Семь смертных грехов

      После смерти тёти Ли Кибом стал ещё более жестким, особенно в стрессовых ситуациях. Любые неожиданные чувства, любые неоднозначные моменты приводили к тому, что Ки злился, это было его ответом на изменения. Любые. Даже хорошие. Но до хороших изменений в жизни было очень далеко, так он думал. Суд определил их в пансион, не найдя никаких родственников, которые могли бы приютить двух мальчиков, переживших так много трагедий. Пансион казался неплохим вариантом, но только не Кибому, который не представлял себе жизнь в окружении десятков сирот, а особенно исключительно мальчишек. Вечные драки, разборки, наркотики, алкоголь и того хуже, секс или изнасилования — вечные преследователи сирот в приютах. Попасть в эту систему — значит, стать практически отбросом. А Кибом никогда не был отбросом, как и Джинки.       На Джинки было мало надежды, после смерти мачехи он совсем поник, перестав разговаривать с Кибомом, который, в свою очередь, не знал, что с этим делать, как вывести друга хоть на какие-то эмоции. Иногда он устраивал скандалы, остервенело тряся Джинки за плечо, словно это он был виноват во всём случившемся. Старший не реагировал даже на то, как Кибом разбивал на кухне посуду, когда перед отъездом в пансион им позволили забрать одежду, книги и личные вещи. — Ненавижу, всех вас ненавижу, — орал Кибом, запинывая ранее обожаемого розового медвежонка под кровать. — Предатели, ненавижу! — Он порвал свой альбом, в котором зарисовывал одежду из понравившихся фильмов. Джинки безучастно сидел на стуле, расчёсывая руку. У него начался сильный зуд из-за стресса около двух недель назад, после того, как они вернулись с кладбища, отдав последнюю дань. — Собирайся, Джинки, — крикнул зло и громко Ки, чтобы вывести старшего из оцепенения. Джинки так ничего и не сложил в свою сумку: ни одежду, ни учебники, ни модели самолетов, которые так любил. Кибому было больно смотреть на то, как старший бесцветно молчит и совсем его не слышит. — Ладно, ладно, не делай ничего, ладно. — Раздражённо прошипел Кибом, швыряя самый красивый самолетик в Джинки. Он ударился ему в плечо и упал, сломав крыло. А старший просто посмотрел на сломанную модель и ничего не сказал, будто всё, что его привлекало раньше, что он любил и к чему стремился, в один миг перестало его волновать. Кибому стало страшно, что Джинки также в один из дней просто будет равнодушно смотреть, как Ки однокрылым сломанным самолетиком уйдет из его жизни, а он даже не скажет: «Прощай».       Они приехали в пансион в середине февраля, как раз перед новым учебным годом. Джинки определили в четвертый класс, а Кибома в третий. Пансион оказался недавно построенным, буквально год назад, чистым, красивым и на удивление комфортным. Всех расселяли по двое в комнату, что уже само по себе было необычным для пансиона. Душ был общим, одним на этаж, но с цивильными закрытыми кабинками. Туалет с унитазом и небольшой раковиной был в каждой комнате. Первый и второй этажи были отданы под учебные классы и залы, а третий, четвертый и пятый - под комнаты для учащихся. Учителя жили вне пансиона, приезжая каждый день на транспорте. Постоянно тут были только завхозы, живущие вместе с женами, которые работали в столовой, и несколько сменяющихся завучей, а ещё медсестра и сторож. Учеников было не так уж и много, всего несколько классов, оттого пансион казался совсем пустым.       После зачисления Кибом и Джинки обязаны были поговорить с психологом, который должен был сопровождать их в течение всей учебы. Кибом не хотел идти к нему, потому что сказать ему было ровным счётом нечего, а оттого на первой встрече он вел себя невообразимо грубо, даже для себя. — Не хочешь рассказать, как у тебя дела? Что ты чувствуешь в пансионе? Тебе здесь нравится? — спросил высокий полноватый мужчина с мягкой улыбкой и такими же мягкими движениями. Он словно весь был наполнен ватой, как плюшевый медведь. Его голос был спокойным и размеренным. — Как тут вообще кому-то может нравиться? — задал встречный вопрос раздраженный Кибом, залезающий в кресло с ногами, на что господин Ким ничего не сказал, хотя Ки ожидал всплеска недовольства. — Мне здесь нравится, — добродушно ответил мужчина, наливая чай из только что вскипевшего чайника. — Вы тут живёте? — фыркнул высокомерно Ки. — Нет, просто работаю, но могу и остаться с ночевкой, если бумаг наберётся слишком много, — сказал психолог, подавая Ки кружку с чаем. — Сахар? — Нет, — Ки тут же поставил кружку на стол. — Я не хочу с вами беседовать, — сказал он почти зло. — Почему? — спросил незамысловато господин Ким.       