Семь смертных грехов

      Чимин просыпается в поту от продолжительного кошмара, в котором он пытался подняться по шаткой лестнице особняка, ступени засасывали, словно тесто, не давая двинуть ногой, а сзади кто-то рычал, подгоняя наверх. Чимину не впервые видеть плохие сны, они частые гости его ночной жизни, жуткие и упрямые свидетели психологических проблем. Потолок Оранжевой комнаты до боли напоминает потолок его собственной комнаты, в которой он проводил детство, пока не попал в приют. Ему кажется, что сейчас отец грубо и громко крикнет с первого этажа, чтобы он вставал, и, если Чимин проигнорирует, отец сразу возьмется за ремень, чтобы приучить его незамысловатым способом к подчинению. Но никто его не зовет, на что он напряженно выдыхает, поворачивая голову вбок, чтобы удостоверится, что находится в особняке. Он не знает, какое место его пугает больше: отчий дом или особняк. Они оба для него равнозначны.       Его комната здесь почти идеальна: нежно-оранжевые стены, белая мебель в скандинавском стиле с деревянной отделкой, без излишеств, кипельно-белые простыни, деревянный пол. Чимин любит белый, ему нравится его чистота и притязательность, в этом белый так похож на Чимина. Со стороны он может казаться совсем другим, возможно, слишком неразборчивым, слишком ветреным, но он до боли последователен, хоть и старается выглядеть иначе. Он точно знает, чего хочет, чего достоин и к чему идёт, день за днем, шаг за шагом, он уверен в своём выборе на все сто процентов, но у него есть свои слабости, как и у любого человека.       Чимин откидывает одеяло и недовольно хмурится, проводя пальцами по потному лбу, ему так хочется принять ванну, чтобы смыть с себя страх ночных сновидений и слабость. Длинная, доходящая до середины бедра, светло-голубая рубашка прилипла к телу, неприятно щекоча чувствительную кожу живота, рёбер и паха, а соски встали из-за прохлады комнаты: на ночь он оставил окно приоткрытым. На улице идет дождь, судя по звукам разбивающихся о карниз капель. Он с очевидной неохотой тянется к прикроватной тумбочке, чтобы проверить время и ужасается, когда видит на часах цифру «18:02». Сколько же он проспал? Дольше пятнадцати часов. А ощущается будто меньше семи, он даже не выспался, хотя в этом доме бывает всякое.       Он проверяет сеть и удивленно обнаруживает, что она ловит просто прекрасно. Тут же начинает играть мелодия звонка, а на экране высвечивается фотография Джонга. Чимин снова переворачивается на спину и принимает звонок. — Да? — сонным голосом спрашивает он. — Привет, детка. Как ты? — хрипло и низко спрашивает Джонг. — Привет, Джонг, всё в порядке, — вздыхает Чимин, расстёгивая пуговицы на рубашке, оголяя тело полностью. — Отвратительно спал, проснулся весь мокрый насквозь от пота. — Ммм, я не против тебя мокрого, ты же знаешь. Ты даже весь потный приятно пахнешь, — Чимин слышит его горячее дыхание в трубку и улыбается. Не смотря на свою грубость в постели Джонг может быть очень чувственным вне её. — И чем же я пахну? — спрашивает Чимин, переворачиваясь на живот, и едва слышно стонет от прикосновения влажных простыней к нежной коже живота и члена. — Карамелью, — отвечает Джонг. — Что ты там делаешь, куколка, ласкаешь себя? Давай я приду, и тебе не придется делать это самому. — Его слова такие заманчивые сейчас, но Чимин решает, что сегодня не самый подходящий день для жаркого, грубого секса. — Нет, Джонги, давай не сегодня, — Чимин вытягивает своё сильное, крепкое тело, пытаясь до конца проснуться. — Ты звонил остальным? — Да, но ответил только Кибом. Я сам только что проснулся. О! Тэмин звонит, я отключаюсь, свяжись с Чонгуком, — кидает быстро Джонг и кладёт трубку.       