Семь смертных грехов

      Мы подъезжаем в назначенный час. Кибом в дизайнерской одежде, стройный и утонченный, выходит из нового Ягуара, с яростью захлопывает дверь, закуривает и кидает на меня благодарный взгляд лисьих хитрых глаз. Я слезаю со своего мотоцикла и снимаю шлем, откидывая челку назад. Позавчера меня покрасили в темно-серый, идеально подходящий к моим карим глазам, густым волосам, уложенным набок, и ровным полоскам темных бровей.       Минхо и Тэмин подъезжают на Бугатти Минхо, черной и шикарной, одной из самых дорогих машин в мире, отполированной до блеска и сверкающей своим соблазнительным боком. Чонгук и Чимин выходят из Феррари Чимина, абсолютно серебристой и гладкой, словно небесный аэростат, прорезающий облака насквозь.       Поворачиваю голову и замечаю еще один автомобиль, въезжающий на подъездную аллею, внезапно и сильно отличающийся от остальных. Это — красивый пыльно-серый Дюзенберг 1935 года, мои глаза округляются. Я и не думал, что кто-то действительно ездит на ретро-машинах в наше время, но, кажется, Он ездит.       Дверь открывается, и я вижу дорогущий ботинок, выставленный на подножку, а потом и владельца этого ботинка, вальяжно придерживающего дверцу. Он спрыгивает на землю и поправляет прическу одной рукой, а второй опирается на трость, белоснежную, как и Его волосы.       Я замираю, пытаясь поверить в то, что вижу перед собой. В Нем совсем мало от того юноши, которого я помню. Передо мной совсем другой человек, сотканный из властности и уверенности в себе, жаркой эротичности, струящейся под каждым сантиметром кожи лица, шеи и пальцев. Идеально пошитый по фигуре костюм-тройка в старом английском стиле, цепочка часов, дугой спускающаяся от одной из пуговиц и теряющаяся в кармане жилета, белоснежная сорочка, воротник которой выгодно подчеркивает белизну и нежность кожи шеи, остроту кадыка и сексуальность плавной линии скул, — сражают меня наповал.       Долго рассматриваю лицо, пытаясь найти в нем хотя бы одну черту, которая напоминала бы Его старого. Конечно, Его можно узнать, вот только, не совсем. Тогда Он был неуклюжим, смущенным и каким-то несуразным, не определившимся, каким быть в будущем. Но теперь, кажется, Его тело приобрело свою лучшую форму, учитывая, что Ему уже двадцать девять лет: крупные мышцы груди, вздымающиеся под одеждой, широкие плечи, подчёркивающие гибкость талии, крепкие, округлые бедра, будто говорящие о силе и сексуальной зрелости.       Мы и в юношестве были противоположностями в плане типажа лица и тела, а теперь наша внешность ещё больше различается. Его мягкий овал лица, крупные уши, прямой, высокий нос, сильная шея с сеткой напряжённых вен, белоснежная кожа, в противовес моей острой, сексуальной линии подбородка, небольшим носу и ушам, загорелой коже, горячим глазам, внешние уголки которых всегда опущены вниз, что делает мой взгляд ещё более чувственным, обманчиво трогательным и бесконечно глубоким. Я такой же широкоплечий и крепкий, как и Он, но мои бедра гораздо уже Его бедер.       Я смотрю на Его сочные пухлые губы, расцветающие на лице влажным цветком, и пронзительные и одновременно равнодушные узкие глаза, слегка подведённые темным карандашом. Нервно вздыхаю, когда эти глаза скользят по мне поверхностно и холодно, перемещаясь на что-то позади меня. Я даже не удостоился приветствия, малейшего наклона головы, хоть маленькой искры узнавания. Эти глаза с их нежностью, ласковой мягкостью и влюбленностью, которую они мне дарили на протяжении нескольких лет в пансионе и, особенно, в начале той ночи на двоих, растеряли всю свою уязвимость, покрывшись корочкой льда. — Онью? — слышу я голос Кибома, именно на него Он смотрит в этот момент, не на меня. — Это ты? — А есть еще какие-то варианты, Бамми? — Его голос низкий и бархатный, сотканный из карамельных капель, вязко затекающих в уши, погружающих в океан сладости и одновременно таинственности.       