по нему роем мурашек. И прежде чем он осознал откуда оно взялось — раздался выстрел, и медведь дернулся словно бы от удара. Затем снова выстрел. Снова и снова, пока задняя часть головы зверя не взорвалась кровавыми брызгами. Изуну перекосило от отвращения. От поспешил отползти подальше, когда тот с низким рычанием медленно осел на землю. В воздухе явственно чувствовался запах крови и пороха. Такие типичные на войне, даже когда ты находишься глубоко в лесу, вдали от поля боя. Изуну почти стошнило. Он прикрыл рот рукой, наблюдая за тем как уже умершее животное наклонилось под собственным весом и грузно грохнулось на землю. Все закончилось. Парень всхлипнул, подняв глаза к стрелявшему. Тобирама смотрел на него пристально, даже слишком, все еще держал на прицеле, будто бы желая пристрелить следом за медведем. Какое-то время они просто молча смотрели друг на друга. Затем Сенджу таки опустил винтовку, когда его наваждение закончилось. Он выглядел озадаченным не меньше Изуны. Словно бы пелена иллюзии только только рассеилась перед ними.Тобирама
Следующий привал они сделали только через несколько часов непрерывного шага и еще пятнадцати минут на сбор хвороста. Темнело, а ходить по лесу в полном мраке после встречи с медведем было той идеей с которой не согласился бы ни Тобирама, ни Изуна. Пришлось ночевать здесь — в самой глубине чащи в узком пролеске среди высоких сосен. Благо дым их костерка почти не выделялся на фоне черного неба. Даже если бы кто-то потрулировал эти места с неба — из-за верхушек деревьев едва ли увидел красный огонек внизу. Если бы еще зверья не было — можно было считать их лагерь безопасным. Тобирама вздохнул, бросив короткий взгляд на Изуну. Тот как и в первом их лагере продолжал боюкать собственную руку, не обращая внимания на немца, но теперь в чужих глазах это не было чем-то раздражающим. Они не говорили о том, что произошло совсем недавно — да и не могли, однако даже подобное хотя бы построило меж ними слабое, но доверие. Тобирама знал, что Изуна отвлек медведя на себя совсем не от большой любви к немцу или большой отваги. Он бы с радостью сбежал, однако после смерти Сенджу едва ли хотел оставаться наедине с медведем в неизвестном лесу. Сенджу усмехнулся, решив, что слишком плохого мнения о своем спутнике, но отчего то эти циничные мысли заполнили его разум будто бы и не были его вовсе. Шли со стороны Изуны словно граница меж их личностями размылась. Наверное Изуна думал о подобном именно с такой стороны — видел выгоду даже там, где обычные люди выбирали поступать правильно. Забавно. Отчего то подобная стратегия казалась Тобираме даже близкой. Если она вообще имела место быть. Если Изуна швырнул в долбаного медведя камнем не потому, что в тот момент был не совсем собой. Как сказать. Тобирама бы сделал тоже самое. Это было абсурдно — думать так. Думать, что конкретно в тот момент этот поступок пренадлежал Тобираме. — Эй. — позвал он вдруг. Лягушатник недоверчиво поднял на него глаза. Сенджу немного помешкал, но затем все же достал из рюкзака эластичный бинт, сложенный в несколько слоев. На всякий случай продемонстрировал его французу, — Я могу помочь с рукой. Тот нахмурился, зачем-то пристально вгляделся в него, будто бы Сенджу держал в руке окровавленный скальпель. Ему вдруг подумалось, что Изуна уже слишком много знает, хотя разговаривали они лишь урывочными короткими фразами — сказывался языковой барьер. Неужели такое знание может дать обыкновенное заболевание мозга? Тобирама ощутил тревогу, когда в его голову пришла мысль о том, что если его теория, касающаяся видений верна, то теперь любые мысли стоит подвергать сомнению как что-то, что могло прийти к нему извне. Значило ли это, что вспыхнувшее понимание к французу также было навеянным болезнью межличностной аттракцией? Сидящий напротив него встревожился сильнее. Сенджу заметил проблеск собственных мыслей в чужих черных глазах и заставил себя отвлечься. — Рука, — Тобирама указал на Изуну а затем ткнул пальцем в свое запястье, — Перебинтовать. Могу. Изуна проморгался, будто бы тоже лишь сейчас смог отделаться от наваждения. Заострил взгляд на бледном лице немца и медленно кивнул, нехотя протянув ушибленное запястье. — Mais on doit le faire bien… — пробормотал он, опустив глаза. Тобирама подсел к нему ближе, осторожно взял под ладонь, осматривая небольшую припухлость под запястьем. У француза был отек, однако не особо серьезный. Тобирама осторожно прижал пальцы к внутренней стороне запястья, решив провести небольшой осмотр. — Сильно больно? — спросил он, на что француз лишь зашипел. Значит, терпимо. Явно не перелом. Иначе бы вообще рукой двигать не смог, а тут даже подвижность сустава сохранена, пусть и болезненна. Деформаций Тобирама не видит и не чувствует под пальцами, значит и не вывих. На такой поверхностый осмотр вывод напросился лишь один, — Пройдет за неделю. Изуна удивленно вскинул брови, наблюдая за тем, как Тобирама накладывал бинты на его руку. Бледные пальцы почти с легкой непринужденностью протягивали бинт через ладонь вниз и затем вновь возвращались к запястью. Сенджу слегка стянул его, прежде чем обмотать бинт вокруг руки по направлению к локтю. — Tu es médecin? Немец прислушался к чужим словам, с облегчением поняв, что последнее как минимум звучало знакомо. — Да. Я врач, — ответил он, отстранившись от Изуны. Парень тут же прижал ушибленную руку к груди, с подозрением осматривая повязку, — Доктор. Медик. Изуна неохотно кивнул. Сенджу не надеялся, что тот его понял, однако был рад хотя бы тому, то лягушатник не врезал ему как в прошлый раз. Солнечное сплетение все еще побаливало, впрочем по сравнению с тем, что их обоих заставил пережить медведь — то было пустяком. — Je n'aime pas beaucoup les docteurs… Les Allemands. — он звучал безрадостно, хотя на потрескавшихся губах появилась улыбка. Тобирама предположил, что парень все еще не отошел от столкновения с медведем, поэтому решил оставить его в покое. Впрочем, тот снова заговорил сам, подняв на него глаза, — C'est même drôle. Mon frère essaie de me tuer et un Allemand m'aide. — Как ты меня назвал? — недоуменно спросил Тобирама. Странно, но Изуна кажется понял его вопрос. Быть может по интонации. — Allemand. De l'Allemagne, — указал тот на него пальцем, усмехнувшись. Сенджу фыркнул, решив, что это словно было каким-то выковыристым французским оскорблением. — Вы, лягушатники, вообще умеете быть благодарными? — вздохнул Тобирама, пусть и без особого раздражения. По крайней мере Изуна не проявлял плохо скрытой агрессии, как было до столкновение с медведем, хотя и о какой-либо симпатии речи не шло. Тобираме она и не нужна была. Достаточно того, что лягушатник не вызывал у него подозрений и страха закрывать глаза, прижимая винтовку к груди — теперь Сенджу хотя бы мог ощутить как напряжение, царящее в потрескивании костра меж ними слегка, самую малость спало, и этого, как ни странно, хватило на то, чтобы уснуть чуть лучше, чем вчера. Сенджу закрыл глаза, когда француз провалился в сон, улегшись на бок, спиной к костру. Запрокинул голову и прижался затылком к дереву, на которое облокотился. Ленивая мысль о навязчивом сне, в любой момент способном стать смертельно опасным, мелькнула в его голове и тут же пропала, поддавшись усталости. Тобирама уснул, не заметив, как выпустил винтовку из рук. В этот раз его сон не был последним.Изуна