Кибом непонимающе уставился на мужчину. Обстановка этой комнаты, скорее всего, предполагала полное расслабление, тут приятно пахло чем-то сладковатым, похожим на мед, теплым и домашним. На столе стояла вазочка с рыбками с бобовой пастой, которую Кибом ненавидел. Весь кабинет был в спокойных коричневых тонах, а библиотека у стены - внушительной. Но Ки был уверен на все сто процентов, что приходившие сюда подростки скорее были склонны пырнуть психолога ножом, чем слушать его бессмысленные вопросы. — Неужели кто-то вообще хочет с вами разговаривать? Не могу представить себе этого идиота, — выдал Кибом, специально качая ногой в кроссовке и задевая грязной подошвой обивку кресла. Но господин Ким даже не поморщился. Он глотнул чай, довольно причмокнув, чем взбесил Кибома ещё больше. — Ты прав, обычно все просто делают вид, что меня здесь нет, — ни капли не смутившись на обидные слова, ответил господин Ким. — Ты разговариваешь как взрослый, хоть тебе всего девять. Ты всегда был таким? — Сколько себя помню, — хмуро сказал Ки, смотря на часы, словно он мог только своим взглядом заставить время течь быстрее. — Я собираюсь посоветовать завучу сделать Джинки старостой. Как думаешь, это хорошая идея? — спросил внезапно господин Ким.       Ки перевел на него взгляд и хитро сощурился. Мужчина знал, какая тема будет интересна для него, если он откажется говорить о себе. — Вы пытаетесь вовлечь его в школьную жизнь? — пытливо спросил Ки, наклоняясь вперед. — А что, если да? — господин Ким тоже наклонился вперед, заговорщически подмигивая.       Ки отклонился, окидывая его оценивающим взглядом. Если то, что предложил психолог, сможет каким-то образом расшевелить Джинки, то Ки согласится на всё, даже быть старостой вместе с ним, хотя они только приехали и ничего не знали ни о том, чем здесь вообще занимаются помимо уроков, ни о том, что входит в обязанности старост.       Джинки всегда был ответственным, что с Кибомом, что в школе, он всегда делал уроки, не пропускал занятия, даже после того, как их отцы исчезли. Он был одержим учёбой, возможно, книги и учебники помогали ему отвлечься от потери отца, а теперь, после смерти мачехи, вероятно, он погрузится в учёбу еще больше. И обязанности старосты могут помочь одновременно взять ответственность, которая никогда его не пугала, а даже наоборот, вдохновляла, и быть в центре всех школьных событий, обязывая общаться с остальными. Пожалуй, это было неплохим решением. И Кибом наконец-то признал, что этот психолог не так уж и плох. — Тогда я буду старостой вместе с ним, — сказал беспрекословно Ки, бросая холодный взгляд. Господин Ким кивнул, откидываясь на спинку. — Без вопросов, — сказал он, мягко улыбнувшись. — Тебе понравилась комната? — Спросил он будто невзначай. — Нет, дома у меня была раза в три больше, — сказал Ки, складывая руки на груди. — Как тебе парк? — еще один бессмысленный вопрос, потому что Ки не собирался менять гнев на милость. — Мог бы быть и лучше, — хмыкнул он. — Справедливо, — согласился господин Ким. — Чем ты хотел бы заниматься кроме учебы? — Он вновь глотнул чай и удовлетворенно выдохнул. — Забыть, что я в этом идиотском приюте, — зло отрезал Ки, вставая с кресла. — Это пансион, — поправил его мужчина мягко. — Насрать, — почти крикнул Ки, разворачиваясь. — Не возьмешь рыбку? — заботливо спросил господин Ким. — Ненавижу бобовую пасту, — кинул Ки и приоткрыл дверь. — Хм, а Джинки понравилось, — едва слышно сказал мужчина, и Кибом остановился. — Вы пытаетесь расположить меня к себе, у вас не получится, — холодно сказал Ки, развернувшись и пристально посмотрев мужчине в глаза.       Его слова о том, что Джинки понравилось, именно так: «понравилось», а не: «он съел», как бы говорили, что Джинки что-то ему сказал, что показал, что ему было хорошо. Чем же этот мужчина смог расположить старшего к себе? Кибом не представлял. Но ему казалось, что даже это маленькое слово: «понравилось» уже означало, что когда-нибудь Джинки опять улыбнётся по-настоящему. — Уже получилось, — беззлобно сказал господин Ким и довольно улыбнулся. — Даже не надейтесь, — Ки вышел, захлопнув за собой дверь.       