Семь смертных грехов

      Чимин делает небольшой глоток бурбона и с наслаждением прикрывает влажные после слез ресницы. Сложно назвать алкоголь лекарством, но если твоя болезнь – безответная любовь, алкоголь - настоящее спасение. Алкоголь и страстный, пылкий секс с красивым и горячим партнером.       Джинки молчит, деликатно давая Чимину пару минут перевести дух. Он не отводит взгляда от лица младшего, но и не пялится, стараясь проникнуть в душу. Его взгляд заботливый и одновременно легкий, не принуждающий к ответному взгляду. Чимин наконец-то говорит себе, что нужно отвлечься, расслабиться, а не вертеть в голове воспоминания, пытаясь выкопать из них момент сближения Чонгука и Кибома, всё равно сейчас ничего путного в голову не придёт. Нужно позаботиться о своей душе и теле.       Он тяжело выдыхает, мысленно стирая болезненную картинку целующихся Кибома и Чонгука, пока снова не довел себя до слёз, и смотрит на комнату Джинки более осмысленно. Она совсем не такая, как ожидал Чимин. Ничего простого, ничего светлого, всё темное, глубокое и вместе с тем уютное. Странное сочетание, будто хозяин одновременно любит домашнюю обстановку, приятные ткани, мягкие линии, но где-то в его душе полыхает пламя страсти, темнота, которая не может ни отразиться на обстановке. Мило и по-домашнему с первого взгляда, сексуально и горячо со второго. Свечи делают пространство еще более неуловимым. Из-за движения пламени все вокруг дрожит и мерцает, на стенах танцуют тени, в воздухе пахнет нежно, но обволакивающе томно, почти душно.       Чимин щурится, переводя взгляд на Джинки, словно по-новому открывая его для себя. Значит, он не ошибся, когда подумал, что за мягкими чертами лица, за спокойным и интеллигентным видом прячется что-то большее. Там, внутри его темно-карих глаз за тонкой пленкой легкой заинтересованности блестит пламя едва сдерживаемого желания. Причем не обязательно сексуального, понимает Чимин, когда вглядывается: пухлые губы, крупный нос, тонкие глаза, выразительные брови, широкие плечи и бедра, ярко выделяющийся кадык. Жадность. Хорошо контролируемая, поэтому незаметная сразу, но всё его тело, лицо, запах и движения пропитаны ей. Такие мужчины встречаются крайне редко: дорогие, воспитанные, мягкие и вежливые в обычной жизни, чертовски горячие в постели.       Чимину понравилось то, что он увидел в Джинки еще при первом прикосновении тогда, около ворот. Он ощутил темную энергию самовлюбленности и уверенности в своей сексуальности. Джинки будто специально в момент рукопожатия дал ему почувствовать всю глубину своей порочной гордости, даже не пытаясь ее спрятать, как чаще всего делает Кибом, неумело прикрывая ее гневом. Он выплеснул темное, поглощающее море гордыни прямо Чимину под ноги, сдаваясь ему полностью. Но Чимин знает, что это было сделано специально, чтобы заманить. Они оба игроки, они оба хищники, и один хищник узнает второго, стоит посмотреть ему в глаза. «Ну что, Джинки, давай поиграем», - думает Чимин, соблазнительно облизывает верхнюю губу и хищно улыбается. Старший тут же принимает приглашение, медленно кивая в ответ. Они оба знают, чем закончится вечер, они знали это еще тогда, когда пожимали друг другу руку при встрече. Да, Чимин просчитался насчет его простоты, но из-за того, что он видит здесь, в комнате, фантазия разыгрывается, и он уже представляет себе, как в конце вечера оседлает этого горячего обнаженного мужчину прямо на полу. - Присядешь? – спрашивает старший, делая шаг в сторону, чтобы открыть перед Чимином вид на барную стойку. - Спасибо, - выдыхает он, отрывая спину от двери. – А ты хорошо устроился, хён, - смеется Чимин, удивленно разглядывая бутылки с алкоголем, ставит бокал на деревянную поверхность и запрыгивает рядом прямо на стойку. Если уж он решился соблазнить старшего, то Джинки должен видеть его полностью, с ног до головы.       Старший мягко смеется, демонстрируя ослепляюще широкую улыбку, подходит к стойке и присаживается на стул рядом с Чимином в почти интимной близости. Когда он ставит бокал на стойку, костяшки его пальцев нечаянно касаются бедра Чимина, отчего у младшего внезапно перехватывает дыхание. «Ну же, Чимин, что с тобой происходит? Не позволяй ему свести тебя с ума, ты же уже взрослый мальчик», - хмуро обращается он сам к себе и своему телу. - Не могу без алкоголя, - спокойно говорит Джинки, смотря на пальцы Чимина, сжимающие бокал. Младший отпивает еще глоток, с удовольствием отмечая качество выпивки. - Я тоже люблю выпить, - кивает Чимин и позволяет себе расслабить спину, облокачиваясь на руку, выставленную назад, и слегка отклоняется, демонстрируя красивую шею. - Что любишь? – спрашивает Джинки, скользя взглядом по его губам. Чимин, поддавшись этому взгляду, прикусывает нижнюю совсем немного, но это не скрывается от тёмного взгляда старшего, который пристально останавливается на месте, где зубы впиваются в нежную плоть.       Если всё будет идти так и дальше, их секс случится скорее, чем Чимин рассчитывал. Еще немного и он сам слезет с этой стойки и поцелует его в пухлые манящие губы. Интересно, насколько они мягкие? Снимет с него сначала жилетку, потом рубашку, а потом скользнет губами по телу вниз, расстегнет ремень и возьмет в рот его горячий, полу напряжённый член, пока рука с крупными пальцами будет тянуть его за волосы ближе к лобку, заставляя взять глубже и быстрее. Живот Чимина напряженно сжимается, возбуждение поднимается по бедрам вверх к паху. Но когда он возвращается из своих ощущений к Джинки, он удивленно замечает, как его взгляд соскальзывает с губ и перемещается к глазам. Спокойный, уважительно заинтересованный, но не больше. Да как он, черт возьми, это делает? Контролирует себя так искусно. Секунда, и словно того жара, который только что был в нем, и не существовало. - Соджу, пиво, ну и элитный алкоголь, конечно, - отвечает он и опять пробует бурбон.       Джинки пьет следом, Чимин замечает, как дергается крупный кадык, когда он делает небольшой глоток, и ловит себя на желании провести по нему языком и прижаться губами, нежно и чувственно. Он удивленно останавливает свою мысль. Нежно и чувственно? Вообще-то Чимин предпочитает совсем не такие прикосновения. Он непонимающе трясет головой. - Тебе лучше? – заботливо спрашивает старший, оглядывая Чимина. - Ммм? – он пропускает вопрос, потому что все еще шокирован своими желаниями. - Тебе стало лучше? – уточняет Джинки, обеспокоенно вглядываясь в глаза. Чимин не знает, верить ли заботе в его взгляде или нет, но ему так этого хочется. Возможно, Джинки и впрямь заинтересован им. - Пожалуй, совсем немного, - не врет Чимин.       И на него опять накатывают воспоминания о том, о чем ему хочется забыть. Он кривится от остроты боли, врезающейся в сердце. Чонгук… Он и правда больше не любит его? Но зачем он тогда сказал, что любит? Возможно, его нежелание ответить на тот поцелуй должно было показать Чимину, что все это бесполезно - их непонятные отношения. Но он до последнего убеждал себя, что всё у них впереди, что не обязательно торопиться с прикосновениями, ласками, поцелуями и тем более с сексом, что это нормально – двигаться друг к другу на встречу медленно, шаг за шагом.       Все люди разные, и они с Чонгуком тоже, поэтому он никогда и не думал его торопить, возможно, это и было ошибкой. Наверное, нужно было настаивать, быть более пылким с ним, поцеловать его в губы, показать, что он хочет большего. Может быть, именно этого Чонгуку и не хватало – первого настойчивого шага от Чимина, всё-таки он ему хён. Но Чимин не может быть более жёстким с ним, с ним – никогда. Чонгук вызывает в нем страсть, но не такую, как остальные, не такую пошлую и низменную. Нежность к нему, желание быть рядом, прижаться, обнять, поддержать, позаботится – вот первые чувства, которые вспыхивают у Чимина, когда он смотрит на младшего, вот настолько он его любит. А оказывается, Чонгуку это не нужно - эта его нежная любовь.       Чимин не винит Кибома, никто не может заставить другого влюбиться, не может соблазнить, если второй не желает соблазниться. Кибом жесток с ним, поэтому Чимину трудно представить его чьим-то любовником. Старший слишком холоден, слишком неприкасаем. Ему трудно представить его в постели, чересчур непредсказуемо, чересчур остро. Но он совершенно не знает, каким Кибом может быть с другими один на один, есть вероятность, что он чуткий и теплый.       «Только не это», - опять шепчет себе Чимин. И он вновь представляет себе их поцелуй, но уже не страстный, а нежный, представляет, как Чонгук прикрывает глаза от чувств, а Кибом мягко ведет длинными тонкими пальцами по его скуле. И эти картинки причиняют еще большую боль, чем картинки страстного поцелуя. «Только не такие отношения, только не любовь. Секс – возможно, любовь и нежность – никогда», - умоляюще думает Чимин и горько вздыхает, по-детски уязвимо начиная ковырять заусенец на большом пальце. - Чимин, - окликает его Джинки, а младший поднимает взгляд, почти полный слез к шоколадным глазам. Старший ласково улыбается и накрывает крупной теплой рукой руку Чимина, заставляя остановить нервное движение. – Давай поговорим об этом, если хочешь.       Чимин не хочет. Чимин хочет, чтобы его прижали к себе, чтобы успокоили, сказали, что всё в порядке, что всё будет хорошо. Он всхлипывает, и слезы проливаются с ресниц на щеки. Может быть, это алкоголь, а может быть, тяжелый вечер, полный непонятных эмоций, но он даже не стесняется плакать при нем. - Чимини, - шепчет Джинки едва слышно и отпускает руку младшего, для того чтобы подняться со стула, опираясь на трость, обойти колено Чимина и встать, совсем не смущаясь, между раздвинутыми ногами младшего. Чимин всхлипывает, когда Джинки ласково смазывает слезу теплым пальцем, и удивленно приоткрывает глаза, когда старший прижимает руку к щеке, которая будто идеально помещается в его мягкую, широкую ладонь. И тут он совсем раскисает. Чем больше этот человек реагирует на его слезы, чем нежнее и участливее его глаза напротив, тем больше разрывается сердце от боли и несправедливости. - Иди ко мне, - мягко шепчет Джинки и аккуратно, но властно пододвигает Чимина за руку на самый край стойки, а потом, подхватывая его под ягодицы одной сильной рукой, спускает на пол.       