Лес не желал кончаться как бы упорно они не шли вперед на восток — утопая уставшими ногами во влажной растительности. Кое-где редел, давая надежду, а после беспощадно забирал ее, когда густел настолько, что меж кустарниками и соснами приходилось буквально протискиваться боком, то и дело натыкаясь на колючие ветви. Едва наступившее утро уже вовсю клонилось ко дню, а Изуна уже чувствовал себя выжатым и смертельно уставшим. Даже не смотря на то, что Тобирама поделился с ним своими скудными запасами еды и воды, позвлив сделать небольшой привал и перекусить, он все равно чувствовал себя чертовси голодным и обезвоженным, к тому же чертовски ныли промокшие ноги. Впрочем, болели далеко не только они. Изуна бы сказал, что у него болели и плечи и спина о чем он неустанно повторял идущему впереди немцу, но тот как назло лишь огрызался на своем бусурманском в ответ. Через пару часов прекратилось даже это, заменившись полным игнорированием со стороны немца. Изуна бы хотел махнуть на это рукой, но усталость всегда делала его раздражительным, а за эти дни шатания по бесконечному лесу он изрядно выбился из сил. — Эй, Бисмарк капут, может хоть на пять минут присядем? — окликнул Изуна, на что снова получил молчаливый отказ. Сенджу, или какая там у него фамилия, даже не обренулся, — У тебя со слухом проблемы, докторишка? Я говорю, перерыв нужен. Тобирама не ответил. Изуна был уверен, что он усиленно скрипел зубами в этот момент. — Тоби-рама-а, — громко протянул француз тогда, ткнув его пальцем в спину, когда мужчина пробирался через очередные кусты, едва пропускающие свет сквозь колючие ветви, — Стой, тебе говорят. Я больше ни шагу не сделаю пока мы не отдохнем. — Lass mich in Ruhe, — лишь рявкнул тот, коротко обернувшись к Учихе. Изуна фыркнул, уныло поплетшись за ним. — Ну и пошел ты, — вздохнул он, а затем вдруг хитро улыбнулся, — Что ж. У того, что ты не понимаешь меня есть хоть один плюс. Могу оскорблять тебя как хочу. Учитывая что винтовка — у тебя, это так то многого стоит, — и усмехнулся, повысив голос, — Ты меня слышишь, немчура? Скажи, все немцы такие уроды красноглазые или ты просто жертва близкородственных связей? Я не осуждаю, если что. Думаю, вы только так и размножаетесь. Тобирама не ответил, словно бы чем-то заинтересовавшись вдалеке. Тогда Изуна решил продолжить. Выдуманная игра хотя бы позабавила его, давая возможность выплеснуть негатив и отвлечься от болящего тела. А к Тобираме у него негатива накопилось достаточно. — Ты ведь знаешь, что Германия это просто придаток Франции? Я имею ввиду, это же даже по истории так. Это все наши земли были. А потом пришла эта ваша Пруссия и… — Unsere Sprachen sind nicht so unterschiedlich, dass ich dich nicht verstehe, Kretin, — вдруг озлобенно обернулся к парню немец, — Spannen Sie sich an und versuchen Sie, mir mindestens eine Minute lang zuzuhören, und Sie werden verstehen, dass Sie einige Wörter verstehen. Изуна весело покачал головой. — Неа. Все еще ничего не понимаю. Немец только закатил глаза, резко обернувшись назад. Теперь он пробирался через кусты быстрее и яростнее, словно хотел сбежать от парня как можно дальше. — Und was hast du in diesen Franzosen gefunden, ich habe niemanden getroffen, der nerviger ist, Minato. Ich schwöre, wenn wir zu unserem zurückkommen, gebe ich es dir… Он замолчал, когда прорвался через гущу кустов и в глаза ударило солнечным светом. Замер на месте в удивлении. Лес вдруг оборвался, явив перед собой опушку пожелтевшей травы. Изуна, идущий за ним следом ударился тому в спину, недовольно уставился на Сенджу и потер ушибленный лоб. — Смотри-ка. Никак соизволил меня послушать? — буркнул он, но немец не ответил, продолжая пялиться куда-то в вдаль. Изуна встал рядом и проследил за его взглядом, удивленно ахнув. И правда оборвался — подумал он, словно уже осознал этот факт глазами Тобирамы. Впереди было лишь поле с шевелящейся от ветра пожелтевшей травой. Они вышли из леса спустя два дня. Учиха прищурился, в удивлении углядев в отдалении каменный домишко стоящий чуть в стороне от поля. Его вдруг осинило догадкой, которая, казалось бы, могла прийти в голову лишь выросшему вдали от больших городов французскому юнцу. Это не просто поля, уходящие на много километро за горизонт. Так выглядит давно собранная к осени пшеница — грязным и потемневше желтым полотном. Они вышли к фермерским угодьям. Изуна настороженно взглянул на фрица. Тот будто бы прочем его мысли, обратив внимание на дом впереди. Его глаза сузились. — Da könnte Nahrung sein, — холодно произнес он, крепче сжав винтовку в руках. А затем пошел вперед, не оглядываясь на побледневшего Изуну. — Ты куда это? — обеспокоенно спросил француз, — Там же могут жить люди. Но Сенджу не слушал его. Пришлось бежать следом, едва поспевая за быстрыми шагами. Ладно. Может и не жили уже. Может быть покинули свои угодья в спешке и отправились на запад страны, поближе к Испании, как многие восточные французы, после того как война обрушилась на их земли. Но ведь это не значило, что теперь можно было шастать по их домам как каким-то мародерам! — Да постой ты! Изуна ощутимо занервничал, но старался не подать виду. Последнее чего бы ему хотелось — так это вторгаться в чужой дом с желанием поживиться на пару с парнем в немецкой форме, но Тобирама едва ли его послушал, а Изуна физически не мог убедить его подходящим словом, ведь не знал ни одного на чужом языке. — Ты же не собираешься убивать их или вроде того? — махнул рукой Изуна перед немцем, на что получил раздраженный вздох и грубый тычок в бок. С недовольством ушел с чужой дороги, но не переставал идти за Тобирамой, почти дыша тому в затылок, — Ну брось ты. Мы же не варвары. По крайней мере я! Собранное поле постепенно кончалось по мере того, как они приближались к дому. Странно. Здесь было ужасно тихо. Ни отдаленных взрывов, ни стихшего ветра, ни пения птиц. Будто бы звуки перестали существовать едва лес остался за их спинами. Изуна видел в этом нехороший знак. Когда они оказались рядом с небольшими каменными стенами ему удалось рассмотреть зданием поближе, с сожалением подметив, что то был чем-то отдаленно похож на его собственный дом. Небольшим садом на заднем дворе быть может или каменной кладкой: провинциальные дома Франции часто имели общие черты, словно бы хранившие в себе легкий оттенок французской самобытности, и отчего то сейчас это казалось почти угнетающим. Изуна проводил взглядом белоснежные облака, лениво плывущие над их головами, ощутив как в груди что-то болезненно сжалось. Здесь ему чудился дом. Дом который казался частью совсем иного мира — мира до войны и дезертирства на пару со странным немцем. Дом в котором его ждал отец и вся та прежняя жизнь, которую Изуна потерял возможно навсегда. И что теперь? Что теперь, когда Изуна спас свою жизнь и не нашел ничего лучше, чем сдаться в плен? Отсидеться в лагере для военнопленных в надежде, что это бесконечная война наконец закончиться? А потом? Примет ли его обратно Франция? Сможет ли Изуна вернуться домой без клейма труса и предателя? Ха-ха. Оно и так у тебя есть, идиот. Неужто ты забыл? На заднем дворе было несколько молодых яблонь и одиноких черничных кустов. Изуна вдруг в удивлении замер, заметив в тени деревьев деревянный крест, небрежно сколоченный и вставленный во влажную почву. Парень рискнул подойти поближе и присесть, осматривая нацарапанную на кресте надпись. Хаку. Земля еще не успела улечься после захоронения. Ох… Боже. Неужели кто-то всерьез похоронил здесь человека? Зачем? Почему не сделать это по людски — на кладбище, отмолив его душу в церкви? Впрочем, посмотрев на бескрайние леса растелившиеся за оградой заднего двора — он нашел ответ сам. Этот дом не походил на избушку отшельника, однако рядом не было ни построек, ни чужих угодий. Одно лишь пшеничное поле, с давно собранной пшеницей. Если здесь и жила семья — то поодаль от ближайшего населения. Должно быть человек, похоронненный здесь, умер после того как началась война и немцы оккупировали эти земли. Везти покойного в ближайший город с кладбищем было бы крайне опасной затеей. Черт… это ужасно. Изуна нервно поджал губы. Бедная семья. Каково им сейчас? Какого выходить в собственный двор, чтобы увидеть крест, стоящий здесь вот так? У всех на виду? Тобирама, заглянувший в окно