Но у него, правда, получилось. Он разгадал Кибома слишком быстро, стоило ему упомянуть Джинки, как Ки сразу выдал себя. В последние месяцы он в большинстве случаев предпочитал делать что-то, что могло хоть как-то отвлечь старшего от печальных мыслей, а оттого вся жизнь превратилась в сплошную череду попыток привлечь его внимание к себе, мысли Ки сузились до Джинки и его эмоций. Если он видел хоть какое-то отражение заинтересованности в его глазах, он сразу загорался, либо продолжая говорить энергичнее, либо продолжая что-то делать, но глаза Джинки быстро становились равнодушными, теряя искры интереса, словно были недостаточно просушены после литров вытекших слез.       Учебный год пролетел настолько быстро, что Ки не успел и глазом моргнуть, как наступило Рождество. На улице похолодало, но в пансионе было сносно, так как отопление работало на максимуме, но из-за огромных окон в коридорах, которые давали много света, было прохладно. Кибом сидел на уроках в свитере и шарфе, боясь простудиться.       Лучше всего ему давался английский, само собой, ведь у него уже был начальный уровень. Учительница быстро заприметила его способности и уже с первого месяца начала давать ему дополнительные задания. Кибому абсолютно неожиданно понравились уроки, то, как их вели, и сами учителя тоже.       С Джинки всё потихоньку приходило в порядок, он начал говорить в первый же день учёбы. Он был слишком послушным, чтобы не отвечать на вопросы учителей, он бы никогда не позволил себе молчать, когда старшие его о чём-то спрашивают. Слишком воспитанный, чтобы быть грубым, слишком мягкий, чтобы даже подумать о бунте. Со временем он стал больше похож на прошлого Джинки, и Кибом сделал вывод, что всё же переезд в этот пансион оказался буквально спасительным. К тому же, сразу после уроков Кибом и Джинки были настолько заняты, что у них просто не оставалось времени на грусть и печаль. Чем они только не занимались: и гуляли, и играли в спортивные игры, и ездили в Сеул на разные экскурсии, и смотрели кино в мини-кинотеатре прямо в пансионе.       Работа старосты позволяла знакомиться с новоприбывшими мальчишками, увеличивая круг друзей, также давая кое-какие привилегии, типа мест в первом ряду при просмотре фильмов или возможность иногда, крайне редко, выбирать, куда поехать на экскурсию. Не смотря на улучшения с общением, Джинки так ни разу и не улыбнулся за всё время, по крайней мере, Кибому. Хотя Ки был уверен, что это касалось и остальных. Ки был несколько раз у психолога, в основном они разговаривали о Джинки, точнее Кибом говорил о Джинки, отказываясь говорить о чем-то ещё.       Рождество они провели в пансионе, и оно в итоге стало одним из лучших проведённых праздников в их жизни. Пансион украсили на европейский манер: гирляндами, ёлкой и фонариками; устроили просмотр рождественских фильмов и наготовили кучу еды на праздничный стол. Повара в этот раз потрудились на славу, приготовив самые любимые блюда тех, кто остался на праздник, принеся из отдельного здания — столовой, где обычно кушали ребята, еду в общий большой зал, находившийся на первом этаже. Некоторые учителя даже решили присоединиться. Например, молодая учительница корейского языка, которая была не замужем и без детей, устроила им интересные игры с угадыванием слов, а учитель старших классов, господин Пак, привёз из дома целую коллекцию комиксов, и они все вместе её рассматривали.       И на утро после празднования Джинки впервые улыбнулся, неуверенно и мягко, когда Кибом поздравил его и вручил красиво и аккуратно упакованный подарок. Это была новая сборная модель самолета. Эту модель на самом деле купил не Кибом, а господин Ким. Они договорились, что Ки будет ходить к нему каждую неделю в течение трёх месяцев за то, что психолог заплатит за подарок. Ки пришлось пойти на уступки. — Какой огромный, — восхищенно сказал Джинки. — Спасибо, Ки, я так давно не собирал их. — Ну вот, теперь снова начнешь, — довольно сказал Кибом, получая взамен завернутую в красную бумагу упаковку носков с лисами. Им выдавали карманные деньги, но их вряд ли хватило бы на какой-то достойный подарок. — Она же дорогая, наверное, — с сомнением произнес Джинки, рассматривая детальки, вывалив их все на пол. — Немного, но я заключил сделку, а поэтому не переживай, — Кибом развалился на кровати, смотря, как Джинки привычным жестом скрепляет первые детали. — Спасибо, — поднял голову старший и нешироко улыбнулся. Кибом замер, завороженно смотря ему в лицо и пытаясь запомнить его улыбку, первую за столько времени, такую желанную и необходимую. — Я так люблю твою улыбку, — не выдержав, всё-таки признался Ки. Джинки виновато посмотрел на него и опустил глаза. — Прости, — сказал он тихо. — Тебе не за что извиняться, просто улыбайся почаще, ладно? — в надежде на положительный ответ попросил Ки. — Постараюсь, — ответил старший и опять занялся моделью.       