Чимин слабо сопротивляется, не понимая, чего от него хотят, но в итоге, сам того не ожидая, оказывается в теплых, уютных объятиях. Старший обхватывает его полностью, а Чимин как маленький ребенок утыкается носом в широкое плечо и хнычет, будто жалуясь на боль в разбитой коленке. Его руки сначала безвольно висят, но в очередном порыве нежности, он обнимает старшего, цепляясь пальцами за чужую спину, ощущая ее рельеф и твердость. Надежная…а хватка рук уверенная, крепкая, но аккуратная. - Всё будет хорошо, Чимини, я тебе обещаю, - тихий шепот на ухо, спокойный и расслабляюще низкий. - Почему ты делаешь это, хён? – спрашивает Чимин, всхлипывая и прижимаясь к нему сильнее, желая получить всё тепло от этого удивительного человека. - Почему бы и нет? – спрашивает он, ласково ведя полоску носом к уху и нежно выдыхая в него. Мурашки поднимаются по спине к загривку. – Ты мне нравишься, - откровенно признается Джинки, а Чимин слабо хныкает, ощущая волну благодарности. Джинки отклоняется, смотря на него с заботой, и стирает слезы большим пальцем. В его глазах нет ни капли желания, только мягкость. - Нравлюсь? – спрашивает Чимин, отвлекаясь от печальных мыслей. - Да, - просто отвечает Джинки и тепло улыбается.       Чимин с детским восторгом замечает тонкие морщинки у солнечных глаз старшего, маленькую родинку на щеке, неровный ряд нижних зубов, внезапно пропитываясь к нему особым чувством преданности. Даже недостатки в нем выглядят достоинствами. Жизнь – странная штука: потеряв в этот вечер свои надежды, он нашел человека, способного пусть не закрыть брешь насовсем, но хотя бы притупить боль одиночества. А больше всего поражает то, что Джинки хоть и знает его всего день, а уже готов отдавать больше, чем получать. И это тогда, когда Чимин записал его в список исключительно поверхностных, но жутко сексуальных мужчин. - Я думал, ты хочешь меня, - хихикает Чимин, даже не пытаясь выпутаться из крупных рук, стирая слезы об чужое плечо, размазывая влагу по дорогому жилету. - Это ты меня хочешь, Чимини, а я…я просто наслаждаюсь твоим обществом, - мягко смеется он в шею, находя ее в складках капюшона толстовки, и едва заметно касается губами. Легкое прикосновение, и младший скулит от возбуждения. - Тогда, почему я ощутил от тебя желание? – осторожно спрашивает Чимин. С одной стороны, он не хочет портить момент, с другой, ему правда интересно. – Это твоя сила, да, хён? – Он смело запускает руку в мягкие светлые волосы, пахнущие персиками и ощущает горячий выдох на коже. - Можно сказать и так, - хрипло шепчет Джинки, влажно целуя чувствительное место у основания шеи. Сердце Чимина ускоряется, трепеща. - Заставил меня захотеть тебя? – возбужденно хрипит Чимин, отклоняя голову назад, давая горячим, мягким губам больше мест для ласки. Так безумно приятно, что младший приподнимается на носочки, желая более тесного контакта, притягивая его за голову к себе. - Не совсем, но, пожалуй, - фыркает старший в мокрую после его поцелуев кожу. - И зачем тебе это? – стонет еле слышно Чимин, покрываясь мурашками. - Хотел отвлечь тебя от тревожных и грустных мыслей, - отвечает честно Джинки, а Чимин отстраняется от его чувственных губ и смотрит в темные глаза. Он не понимает мотивации. - Но потом вновь напомнил об этом. Зачем? – спрашивает Чимин. - Мне не понравилось то, чего ты желал в тот момент, когда я напомнил тебе о Чонгуке.       Чимин удивленно расширяет глаза. Чего он желал в тот момент? Он желал отсосать ему, желал того, чтобы им завладели, заставили подчиниться, жестко и грубо. - Именно этого, Чимин, да, - подтверждает Джинки. - Ты слышишь мои мысли? – шокировано и испуганно.       Джинки нежно смеется, прижимая его к себе. Чимин с удовольствием замечает, как привычно и уверенно он его обнимает, словно они всю жизнь вместе. Почему Чимин чувствует себя с ним таким ребенком? Все дело в том, что Джинки выше и крупнее? Или дело в том, как старший себя ведет? Будто имеет полное право на то, чтобы касаться его, чтобы целовать его. Ни разу в своей жизни Чимин не позволял никому так быстро войти в личное пространство. Доверие Чимина нужно заслужить, по крайней мере для нежности, а уж тем более для того, чтобы увидеть его слезы. А этот мужчина просто улыбается, смотрит мягко, почти влюбленно, и все границы стираются. И как бы Чимин не делал вид, что не знает ответа на вопрос «почему», он все-таки его знает, но не хочет признаваться. - Не бойся, не мысли, только лишь желания, любые желания, особенно самые яркие.       Его улыбка становится хитрой, а в глазах появляется блеск. Соблазнительно. Вот как он сейчас выглядит: безумно соблазнительно! Чимин хочет его поцеловать, прямо в это мгновение, чувственно настолько, чтобы сойти с ума окончательно. Всё внутри ноет от желания. – Так сильно хочешь поцеловать меня в губы? - Джинки наклоняется к самому его лицу, жарко опаляя горячим сладким дыханием с примесью алкоголя.       У Чимина кружится голова. А потом старший отклоняется вновь, и его глаза становятся спокойными и заботливыми, а желание Чимина спадает тут же, заменяясь желанием простых объятий и теплоты его тела рядом. Младший трясет головой, ощущая остатки липкого вмешательства. Так давно он этого не ощущал. - Как ты это делаешь? – сглатывает Чимин, наконец-то очистив голову, и отрывается от старшего.       Джинки спокойно отпускает его, в последний раз мягко проходясь пальцем по кисти правой руки, вызывая непрошенную дрожь. - Твои желания как большая картотека, какие-то ярче, какие-то спрятаны глубоко, и их нужно найти, чтобы увидеть. Но если быть заинтересованным, все получается лучше, а особенно, когда человек сам не против открыться, - Джинки опять идет к барной стойке, поднимает с нее бокал и делает большой глоток, не сводя глаз с Чимина, который в свою очередь наблюдает за его движениями, пытаясь осознать то, что ему только что поведали. - Как ты видишь их? – задает он вопрос, разворачиваясь и присаживаясь на барный стул рядом с Джинки. - Как картинки в голове. Чаще всего это цветные перелистывающиеся кадры, иногда добавляется вкус и запах, иногда еще больше: чувства, если желания максимально острые и сильные. Порой мне самому трудно противостоять чужим желаниям, настолько они всепоглощающие и манящие. Это опасная грань, но иногда это стоит того, - он ставит бокал на стол и мягко поглаживает его край пальцем. - Похоже, во мне слишком много жадности, раз ты так просто прочитал мои желания, – спрашивает Чимин, выпив глоток обжигающе крепкой жидкости. - Ты сам прекрасно знаешь, мне не нужно тебе объяснять. Ты не выглядишь тем, кто любит обманываться, ни в плохом, ни в хорошем в себе. В этом мы с тобой даже слишком похожи, - говорит он серьезно.       Чимин кивает. Джинки прав. Он знает, насколько он жаден, насколько горд, насколько порочен. Он предпочитает знать о себе всю правду, не прятать темноту, ни от себя, ни от других. Нет смысла делать вид, что ты хороший, если ты плохой. Жить во лжи хуже, чем жить во тьме. Да, Чимин носит маски, но они скорее похожи на полиэтилен, настолько тонки, а с собой он кристально честен. Но вот честен ли с собой Джинки? Он не уверен. - Как ты делаешь желание сильнее? – интересуется Чимин. - Не делаю. Я лишь вытаскиваю его наружу, а иногда могу заставить желание уйти назад, затуманиться каким-то другим желанием. Это похоже на отвлечение внимания. - Насколько долго это может длиться - то, что ты делаешь? Насколько чужие желания податливы твоей воле? - Люди не так просты, Чимин, а их желания еще сложнее. Сильные желания нельзя просто взять и вытолкнуть, они все равно вырываются вперед, побеждают. Особенно, если человек сам жаждет, чтобы желание поглотило его. Самое страшное – это помешательство. Яростная, пламенная страсть, на гране с сумасшествием, когда один человек жаждет другого до безумия, - говорит Джинки, а его глаза на одно короткое мгновение заполняются дикой болью, резкой и пронзительной. Джинки выдыхает, сжимая бокал, его пальцы белеют, а губы начинают дрожать. – Ты не против, если я прилягу? Нога так и не прошла, - хрипло спрашивает он, не смотря на Чимина.       Чимин понимает, что это лишь предлог для того, чтобы полностью взять себя в руки, но он правда удивлен, что Джинки позволяет ему увидеть такое. Откровенно. Как и то, что он рассказал, выложив при первой же просьбе. Его так трудно разгадать, так тяжело познать. Он такой открытый, но у Чимина чувство, словно эта открытость и есть маска. Он вроде бы говорит правду, причем не скрывая, но все дело не в ней, не в правде, а в чувствах, противоречивых, тех, о которых трудно даже что-то сказать, разрозненных, неоднозначных. Чимин выдыхает, решая, что хочет попробовать понять, попробовать хоть что-то увидеть в нем, что-то внутри, то, что нельзя разглядеть глазами, нельзя спросить словами. – Почему ты так легко мне это рассказываешь? – Младший хмурится, смотря, как Джинки неуклюже усаживается на диван, морщась от боли, и поворачивается, закидывая одну ногу на диван, а вторую аккуратно приподнимает рукой и устраивает рядом, а потом откидывается на бархатную подушку головой и с наслаждением прикрывает глаза.       Несколько минут они молчат, Чимин мнется, не решаясь переспросить. - Почему ты не делаешь этого? – спрашивает Джинки тихо. – Почему не используешь свою силу на мне? Ты так хочешь этого теперь. Я чувствую. - Я не могу, не могу без спроса, - шепчет Чимин. - Почему? – спрашивает Джинки, не смотря на него. Он также лежит с закрытыми глазами. - Мы поклялись не использовать силу друг на друге. Мы поклялись, что не будем этого делать, пока другой не попросит. Я ни разу не нарушал это правило и не собираюсь, - уверенно отвечает Чимин.       Он действительно ни разу не нарушал клятву и понимал, почему они договорились об этом. Если каждый начнет давить со своей стороны, они просто доведут друг друга до черты, и самое меньшее – их компания распадется, самое большее – кто-то умрет. Никто этого не хочет. Вместе им хорошо, они чувствуют себя в безопасности, могут рассказать о своих проблемах, могут поддержать друг друга, когда плохо. И чувство родства между ними практически осязаемо. Быть рядом с тем, кто обладает такой же силой, как ты сам, ощущать его присутствие – это приятно и телу, и душе. - Я ничего не обещал и не в чем не клялся, ни тебе, ни остальным. У тебя тоже нет обязанностей передо мной, Чимин, - говорит Джинки, подталкивая его к действиям. - Можно я просто посмотрю… - начинает Чимин. - Всё что угодно, - перебивает его старший, поднимая на него глаза. Ни капли страха, ни малой доли сомнения. - Ты не боишься, что я кому-то расскажу о том, что увидел в тебе? – удивленно спрашивает младший и делает глоток бурбона. В бокале почти ничего не осталось, но это его не печалит. Сейчас он занят мужчиной перед ним. - В тебе нет ни одного темного желания относительно меня. Ни капли желания предать, ни одного намека на желание причинить боль, высмеять, раскрыть мои тайны другим. Я в безопасности, кроме того я использовал на тебе свою силу, будет честно, если ты используешь свою, - Джинки пожимает плечами и вновь закрывает глаза.       