Чимин проходит в уборную. В уборной красиво, чисто и идеально белоснежно, в его вкусе. Небольшая, но удобная ванна, старинная раковина с позолоченными смесителями, натёртый до блеска унитаз. После туалета Чимин включает воду, чтобы её набрать. Он не принимает душ уже очень давно, предпочитая ванну, с тех пор как над ними с Чонгуком взял опеку Джонг и с тех пор как они переехали из пансиона к старшим в большой и комфортный дом в центре Каннама, который те купили на деньги с продажи всего наследства Минхо.       Чимин делит один этаж с Чонгуком, самый верхний, у них на двоих общая гостиная, огромная художественная студия, в которой Чон проводит почти всё своё время, работая над картинами, и там же находится небольшая фото-студия. Чимин хоть и работает моделью, но сам часто берётся за фотоаппарат. Он обожает фотографировать еду для инстаграма и иногда, когда уговаривает остальных, снимает их в своих странноватых, но креативных проектах. Последним проектом была фотосессия шикарно одетого Тэмина в кошачьих ушках и с хвостиком, сидящего в окружении тридцати жутко дорогих тортов.       Чимин трогает пальцами воду, удовлетворённо кивает и садится, кликая на контакт Чонгука в телефонной книге, он боится не услышать ответа, поэтому его рука дрожит. — Алло! — говорит слегка сонный и оттого ещё более милый голос, и Чимин облегченно выдыхает. — Гукки, — мягко зовет Чимин. — Ты как, зайчонок? — Чимини? — всё ещё также сонно и сладко шепчет Чонгук в ответ. От этого бархатного шепота сердце Чимина болезненно сжимается. — Я только проснулся, мне снилась какая-то жуть. Ты в порядке? — Да, любимый, всё хорошо.       Почему-то сейчас Чимин ощущает непреодолимое желание оказаться рядом с ним, увидеть его лицо, прижаться к горячему телу, скользнуть пальцами, а потом языком по красивым, небольшим губам, осторожно поцеловать родинку под нижней и запомнить на всю жизнь его несдержанный стон от их первого поцелуя. Но всё это — несбыточные мечты. Именно так, Чонгук — его несбыточная мечта, близкая и одновременно невозможно далекая. — Я соскучился, — ласково говорит Чонгук, и Чимин слышит, как младший смешно кряхтит, видимо, потягиваясь. — Я тоже, — Чимин медленно водит пальцем по поверхности воды. — Ты в ванне? — Да, мне снился кошмар, и я проснулся весь потный, поэтому утренняя ванна — это необходимость, — Чимин вытаскивает ногу из воды, и закидывает её на бортик. — Ты не звонил другим? — встревоженно спрашивает младший. — Нет, но Джонг связался с Кибомом и Тэмином, надо проверить остальных, сможешь? — Да, сейчас встану и позвоню Минхо и дойду до Джинки-хёна, я совсем забыл спросить его номер вчера или хотя бы ай-ди в Какаоток. — Точно, и я тоже. Нужно будет всем создать общий чат, в этот раз сеть тут отлично ловит, — Чимин берёт в свободную руку губку. — Ладно, Гукки, я помоюсь и увидимся. — Да, конечно, будь аккуратнее, булочка, — Чимин слышит улыбку в родном голосе. Он обожает, когда Чонгук называет его булочкой или пирожком, это всегда чересчур мило. — Я всегда аккуратен, малыш, — смеется Чимин и кликает на отбой.       Времени на обычные процедуры с пеной и маслами нет, поэтому он наскоро намыливается и смывает с себя любимый гель для душа. В отличие от Джонга его совсем не удивляет, что Отправитель в курсе их предпочтений. У него было десять лет, чтобы наблюдать, а в том, что он наблюдал, у Чимина нет никаких сомнений. И как бы все эти долгие годы Джонг и Кибом не пытались найти ниточки, ведущие к этому особняку и тому, кто всё это устроил, у них так и не получилось, даже с их связями. В какой-то момент Джонг сказал, что сдался, но Чимин видел, что это не так. Может быть, сам Джонг до сих пор сам не хочет это признавать, но Чимин уверен, что только ради этого своей сферой деятельности Джонг выбрал криминал и подпольные стриптиз-клубы. Там вертится много тех, кто обладает любой информацией, даже самой неожиданной.       