дома вдруг обернулся. К удивлению Изуны в его глазах было что-то похожее на горечь, будто бы насроение француза передалось и ему. — Geht es dir gut? — спросил он неожиданно подавленно, и Изуна, кажется, даже понял смысл чужих слов. — Пойдет, — ответил он, кивнув на дом, — Собираешься войти внутрь? Вдруг там кто-то есть. Может, ну его? Пойдем лучше дальше, твоих нагоним. Хотя хрен его теперь знает, куда они пошли. Тобирама покачал головой, дав понять, что ничего не понял. Изуна только тяжело вздохнул. — Идти, — указал он пальцем на поле за каменной оградой. — Пошли. Но сей раз немец покачал головой уже в несогласии с его словами. — Wir brauchen Essen, Vorräte, Waffen, eines Tages nützlich sein, — Тобирама снова повернулся к дому, подергал ручку в попытке открыть дверь, но та не поддалась. Заперто. — Может дома никого нет? Ты же не собираешься просто так взять и войти? — скептично проговорил Изуна за его спиной, — Тебе напомнить, что ты все еще щеголяешь по Франции в немецкой форме? Тобирама не ответил, вместо этого взяв винтовку за приклад. Изуна не сразу понял, что случилось. Его плечи инстинктивно вздрогнули, когда послышался треск стекла. Сенджу разбил окно. Спокойно разбил окно чужого дома и уже влезал через него внутрь. Что ж. Может у немцев это в порядке вещей? — Варварская страна, — вздохнул Изуна, направившись за ним следом. Под ботинками захрустело стекло. Изуна осторожно залез в оконнный проем, минуя висящие над головой уцелевшие осколки и оказался внутри дома. К его облегчению на звук разбившегося окна никто не пришел. Может хозяин этого места и правда давно покинул его, сбежав от надвигающейся войны? Тобирама ушел в соседнюю комнату, не обращая внимания на затихшего пленника. Быть может искал, чем поживиться. Быстрее бы нашел, чтобы они убрались отсюда и не застали никого из жильцов. Учиха совершенно точно не готов был обьяснять им что забыл здесь под ручку с фрицем. Помещение в котором он оказался, было небольшим, но прибранным. Прихожая, должно быть. Здесь был скромный камин из белого камня, над которым висел декоративное охотничье ружье и несколько чучел животных, красующихся на деревянных резных подставках. Стоял светло-зеленый диван, парочка торшеров и книжные шкафы. Странно. Не похоже на дом охотника совсем. Со стороны соседней комнаты послышался звон посуды и торопливый шорох — Тобирама искал съестное, должно быть. Изуна лишь закатил глаза, не желая помогать ему в этом. Вместо этого он еще раз прошелся по прихожей, осматривая старые картины на стенах. Затем подошел к небольшому столу у неразбитого окна и замер. Здесь было несколько старых бумаг, открытая, быть может недочитанная книга, закладкой для которой служила медаль с зеленой лентой. Учиха узнал ее сразу. Внутри все стянуло от нарастающей тревоги. Да, конечно. Конечно. Он узнал ее. Такая была у его отца, небрежно брошенная в дальний ящик. Тот кто живет в этом доме воевал на одной войне с Таджимой. Возможно они примерно одного возраста. И оба убивали немцев еще до начала всего этого безумия. Вещи лежат так, словно бы их владелец ушел совсем недавно. Никто бы не оставил все это, если бы эвакуировался хоть в другую страну, хоть на другой конец Франции. Хозяин этого дома должен был быть неподалеку. Но где? Они не встретили никого ни у леса, ни на улице. Может он таки отлучился в ближайший город? Изуна вздохнул, мысленно напомнив себе, что им не стоит здесь задерживаться и без особого интереса взял открытую книгу, пробежавшись глазами по страницам. Это были стихи. Учиха нервно усмехнулся. Ну и ну. Им попался на редкость интересный охотник. Послышался звон посуды. Учиха раздраженно обернулся. — Ты там скоро? Или решил прямо здесь чужую еду уплетать, варвар? — недовольно прокричал он, но снова не получил ответа. Долбанный альбинос будто бы специально игнорировал его присутствие. Ну и ладно. Ладно, пусть делает, что хочет. Только пусть потом не удивляется, если получит выстрел по заднице из охотничьего ружья. Изуна вздохнул, помолчал немного, вслушиваясь в шум, и вернулся к страницам книги. — Будь у меня тончайшие шелка… Что небеса расшили серебром и златом, — демонстративно громко прочитал он, с любопытством подняв глаза к двери. Тобирама на кухне наконец стих, — Ночною тьмою и сияньем дня. C игрой тонов рассвета и заката… Он был уверен, что фриц не заставит себя долго ждать — окрикнет его и грубо прикажет заткнуться, дабы не выдать их внезпно пришедшим хозяевам дома. Однако тишину так и не прервали. Изуна продолжил. — Устлать твой путь я ими был бы рад, — он снова поднял глаза к двери и с удивлением обнаружил стоящего в проеме Тобираму. Тот не перебивал. Смотрел на него без тени улыбки, скрестив руки на груди, и молча слушал. Почему-то подобное внимание смутило Изуну, будто бы он действительно читал стихи в присутствии внимательной публики. На этот раз он говорил менее уверенно. Голос словно бы сам собой стал тише, — Но беден я… и лишь свои мечты Немец с интересом согнул голову к плечу, ожидая когда парень продолжит. Изуна нервно сглотнул. Что-то словно бы давило ему на затылок. — Смиренно я кладу к твоим ногам, — выдохнул медленно. Это было странное чувство. Неясное, — Будь осторожен… Он с трудом отвел взгляд от красных холодных глаз и небрежно бросил книгу на стол. — …по мечтам ступаешь ты. Они смотрели друг на друга долгие несколько мгновений, прежде чем тишину нарушил скрип двери. Затем же послышались шаги в коридоре. Изуна, словно отошедший от сна, вздрогнул, с ужасом уставившись на дверь. Кто-то пришел. Хах. Кто-то? А вот и хозяин. Они с немцем переглянулись, а потом как по команде осторожно отступили вглубь комнаты. Тобирама выставил перед собой винтовку. О черт. Неужели действительно собирался пристрелить ни в чем не повинного француза только потому что им не повезло вломиться в его дом? Учиха осторожно приблизился к нему, положив ладонь на дуло оружия. «Ты совсем долбанулся? Даже не вздумай палить здесь!» — он пытался прошептать это одними губами, но оказался отпихнут подальше. Шаги в коридоре стихли, хотя мгновение назад были совсем близко. Тобирама кивнул французу встать позади и направился к дверному проему, держа тот на прицеле. Учиха подумал, что соседняя комната вопреки дневному свету казалась настолько темной, что за ней едва ли проглядывались очертвания предметов. Тобирама тоже тщательно вглядывался в эту тьму. Вслушивался в каждый шорох, даже когда тишина казалась звенящей. На секунду они все застыли словно кобры перед броском. Что-то в коридоре зашевелилось. Тобирама тут же направил в эту сторону винктовку. Изуне показалось, что он сейчас выстрелит. — Стой! Это было на чистой автоматике — Учиха не сразу понял, что сделал, лишь словно в замедленной съемке, обнаружил свои бледные пальцы, толкающие немца в плечи. Тобирама не успел среагировать. В шоке обернулся, когда француз схватился за его винтовку, будто бы собирался врезать ею немцу по лицу. В эту секунду из тьмы коридора выскочила высокая фигура. До ушей Изуны донесся глухой удар. Голова Тобирама дернулась и он вдруг свалился на пол, таки выпустив оружие из рук. О, черт… черт! Изуна в шоке отпрянул от него. Собственная голова будто бы взорвалась от внезапной и яркой боли, но она была столь мимолетна, что прошла почти безвредно. Парень только поморщился, ненароком коснувшись виска. Что… Рядом с ним стоял тяжело дышащий мужчина, держащий в руках массивную статуэтку. Он бросил на Изуну разъяренный взгляд, однако тут же смягчился, когда распознал его форму. Учиха нервно выдохнул, посмотрев на потерявшего сознание Тобираму и отступил на шаг. Он знал что влезать в чужой дом — ужасная идея. Черт возьми, он знал. — Ты цел? — вдруг спросил незнакомец. Затем его черные глаза расширились в легком удивлении. Мужчина перевел взгляд на лежащего немца, а затем снова посмотрел на