Его профиль цепляет взгляд: мужской, с крупными чертами, но пропорциональный, на него хочется смотреть, не отвлекаясь, чтобы увидеть в нем еще и мягкость, почти детскую чувствительность, поразительно сочетающуюся с мужественностью. - Хочешь, можешь коснуться меня, если тебе так будет проще, - внезапно предлагает Джинки, а Чимин вздрагивает, закусывая губу. Хочет ли он коснуться? Безусловно. Но не для того, чтобы использовать силу. - Я не полезу глубоко, мне просто нужно кое-то увидеть, совсем немного, чтобы убедиться в твоих чувствах, - шепчет сбивчиво Чимин. - Я буду знать, что это? – хриплый голос. - Нет, если я просто буду наблюдать, ты ничего не почувствуешь, также, как и ты, когда просто наблюдаешь за желаниями, я не ощущаю этого, - Чимин напрягается, всматриваясь в нежные едва приоткрытые губы. Джинки молчит, расслабляясь, а младший окунается в него без остатка.       Он сразу же видит огромный океан гордыни, плещущийся у ног, полностью открытый и приглашающий в свои тёмные воды. Чимин выдыхает и манит к себе то, что спрятано на дне. Жидкость кажется пустой, но с каждым мгновением она наполняется тенями и светом, и наконец-то первой выныривает с поверхности блестящая и зеркальная, совсем небольшая, но полностью сформированная. Чимин видит на ее боку свое отражение и расслабленно улыбается. Как быстро она показалась! Наверное, потому что Джинки хочет, чтобы он ее увидел. Чимин ему действительно нравится, нет никаких сомнений, это зеркальное чувство – сильная, глубокая симпатия. Младший видит много: то там, то сям, какие-то блестящие, какие-то яркие и цветные, много всего в тёмном океане, но он не хочет подманивать их, чтобы разглядеть, он увидел достаточно.       Чимин почти выныривает, но внезапно замечает краем глаза огромную, гигантскую тень под всеми остальными, едва заметное движение. Её размер невозможно огромный, он никогда раньше не видел такого, ни у одного человека. Эта тень, прячущаяся под поверхностью, занимает почти всё пространство океана под остальными, выглядящими незначительными по сравнению с этим черным гигантом.       Младший начинает панически дышать, ощущая животный страх. Первый раз он испугался чьих-то чувств, слишком огромных, сильных и совсем чужих, не относящихся к нему самому, а самое главное, он никак не может в них разобраться. Оно темное и плотное - пугающая смесь. Страх, боль, разочарование, обида, животная жадность и что-то ещё, самое яркое... Вся эта смесь сжирает пространство вокруг, незаметно, но быстро. «Нет, нет! Не хочу знакомится с ним, слишком ненормально», - пугается Чимин и наконец-то выныривает из Джинки. Его трясет от сил эмоций. - Ты увидел, что хотел? – старший зевает и удобнее устраивает голову на подушке. Спокойный, будто в нем нет того черного месива, больного и сумасшедше яростного, как дикий зверь в клетке. - Д-да, - испуганно шепчет Чимин, всматриваясь в расслабленное лицо, чувствуя, что залез случайно туда, куда не следовало. - Все в порядке? – на гране слышимости. - Да, все нормально, - кивает младший, дрожа и сглатывая слюну. - Так в чем суть твоей силы? Что ты можешь? – спрашивает Джинки. Чимин, ошарашенный тем, что произошло, забывает проконтролировать свой рот: - Я могу заставить влюбиться, настолько сильно, насколько возможно. Любого человека, даже если в нем нет и никогда не было любви, - отвечает Чимин, поздно спохватываясь, что выдал все свои тайны. У него начинает болеть голова, хочется выпить воды и просто прилечь, чтобы найти покой собственному трясущемуся телу. - Своеобразная сила. Ты так не думаешь? И часто ты ей пользуешься? – спрашивает Джинки, приподнимаясь с дивана. Он садится, мягко зачесывая челку назад, приоткрывая красивый лоб. - Раньше пользовался часто, сейчас уже реже, исключительно для работы, - Чимин оглядывается на бар. - Секунду, - говорит старший, отвлекая Чимина и приподнимаясь с кряхтением с дивана, морщится и, взяв трость, которую опер до этого на ручку дивана, хромает мимо младшего.       Чимин еще не привык, что Джинки так просто пользуется своей силой, даже не пытаясь ее приглушить, читает его, как открытую книгу. Старший открывает холодильник, достает лед, кидает три кубика в свой опустевший бокал, наливает в него виски и с наслаждением отпивает, потом поворачивается к бару, находя глазами бутылки с водой, и подает одну из них Чимину. - Спасибо, - с благодарностью принимает ее Чимин, пытаясь унять дрожь в пальцах. Опустошает сразу пол бутылки, и наконец-то чувствует, что ему лучше.       Чимин наблюдает за пухлыми, проворно и мягко двигающимися пальцами, расстегивающими жилет. Рубашка под ним кипельно белая, слегка просвечивающая, тонкая, и когда Джинки поворачивается спиной к нему, чтобы сложить жилет на барную стойку, младший почти ахает, видя темный рисунок, едва заметный под тканью. Татуировка? На боку и частично на спине? Его обжигает желанием. Это его слабость – татуировки. Он почти задыхается, следя взглядом за тем, как вырисовываются мышцы рельефной спины, широких плеч. Желание раздеть его, увидеть полностью это крепкое тело становится невыносимо сильным. - Это не я, - хмыкает Джинки, поворачиваясь обратно. - Это я, - шепчет младший, даже не пытаясь скрыть вспыхнувшее желание. Он увлеченно смотрит на открытые ключицы и едва просвечивающие сквозь ткань соски. - Значит, тебе легче, - облегченно и одновременно удовлетворенно говорит Джинки, и его язык призывно облизывает губы, неспешно и плавно. - Хочу поцеловать тебя, - говорит Чимин, пристально смотря старшему в глаза. - Ну так поцелуй, - отвечает Джинки тут же, будто ждал этой фразы.       Глаза Чимина темнеют, а зубы обнажаются в хищной, предвкушенной улыбке. Ему не нужно предлагать дважды. Чем Джинки ближе, тем ощутимей жар его тела, тем шире выглядят плечи и крупнее грудь, тем больше кружится голова от его нежного запаха. Эти губы, влажные от слюны и приглашающе приоткрытые сводят с ума. Чимин подается вперед и наконец-то целует их.       Головокружительно мягкие и обжигающе горячие! Младший с наслаждением мычит, когда Джинки повелительно притягивает его к себе, аккуратно надавливая мягкими пальцами на бок, и Чимин понимает, как действует этот мужчина, как может заставить подчиниться. Не грубо и страстно, как Джонг, беря всего и сразу, а ласково, почти незаметно. Несколько движений чувственных пальцев, пару полосок прикосновения кожи о кожу, и ты уже в его руках, попавший в сладкую ловушку и даже не знающий об этом.       Когда старший уверенно, но осторожно проникает в рот жарким языком, а широкой ладонью властно прижимает его за ягодицы к своему горячему телу, Чимин яростно вцепляется пальцами в широкие, каменные плечи и почти теряет пол под ногами. Язык Джинки с силой проходится по небу, тесно касается его языка, и член Чимина итак уже наполовину напряженный, встает полностью. Он зарывается пальцами в волосы и притягивает Джинки еще ближе, открывая свой рот шире, позволяя делать с ним всё так, как старшему хочется. А ему хочется делать это томно и дразняще медленно, садистски неторопливо.       Чимин умоляюще стонет в его влажный рот, желая большего. Но Джинки вместо того, чтобы ускорить поцелуй, соскальзывает губами к скуле и, подцепляя пальцами подбородок, заставляет уязвимо открыть шею, к которой тут же с низким рыком приникает губами, а глаза Чимина закатываются от удовольствия.       Шея – его эрогенная зона. Пару поцелуев в нее, и Чимина уже можно раскладывать на постели. И эти божественно мягкие губы, ласкающие кожу, настойчиво продвигающиеся ниже, лишают последнего желания хоть что-то контролировать. Чимин не помнит, когда начинает томно стонать, позволяя Джинки зайти все дальше. Старший недовольно оттягивает ворот толстовки и осторожно, едва касаясь зубами, прикусывает чувствительную кожу ключицы, на что Чимин громко ахает и выгибается. Из-за того, что Джинки наклоняется, чтобы целовать его, Чимин уже не прижат к горячему телу настолько, насколько ему хочется.       Джинки тут же сексуально и хрипло шепчет ему на ухо: - Как насчет дивана?       Чимину вообще плевать где, главное, чтобы он смог вновь оказаться в жарких объятиях. Его даже не возмущает то, что, каким-то невообразимым образом, Джинки умудряется видеть его желания и отвечать на них мгновенно, несмотря на то, что занят его шеей и ключицами. - Отлично, Чимини, - шепчет Джинки и сумасшедше пылко ведет по шее уже не губами, а влажным языком.       Чимин задыхается от того, каким тугим узлом ощущается низ живота, там всё пульсирует раскаленной лавой. Он забывается в объятиях старшего, разрешая окончательно взять всю власть в свои руки. Джинки подталкивает его к дивану, Чимин подчиняется, делая неуверенные шаги назад. Он не хочет отрываться от крепкого тела, и, наверное, старший чувствует это, потому что отпускает трость, и она падает на пол со стуком, а сам шепчет Чимину в подбородок: - Запрыгивай на меня, - жарко целуя кромку нижней губы. - Ты уверен, хён? У тебя же болит нога, - хрипит от возбуждения Чимин, пытаясь поймать губами его губы, которые дразняще ускользают, отчего желание вспыхивает с новой силой. - Уж твой-то вес я выдержу, - хмыкает старший куда-то в скулу и, яростно сжимая ягодицу, притискивает его ближе к своей промежности, и младший чувствует его вставший крупный член в штанах. Черт возьми, именно такой большой, как он представлял! Он жалобно стонет, прижимаясь бедром сильнее, мечтая о том, как Джинки войдет в него до конца и трахнет остервенело и жестко, хватая за волосы и выгибая в своих руках. - Не так, Чимини, - тихий шепот, и Чимин подпрыгивает, обхватывая его корпус ногами, а Джинки секунду качается, но в конце концов разворачивается спиной к дивану и медленно присаживается, морщась от боли. Чимин удивленно выдыхает, оказываясь сидящим на нем сверху, прямо на напряженной промежности. Он соблазнительно закусывает губу и позволяет своим бедрам качнуться вперёд-назад, чтобы ощутить между ягодиц твердый, огромный ствол, пусть и сквозь штаны. - Трахни меня, хён, - хрипло и настойчиво просит Чимин, уже не в силах сдерживать похоть. Он тянется к нему, но Джинки останавливает его губы, накрывая их мягкими пальцами. - Нет, - говорит он.       