Эта улыбка, пожалуй, стоила мучительных часов с психологом, в которые Кибом лишь пытался делать вид, будто не врёт, говоря о себе. Он вел себя приличнее, чем при первой встрече, но также холодно и недоверчиво, хоть и был благодарен господину Киму за помощь с Джинки. Но это не значило, что он стал бы отвечать правдиво на его вопросы. Он не хотел позволять кому-то залезать в свою голову, особенно взрослым.       Пролетел еще один год, Джинки уже закончил пятый класс, а Ки четвертый. Они по-прежнему жили вместе в одной комнате, по-прежнему были лучшими друзьями, в этом плане ничего не изменилось, но зато немного изменились они сами. Джинки наконец-то превратился в того, старого улыбчивого, милого и добродушного Джинки, вечно что-то жующего или напевающего себе под нос очередную странную песенку про тосты или курицу. Кибом же за эти два года понял, что пансион для него стал новым домом, он ревностно отстаивал перед новыми мальчишками своё мнение по поводу того, что здесь не так, как в других приютах, что здесь хорошо.       С Намджуном, Хосоком, Каем и Тэмином Ки и Джинки познакомились в марте 2000-го года, будучи помощниками на церемонии зачисления новоприбывших. С Намджуном Кибом сошёлся сразу, Нам был на три года его младше, но отличался острым для своего возраста умом. Он сразу спросил, можно ли записаться на дополнительные уроки по математике и уже в первом классе заняться физикой.       Довольный Кибом пообещал, что всё устроит. Он и сам был из тех, кто проходит больше школьной программы, как и Джинки, и ему понравилось, что Намджун так серьёзно отнёсся к своему будущему. Хосок выглядел попроще, но тоже был довольно милым ребенком, он солнечно улыбался и дружелюбно прыгал вокруг, как маленький кролик.       А вот Тэмин с Каем Кибома насторожили. Тэмин, как оказалось, был старше всех новичков на год, и пока не ходил в школу, но его определили в первый класс, пообещав, что если он пойдет по программе быстрее остальных, то его переведут во второй. Кибом слышал от завуча, что Тэмин бегло читает и знает начальный уровень арифметики, а соответственно, вполне способен осилить два года за один. Но не это волновало Кибома, а то, как они вели себя. Кай постоянно отодвигал Тэмина за спину, словно защищая непонятно от чего, и беспокойно смотрел на пытавшихся приблизиться к Тэ ребят. Тэмин же был максимально закрытым, он даже не смотрел в глаза, постоянно пряча их, а поэтому казался Кибому чересчур неоднозначным. Несколько раз, когда он все же ловил взгляд Тэмина, его окатывало холодными мурашками, потому что печаль в этих красивых глазах была слишком бесконечной.       Что же пришлось ему пережить, что его глаза стали такими? И почему Кай так его защищал? Будто к Тэмину и подойти нельзя. Эти двое напомнили ему их с Джинки. Правда Кибом не так ревностно защищал старшего, потому что знал, что Джинки не потерпел бы этого. В пансионе было спокойно, не смотря на то, что мальчишек прибавилось, но господин Ким работал на славу. Он знал и контролировал абсолютно всё, что происходит, и не без помощи Кибома.       Со временем Ки стал частым гостем в его кабинете, в основном, он говорил не о себе, как и всегда, а о других. Его волновали и новенькие, и отношения между младшеклассниками, если что-то не ладилось. Он правда проникся духом этого места, потому что видел, как много времени тратят учителя, завучи и психолог на то, чтобы дать им хорошее образование, придумать развлечения и поддержать нормальное взросление. В общем и целом, Кибом уже признался себе, что ему здесь нравится и что он хотел бы, чтобы это место стало домом и для других потерянных мальчишек, проблемных и не очень, со своими тараканами и историями. Так и вышло: мальчишки прибывали, а Кибом и Джинки помогали им адаптироваться, став чем-то вроде проводников в новую жизнь.