Изуну, — Что здесь, черт возьми, происходит? Изуна сглотнул. На мгновение у него появилось желание схватиться за ружье и наставить его на мужчину, но смелости не хватило. Он попытался придумать хоть что-то вразумительное, но тревожно стучащее сердце мешало мыслям. — Я… спасибо. Я уже думал, что мне конец, — наконец произнес парень. Тело словно бы парализовало от изумления и ужаса. Однако он слишком хорошо умел лгать, чтобы не взять себя в руки, — Этот ублюдок… отстал от своих и взял меня в плен. Хотел поживиться тут у тебя чем, хорошо, что я успел… ну, остановить его. Мужчина смерил его долгим задумчивым взглядом. Обдумывал что-то, придирчиво осматривал грязную серо-синюю форму, прежде чем нехотя опустить статуэтку. — Слышал. Понял, что что-то неладное, когда увидел разбитое окно. Думал — мародеры забрались в дом, а тут этот, — он с презрением пнул фрица. Тот не шевелился, однако дышал. Значит был еще жив, — помоги мне оттащить его в подвал. Запрем пока наши не пришли. Хозяин дома подобрал винтовку с чужой разжатой руки и повесил ее на плечо. Момент был упущен. Изуна почувствовал, что не может пошевелиться из-за пережитого им ужаса. Сердце билось так сильно, словно бы он пробежал несколько часов без перерыва. Ладно. Все нормально. Он жив. Тобирама… кажется тоже. А его земляк ничего не подозревая, тащил немца за руки вглубь коридора. — Ты там умер? Помоги мне, — повторил мужчина, и Изуна послушно ухватил Тобираму за ноги, — Хотел пристрелить сукина сына из его же винтовки. Но раз уж ты здесь — пусть поживет еще немного. Может, что важное знает. Они смогли дотащить Сенджу до одной из дверей старого дома. Мужчина открыл ее, бросив презрительный взгляд на лежащего немца и потянул того к идущим вниз ступенькам. — У меня там вяленое мясо и вино. Надеюсь, ублюдок не успеет ничего испортить, — усмехнулся он. Лицо Тобирамы скривилось от боли, когда его затылок ударился о одну из ступенек. Охотник лишь оскалился Изуне, толкнув немца так, чтобы он покатился вниз по лестнице. Учиха вздрогнул, когда внизу раздался глухой удар. Оставалось надеяться, что кости Тобирамы были относительно целы. Только что теперь? Меж тем охотник запер дверь на ключ. Взгляд Учихи проследил за его движениями, вцепившись в связку из трех ключей в чужих пальцах. — Я Забуза, — коротко представился тот и повесил их на шею, — Пойдем. У меня есть немного еды. Судя по твоему виду — ты долго блуждал с этим… Изуна медленно кивнул. Должно быть его хотят посадить за стол и допросить, чтобы убедиться что он не врет. Выбора не так много — у ублюдка винтовка, однако Учиха все равно нехотя плетется на кухню. До одури страшно. Язык заплетался и Изуна понятия не имел как врать дальше. Как угодно! Только не паникуй, умерь дыхание. Иначе он все поймет. Черт возьми, он ведь говорил этому долбанному фрицу не лезть в чужой дом. А этот идиот попытался напасть на ветерана войны, которую он застал еще будучи сопляком. И что теперь? Изуна хотел бы задать этот вопрос проклятому немцу, но тот был заперт в подвале пристально уставившегося на него Забузы. — Долго, — признался Изуна на выдохе, отведя взгляд. Он медленно сел за стол, не сводя взгляда с хозяина дома. Отдаленный, звучащий словно из другой комнаты голос Забузы заставил его вздрогнуть и тут же расслабить плечи — все нормально, его просто спросили хочет ли он воды или чая. Учиха бы хотел чего покрепче, но он не решался открывать рот и говорить что-то, отходящее от сухих ответов на вопросы. Забуза был выше него и шире в плечах, хотя и намного старше. В густые некогда черные волосы почти полностью поседели. Изуна осмелился поднять на него глаза, рассматривая глубокие морщины, но не смог глазеть долго — у мужчины был тяжелый взгляд. Взгляд, вызывающий и страх, и какую-то неясную тоску. У Мадары был такой же. Должно быть подобный отпечаток оставался на всех, кто слишком долго пробыл на войне. — Как это случилось? Как ты позволил немцу схватить тебя живым? — Забуза спросил прямо. Его колючий взгляд то и дело скользил по Изуне, словно бы оценивая. — Я… там за лесом велись бои, — Изуна решил, что лучшая стратегия — говорить что-то максимально близкое к правде, — Мы с моим полком начали контрнаступление после неудачной атаки фрицев. Там неразбериха была. Взрывы, стрельба. Я ни черта не видел в дыму и свалился прямо в реку. Очнулся — а этот белобрысый меня на мушке держит. Пришлось идти, — он нервно улыбнулся, — Уж простите за разбитое окно. Забуза сухо кивнул. — Что ж. Хорошо хоть остановил. Я был уверен, что ублюдок вышибит мне мозги, — кажется, он поверил в то, что услышал, — Я слышал взрывы. Они были далеко, но такие громкие, что доносились даже отсюда. Эта ночь казалась мне вечной, но я лишь молился, чтобы вы смогли вернуть эту землю обратно Франции. Что ж. Его хотя бы не подозревали в предательстве. — Тяжело было под фрицами? — спросил Учиха. — Здесь их и не было, слава богу. Мало кто надеется найти в подобной глуши целый дом. И хорошо. Найди они у меня медали — пристрелили бы на месте, — усмехнулся Забуза мрачно, — Засранцы не любят тех кто портил кровь их прусским предкам, — мужчина снова посмотрел на него, — Ты уж больно молод. Как тебя зовут? — Изуна, — ответили ему, — Я думал, вы покинули свой дом. — Я похож на труса? — Нет, вовсе нет! Я просто… — Я бы не бросил Хаку здесь одного. Лучше уж пусть бы долбанные фрицы пристрелял меня на его пороге. Изуне показалось, что он где-то уже слышал это имя, но вспомнить не удалось. Юноша сдержанно кивнул, не желая раздражать Забузу еше больше. Но тот, кажется, смягчился немного. — Ладно. Не важно это. У нас есть дела более насущные, не так ли? — Дела? Кивок. — Ты не собираешься возвращаться? Ах, вот он о чем. Точно. — Я… — парень замялся, — Да. Да. Конечно. Там за лесом. Может быть они там. Может быть. Мадара и Саске. Ждут его с распростертыми объятиями. Забуза вновь смерил его холодным, подозрительным взглядом. — Почему бы тебе не переночевать здесь? Я смог бы помочь тебе вернуться к нашим на рассвете. Уж лес то я хорошо знаю. Изуна побледнел. О, нет, нет. С чего вдруг такое рвение? Он совершенно точно не было готов тащиться обратно наряду с полубезумным стариком. — Но… не факт же, что они там. Может давно уже пошли дальше — гнать фрицев к их границам. Да и… не обязательно вам идти, — казалось еще немного, и проглотит свой же язык., — и оставлять свой дом. Ха… — Ушли? Едва ли далеко. Если только не по ту сторону леса. Но может ты и прав. Может и нагонять пошли, мы не узнаем, если не проверим. Надо же тебе в строй вернуться, правильно? Стыдно быть дезертиром, когда мы прогоняем этих ублюков с нашей земли, — и все же охотник был непрошибаем. Быть может все еще проверял на прочность, а возможно попросту видел в Изуне неопытного юнца вроде Саске. А тому хотелось лишь скрипеть зубами от злости и нервов. Черт возьми. В который раз теперь он должен спросить себя, что делать дальше? В том самом дальше в котором Изуна на мушке у психа-патриота с ружьем, а его единственный союзник сидит в подвале под замком? Может быть и стоило дать ему прикончить старикана, а не играть в мать Терезу. Изуна бы не в первый раз предал своего же. — Если вы… настаиваете, — ему с трудом удалось скрыть опаску в голосе, — Тогда выдвигаемся… ну, утром? В такой темени едва ли дорогу найдем. Мужчина хмыкнул, повесив винтовку на спинку деревянного стула. — Умелые следопыты могут идти по свежим следам даже ночью, — он смерил Изуну взглядом и слегка смягчился, — Но вижу, что ты порядком выдохся. И пахнешь мхом. Видать этот немец долго тащил тебя по лесу. Здесь немного комнат — можешь лечь в гостинной, прикрою только окно каким ставнем. А то будешь стучать зубами от холода. Изуна натянуто улыбнулся, согласившись на столь щедрое предложение.Тобирама