У Него всегда был такой голос - восхитительный, но сейчас он звучит ещё более глубоко и всепоглощающе, заставляя мои внутренности перевернуться и встать не на свои места. А потом Он растягивает рот в яркой улыбке, об которую разбиваются все мои чувства и мысли. Я просто смотрю на то, как обнажается ряд белоснежных верхних зубов, какими тонкими становятся щёлки Его и так узких глаз, и мое дыхание становится прерывистым. Эта убийственная улыбка, я помню её, самая красивая улыбка, которую я когда-либо видел. Именно она сбивает меня с толку ещё больше. Так Он изменился или нет? — Черт, Онью, не виделись же целую кучу лет, — Кибом подходит к Нему и неуверенно переминается с ноги на ногу. — Не обнимешь меня, Бамми? Ты совсем не изменился с того дня. Ты что, пьёшь кровь девственниц? — смеется Он, раскрывая объятья для приветствия, опираясь одной рукой на трость.       У Него какая-то травма, похоже давно, об этом можно судить по тому, как привычно Он держит в широкой мягкой ладони ручку трости в виде белого кролика, как аккуратно, но крепко сжимает её нежными, короткими, пухлыми пальцами. — Девственников скорее, — улыбается Ки, тесно обнимая Его. - Как скажешь.       Он же в свою очередь властно прижимает Кибома к себе за талию, а на Его пальце сверкает кольцо. Я удивленно понимаю, что даже не думал о том, что Он может быть женат. Возможно, где-то внутри я был уверен в том, что Он до сих пор любит меня, пусть я и сделал Ему невыносимо больно. Но, не смотря на свои ошибки и их осознание, я такой же эгоистичный ублюдок, что и раньше, мечтающий о том, что хоть один человек на свете любит меня, когда я ненавижу весь мир. — Это он? — от раздумий меня отвлекает низкий голос Минхо, который подходит ко мне, ослабляя галстук.       Он только из офиса, судя по закатанным рукавам рубашки и пиджаку, закинутому на одно плечо, дорогому, как и всё, что носит Минхо. Он рослый, спортивного телосложения, идеальный во всем: и по характеру и по внешности. Его огромные красивые глаза, как у оленя, в обрамлении длинных черных ресниц, прямой нос, крупные губы, широкие брови, на кончике одной из которых виднеется пирсинг с шариком синего камня, мужественный подбородок, волна тёмно-каштановых волос, — поразительно сочетаются, создавая совершенный образ, запоминающийся сразу. — Да, седьмой из нас, ты помнишь его? — Спрашиваю я, пытаясь совладать с дрожащим голосом. — Кажется, да. Он старше меня на два года, но мы не особо пересекались в пансионе до того дня. Ты же знаешь, в основном я занимался спортом, на учёбу мне было плевать. А воспоминаний о доме у меня мало, — отвечает Минхо, подзывая пальцем Тэмина.       Тэмин в светлых джинсах и домашней футболке, с растрепанными пепельными волосами, немного заспанный, но оттого не менее напуганный, подходит к нам, опирается на мой мотоцикл и начинает нервно ковырять обивку сиденья. — Ты в порядке? — спрашиваю я, наблюдая за тем, как его беспокойный взгляд перебегают от Кибома, до меня и к Нему. — Нет, не совсем, — говорит он слабым голосом. — Страшно, Джонг, мне очень страшно. Все мои воспоминания о той неделе уже почти и-и-исчезли, но сегодня все они начинают всплывать на-на-наружу, — он начинает заикаться, словно в юношестве.       