Телефон снова пиликает, когда Чимин уже смывает с волос пену шампуня. Полностью обтеревшись мягким белым полотенцем, он всё-таки читает пришедшее от Отправителя сообщение: «Добрый вечер, грешники. Надеюсь, вам понравилось здесь ночевать.» «Пиздец, как понравилось», — думает Чимин и читает дальше: «Ужин в 19, не опаздывайте. Минхо и Тэмин присутствовать не будут, они заняты кое-чем другим». Интересно, чем они заняты? Он лишь надеется, что они живы, но если бы было что-то страшное, Джонг бы уже позвонил, а может и нет. Он тут же судорожно копается в телефонной книжке, находя номер Тэмина и, набрав его, слышит короткие гудки. Занято. Отлично, он с кем-то говорит, а значит точно в порядке. Чимин посылает короткую смску Джонгу: «Напиши мне».       Через буквально пять минут Чимин, расчесывая пальцами синевато-серые волосы, получает смс от Джонга: «Тэмин и Минхо в Желтой комнате. Минхо потерял глаз, но жив. Тэмин с ним. Они не могут выйти, дверь не открывается». Как всегда в стиле Джонга: кратко и по существу. Чимин ничего не пишет в ответ, потому что знает, что его ответа не ждут. С Джонгом всегда так: каждый раз по-разному, словно ходишь по лезвию ножа. Секунда — и ты срываешься, точнее, срывается он, а ты просто привыкаешь к этому со временем, зато с ним можно не скрывать себя.       Джонг сложный и часто непредсказуемый, но Чимину он нравится, он чувствует от него огонь жизни и страсти, и самому Чимину очень хочется быть к нему причастным, согреться им, может быть, немного обжечься, но не броситься в это пламя без оглядки. Так бы он точно никогда не смог. Джонг яростный, он берет от жизни то, что хочет, это делает его и Чимина похожими, только Джонг слишком неустойчивый, у него расшатанная психика, а Чимин же контролирует свои порывы почти с маниакальным профессионализмом. Он давно убрал гнев и вспыльчивость с основных позиций в жизни, заменив его холодной расчетливой жестокостью, если это необходимо.       «Минхо потерял глаз» — что это вообще значит? У него нет глаза, его просто не стало в какое-то мгновение, или его вырезали, или что? Чимин ни черта не понимает, он позволяет себе всего десять секунд паники, в которые он лихорадочно дышит и пытается успокоить нервы, а потом снова берет себя в руки. Страх — слишком большое искушение, но он никогда не разрешал ему затопить себя полностью, гордость всегда побеждает. А Чимин гордый, он невообразимо гордый, каждой клеточкой своего естества.       Гордость мешает ему во многом, но она и помогает: со страхами, с душевной болью, с хейтом, с которым он сталкивается с начала карьеры. Его гордость кормится каждый день, когда он видит своё лицо на билбордах города, когда очередной парень на очередной вечеринке посылает ему записку с номером телефона и признанием в любви и желании. Быть самой востребованной моделью в Корее — лучшая профессия для кормления своего греха. Но на самом деле, он настолько сильный не из-за всего этого. Есть один человек, из-за чьей любви его гордость каждый день растет, пусть их отношения до сих пор чисто платонические.       Чонгука он любит давно. Когда он это осознал, ему было пятнадцать. Созрел Чимин довольно поздно, но очень быстро перешел от мыслей: «что это вообще со мной и моим телом происходит?» до мыслей: «мне хочется, чтобы мы делали это с ним каждую ночь». Но «он» из его желаний был слишком мал для секса. Всего на пару лет моложе, Чонгук был чистым и невинным, и это ещё больше укрепило мнение Чимина о том, что у них не сложится. Четыре года скрытой влюбленности и жадной, но запретной страсти, и Чимин решился больше не ждать Чонгука, который в то время ещё смотрел на него, как на старшего брата, а попробовать секс с другими, и ему понравилось. Его тело оказалось до боли отзывчивым на чужие прикосновения, но сердце так и осталось принадлежащим одному, и Чимин вроде как смирился с этим. В предпоследнем классе Чонгук начал меняться, он увлекся рисованием, да так пылко, что почти всё время тратил на творчество, ходил на курсы, рисовал везде, где мог, планируя поступать на художественное отделение университета. Ему было почти восемнадцать, а Чимину должно было исполниться двадцать.       