Он решил, что ослеп, когда с трудом открыл глаза, а тьма так и не рассеялась. Моргал, тер веки, постанывая от чудовищной боли в голове, в надежде увидеть хоть что-то перед взглядом, но темнота вокруг только сгущалась. Пришлось лежать и страдать от боли еще несколько минут прежде чем глаза привыкли к темноте, а Тобирама с облегчением осознал, что даже настолько сильный удар по голове не разорвал его зрительный нерв, оставив незрячим. Тобирама попытался пошевелиться. Принять удобное положение. Боль тут же усилилась, вынудив его замереть, задрав голову. Спокойно. Нужно дышать. Возможно у него сотрясение. Сенджу с трудом подавил подступившую тошноту. Сглотнул вставший в горле ком и попытался осмотреться вокруг, не двигая головы. Что ж. Он хотя бы очнулся, лежа на спине, а не скрючившимся на лестнице со сломанными ногами. Старик швырнул его сюда весьма грубо, могло повезти намного меньше. Долбанные лягушатники. Тобирама лениво шевелил глазами. Было больно делать даже это. Вокруг него не было ничего кроме размашистых силуэтов бочек и бутылок, стоявших в причудливых полках. Значит, не совсем подвал. Погреб. О любви французов к вину ходили разные слухи, а здесь подобное было даже у этого странного одинокого типа, живущего в глуши. Впрочем, чем еще заниматься в подобном месте, если имеешь лишние акры земли? Тобирама бы с радостью запихал одну из этих бутылок ублюдку в глотку. А Изуне… в малость другое отверстие. Была бы своеобразная немецкая дегустация. Тобирама прорычал от боли, выдохнув сквозь зубы. Бесполезно. Он едва видит силуэты предметов. Для нормального осмотра нужно подняться на ноги, а это сейчас было совсем не тем, что Сенджу мог сделать. Вместо этого он закрыл глаза, прислушавшись в происходящему за каменными стенами. Над его головой скрипели деревянные доски. Кто-то ходил в той комнате, в которой они разбили окно. Если прислушаться — можно услышать едва различимую речь, но слова едва разборчивы. Не то чтобы Тобирама вообще что-то понимал, однако здесь чужие голоса были столь приглушенными, что походили больше на гул. Однако одного из говоривших Сенджу узнал. Изуна. Он попытался прислушаться к собственным ошущениям, тщательно игнорируя боль в голове. Француз казался спокойным, но судя по неприятному комку тревоги в горле Тобирамы — чувствовал себя явно не в своей тарелке. «С чего бы это? Тебе то точно нечего бояться.» — Тобирама мрачно улыбнулся. Черт. Даже этот едва заметный жест вызвал у него новый приступ тошноты. Нельзя было двигаться. — Паршивец. Небось выслуживается сейчас.» Почему то Сенджу был уверен, что не ошибается в своих досадных догадках. Что ж. Он сомневался, что Изуна придумал этот идиотский план по предательству его в самый ответственный момент сразу, как только Сенджу сглупил настолько, чтобы довериться французу. Это было слабым утешением, но хотя бы перекладывало часть ответственности на самого Тобираму. Может быть чертов француз, страдающий с ним одним недугом не бросил бы его столь глупо, если бы альбинос не стал влезать в чужой дом и наставлять на его хозяина винтовку. А теперь? Теперь Тобирама был заперт в чужом подвале или погребе, как они там называют это. Заперт с возможным сотрясением мозга, без оружия, а что важнее — без своего важного подопытного, который хоть крохотный но имел шанс объяснить Тобираме, что именно сейчас засело в его мозге. Что убило тех солдат. Что убило Шикамару и что заставило Сенджу думать, будто бы Изуна — именно то, что нужно было тащить за шкирку, куда бы он не пошел. Снова раздались шаги. Затем какой-то глухой шум, будто бы по полу тащили что-то железное. Этот противный звук больно ударил по ушам. Что они хотят сделать с ним? Мстить за захваченные земли? Или отвести к своим и сдать как военнопленного? Что бы это ни было — оно явно планировалось не сейчас. Тобирама не открывал глаз. Мысленно считал секунды. Затем минуты и часы, вслушиваясь в звуки снаружи. Пару раз он терял сознание, но быстро приходил в себя, обнаруживая что боль понемногу отступала. Теперь на ее место приходил холод, впивающиеся в спину булыжники, устилающие пол, и странные ощущения, вызванные чужими эмоциями. Здесь было темно и пусто. Впору было испытывать визуальный голод, но Сенджу вдруг подметил, что явно не принадлежащие ему эмоции, раньше находившиеся на перефири сознания и подавляемые его собственными, теперь стали немного ярче. Тобирама попробовал выбросить собственные мысли из головы, чтобы разглядеть их получше. Боже мой. У него даже получалось! Он чувствовал горячую воду на своей коже и долгожданное облегчение. На долю секунды подземный холод отступил, сменившись влагой и паром. И все же это приятное чувство шло в руку с тревогой, не выходившей из головы. Затем что-то темное. Пятно света. Гибкое и изменчивое, как ветер. Он ощутил как его пустой желудок наполнился чем-то соленым и горячим. Клонило в сон, но спать было нельзя. Ключ был на шее. Достать бы. Но как? «Дождись пока уснет» — невольно подумал Тобирама, будто бы делая странную подсказку самому себе. Мысль утекла следом за странным ветерком, и тревога немного утихла. Болела голова. У него или обоих сразу, черт его знает. Сенджу открыл глаза, когда снова услышал шаги. Что-то мягкое коснулось щеки. Ох, как же он хотел домой. Спать в своей кровати. Есть три раза в день, не о чем не думать кроме разового перепихона, почему эту жизнь так жестоко оборвали? Тобирама на мгновение, крохотное мгновение, увидел ответ на этот вопрос. Увидел ребенка с черными волосами на дереве. Старый, залитый солнечным светом дом. Почувствовал на щеке и губах робкий поцелуй. Затем хватку на плече. Кто-то тряс его. — Скажи ему, Изуна! Сенджу вздрогнул. Слишком глубоко. Изуна тоже его видел. Тобирама не понимал этого, но каким-то удивительным образом чувствовал. Словно бы его интуиция обострилась до предела, то самое шестое чувство ненавязчивыми образами показывало то, чего он раньше никогда не видел. Это было странно. Безумно почти. Не похоже ни на зрение, ни на слух или обоняние, что-то между ними, подкрепленное неясным прозрением. Тобирама попытался представить себе француза во всех подробностях, которые только помнил. Его миловидное бледное лицо, грязное от окопного песка и почвы. Вспомнил во всех подробностях глаза. Черные, да. Они у него были черного цвета, еще уголки слегка так подняты. И губы. Пожалуй, они бросились ему в глаза сильнее всего. Где он сейчас? Тобирама повернул голову вопреки боли. Наверху. В той же комнате. Сенджу почти физически чувствовал как француз нервно мерял комнату шагами. Он был встревожен. Отчего-то постоянно прислушивался к возникшей тишине, будто бы был готов при малейшем намеке на шум броситься бежать. Сенджу облизал пересохшие губы. — Изу…на, — позвал он, но из горла вырвалось лишь сиплое шипение. Хотелось пить. Что-то внутри него, чуждое, будто бы принесенное болезнью, вдруг тревожно вздрогнуло. Француз наверху застыл. Засуетился, попытавшись выгнать Сенджу из своей головы. Ха. Если бы то было так просто — Тобирама бы проделал это первым, но увы. Теперь он вынужден чувствовать себя так, словно делит с этим проклятым лягушатником один мозг на двоих. Безумная, отврательная болезнь которая просто не способна существовать в реальной жизни. Лучше бы Тобирама заболел испанкой. В груди снова скрутило от напряжение. Чего француз так боиться? Почему не чувствует себя в безопасности? Раздались шаги совсем рядом. Снова чей-то голос. Затем странная всышка-мысль. Ключ. Изуна подумал о ключе от подвала. Тобирама насторожился, пока еще не обнадеживая себя понапрасну. Неужто и правда хочет достать ключ? Зачем? Освободить? Какой в этом смысл если сам же идиот помог охотнику скрутить его? Впрочем это было лишь частью воспаленных сознанием мыслей. Быть может даже не принадлежащих Изуне. Возможно, обычных галлюцинаций. Тобираме хотелось бы в это верить. Рационализировать эту странную болезнь. Дать ей характеристику знакомого всем психоза, но чем больше он узнавал о ней — тем меньше мог придать этому кошмару хоть какую-то научную форму. Нужно попытаться поспать. Возможно эти мысли пришли к нему из-за сотрясения. Поспать, чтобы проклятая головная боль хоть немного утихла.Изуна