Чимин безумно возбужден, поэтому не может понять этого «нет». Он опять пытается поцеловать его в губы, но Джинки отклоняется, не убирая пальцы от губ Чимина. Младший замирает, наконец-то осознавая ответ. - Хён, - почти дрожит он. - Ты не хочешь этого? – Чимин убирает его руку, перехватив запястье. Старший расслабляется и смотрит на него уверенно и спокойно. - Не хочу трахать тебя, Чимин. - Тогда чего ты хочешь? Свести меня с ума и бросить возбужденным и желающим тебя? Тебе нравятся такие игры, хён? – Чимин умоляюще смотрит в глаза старшему. Джинки молчит, никак не реагируя. - Ты же видишь, что я сам хочу этого, а твой стояк говорит о том, что ты тоже не против. Зачем нам терпеть? - Не за чем, ты прав, - отвечает Джинки, а потом вздыхает и тихо говорит. - Только я не хочу трахать тебя. - Скажи, чего ты хочешь? Хочешь, я сделаю тебе минет? Можешь кончить мне в рот, если… - Чимин не успевает договорить, потому что старший перебивает его, нетерпеливо обрывая фразу на пол пути. - Нет, Чимин, - Джинки тянет его к себе за веревочки толстовки, смотря прямо в глаза темными омутами и слегка касаясь губ, отчего живот Чимина сжимается в предвкушении. – Не хочу трахать тебя, иметь тебя тоже не хочу, хочу… - он делает паузу, нежно приоткрывает рот и мягко касается вязким языком верхней губы Чимина, - хочу заняться с тобой любовью.       Чимин замирает, всматриваясь в его глаза, и сердце трепещет перед этими словами. Заняться любовью? Разве сейчас так кто-то говорит? Это звучит старомодно и одновременно романтично. Самый мягкий вариант, который Чимин слышал из уст своих партнеров было: «заняться сексом». Никто уже давно не называет секс – любовью. «Заняться любовью» - звучит слишком искренне и уязвимо, а сейчас никому не нравится быть искренним и уязвимым. Чимин бы посмеялся, если бы Джонг сказал ему такое, но почему-то из уст Джинки это звучит так естественно. И все дело не в его одежде и воспитании, и Чимин это понимает. - Ты согласен? – мягко спрашивает старший, также держа в руке веревочки, шепча вопрос в самые губы.       Еще и согласие спрашивает, совсем выбивая почту из-под ног младшего. Он что, не в курсе, чем нынче занимается молодежь? Какими только видами секса ни балуется, насколько далеко ни заходит в опасных играх. О согласии уже давно никто не вспоминает. Чимину интересно, как это – «заняться любовью», отличается ли это как-то от «трахаться». Он думает, что ничем не отличается, это просто разные названия одного и того же. «Заняться любовью» - всего лишь завуалированное «трахнуть», придуманное, чтобы о сексе можно было без проблем сказать в приличном обществе. Что-то типа: «Нет, маман, я вчера занималась с ним любовью, а потом мы выпили пунш и легли спать».       Чимин кивает и приникает губами к его губам, внутренне прося Джинки не отстраняться, и старший не отстраняется. Он запускает пальцы в волосы Чимина, сжимая прядки в руке, заставляя приоткрыть рот шире, и плавно проникает внутрь языком, а младший с упоением проводит своим языком в ответ, и голова начинает плыть от наслаждения. Вкусно, влажно, откровенно, но вместе с тем неторопливо, отчего возникает ощущение бесконечности, будто у них есть все время на свете. Один поцелуй длинной в целый секс. Джинки методично вылизывает языком его рот, а Чимин из-за этого острого удовольствия вновь двигает бедрами, проезжаясь по длине члена старшего, на что тот никак не реагирует, лишь плотнее сжимая волосы в кулаке. - Хочу тебя, хён, - шепчет Чимин в жадные пухлые губы, отрываясь, и прижимается к старшему еще ближе, требовательно открывая перед ним шею, потянув за ворот толстовки. Джинки тут же прижимается губами к пульсирующему участку кожи, к месту, в котором лихорадочно бьется кровь, показывая насколько Чимин близок к черте. – Да-а, - стонет высоко младший, дрожа и ощущая, как влажно у него в белье от постоянно выделяющейся смазки.       Младший дергается, когда чувствует, как пальцы Джинки скользят под толстовку, неспешно касаясь кожи бока, а потом и спины, все выше, проходясь по каждому позвонку, изучая гладкость и теплоту поверхности. Чимин пьяно закусывает губы, стараясь запомнить каждое ленивое движение кончиками пальцев, языка на коже, зубов, случайно, но интимно касающихся шеи, отчего сердце подскакивает куда-то к горлу.       В тот момент, когда Джинки наконец-то стягивает с него толстовку, Чимин уже думает, что готов кончить от всего этого действа, настолько он отчаянно возбужден. Он расфокусировано и слабо взирает в потолок, пока Джинки устраивает его на диване и снимает узкие брюки вместе с бельем, сам оставаясь в одежде. Чимин хочет попросить, чтобы старший тоже разделся, но не помнит, как шевелить языком, надеясь, что Джинки сам прочитает его желание, но старший просто наклоняется над ним и начинает целовать тело все также нежно и увлеченно, осторожно гладя руками тут же призывно раскрывшиеся перед ним бедра.       Чимину не стыдно показать, что он не против перейти к более серьезным действиям, но старший не реагирует на соблазнительную позу, будто специально игнорируя то, как младший двигает бедрами на встречу его руке, которая мучительно медленно двигается по бедру, всякий раз останавливаясь в нескольких сантиметрах от промежности.       Чимин жалобно хныкает, когда Джинки опять не доходит до колечка мышц между ягодицами, которое уже тянуще болит от такого сильного напряжения. Губы, спустившиеся по телу вниз, мягко прижимаются к пупку, и Чимин нетерпеливо тянет его голову ниже, требуя хоть каких-то более определенных действий, иначе просто сойдет с ума от узла внизу живота, который закручивается все туже, причиняя дискомфорт.       Джинки слушается, а Чимин судорожно выгибается, ощущая, как горячий рот накрывает член, беря до основания почти вместе с мошонкой, а один палец легко и мягко проникает в раскрытое от возбуждения колечко мышц и толкается внутрь, сразу попадая в самую чувствительную точку. Младший стонет надрывно, задыхаясь, и ощущает, как достигает того самого пика, за которым остается лишь наслаждение.       Удовольствие острыми иглами впивается в каждую его клеточку, он абсолютно не помнит, как кончает, кричит ли в это мгновение и что делает с ним Джинки, но, когда обнаруживает себя пришедшим в сознание, он все также лежит на диване с раскрытыми бедрами и с головой старшего между ног. Джинки нежно целует головку его уже опадающего маленького члена и соблазнительно хмыкает, когда Чимин со стоном откидывает голову обратно, не веря, что кончил так быстро. - Прости, хён, я перевозбудился, - стыдливо прикрывает пальцами лицо. - Ты просишь меня прощения за оргазм? Серьезно, Чимин? – смеется старший и снова целует, но уже бедро, отчего мурашки ползут от ягодиц по ногам. - Наверное, мне нужно тебя поблагодарить, - Чимин не знает, что сказать, стесняясь быстроты своего наслаждения. - Это я должен благодарить тебя за твой оргазм, - тихо шепчет Джинки приподнимаясь над ним и стирая пальцем капельку пота между сжатыми бровями Чимина. – Давно не слышал таких восхитительно высоких нот. - Да ты настоящий ловелас, хён, серьезно. Ты что, собрался завоевать мое сердечко своими речами? – Чимин смеется, потянув его на себе, и прижимается своим ещё не остывшим от удовольствия телом к чужому разгоряченному. - Мы оба знаем, что это не так просто, - улыбается Джинки ему в шею. - У тебя есть шанс, - хихикает Чимин, но его смех быстро затихает, когда он скользит по телу Джинки рукой и накрывает промежность. Горячо и безумно твердо. – Хён, давай я… - Шшш, - тихо на ухо. – Давай лучше я, - делает предложение старший, и ничего не понимающий Чимин опять кивает. - Спасибо, - он поворачивает голову и смотрит в глаза, пристально и страстно, а потом целует, чуть более напористо, чем раньше.       Младший задыхается, потому что Джинки не даем ему воздуха, Чимин мечется в руках, которые скользят по телу вниз до расслабленной мошонки. Когда он берет ее в пальцы, Чимин стонет. Член твердеет в одно мгновение, от того, что дальше пальцы скользят к нежному колечку и аккуратно надавливают на него, не проникая внутрь, но дразня кожу. «Ну давай же!» – умоляет мысленно младший, судорожно подаваясь телом на эти пальцы. - Нужна смазка, - хрипло говорит Джинки и собирается приподняться, но Чимин не дает, хватая ласкающую его руку, притягивает ко рту, с голодом всасывает три пальца и жарко вылизывает их языком, смотря в глаза старшего. Взгляд Джинки становится черным от страсти. – Боюсь, этого не хватит, - говорит он бархатно и низко, а Чимин отпускает пальцы изо рта и шепчет: - Хватит, - и направляет его руку обратно вниз, выгибаясь, желая продолжения. - Я крупнее, чем ты думаешь, у меня еще не встал до конца, - горячий шепот в губы, и Чимин стонет от этих откровенных слов. Он всхлипывает и умоляюще говорит: - Пожалуйста, хён. - Хорошо, - соглашается Джинки и вместе с восторженным стоном младшего входит внутрь сразу двумя пальцами, по пути задевая комок простаты, и Чимин ощущает дикое напряжение в бедрах. А когда начинаются медленные, размеренно глубокие толчки и одновременно влажные прикосновения горячего языка к шее, он теряет связь с реальностью, покрываясь испариной и хрипло шепча: - Только не останавливайся, пожалуйста, хён, только не останавливайся…       Он не останавливается, немного увеличивая темп, но оставляя его тягуче равномерным, и через пять минут постоянных толчков и жарких поцелуев то в губы, то в шею, а потом и прикосновений языком к соскам, Чимин чувствует приближающийся оргазм. - Хён, я уже скоро, - предупреждает младший, желая, чтобы Джинки наконец-то вошел в него до конца и прижал к дивану. Старший ничего не говорит, но отрывается губами от его подбородка и вновь скользит языком вниз, по груди к пупку и еще ниже. – Что ты делаешь? – стонет потерявшийся в ласке Чимин. А потом вновь ощущает горячий рот членом и закатывает глаза от наслаждения. Джинки двигается медленно, заглатывая член до конца и продолжает движение внутри, также неспешно и глубоко, давя на комок нервов подушечками чувственных пальцев. – Черт, остановись, я опять кончу, - просит младший, забираясь пальцами в мягкие волосы и выгибая спину.       Джинки будто не слышит его, потому что продолжает глубокие движения, и когда Чимин оказывается на пике, внезапно отпускает его член изо рта и выходит из него пальцами. Младший даже не успевает разочарованно выдохнуть, как Джинки накрывает его губы страстным, обжигающим поцелуем и властно всасывает язык внутрь. Чимин давится чувствами и кончает, впиваясь старшему в плечо ногтями, в этот раз оргазм обжигает его остро и резко, и отпускает также. Он дергается под старшим, который держит его язык в плену горячего рта, а потом успокаивается, опуская поясницу на диван. - Ты спятил, - шепчет полностью обезоруженный этими губами и руками Чимин, когда Джинки отпускает его язык и целует нежно подбородок. - Не больше, чем ты, Чимини. Ты кончил уже дважды... слишком чувствительный, - возбужденный голос, теплые пальцы на теле, волосы, щекочущие нос, сладкий персиковый запах.       