Старший до сих пор думает, что именно искусство изменило Чонгука. К концу года он наконец-то победил депрессию, которой страдал с самого детства, будучи чересчур чувствительным к чужому мнению и к тому же вечно недовольным собой, своей внешностью, своими успехами, историей своего взросления и вообще всем, что с ним происходило всю его жизнь. Конечно, Чимин всё время был рядом, помогал, как мог, но только искусство полностью увлекло младшего, забирая мысли о суициде, вечно его преследующие.       Чонгук стал более открытым миру, красоте, природе и людям. Вырвался из воспоминаний о смерти брата, о которой не говорил, но Чимин-то знал, как он болезненно её пережил. Именно он тогда утешал Чона, став случайным свидетелем того, как младший пытается вскрыть вены крышкой от консервной банки, оставшейся после ужина, прямо на полу около того шкафа, в котором погиб его брат. И с этого вечера они больше не расставались. Чонгук доверил Чимину себя, Чимин почти доверился Чонгуку в ответ, оставляя недоступным лишь знание о яркой и жаркой любви.       В выпускном классе, в один из холодных февральских дней, когда они вместе пили какао в кофейне на Мёндоне после очередного шоппинга, укутавшись в плед, Чонгук признался в своих чувствах к нему. Чимин никогда не забудет его слов в тот вечер: «Я только сейчас осознал, как безумно люблю тебя, хён». Чимин с дрожащим сердцем и руками признался в ответ, на что Чонгук нежно улыбнулся и сказал, что знает об этом уже давно. Старший вспыхнул и отвел глаза, а младший мило засмеялся, прикрывая рот рукой.       И ничего. Признание, а потом… а потом просто два с половиной года ежедневных слов о любви, ежедневных ласковых, сладких взглядов, одуряющего запаха корицы и аниса от его волос, когда он клал голову на плечо Чимина, и всего одна неудавшаяся попытка поцелуя, когда Чонгук испуганно отстранился, даже не дав коснуться своих соблазнительных губ. Чимин извинился и больше не предпринимал попыток. Его гордость не позволила бы никогда быть отвергнутым еще раз, но даже после того несостоявшегося поцелуя Чонгук по-прежнему сводил Чимина с ума своими признаниями, комплиментами и взглядами, с каждым разом становящимися всё горячее и горячее. Чимин спал с другими, а Чонгук мягко шептал ему на ухо о нежной любви и ни разу не прикоснулся, не поцеловал, не позволил себе лишнего.       Его никогда не отвергали, ему никогда не приходилось молча кого-то желать после отказа, без возможности удовлетвориться, но этим единственным стал Чонгук. Поразительно, но именно его Чимин так беспредельно любит, готовый пронести эту любовь сквозь всю свою жизнь, даже не жалея ни секунды. А после признания Чимин словно наконец-то нашёл свой дом, и этот дом навсегда стал ассоциироваться с темными глазами, с тонкими соблазнительными губами, с загорелой кожей, с часто слишком наивным взглядом младшего и его приятным родным голосом.       Рядом с ним он чувствует себя правильно, хотя до этого даже не знал, что это вообще значит. И эта любовь между ними так сильно похожа на другую любовь, чья тень отражалась в узких, красивых глазах одного человека, о котором он молчал все эти годы, не раскрывая, что знает его, что следил за ним, пока тот не исчез, оставив в груди острый осколок, который саднит до сих пор, напоминая первую головокружительную детскую влюбленность.