…Он чувствовал ее тоже, отчего невольно хотел сообщить об этом ублюдочному Тобираме, засевшему в голове, но как только ловил себя на мысли, что разговаривает с немцем так, словно они сидят в одной комнате — пытался убедить себя в том, что не испытывает этот отвратительный дискомфорт в голове и груди. Он не понимал чем было это странное ощущение. Этот неясный дискомфорт, почему то обострившийся едва только Изуне не повезло повстречать этого странного немца, пугал своей неясностью. Как бы Учиха не пытался объяснить его стрессом и помутнившимся рассудком — верилось в это с трудом. Чертов немец наверняка знал больше. Он же искал Изуну тогда. Бежал за ним. Пытался что-то выпытать. Не его бы проклятый язык — у Изуны было бы хоть какое-то понимание того, что с ним происходит. А теперь он здесь. Его голова отдает тупой болью, будто это он получил чем-то тяжелым по затылку. Здесь, потому что снова облажался и вынужден ждать пока проклятый старикан, ходящий за дверью наконец уложиться спать. Это был ужасный план. Ужасный по всех смыслах. Изуне никогда не добраться до ключа у него на шее, это же проклятый охотник да еще и бывший ветеран. Изуна по своему отцу знал, что они никогда не спали крепко. Это вообще было свойство всех, кто так или иначе соприкосался с фронтом — чуткий сон выробатывался почти за несколько дней боевых действий. Когда любой шорох на линии противника воспринимался как сигнал к взятию оружия. Но что ему оставалось делать? Благо спать Изуне совершенно не хотелось, даже после того как он смог отогреться в горячей воде, принесенной Забузой в железном тазу, и нормально поужинать. Слишком сильно отдавалось боль в голове, пусть и чувствовалась она странной. Будто бы не совсем его. — Может мне принести воду ему? — спросил Изуна за столом. Забуза только покачал головой. — Я не собираюсь облегчать страдания этой твари. Пусть знает что хуже чем на этой земле ему не будет даже в аду, — ответил мужчина, вперившись взглядом в подвальную дверь, — Завтра его проверим. Поди и сдох уже. Я его крепко приложил. Изуна знал, что это было не так. Чувствовал гнев и дискомфорт по ту сторону двери, но пытался выбрасить эти чувства из головы. Он знал, что должен вытащить Тобираму отсюда. Пусть идея вернуться к своим якобы жертвой проклятого немца и привести того как трофей казалась ему заманчивой, внутри себя Учиха прекрасно осознавал, что брат не примет эту отговорку и не оставит его в покое. Мадара ненавидел его слишком долго. Слишком долго искал возможность отомстить и наконец нашел ее. Изуна знал эту решительность в чужих глазах. Видел много раз, когда брат ставил недостижимую на первый взгляд цель, а потом с изумительным упорством добивался ее. Те же чувства были у него и в ту ночь. Брат решил убить Изуну и ничто не могло его остановить. Вернуться в его родные объятия — почти что самому пустить себе пулю в лоб. К тому же там же Изуну ждали и Итачи с Саске, точившие на него и свой зуб. Как ни прискорбно было признавать это — но для спасения своей шкуры Изуне придется забыть и о своей стране, и об отце. По крайней мере сейчас. Когда на улице стемнело окончательно со стороны соседней комнаты наконец послышалось сопение. Изуна бросил взгляд на заколоченное досками окно гостинной. Из него, сквозь щели, едва едва пробивался лунный свет. Если не сейчас то никогда. Завтра будет слишком поздно. Учиха осторожно встал с крохотного дивана. Торопливо оделся, застегивая ремни и портупеи на своей форме как можно тише. В ноздри тут же ударил запах пота, мха и пороха — одежду он не стирал, отчего надевать ее на чистое тело было вдвойне неприятным. Когда с этим было покончено, Изуна осторожно заглянул в узкий коридор. Глаза понемногу привыкали к темноте. Выхватывали дверные проемы и силуэты мебели, благодаря чему тихо пробираться дальше было относительно просто. Разве что деревянные доски слегка скрипели под ногами, что не оставалось не замеченным для проснувшегося внизу Тобирамы. И как только Изуна это понял? Он остановился перед комнатой из которой раздавалось сопение. Прислушался с сожалением подметив, что Забуза не оставил винтовку ни в коридоре, ни в собственной комнате. А ты уже собрался пристрелить его прямо в кровати, ха? Нет. Нет, конечно. Изуна не хотел. Еще один осторожный шаг — он оказался в небольшой комнате. У стены стояла железная кровать. Поодаль виднелся силуэт письменного стола и шкафа. Оружия не было. Должно быть, хранил в другом месте. Изуна подобрался к кровати, остановившись лишь на миг, когда спящий Забуза перевернулся на бок. Парень едва не выдал с себя, когда столкнул рукой фотографию в деревянной рамке со стола, но схватил ее в последний момент. На ней был сам Забуза. И кто-то еще. Какой-то ребенок с черными волосами, и не поймешь сразу девочка или мальчик. Сын? Это его могилу они видели на заднем дворе? Изуна отогнал от себя эти мысли. Почтительно поставил фотографию обратно на стол и вплотную приблизился к спящему. Забуза спал на богу. Ключи свисали с его шеи, то опускаясь то поднимаясь вслед глубокому дыханию. Они были на не слишком толстой веревочке. Окажись Изуна умнее — взял бы нож и осторожно разрезал. Но возвращаться и искать в темноте кухонные приборы было уже поздно. Изуна вздохнул, нехотя потянувшись к ключу. Нужно осторожно продеть через голову и… Тобирама внизу замер в холодном ожидании. Изуна взял ключ и выдохнул. А после замер в ужасе. Забуза смотрел на него открытыми глазами. — Что ты делаешь? — спросил он сонно, будто бы не понимая видит ли он продолжение своего сна или уже пребывает в яви. Изуне понадобилась секунда, чтобы осознать произошедшее. А затем рвануть ключ на себя. Раздался окрик боли. Старик потянулся за ним, когда горло начало сдавливать веревкой. Проклятье, он должен был порвать ее! Учиха попытался снова. Дергал снова и снова, пока руки мужчины беспорядочно хватали его за плечи. — Какого черта?! — прокричали ему в лицо уже куда более ясно. Изуна вскрикнул следом, снова дернув ключ на себя с такой силой, что веревка таки порвалась, а он полетел на спину. Внизу Тобирама пришел в движение, но сейчас явно было не до него. Забуза поднялся на ноги, попытался схватить ключ в чужой руке, но Изуна поспешно отполз от него, пнув по ноге. — Ах ты гад! Нет, нет. Он планировал все совсем не так! Проклятье! Учиха попытался выбежать из комнаты, но его грубо схватили за волосы и впечатали в стол. Ублюдок был сильнее его. Нельзя медлить. Парень в ужасе обернулся, до побеления костяшек сжав ключ в кулаке. Забуза снова дернул его за волосы. Взгляд его был почти безумным. — Ты… ты освободить его хотел! Ты хотел его освободить! — закричал он в тому в лицо, — Ты в своем уме, урод?! Предатель! Шкура! Кожу на голове жгло неистовой болью. Изуна закричал, схватил деревянную рамку и ударил им по виску мужчины. Тот дернулся, взревел и отшатнулся от него, оставив в пальцах небольшой клок черных волос. Затем с криком боли схватился за лицо. Несколько осколков от стеклянной рамки угодили ему почти в самые глаза. Фотография с ребенком оказалась на земле. Изуна бросился в коридор, стараясь игнорировать чужие крики. За спиной раздались быстрые шаги. Черт возьми, ему нужен был нож! Учиха обернулся. Схватился за очередную увесистую книгу, стоящую на книжной полке и швынул ею в прикрываюшего лицо одной рукой Забузу. Это дало ему лишние секунды, на то, чтобы добраться до подвальной двери и всунуть в нее ключ. Он повернул тот в замке как раз когда Забуза почти настиг его. Рывком открыл дверь, уйдя у него с пути. Что-то большое и белое тут