Чимин ни капли не жалеет, что оказался в этих объятиях. Вот значит, какой он в постели. А ведь этому интересу Чимина уже больше десяти лет. - Ты так и не разделся, хён, - шепчет на ухо Чимин, задевая сережку, и осторожно прикусывает мочку, а старший неторопливо гладит его живот, водя пальцами по ребрам, вызывая стаи мурашек. – Мне так хочется, чтобы ты разделся, - просит, спускаясь губами к скуле и прижимается к ней, вдыхая приятный аромат у шеи. - Раздень меня, - говорит Джинки, находя его губы, и мягко целует.       Чимин с удивлением понимает, что мог бы начать раздевать его раньше, но мягкие, теплые прикосновения и горячее тело Джинки совсем выбили его из колеи, превратив в абсолютно пассивного и просто ждущего чужой ласки. И это всего за пол часа? Без особенного использования силы, только лишь поцелуями, ласками и нежностью? А он коварный, этот Джинки. Коварный, да…       Чимин дрожит под его влажными губами. Коварный, но такой соблазнительный! А самое опасное в нём - это увлеченность чувствами другого, а не своими. Старший внимательно следит за тем, хорошо ли Чимину, когда касается, слушает его стоны, чтобы сделать еще приятнее. Провести полоску здесь, приласкать языком там, прикусить кожу чуть ниже, и вывести младшего на новое кольцо возбуждения.       Младший выдыхает, проходясь ладонями по напряженным, рельефным плечам, спускается пальцами к пуговицам на рубашке, быстро и умело расправляется с каждой из них до самого пупка, пока старший целует его шею. Чимин наконец-то прикасается к горячей коже на раскачанной груди и со стоном проводит по каменным мышцам пресса ладонью. Нетерпеливо расстегивает ремень и тянет ширинку вниз, запускает руку в белье и смело обхватывает гладкий, крупный член дрожащими от возбуждения пальцами.       У него темнеет в глазах от понимания того, какой он твердый и большой. Джинки лишь сильнее кусает его скулу, когда он сжимает ствол крепче. Поигравшись с практически сухой головкой, Чимин спускает брюки с боксерами вниз и разрешает себе сжать идеально гладкую ягодицу ладонью, она такая крепкая и округлая, что младший опять стонет. Джинки в тот же момент ложится на него полностью, придавливая сверху немаленьким весом, а его член прижимается к бедру Чимина. - Хён, мне так хочется тебя, - шепчет Чимин, пытаясь сдвинуться ягодицами так, чтобы член старшего оказался между ними. Джинки сам сдвигается и приподнимает его раскинутые бедра выше, прижимая их ему к груди. - Хён, - с предвкушением стонет Чимин, ожидая желанного проникновения, но Джинки лишь толкается между ягодиц, а головка его члена проскальзывает по сжимающемуся колечку мышц, но не входит внутрь, как младшему бы хотелось. – Пожалуйста, пожалуйста, хён! – умоляюще скулит совсем уже потерявший голову Чимин. - У тебя есть презерватив? – спрашивает низко старший. - Да, да, там, в джинсах, в переднем кармане, - отвечает разгоряченно Чимин. - Я возьму, - хрипло шепчет Джинки и буквально на минуту отрывается от Чимина, на что младший огорченно выдыхает. Он не успевает заметить, как старший натягивает резинку, но чувствует привычный запах. Когда Джинки касается влажной от смазки презерватива головкой ягодиц, Чимин бесконтрольно вскидывает ноги выше. – Тебя нужно получше растянуть, Чимини. - Ох нет, хён, - стонет младший, нетерпеливо притягивая Джинки к себе за шею. – У меня недавно был секс, ты можешь войти сразу, я смогу тебя вместить, - хныкает он. - Не хочу причинять тебе боль, - говорит старший, целуя нижнюю губу, а Чимин ощущает между ягодиц чужие пальцы. - Я опять кончу, если ты будешь давить на простату, - он хрипит, а теплые пальцы входят внутрь, аккуратно растягивая колечко.       Сначала два, а потом и три, нежно и медленно, но специально двигаясь под углом, обратном лобку, чтобы не задеть чувствительный комок, а Джинки целует его губы, наблюдая за реакцией. Младший пытается не закрывать глаза, но не получается, так много в нем чувств. Он впивается пальцами Джинки в плечи и начинает дрожать от желания. Когда старший наконец-то вынимает из него пальцы и пристраивает ко входу головку, Чимин максимально расслабляется, готовый его впустить. - Если будет больно или хотя бы немного неприятно, скажи. Не молчи, ладно? - Ммм, да, - шепчет Чимин, чувствуя, как внутрь проталкиваются первые сантиметры. – Хён, - стонет он, выгибаясь, а старший входит полностью, медленно и аккуратно, сдержанно, по пути едва задевая комок простаты, отчего внутри у Чимина вспыхивает жидкий огонь.       Ягодиц касается сжавшаяся крупная мошонка, младший наконец-то открывает глаза, видя перед собой внимательный темный взгляд, и тянется губами к его губам, Джинки целует в ответ горячо и страстно и делает первый глубокий мощный толчок, выбивающий из младшего низкий стон.       Медленные, размеренные, даже немного ленивые движения, мягкие поцелуи, приятные касания пальцами ягодиц и бедер, скольжение горячей кожи по не менее горячей, и Чимин у черты уже третий раз за вечер. Старший не останавливается даже в тот момент, когда младшего накрывает оргазм, также методично двигаясь внутри, дразняще целуя потную шею и вылизывая сосок, проколотый пирсингом. Через несколько минут, отойдя от наслаждения, младший прижимает голову Джинки к себе, нежно шепча ему на ухо: - Я опять возбужден. Можем сделать это вместе? - Да, - тихо и хрипло.       Следующей черты они достигают одновременно: Джинки толкается внутрь чуть активней, но все также аккуратно, не спеша, вместе с этим поглаживая ставшую безумно чувствительной мокрую от семени головку младшего, глубоко и горячо дыша в скулу. Чимин вздрагивает с очередным давлением на простату и захлёбывается удовольствием, а старший первый раз за вечер тихо стонет, плотно вжимается в Чимина, и, слегка дрогнув несколько раз, расслабляется.       Они лежат так какое-то время, Чимин мягко гладит потные волосы на затылке старшего, изучая томным от удовлетворения взглядом потолок и ощущая, как по боку прямо на диван течет семя с мокрого живота, а Джинки размеренно дышит в ухо, навалившись всем телом. - Спасибо, - шепчет Чимин. - Ты опять благодаришь меня за оргазм? – хмыкает Джинки куда-то в ключицу. - Ага, - смеется Чимин.       Джинки приподнимается, нежно целует уголок губ и выходит из него, на что младший стонет, лишаясь приятной наполненности. Пока старший снимает презерватив, аккуратно перевязав, а потом и рубашку, чтобы стереть семя со своего живота и живота младшего, Чимин наконец-то может насладиться видом татуировки, начинающейся чуть ниже правого соска и длящейся по всему боку вниз к лобку и дальше, теряющейся под брюками, спущенными с мощных гладких бедер.       Огромный осьминог, извивающий щупальца, будто обнимающий все тело вокруг, его крупная голова в форме лампочки расположена на правом бедре. Чимин давно не видел таких больших татуировок. То, как струятся щупальца, как они изгибаются, сверкая присосками, словно правда касаясь тела, на самом деле выглядит безумно эротично. Особенно учитывая, какое тело под этими татуировками: идеально скроенное, крупное и крепкое в нужных местах, нежное в интимных, вплоть до светлой, гладкой, мягкой кожи, соблазнительных ключиц и острых косточек над бедрами.       Джинки изгибается, кидая измазанную в семени рубашку на пол и на нее же сверху презерватив, Чимин с восхищением замечает, как играют мышцы под чуть влажной от испарины кожей. Почему-то сейчас младший думает о том, что ему крупно повезло быть тем, кто оказался с этим мужчиной в одной постели или на одном диване, не важно. Жаркий, но одновременно спокойный, заботливый во время секса, но очевидно, имеющий внутри гораздо большее, чем показывает. Он действительно – редкий вид. Вообще-то Чимин знает об этом уже давно. - В душ? – спрашивает старший, протягивая руку Чимину. Младший, опираясь на протянутую ладонь, приподнимается и замечает белесые пятна на диване. - Прости, я испачкал твой шикарный гарнитур, - Чимин присаживается и откидывает челку назад, смотря на то, как Джинки, придерживая брюки, спускается ногами на пол, слегка пошатываясь. - Я бы оставил твое семя на этом диване на память, но завтра, после того, как выйду из номера, он опять обновится.       Чимин поднимается на ноги. Оказывается он до сих пор в носках, он этого даже не заметил во время секса, так был поглощён ощущениями. Джинки сдвигается, пытаясь нагнуться, чтобы поднять трость, но морщится, очевидно, мучаясь от болей. - Я помогу, хён, - тут же откликается Чимин и подает ему руку, чтобы он на нее оперся. – Давай я сам доведу тебя до душа.       Джинки с благодарностью принимает помощь. Это – еще одна замечательная черта, которую отмечает в нем младший. Старший не скрывает своих травм, не скрывает боли, не пытается делать вид, что он идеально сильный и ничего не может его сломить. Нет, он спокойно признает, что у него есть проблемы, что он уже сломлен и никогда не будет прежним. И эта спокойное принятие еще ярче показывает его силу, чем если бы он храбрился, как маленький мальчик.       Они вместе доходят до душа, минуя ванну, утопленную в пол и деревянный стол с резным стулом. Чимин отмечает необычное решение для кровати около окна, но не успевает все рассмотреть, помогая старшему зайти в маленькую ванную комнату. Там находится душ, туалет и небольшая раковина с зеркалом над ней. Комната тоже темно зеленая, а сантехника цвета топленого молока. Старший снимает туфли, брюки с бельем и носки, устроившись на лавочке рядом с душем, и выпрямляется, представая перед Чимином во всем своем обнаженном великолепии. Татуировка оканчивается на середине правой голени, а ниже Чимин замечает едва видную из-за неяркого света свечей и маленькой лампы над душем бугристую покрасневшую кожу чуть выше пятки.       Джинки ничего не говорит на пристальный взгляд. Он сам смотрит на ступни младшего, которые тот оголил, быстро стянув носки еще тогда, когда они только зашли в ванную комнату. На одной из них красуется давно заживший ожог. - Кажется, мы с тобой похожи даже больше, чем я думал, - хмурится старший, поднимая взгляд на Чимина.       Младший кивает и убирает глаза в сторону, не желая углубляться в воспоминания детства. Джинки открывает просторную душевую, быстрым движением руки настраивает воду и аккуратно подталкивает младшего в кабинку. Чимин послушно заходит под воду, и Джинки через секунду присоединяется, с наслаждением выдыхая и приподнимая лицо, давая каплям ласкать волосы, глаза, губы и тело. Чимин завороженно наблюдает, как старший поднимает руки вверх, напрягая мышцы широкой груди, и зачесывает мокрые волосы назад, случайно задевая тонкую серьгу в ухе. - Ты его снимаешь? – спрашивает младший, проводя рукой по липкому после семени животу. - Редко, - сразу откликается Джинки, понимая, о чем младший. - Я тоже, - говорит Чимин, опуская глаза на свой камешек в соске. - Подашь мне гель? – просит Джинки, протягивая руку. - Да, конечно, - Чимин тянется к полочке и передает нежно-розовую баночку, замечая на банке английское «peach». - Почему персик? – задает младший внезапный вопрос, сам удивляясь тому, с чего вдруг ему стало это интересно.       