А ведь он уже лет семь не заикается. Вся эта проблема с языком началась какое-то время спустя после того, как Тэ увидел труп своего лучшего друга в одной из комнат дома. Он долго не мог прийти в себя, молчал почти год, постоянно смотря в одну точку чуть выше уровня глаз, в ту точку, где были глаза его мертвого друга.       Со временем помогла терапия, в том числе и антидепрессанты. Мы все старались вытащить его из почти амебного состояния. Но когда все более-менее наладилось, и он начал говорить, появилось нервное заикание. Только спустя полтора года речь восстановилась. А теперь я вижу, что Его стеклянный взгляд начинает возвращаться, так же как и заикание. Он заторможено замирает, глядя в одну точку, я обнимаю его за плечи, молясь, чтобы он выдержал эту неделю в здравом рассудке. — Всё будет нормально, Тэ, слышишь? Мы вместе уже десять лет и прекрасно знаем друг друга, мы сможем перенести эту неделю, клянусь тебе, — говорю я, смотря на то, как нервно Чонгук и Чимин курят в сторонке, испуганно переговариваясь. Я понимаю, что мы все на взводе, и это может помешать. Нужно успокоиться и взять себя в руки. — Так, пока у нас есть около десяти минут, давайте представлю вам моего друга. Уверен, что все видели его, кто-то из вас познакомился с ним в ту неделю, только вот он отделился от нас и уехал в другую страну, но теперь он здесь, — говорит Кибом, разворачиваясь.       Чимин и Чонгук тут же кидают сигареты на землю и подходят к нам. Чимин кивает мне, а я улыбаюсь в ответ. Вчера ночью у нас был страстный секс, и мне и ему понравилось, впрочем, как и всегда. Попка Чимина часто доставляет мне удовольствие, как и его рот. Он очень горяч в постели, и ему нравится дикий и опасный секс, тот секс, в котором я так хорош. — Это Онь… — начинает Ки, но Он его перебивает. — Ли Джинки, — представляется Он сам.       Мы с Кибомом удивленно переглядываемся. Его редко называли настоящем именем в пансионе, все знали Его как «Онью». Но теперь, похоже, всё изменилось. Я снова пытаюсь поймать Его взгляд на себе, но у меня не выходит. Он скользит по поверхности моих глаз, но так и не цепляется за них, проскальзывая мимо. — Я помню тебя, хён, — внезапно говорит Тэмин. — Я тоже помню тебя. Тэмин, верно? Ты вроде бы младше меня на четыре года, ты же был еще совсем ребенком тогда, — мягко улыбается Он, протягивая руку. Тэмин подходит к Нему и пожимает её. — Все правильно, хён, удивительно, что ты помнишь меня. — Как мне забыть твои очаровательные большие глаза, милый голос и то, как ты танцевал? — делает Он внезапный комплимент, а я давлюсь воздухом.       Раньше Он не мог сказать ни одного комплимента, и вообще слышать от Него что-то подобное — невероятно. А сейчас Он такой уверенный в себе и спокойный. Тэмин вспыхивает и мило улыбается, стеснительно зажимаясь. А вот Тэмин совсем не изменился, всё такой же ребенок. Его легко смутить, но трудно завоевать доверие по-настоящему. В его душу закрыта дверь на миллион замков, даже если первый щелкает, раскрываясь, как сейчас, то до последнего не добраться. Из всех нас к нему нашел подход только я один. — Меня зовут Минхо, хён, приятно, — серьезно говорит Минхо, пожимая Его руку и похлопывая по плечу. — Думаю, мы найдем общий язык, хоть и не были особо знакомы. — Конечно, Минхо. Я помню, как отлично ты играл в бейсбол. Жаль, что ты никогда не обращал внимания на меня, сидящего во втором ряду трибуны на общешкольных соревнованиях, — Он удовлетворенно смеётся на удивленный и польщенный взгляд Минхо.       