же выскочило тенью из подвала и навалилось на старика всем весом. Тобирама повалил Забузу на землю и ожесточенно бил его по лицу, но и тот не оставался в расчете. В какой-то момент старику удалось сбросить немца с себя и как следует ударить по лицу. Он замахнулся снова, но в этот раз Изуна швырнул ему в голову очередной попавшийся под руку предмет, давая Тобираме небольшое приимущество. Они продолжали бить друг друга, пока Учиха судорожно искал на кухне то, что дожен был взять с самого начала. Слышался грохот. Выдвижные ящики вываливались из трясущихся рук, но ему наконец удалось найти то, что он так долго искал. — Тобирама! Благо, альбинос понял его без лишних слов. Качнулся назад, оттолкнув Забузу от себя, и в следующий момент Изуна ожесточенно всадил тому нож в колено. Раздался протяжный крик боли. Старик схватил раненую ногу. Под ним тут же появилоь красное пятно. — Ублюдки! Животные! — кричал он снова и снова, кривясь от ужасной боли. Тобирама вытер кровоточащий нос рукой, сплюнув на пол розовую слюну. Затем ощупал лицо, удовлетворенно убедившись, что ничего не сломал. Изуна едва не упал на колени от напряжения, но не сказал ни слова. Во все глаза смотрел на корчащегося Забузу и ощущал нарастающий ужас в душе. Боже. Он напал на этого бедного старика с ножом. Напал, потому что тот хотел помешать ему сбежать с врагом. Чужая рука легла на его плечо. — Ich nehme ein Gewehr und einen Rucksack. Wir müssen gehen. Schneller. Изуна только застряс головой. Это просто кошмар от которого нельзя проснуться. Забуза помог ему, а Изуна за это всадил в него нож. А потом разбил фото его умершего ребенка о его же лицо, хах. Ничего, что не сделал бы Изуна Учиха, не так ли? Это бы Мадара сказал? — Ты дожен помочь ему. Ты же врач! — крикнул он, указав на задыхающегося от боли мужчину. Тобирама непонимающе нахмурился. Изуна всплеснул руками в ответ, — Медик! Ты медик! Arzt! Так ты сказал? Помоги ему! Тот нахмурился, но неожиданно подчинился. Сделал неуверенный шаг в сторону раненного, но тот вдруг схватился за рукоять ножа и вытащил его из ноги. — Не подходи, кайзеровский мусор или этот нож окажется в твоей глотке! — яростно закричал он. Затем посмотрел на Изуну с той ненавистью, на которую только был способен, — Ты жалкая крыса. Трус! Я должен был догадаться, что ты за тварь! Якшаешься с этими сволочами. — Я… — Немецкая подстилка! Шлюха! — продолжал тот, — Мой сын умер из-за таких, как этот выродок, — трясущийся палец указал на Тобираму, вернувшегося с винтовкой и рюкзаком. Он прищурил глаза, — Ты слышишь, шваль?! Ты убийца! Ты убил его. Вы убили его! Вы все убийцы! — Es ist ein wenig Blut ausgetreten. Die Halsschlagader ist nicht betroffen. Wenn Sie ein Kabelbaum auflegen, wird es leben. Lass uns gehen, — Сенджу помог Изуне подняться на ноги и хлопнул по плечу. Но тот не сдвинулся с места. Продолжал как завороженный наблюдать за стариком на полу. — Шваль! Трус! Тобирама толкнул его к двери. — Du hast eine Seite gewählt. Und jetzt geh! — твердо произнес он. Изуна подчинился. Вышел на улицу и влекомый за собой альбиносом устремился куда-то вперед. Бледная рука придерживала его за плечо, словно бы опасаясь, что он упадет.Тобирама
К рассвету они уже были далеко. Не стали возвращаться в лес, вместо этого в свете луны пошли через поля, держась около деревьев до тех пор, пока они не кончились, а перед ними не оказался пустырь с редкими кустами и давно разрушенными каменными заборами. Должно быть когда-то здесь был город или деревня, давно оставленная и опустошенная еще до начала войны. Тобирама остановился. Солнечные лучи, едва выступившие из горизонта, освещали им путь. Рядом с ними была широкая грязная дорога, ведущая на восток. Жаль. Он не видел следов шин или копыт коней. Маловероятно, что здесь шла хоть какая-то армия, но дорога теоритически была верна. Возможно они смогли бы найти город все еще принадлежащий немцам по праву победы, если отступление не зашло слишком далеко. Нужно было двигаться дальше. Сзади тяжело упали на землю. Сенджу обернулся, обнаружив мрачного Изуну, сидящего на траве и обнимающего собственные колени. Ему явно было неважно. Это состояние было столь тяжелым, что невольно передавалось и Тобираме. — Это не твоя вина. Так получилось и все, — зачем-то сказал он. Изуна не ответил ему. Даже не посмотрел. Тобирама вздохнул, слегка задрав голову вверх и положив руки на бока. Он все еще не понимал, по какой именно причине Изуна вдруг решился на его спасение после того, как сам стал причиной пленения, но глядя на подавленность парня решил отложить его недовольство на потом. Голова почти прошла, пусть и отдавалась тупой болью. Тобирама вздохнул. Он не любил утешать и не умел. Даже в детстве, когда Хаширама падал на землю, ударяясь о нее коленкой, а затем рыдал в три ручья — Тобирама не говорил ему ничего кроме «смотри под ноги». Как и его отец. Подобная эмоциональная бедность была основной в их семье, один только старший отличался. Возможно поэтому и чувствовал себя белой вороной среди них. Пусть именно «белой вороной» был сам Тобирама. Он и не хотел переживать. Француз был ему никем. Однако Сенджу приходилось волноваться за него, потому что его плохое самочувствие передавалось и самому Тобираме. Притупленном виде, но ощутимом. Болезненно тянучем. Воистину, повышенная эмпатия — ужасный дар. Чудовищный. Сенджу вздохнул, присев с Изуной рядом. В голове проносились строчки из того стихотворения, что он прочел в доме охотника. — Спасибо, — сказал он тихо. Изуна качнул плечом. Значит, это слово знает. Хоть что-то. Должно быть было нелегко вот так бросаться на своего же ради одного несчастного немца, чуть не убившего его в первую же встречу. Тобирама не хотел бы попасть в похожую ситуацию, посему поведение Изуны воспринималось почти достойным. Только как донести это до него через языковой барьер? Изуна слабо махнул плечом, не обратив на него внимания. Наверное, нужно было дать ему немного времени прежде чем двигаться дальше — тот ублюдок едва ли смог бы пуститься за ними в погоню после того как в его ноге побывало огромное лезвие ножа. Будет просто чудом, если он додумается перевязать рану и наложить жгут прежде чем истечет кровью. Никакого преследования быть не должно, однако в воздухе все равно витало тревожное предчувствие. — Si j'avais les voiles brodés du ciel, Brochés de lumière d'argent et d'or… — вдруг тихо произнес Изуна, глядя куда-то вдаль. Тобирама узнал эти слова, хотя ни черта не понимал их значения. Это были строчки того стиха. J'ai étendu mes rêves sous tes pieds… — Marche à pas légers, car tu marches sur mes rêves, — француз прикрыл глаза. Со стороны казалось будто он и вовсе уснул прямо так — сидя. Тобирама устало протер лицо, бросил на него короткий взгляд и через минуту сомнений таки коснулся острого плеча. Изуна был чистым. Лицо, волосы. Видно успел насладиться чужим гостеепримством перед тем как расправиться с хозяином, чтобы вытащить Сенджу из того подвала. А еще… он был похож на Кагами и этот факт заставлял чувство вины, зарытое под шквалом обстоятельств больно тянуть в груди. Хах. А ведь и правда. Правда. Просто факт. Изуна похож на Кагами. Мужчина пристально вгляделся в чужое лицо, невольно подметил, что француз не перепачканный грязью и порохом казался еще более жеманным, но тут же отвел взгляд, когда тот открыл глаза. — Tu avais un bel ensemble, — с легким недоумением произнес Изуна, и отчего то его слова, по прежнему непонятные, заставили альбиноса смутиться, — Même les yeux fermés, je me sentais. Je pense que vous êtes fou. Тобирама не знал что ответить. Он понял первые несколько слов на каком-то интуитивном уровне, будто бы его сранная связь с Изуной позволяла ему хоть и едва едва, но разбирать некоторые высказывания. — Я не пялился. Это было научное наблюдение, — ответил он