Он берет с полочки шампунь из той же серии, что и гель для душа, и открывает его, щелкая крышкой, пока Джинки поворачивается к нему спиной, ища глазами губку. - Мне нравится запах, еще с детства, - отвечает старший.       Чимин кивает и наливает шампунь на руку, чувствуя тот же аромат, что и от волос Джинки, наносит на голову, вспенивая, и наблюдает за тем, как старший моется, тщательно проходясь губкой по груди к животу. Младший чувствует, что опять начинает возбуждаться, у него никогда не было проблем с эрекцией, он даже не знает, сколько раз подряд способен кончить, не потому что не пробовал, а потому что ему надоело считать. - Почему именно эти презервативы? – также внезапно, как и Чимин, задает вопрос старший и смотрит на него серьезно. Чимин на секунду удивленно замирает, а потом прищурившись хмыкает. - Джонг пользуется только ими, - говорит он и видит, как глаза старшего вспыхивают сначала огнем, а потом холодом.       Чимин ощущает, как в душевой кабине становится морозно. Он первый раз упомянул имя Джонга при Джинки. - А ты значит рассчитывал заняться с ним сегодня любовью? – спрашивает старший спокойно и холодно. Ревности нет, зато есть ледяное равнодушие. - Любовью? – Чимин встает под душ и смывает с головы шампунь. – Не смеши меня, хён. С Джонгом можно только трахаться, не больше, - он отфыркивается от воды и забирает из пальцев старшего баночку с гелем для душа. Джинки, мывший ноги, аккуратно навалившись на стенку душевой, поднимает на него взгляд. - Но тебя это устраивать, судя по всему? - Конечно. Мне не нужно от него ничего бОльшего, я же не сумасшедший, - Чимин проникновенно смотрит в глаза напротив, пытаясь поймать хоть маленький отсвет реальных чувств, но ничего не находит. - Действительно, - хмыкает старший, моя мочалкой ягодицы.       Чимин намыливается, все также пристально следя за Джинки, даже не скрывая своего вновь вспыхнувшего желания. Старший же абсолютно расслабленн, но задумчив, будто погружен в какие-то свои мысли. Он привычным, без стеснения, жестом, прямо на глазах у Чимина, моет крупный даже в расслабленном состоянии член, а потом гладко выбритый лобок и мошонку. Чимин сглатывает, и его окатывает горячей волной.       Интересно, он захочет еще? Младший бы не отказался от продолжения, даже в душе, хотя тут не сказать, чтобы очень просторно для двоих. Он отворачивается помыть гениталии и вцепляется в полку, чтобы не застонать в голос, когда пальцы касаются горящей от трения и возбуждения головки, не замечая, что старший приблизился к нему почти в плотную. - Тебе помочь? – тихий, соблазнительный шепот на ухо, и Чимин сначала дергается от неожиданности, а потом стонет, ощущая, как к его спине прижимается сильное, мокрое тело, еще скользкое от геля для душа. - Хён, - тихо хрипит Чимин.       Теплая ладонь сжимает ягодицу, а потом властно скользит по боку к промежности, чтобы мягко помассировать полоску между бедром и лобком, а потом поиграться пальцами с маленькой мошонкой. - Ты быстро возбуждаешься, Чимини, - опять тихий шепот, и Чимин ахает, когда палец нажимает на чувствительную уздечку. - А ты нет, - отвечает на шепот младший, прижимаясь спиной к груди Джинки теснее. - Уж прости. Что имею, - смешок в ухо и нежный укус мочки. - Зачем ты тогда… - Чимин не успевает спросить, потому что Джинки заключает его ствол в объятия широкой ладони. - Хочу, чтобы тебе было хорошо.       Чимин скулит, чувствуя ласковое движение вниз и вверх и нежные прикосновения к уздечке. Скользко и горячо. - Хён, я… - шепчет младший, подаваясь ягодицами назад, и ощущает большой, но по-прежнему расслабленный член. - Иди под воду, давай смоем гель, - старший тянет его под душ и заботливо смывает с тела пену.       Не понимая зачем он это делает, ведь это так возбуждающе - быть мыльными и под душем, Чимин все равно получает удовольствие. Джинки полностью смывает оставшийся гель и мягко подталкивает Чимина вправо, а сам, опираясь на стенки руками, опускается перед ним на колени. Младший ошарашено и непонимающе смотрит, как Джинки прижимает его бедра к стене душевой, чтобы обездвижить, и тянется к члену ртом. - Хён, не обязательно…- и его опять прерывают чужие горячие губы на ноющей и вставшей плоти.       Старший скользит по члену языком и ласкает губами головку, всасывая, а Чимин, откинув голову вверх, судорожно дышит, а потом все-таки запускает пальцы в чужие мокрые волосы чтобы прижать голову ближе, прося, чтобы он взял его полностью до основания. Джинки беспрекословно слушается, подаваясь ртом вперед. А после начинает двигать головой быстрее, заставляя Чимина застонать настолько громко, насколько младший способен.       Он не помнит, сколько старший его ласкает, но в тот момент, когда палец проталкивается внутрь и надавливает на простату, Чимин кончает, выгибаясь, даже не предупредив об этом. Джинки не отпускает его член, сглатывая сперму полностью, и ласкает головку языком, когда Чимин опускает взгляд и видит шоколадные глаза... - Ты что, собираешься удовлетворять меня всякий раз, как у меня встанет? – хрипло и пьяно спрашивает Чимин, смотря на то, как старший поднимается с колен, шатаясь и мягко улыбаясь ему, его член все также расслаблен.       Это, наверное, обидно, но Чимин почему-то не обижается. Старший не возбужден, но с удовольствием готов дарить ласку, пусть и безответно. Как часто встречаются таким мужчины? Один на миллион, и ни одного такого еще не было у Чимина до Джинки. В большинстве своем они готовы только брать, максимум отдавать после того, как взяли свое. - Ты против? – спрашивает старший и вновь заходит под тугие струи воды. Чимин, тяжело дыша после оргазма, кусает губу и смотрит, как Джинки тщательно и долго моет голову. – Если ты уже всё, то можешь взять полотенце, оно висит снаружи, - он махает рукой в сторону. - Можно я еще посмотрю на тебя? – тихо, но так, что старший слышит.       Он удивленно разворачивается, вглядываясь Чимину в глаза. Младший продолжает кусать губу, нежно отвечая на взгляд. - Я тоже почти закончил, сейчас, почищу зубы и выйдем, - старший ласково улыбается, возвращаясь к мытью.       Он чистит зубы, умывается и отключает воду, а затем приоткрывает дверцу, снимает два полотенца с крючка рядом с кабинкой и одно из них подает Чимину. Младший наконец-то отмирает, завороженный всеми действиями Джинки, его движениями и тем, как блестит влажная кожа в желтоватом свете. Они вытираются в тишине, старший перевязывает полотенце вокруг бедер и выходит из душевой кабинки. Чимин накидывает полотенце на плечи и следует за ним. - Тебе дать нижнее белье и чистую одежду? - Ммм, - тянет Чимин, раздумывая. - Давай я дам тебе белье, футболку и носки, боюсь, мои брюки тебе не подойдут, ты просто в них утонешь. Сможешь помочь мне дойти до шкафа?       Чимин кивает и подает руку старшему. Они доходят до большого зеркала, расположившегося напротив входа в ванную комнату, у изножья постели. Джинки легко нажимает сбоку на кнопку, и оно отодвигается в сторону, открывая большую гардеробную комнату. Чимин удивленно приоткрывает рот, смотря на ровные ряды классических костюмов, рубашек и брюк. - Где-то были белые футболки, минуту, - потерянно оглядывается Джинки, хмурясь. - Ты редко их носишь? – спрашивает, рассматривая одежду Чимин. - Да, совсем редко, уже и забыл, когда надевал последний раз, - он открывает первый попавшийся комод и довольно улыбается, доставая простую, без рисунка, белую футболку. Потом роется в соседнем и вытаскивает сначала носки, а потом в другом отделе - темно-синие боксеры из тонкого материала. – Прости, только эти более-менее тебе подойдут, они хорошо растягиваются, поэтому изначально не такие большие.       Чимин с благодарностью принимает одежду, замечая ярлычки с названиями супердорогих европейских брендов. - Ты всегда носишь костюмы? Даже дома? – Чимин натягивает почти идеально сидящие плавки и футболку, наблюдая, как старший одевается: белое белье, мягкие серые классические брюки, свободная льняная рубашка с бежевой вышивкой, подтяжки. Домашний и соблазнительно-уютный, но до сих пор выглядящий безупречно, готовый в любую секунду выйти на официальный вечер. - Практически все время. Дом у нас огромный и часто гостят всякие шишки, политики и деятели искусства. Не могу же я ходить при них в футболке и спортивных штанах. Да и я уже за столько лет привык к этой одежде, - он сушит волосы полотенцем. - За сколько лет? – аккуратно спрашивает Чимин, боясь, что Джинки не ответит. - За шесть, - спокойно отвечает старший и вешает полотенце на крючок. Чимин отдает ему свое и расчесывает пальцами влажные пряди. - С тех пор, как женился? - Ты запомнил… - недовольно говорит старший, застегивая на руке ремешок дорогих часов. - Само собой получилось, ты единственный новый человек в нашей компании. - Ты прав, ничего удивительного, - Джинки делает жест рукой, намекая, что закончил, и им можно выйти.       Чимин опять помогает ему добраться до стойки, отпускает и подает трость. Пока Джинки наливает им алкоголь, Чимин одевается: джинсы, носки, кроссовки, берет толстовку, из кармана которой, со стуком падая на пол, вываливается телефон.       Чимин поднимает его и замечает оповещения о нескольких пришедших сообщениях от Чонгука. Он качает головой, не открывая ни одно из них. Ему не хочется ничего читать сейчас, не хочется чувствовать опустошенность, а тем более не хочется ничего решать. Один вечер для того, чтобы выдохнуть, перезапуститься. А завтра будет завтра и в нем проблемы опять вернуться, а Чимин снова будет думать о них и пытаться не разбиться на осколки. - Ты в порядке? – спрашивает старший, обеспокоенно изучая его взглядом. - Кажется, да, - отвечает Чимин, переводя на него глаза. Именно этот человек, сидящий на барном стуле и крутящий в пальцах бокал с виски, способен на то, чтобы по-настоящему отвлечь Чимина. И Чимин собирается воспользоваться этим временем наедине. – Хочу выпить.       Джинки тут же протягивает ему бокал с алкоголем и улыбается: - Всё что угодно для тебя сегодня ночью, Чимини. - Мне нравится такой расклад, - кивает младший и улыбается в ответ.       