Либо Он действительно такой чуткий, либо же умело играет с нами. Никто не знает, что Он делал эти десять лет в своей Англии, чем занимался, чего достиг. Он — тайна, такая же тайна, как этот дом, у ворот которого мы стоим, ожидая своей участи. — Хён, меня ты точно не помнишь. Меня зовут Чимин, я перешёл в пансион в год, когда это случилось, да и в ту неделю мы почти не пересекались, — Чимин подает Ему руку. Он секунду медлит, но в итоге протягивает свою в ответ. — Чимин, хм... Твое имя мне смутно знакомо. Разве не ты — самое красивое лицо Кореи прошлого года? А они не сглупили, выбрав тебя, ты поразительно красив, — Он добродушно улыбается. — Я знаю, благодарю за комплимент, но вряд ли он был необходим, — Чимин сексуально, но холодно смеется. О, он умеет это делать, как никто другой.       Я хмыкаю. Чимина провести не так просто и перетянуть на свою сторону тоже. Я стремился к этому около шести лет, и в итоге преуспел. Теперь наши с ним отношения одни из самых крепких в моей жизни, не считая отношений с Кибомом и Тэмином. Только с Ки и Тэ у меня никогда не было секса, а вот с Чимином — был, при этом Чимин никогда не был влюблен в меня, поэтому он мне так и нравится. Он ничего не просит, просто наслаждается нашей близостью, когда я её хочу, и когда её хочет он, а потом исчезает, давая мне воздуха. У него есть свои дела и свои заботы, у него есть свои странные отношения с Чонгуком, которые мне никогда не понять. — Меня зовут Чонгук, хён, мне было одиннадцать, когда это случилось. Ты помнишь меня? — спрашивает Чонгук, выходя вперед.       Он удивленно замирает, смотря на Чонгука. Я замечаю мелкую дрожь Его правой руки, в которой Он сжимает рукоятку трости. — Чон Чонгук? — переспрашивает Он, и Его голос срывается. — Да, это я, — отвечает Чонгук тихо. — Твой брат тогда… — Да, он умер первым, — отвечает Чонгук, тяжело выдыхая и отступая на шаг назад.       Он никогда не вспоминает о своем брате, по крайней мере не при мне. Я знаю только то, что его брат умер первым, и именно в тот момент все мы до конца осознали, что эта игра действительно смертельна. Столько паники в глазах я больше никогда в жизни не видел.       Тогда, в тот момент, когда мы нашли его тело, сжавшееся в комок в шкафу гостиной, мы кричали так громко и пронзительно, что закладывало уши. От малышей, до старших — все были в таком безумном ужасе, что казалось, дом содрогался от нашего страха и звериного отчаяния. Мы забились по углам комнат, проливая слезы по этому парню и по себе. Не знаю, как Чонгук справился, не могу понять. Ему было одиннадцать, но после той игры он так ни разу и не заговорил о смерти брата, только если с Чимином или Минхо. — Как же ты на него похож, Чонгук. Боже, ты так вырос. Я нашел Его первым, я услышал, как он кричит, пытался выломать дверь шкафа и звал на помощь, но не успел. Прости меня, он был мне хорошим другом, — по Его лицу катятся слезы, прочерчивая влажные полоски по белоснежным щекам вниз к скулам.       Чонгук вздрагивает, и в уголках его глаз сверкает влага - первые слезы, которые я вижу за всё время знакомства с ним. Он подаётся вперед и прижимается к Нему, обнимая за голову и плача навзрыд, а Он шатается, пытаясь устоять на больной ноге, но всё-таки выравнивается и начинает мягко поглаживать Чонгука, шепча что-то прямо ему на ухо. Я отворачиваюсь. Не люблю все эти телячьи нежности. На улице удушливо жарко, но кожанку я не снимаю, одежда может пригодиться, если мы застрянем в лесу. Тэмин тоже бесшумно плачет, ведь и его близкий человек умер в той игре. Все мы покалечены этим домом, все мы больны и все мы до сих пор живем в страхе.