равнодушно. Кагами. Кагами который косвенно умер из-за чужой неизвестной науке болезни. Больных бредней. Из-за Тобирамы. Нет. Ты не Кагами. Вовсе нет! Совсем нет. Ты мой научный объект в каком-то роде. Чуть лучше чем подопытный кролик и чуть хуже чем законченный эксперимент. Однако Сенджу этого не сказал. Решил, что если Изуна способен понимать его хотя бы также частично, как понимает он сам — наверняка сочтет такое определение оскорбительным. Впрочем, для Тобирамы то было не более чем фактом. Изуна важен. Важен живой, и каждый день проведенный с ним и этой проклятой болезнью заставляют Тобираму думать, что он важнее, чем любое иное исследование. — Нужно идти. По дороге. Мы потеряли уже достаточно времени, пока шли через лес, — сказал он. Изуна соизволил обернуться к нему, и его некогда подернутое тоской лицо вдруг скривилось от раздражения. Хах. Будто бы Тобирама одним своим присутствием вызывал у него головную боль. Сенджу проигнорировал чужое недовольство. Поднялся на ноги и махнул рукой. Хватит. Они и так засиделись, — Вставай. На мгновение ему показалось, что Изуна сейчас откажется идти с ним дальше, однако тот все же встал следом, отряхнул пыльные форменные штаны от налипшей грязи. А затем пошел вперед, даже не глядя на Сенджу за свой спиной. Красные глаза мужчины сощурились. Взгляд впился куда-то в район между худых лопаток. Хотелось положить туда ладонь, но этот жест был бы лишним в их чуждых отношениях. Вместо этого Тобирама только хмыкнул под нос, забросил винтовку на плечо и отправился за ним. Кровь была повсюду. Словно бы в этой комнате разразилось настоящее побоище. В воздухе витал запах железа, хорошо знакомый и Итачи, и Саске. Должно быть поножовщина была хороша. А может быть кому-то из них хватило всего одного удачного удара, чтобы задеть особенно опасный сосуд, мирно гонявший кровь под кожей и мышцами. Итачи с интересом разглядывал книжные полки. Надо же. Охотник живущий на отшибе — а столь начитанный. Не повезло ему наткнуться на Изуну — самого ограниченного и неполноценного недоумка Франции. — Значит они были здесь около часа-двух назад? — повторил Итачи свой вопрос, проводя пальцами по корешкам книг. Затем лениво обернулся к сидящему на полу старику. Тот болезненно скулил каждый раз, когда Саске промакивал рану марлевым бинтом. Надо же. Итачи думал, что он не выживет. Уж больно сильно сочилась кровь из раны — Изуна постарался на славу. Хотел задеть артерию небось. У него почти вышло. Ударил бы выше — и их ценный свидетель был бы уже на пути к раю. — Разбили окно… и вломились в мой дом. Я заметил только немца сперва. Пытался остановить, но тот наставил на меня оружие. Затем его толкнул второй — который француз. На нем была наша форма, — говорил мужчина тем временем, постанывая от жжения в ране. Саске обеспокоенно оглянулся на Итачи. Но тот стоял нарочито расслабленно, будто бы лежащий перед ним человек ни капли его не смущал. — Как выглядел тот, что в нашей форме? — вежливо поинтересовался он, не глядя на раненного. Вместо этого он заинтересованно разглядывал фотографии на стенах и письменном столе. Одна из них лежала на полу в осколках разибитого стекла. Итачи осторожно поднял ее и положил на стол. — Похож на этого парнишку, — с тяжелым выдохом кивнул Забуза на Саске. Тот ощутимо помрачнел, — Только старше. Сперва показался мне напуганным и сбитым с толку. Сказал, что немец взял его в плен и тянул на свои позиции. А затем ужалил как ядовитая змея. — Похоже на него, — с досадой прошипел Саске, обеспокоенно посмотрев на мужину, — Что случилось потом? — Я ударил немца по голове и мы вместе оттащили его в подвал. Предложил помощь. Сказал, что помогу вернуться к своим — сам бы он не смог, здесь большие леса. Можно несколько дней петлять, — продолжил тот. Итачи усмехнулся. Да. Следы этих двоих они теряли и находили снова с завидной регулярностью в том лесу. Один раз им даже попался мертвый медведь, явно застреленный из винтовки Саске, которую Изуна заботливо унес с собой. Саске все порывался сдаться и вернуться, но Итачи знал как подогреть его желание мстить. О, нет. Мадара не давал им четких приказов, но Учиха слишком хорошо знал его настроения, чтобы не понять. Они не нужны были на фронте прямо сейчас. Фрицы бежали со своих позиций не в силах зацепиться за линию обороны и окопаться, а значит у Итачи еще было время на славную охоту. В конце концов сам Мадара сообщил, что будет крайне признателен, если они оба поспособствуют тому, чтобы его брат вернулся к своим сослуживцам живым или мертвым. — А затем этот гаденыш сам же его и выпустил… — Забуза закашлялся, — Всадил мне нож в ногу и сбежал с этим проклятым фрицем, оставив меня умирать здесь. Если бы не вы, я… Итачи досадливо цокнул языком. Посмотрел в окно, в сторону полей и широкой дороги, перестав слушать чужие причетания. Логика поступком Изуны была ему непонятна. Да и логика немца тоже. Он оказался в патовой ситуации — отделился от своих и остался один на один с незнакомой ему местностью, на кой черт ему этот бесполезный неудачник Изуна? Он даже не какая-то армейская шишка, обычный рядовой. В качестве проводника? Нет. Вздор. Учитывая сколько они петляли по лесу — фриц уже должен был понять, что этот недоумком совершенно не знает здешних мест. Как заложника? Ха, будто бы кому-то есть дело жо жалкой жизни Изуны Учихи. Фриц бы оказал огромную услугу Франции — пристрели он эту крысу прямо в затылок. — Куда они пошли? — спросил он прямо. Забуза, до этого бранившийся, замолчал. — Не знаю. Должно быть по этой дороге. — сказал он через какое-то время. — Что там дальше? — Поля. Фермы. Огромный пустырь. Затем небольшой городок — Этен. Итачи нахмурился, снова оглянувшись к окну. Погода понемногу портилась. Голубое небо тускнело под летящими со стороны леса тучами. — Они идут на восток… — произнес Учиха свою догадку. Саске помог Забузе подняться и тяжело сесть на диван. — Восток? — перепспросил он, — Зачем? — Затем, что фриц ищет своих, — ответил ему брат, — У него нет иных вариантов. Они пообещали Забузе, что пришлют за ним кого-то в качестве помощи и вышли на улицу. Итачи остановился на заднем саду, заметив забитое досками окно и неубранное стекло, лежащее на улице. Саске же в это время разглядывал деревянный крест, торчащий из влажной земли неподалеку от вишни. — Он похоронил кого-то прямо здесь? — в ужасе прошептал парень. — Сосредоточься. — осек его Итачи, вглядываясь в уходящую на восток дорогу. Брат поспешил догнать его и встать за спиной. — Хочешь пойти за ними? — спросил он. Итачи кивнул. — Нельзя терять время. Мы должны нагнать их раньше, чем фриц вернется к своим. Чтобы они не сделали с предателем — добраться до него мы уже не сможем. В глазах Саске снова вспыхнула едва заметная холодная ненависть. Это хорошо. Итачи старательно вбивал в его голову желание поквитаться. Дело оставалось за малым — пустить его в нужное русло. — Зачем он оставил Изуну в живых? Что тот такое мог пообещать ему? Итачи не знал, но не мог отрицать — ему было крайне любопытно. И причина такого странного поступка, не укладывающегося в голове, и этот загадочный немец, столь легко переманивший Изуну на свою сторону. Изуна… Не то, чтобы этот слизняк был хоть немного интересен Итачи — вся его гнилая мотивация в основе своей сводилась в банальному выживанию. Должно быть просто решил, что сдаться в плен к врагу будет куда безопаснее для собственной шкуры, чем уповать на милость старшего братика. Но какой толк с этого самому фрицу? Если Изуна не заложник и не проводник, даже не пленник, раз сам вытаскивает немца из подвала, то кто? Какой вы интересный, господин фриц. Настолько интересный, что даже Итачи ощущал странную заинтригованность. Жаль, что не особо умный, раз позволил Изуне себя одурачить. Но это ничего. Они с Саске еще посмотрят на него лично. Перед тем, как всадят пулю в лоб.