Они пьют, какое-то время молча, но тишина между ними не натянутая, а скорее уютная. Чимин ощущает, что может молчать в его присутствии столько, сколько нужно, и он никогда не встрянет в его тишину. Так спокойно Чимину только с Чонгуком. Но будет ли и дальше? Кто знает. - Мы можем лечь на кровать? – спрашивает Чимин, смотря как старший делает глоток, с наслаждением прикрывая глаза. - Конечно, - отвечает он, и они перемещаются на постель.       Джинки устраивается дальше от окна, а Чимин ближе, сам попросив об этом. На улице темно и довольно страшно. Деревья черными стенами отделяют их от внешнего мира, и кажется, что они не в Сеуле, а где-то на краю мира, а вокруг больше никого нет, ни единой души кроме них семерых и Отправителя. - Тебе не страшно так спать? Прямо у окна? – спрашивает младший, удобнее устраиваясь на подушке и закидывая руки за голову. - Нет, я никогда не боялся высоты, - отвечает Джинки, с кряхтеньем переворачиваясь на бок, и изучает взглядом профиль Чимина. - Хочу задать тебе вопрос, надеюсь, ты на него ответишь, - признается Чимин, смотря в потолок и замирая на мгновение. - Попробую, - неопределенный ответ. - Ты женат, но переспал со мной, целовал меня, ласкал меня везде своими губами… - начинает он и замирает, в ожидании, что не придется продолжать, но Джинки молчит, совсем не помогая. – Твоя жена… она умерла?       Он слышит удивленный вздох и потом легкий смех, и поворачивается, видя, как Джинки улыбается. - Нет, она жива, слава всем богам. Ждет меня в Лондоне, - говорит он нежно, и Чимин видит, что он скучает по ней, глаза выдают все его чувства, которые он и не пытается скрыть. - Но тогда я не понимаю, - шепчет Чимин. - Наверное, тебе интересно, как называется то, чем мы сегодня занимались? Да, люди называют это изменой и они правы, - говорит он спокойно. - И часто ты ей изменяешь? – спрашивает Чимин, едва веря в то, что Джинки ему это рассказывает. - В последние месяцы нет, а вообще да.       Чимин удивленно смотрит в его глаза. Так жестоко - говорить это с таким невинным и равнодушным лицом, будто это нормально – изменять своей жене. Опять противоречие, еще одно, заставляющее задавать себе вопросы. Один за одним. Кто же он на самом деле? Не по имени и фамилии, не по происхождению. В душе, глубоко внутри. Как он может вмещать в себе так много света и так много тьмы одновременно. - Она знает? О том, что ты спишь с другими… - Да, я никогда не лгал ей, было бы слишком странно скрывать такое. - И что она думает по этому поводу? - Она не против. Если бы она была против, я бы не стал, не смог бы, я слишком ей обязан, всем, в том числе и своей жизнью, - мягко и печально, его брови изгибаются, выдавая наличие болезненных воспоминаний. - Знаешь, это звучит очень странно, - говорит Чимин, опять поворачивая голову и всматриваясь в потолок. - Знаю. Так же странно, как твои отношения с Чонгуком, - Джинки внезапно давит на больную мозоль, да еще и так искусно.       Сердце Чимина сжимается, а на глаза тут же наворачиваются слезы. - Я не хочу об этом, - выдавливает Чимин, поворачивая голову к окну, и смотрит на отблеск свечей, отражающихся в стекле. - Понял, прости, я должен был посмотреть, хочешь ли ты этого или нет, просто решил, что лучше спросить тебя самого, чем подглядывать, - говорит с сожалением. - Ничего, просто я еще не готов к тому, чтобы выложить тебе всё. - Ты хочешь быть когда-нибудь готов? – спрашивает проникновенно. - Да, - признается Чимин и чувствует тепло и доверие. - Чимини, - зовет Джинки, младший послушно поворачивается.       Джинки наклоняется над ним, придвинувшись ближе. Смотрит нежно и целует в губы, мягко и бережно, едва касаясь. Чимин прикрывает глаза и отвечает на поцелуй, призывно расслабляя губы, и только тогда старший его углубляет, медленно всасывая верхнюю губу во влажный плен рта. Сердце младшего ускоряется, стучась в ребра, он сжимает рубашку на груди Джинки и слегка отталкивает его от себя, смотря в темные узкие глаза. - Я не желал этого...не сейчас, - шепчет он. - Зато я желал, - говорит Джинки и опять тянется губами к Чимину, а младший едва слышно стонет и позволяет ему это.       Зачем он целует его? Ведь они вроде бы просто спали, разве все не заканчивается после оргазма? Люди целуются, трахаются, а потом делают вид, что все это было помешательство на пару десятков минут или на час. А некоторые, такие как Джонг, даже не целуют, просто трахают и уходят. Разве поцелуи не ведущие к сексу не значат что-то большее?       Из-за этой мысли огонь возвращается к Чимину, и он отвечает старшему более страстно, горячо проталкивая свой язык в чужой мокрый рот, Джинки не отстраняется. Но абсолютно нежданно Чимин думает о Чонгуке, о его красивых, тонких, сексуальных губах. Какие они на вкус? Как это – целовать их? А вдруг они с Кибомом сейчас тоже целуются. Он ощущает укол дикой ревности, но потом приходит другая мысль, он осторожно кусает Джинки за нижнюю губу и тут же отстраняется. Старший сразу останавливается и открывает глаза. - Ты думаешь о его губах, когда целуешь мои? – горячий шепот в самые губы. - О чьих? – спрашивает он, но по тому, как напрягается его тело и как холод вперемешку с огнем вспыхивают в его омутах, Чимин знает, что он всё понял. - О его, хён, - жарко и страстно. - Нет, - отвечает Джинки и целует, не давая сказать что-то еще, на удивление пылко и требовательно, но Чимину хочется знать.       Он аккуратно заглядывает в него, совсем на немного, но сразу возвращается назад. Та тень, погруженная глубоко, виднеется почти на поверхности, опасная и непредсказуемая. Чимин сглатывает, чувствуя подходящую совсем близко темноту. - Почему? – стонет он, отрываясь, но старший не отвечает, опять целуя его, в этот раз слишком напористо, не так, как раньше, заставляя замолчать. Чимин в конце концов соскальзывает губами, а Джинки целует его шею. – Почему нет?       Он слышит злой и недовольный рык, который раздается в районе его шеи. - Потому что я знаю их вкус, - с яростью. – Хватит об этом.       Чимин застывает, ощущая чужие зубы на кадыке. Вот как! Это то, что он хотел знать. То, что его интересовало. Эта правда, скрытая между ними двумя: Джонгом и Джинки. - И какие же они? – спрашивает Чимин, наслаждаясь жёсткими поцелуями. - Это ты мне скажи, ты спишь с ним, не я, - смешок в скулу и жалящий укус туда же. - Я не целовался с ним. Это его правило: никогда, ни с кем, никаких поцелуев, - сказав это, Чимин ожидает реакции, и она заставляет его насторожиться. Джинки замирает, по-прежнему прижимаясь открытым ртом к его шее около уха, кажется, даже не дыша. - Что? – он отрывает рот от шеи и шепчет вопрос, а его тело остается неподвижным, кроме беспорядочно бьющегося сердца. Чимин чувствует его пальцами, оно колотится в два раза быстрее, чем пару секунд назад, до его ответа. - Он не целуется, - тихо говорит он, а тело Джинки вздрагивает словно от удара. – Ты сказал, что знаешь их вкус. Значит, ты целовал их? – делает Чимин вывод вслух, специально, чтобы услышать судорожный вздох.       Старший молчит, ничего не говоря, а потом резко отрывается от его тела, откидываясь на постель, и отворачивается. Но ему не скрыть того, как дрожат его пальцы, сжимающиеся в кулак. - Остановись, - он делает усилие над своим голосом, который все равно не слушается. - Я спросил об этом, хён, только для того, чтобы сказать тебе. Вы не подходите друг другу, - говорит Чимин, смотря на то, как Джинки это воспримет. Он поворачивается, в его глазах снова равнодушие, но сердце так же колотится, это видно сквозь тонкую рубашку. – Вы слишком разные, хён, поверь мне. Даже в постели вы словно из противоположных миров. Он грубый и жестокий, не способный ни на что, кроме садизма, а ты, ты нежный и теплый, даже со мной, едва знакомым тебе человеком. Вы из разных сказок, он причинит тебе боль, если приблизишься. - Мне плевать, - говорит он спокойно. - Плевать? Всё равно хочешь быть с ним? – спрашивает младший, а старший сначала тихо прыскает, а потом открыто смеется. Чимин непонимающе смотрит на морщинки вокруг глаз и широко раскрытый рот. - Я разве похож на мазохиста? – Джинки смеется, но Чимину не смешно. – Да брось. Ты серьезно думаешь, что у меня есть на Джонга какие-то планы? - Я не знаю, просто… - Просто…Я не в курсе, кто тебе наговорил о том, что меня интересует Джонг, но поверь, это ложь. Между нами нет ничего, что могло бы характеризоваться чем-то, кроме «равнодушия», - старший так уверенно это говорит, что Чимин верит. – Знаешь, кто меня интересует, Чимини? – спрашивает Джинки, заглядывая младшему в глаза. - Кто? – Чимин соблазнительно улыбается, желая, чтобы он сказал «ты». - Ты, - тут же подтверждает предположение Чимина старший. - Хватит читать мои желания, - смеется младший. - Я не читал, я правда заинтересован в тебе.       Чимин замолкает, серьезно смотря ему в глаза. - Почему я заинтересовал тебя? У тебя был большой выбор, даже если исключить Кибома и Джонга, все остальные свободны. Почему я? - Ты же видишь их, да? Эти нити между нами, серебристые и сверкающие. В день встречи я первый раз их увидел. Я ведь... не встречал никого из вас десять лет и был немного шокирован, заметив что-то блестящее между всеми вами и мной. - Ах, связи… - Чимин с пониманием кивает. Он уже и забыл, настолько привык к этому, что больше не придает им значения. – Ну да, я тоже их вижу, все видят. Кто-то ярче, кто-то хуже. Тэмин сильнее всех чувствует их. Это тоже своего рода сила, нужно практиковаться, чтобы она работала лучше. - Вчера, когда я увидел их, несколько тянулись от меня к вам. К Кибому, например, яркая и прочная, к Чонгуку – слабее, но тоже ощутимая, к Тэмину едва заметная, к Минхо лишь ее тонкая тень. Я удивился им. Что это значит? Это отражение наших привязанностей? Я думал об этом вчера вечером. Это показалось мне логичным.       Джинки нарочно пропустил Джонга, Чимин это заметил. - Да, именно так. Связи между нами – это физическое доказательство наших отношений и их прочности. Не важно, на чем они основаны: на любви, ненависти, дружбе, простой симпатии. Если между вами уже что-то есть – нить будет видна. Если между вами – ничего, то ее не будет, - говорит Чимин, следя за глазами старшего, которые скользят по его лицу, изучая каждую черточку. - Так вот, у меня вопрос, Чимини, - Джинки говорит это медленно, а младший тушуется, уже заранее зная, что он у него спросит. Его щеки окрашиваются красным, а глаза прячутся от его проникновенного взгляда. – Почему между нами такая сильная связь?       Он опять наклоняется над Чимином, а младший вздрагивает, когда все-таки слышит эти слова. Он не хочет отвечать, скрывая взгляд. Старший касается пальцами его подбородка, заставляя приподнять голову, но Чимин не подчиняется. - Я не был знаком с тобой. Может быть, видел в ту неделю в доме, но даже Минхо я знал лучше, а наша с ним нить похожа на тень. Так почему между нами с тобой она такая прочная, словно нас что-то объединяет?       Чимин чувствует себя уязвимым, ощущает одновременно сладость этого момента и его боль. Столько лет, столько дней прошло, словно целая жизнь, разделившая всё на две части. Он прятал кое-что в себе все эти годы, никому не раскрывая и никого не посвящая в особенный уголок воспоминаний, оставляя себе одному болезненно-сладкие ощущения для одиноких вечеров в конце лета, именно тогда, когда он потерял его. - Потому что ты – моя первая любовь, хён, - шепчет он, и его губы дрожат от чувств.       Он не в силах поднять глаза к его глазам, боясь увидеть в них укор или разочарование, или еще хуже - жалость. - Чимини, - шепот, слегка удивленный, но такой нежный, и младший все-таки смотрит в глаза старшему. Джинки ловит его взгляд, и Чимин видит в нем волнение и внезапное смущение.       И младший словно возвращается обратно во времени. Сколько раз он видел его немного покрасневшие щеки, смятение в глазах, закушенную пухлую губу, трепещущие ресницы. Все эти разы Джинки смотрел на Джонга, так смотрел, что всем было понятно, как он сходит по нему с ума. А Чимин смотрел на Джинки, обезоруженный этой красотой и этими глазами, влюбленными и нежными. - Но как? Мы ведь не были знакомы… - шепчет старший дрожащим голосом. - Мне было достаточно просто увидеть тебя, чтобы влюбиться, - честно отвечает младший, опять убирая взгляд. Его сердце ноет от боли, вроде бы давно забытой, но ставшей сейчас реальной и острой. - Почему ты не подошел и не сказал мне о своих чувствах? – задает глупый вопрос Джинки. - Мне было тринадцать, хён, а тебе девятнадцать. Между нами была целая пропасть в шесть лет. Сейчас эти шесть лет не имеют большого значения, но тогда… Просто представь, как к тебе подходит ребенок и признается в любви, разве не смешно? – младший выдавливает нервный смешок. - Нет, это не смешно, ни сейчас, и не было бы смешно тогда. Только не для меня… - выдыхает старший. Младший поднимает на него глаза. - Ты так любил его, хён, - он решается сказать эти слова, мучавшие его столько времени. – Так безумно любил, никто не осмелился бы подойти к тебе с признаниями, а тем более я. Я был новичком, только перешел в пансион, несуразный и совсем неприметный, а ты… ты был в выпускном классе, хён, популярный и красивый, взрослый… - Чимин замолкает, смотря, как Джинки ошарашено изучает его взглядом. - Как ты узнал, что я… - он тоже не договаривает, приподнимаясь на постели на локте, но младший понимает, о чем он. - Знали все, хён… все, кто видел то, как ты смотришь на него, как мечтаешь о нем, как хочешь его, - голос Чимина вздрагивает, а щеки старшего вновь окрашиваются румянцем, он прикрывает лицо ладонью. – Я слышал, как парни делали ставки, будете ли вы вместе или нет. Даже учителя знали... - Чимин не успевает договорить, как Джинки прерывает его, судорожно шепча, пока его уши полыхают красным: - Молчи… Не вспоминай об этом, я был таким наивным идиотом.       Чимин улыбается и мягко говорит: - Ты был так прекрасен, хён, когда смотрел на него, твоя любовь была такой пронзительной и честной, тебе нечего стыдиться. - Хорошо, что я больше не тот, что раньше, - выдыхает старший, убирая пальцы с лица. – А что ты сейчас чувствуешь ко мне? – спрашивает он напряженно.       Что же Чимин чувствует? Боль, ностальгию, острый осколок, который саднит в груди, чувство незавершенности и одновременно законченности. А еще нежность, не только к старшему, но и к самому себе, совсем юному. Именно его безответная любовь к Джинки показала, что он может быть таким, что он способен на такие яркие чувства, настоящие и светлые. После смерти отца и после жестокости в приюте, Чимин ощущал себя диким и бесчеловечным, таким, каким его воспринял Кибом при первой встрече. До этой влюбленности он боялся, что он действительно такой – жестокий и бесчувственный к другим, желающий только личной выгоды. - Я чувствую благодарность, хён, бесконечную, - отвечает Чимин, наконец-то найдя ответ. - Но я ничего не сделал, Чимин, я даже не знал о твоей любви, - говорит старший, непонимающе смотря в его глаза. - Зато я знал о твоей, и именно это меня изменило. Ты показал мне, как можно любить, как хочется любить, искренне и страстно, по-настоящему сильно, так, чтобы это было понятно лишь по глазам, которыми ты смотришь на любимого. Ты был самым красивым на свете, когда смотрел на него, и дело даже не в твоей притягательной внешности, нет, все дело в твоей любви, в самом тебе и твоей душе, смелой и отчаянной.       Когда Чимин говорит это, в глазах старшего появляется печаль. Чимин не знает, что он испытывает. Жалеет ли он о той безумной любви, хочет ли вернуть время назад, понимает ли, каким был особенным для многих в этом пансионе? Какого это - быть тем самым Онью, любовь которого была самым обсуждаемым событием в пансионе, забитом мальчишками, которые так и не посмели из-за силы этих чувств, начать издеваться над ним? Понимал ли он, как действовал на других, что его не просто не трогали, а уважали за это? В курсе ли он, как было много тех, кто также, как Чимин, влюбились в него, увидев душевную красоту за любовью в глазах? Может ли Джинки до сих пор так любить? Способен ли полюбить еще кого-то также нескрываемо сильно, как Джонга? И если нет, то какую боль ему причиняет понимание, что Джонг навсегда останется тем единственным для него? - Спасибо, - тихо говорит старший, пряча глаза, в которых блестят слезы. - Это я должен говорить тебе, - шепчет Чимин, тоже приподнимаясь, протягивая руку и нежно касаясь пальцами его щеки. - Спасибо за то, что сказал мне это. Я никогда не слышал ни от кого ничего подобного, а особенно от кого-то из прошлого, кто знал меня до того лета, - Джинки прижимает руку Чимина к щеке своей рукой. - Благодаря тебе и твоей любви к нему, я теперь не боюсь ни любить, ни чувствовать боль из-за любви. Я хочу бороться за свою душу, за ее чистоту. Безусловно, я хочу, чтобы человек, которого люблю, любил меня в ответ также сильно, но, если он скажет «нет», я отпущу и надеюсь, что смогу это сделать без ненависти и злости. Я понял благодаря тебе, что безответная любовь может сделать душу настолько красивой, превратить ее в золотой слиток, и она будет сиять ярче солнца и согревать всех вокруг. Моя любовь не дотягивает до твоей, хён, но я честно стараюсь, чтобы она смогла хотя бы на немного к ней приблизиться. - Ты слишком сильно романтизируешь чувства, Чимини, - говорит старший с горечью, поднимая влажные от слез глаза. – Такая сильная любовь приносит невыносимую боль, она может быть прекрасна со стороны, но изнутри это сжигающий дотла огонь. Не стремись к этому, это неправильный выбор, слышишь! – умоляюще шепчет он, сжимая пальцы Чимина сильнее. - Это приведет тебя к разрушению, даже не представляешь к чему она привела меня. Это того не стоит, не стоит такой боли и жестокости к самому себе. А жестокость будет, когда ты осознаешь, что всё потерял, и последним ты потеряешь себя, навсегда, и никогда не вернешь, - его глаза горят дикой, невыразимой болью и страданием.       Чимин вздрагивает, понимая, как сильно он мучается до сих пор, несмотря на то, что выглядит таким несокрушимым. Как много в нем надломленности и невыраженной скорби. Человек, чей образ до этого был покрыт флером романтики и возвышенности, на самом деле оказывается совсем другим, но на удивление Чимина, это делает его еще более драгоценным. Переживший такие яркие чувства, чистые и непорочные, переживший жестокость дома, уехавший на другой край земли от своей бешенной любви, изнывающий от чувств, сломавший себя сам почти под самый корень, причинивший себе боль, он вернулся спустя целую жизнь, посмотрел с достоинством им всем в глаза, смело взглянул в лицо Джонгу, и ни разу не показал страха. А сейчас он лежит перед ним после того, как отдал столько ласки, сколько Чимин не получал за всю свою жизнь, после того, как, не боясь показаться старомодным, предложил заняться «любовью», целовал его губы и тело, как будто они нежно влюблены, умоляет его не делать таких же ошибок, честно рассказывает о чувствах, о своей боли и плачет перед ним. - Хён, я мечтаю о том, чтобы ты был счастлив. Если бы я мог, я бы отдал свое счастье ради твоего, - Чимин ощущает дрожь, поднимающуюся от самого сердца. Он так любит его, нет, не как возможного партнера, он не способен больше никого так любить, как Чонгука, он уже выбрал младшего, и не жалеет, даже после сегодняшнего разговора, даже если завтра все закончится. Чонгук будет его выбором навсегда. Но любовь к Джинки – она останется в его сердце как что-то особенное, принадлежащее ему одному, о ней он не скажет никому после этого вечера: ни Чонгуку, ни тем более Джонгу. - Чимин, ты молод и у тебя еще все впереди, твои самые важные мгновения, поверь мне. В моей жизни уже все решено, и я этому рад. Я уже давно предпочитаю спокойствие и стабильность бурной страсти и любви. И это самый лучший вариант для такого, как я. Во мне много темноты, не знаю, видишь ли ты ее внутри меня, но она есть. Эта неделя тут, в доме, словно испытание, я просто должен ее пережить и остаться таким же, каким приехал сюда. Но я благодарен тебе за твои слова, они для меня важны. Прости меня, что не смог подарить тебе что-то большее, чем безответную любовь, - шепчет он разочарованно, а Чимин приближает свое лицо к его лицу и целует в щеку, а потом в губы, легко и трепетно. - Это был самый важный подарок в моей жизни, - тихо. - Хотелось бы сделать для тебя больше, - Джинки открывает глаза после очередного мягкого поцелуя. - Ты уже делаешь, - отвечает младший. – Ты так нежен со мной, и мне так хорошо рядом, мне так нужна была сегодня твоя теплота и ты ее мне дал. Хотя изначально я рассчитывал на горячий секс, но получил в разы больше. Даже не знаю за что, в конце концов. Я ведь вовсе не хороший человек, - Чимин грустно закусывает губу. - Я вижу все твои желания, Чимини. Уж мне то ты можешь поверить, что ты хороший человек? - Я захотел, чтобы ты меня трахнул сразу, как только ты пожал мне руку, при этом мечтая поцеловать Чонгука в губы, так нежно, как только могу. Не знаю, что ты видишь в желаниях других, но странно считать эти два одновременных желания – признаком хорошего человека, - смеется Чимин. - Не вижу никакой проблемы в этих желаниях. Не забудь, я вижу желания Чонгука тоже, неужели ты думаешь, что я не понял, что между вами не все просто, когда окунулся в них? - Он не дал мне даже поцеловать его, и я вроде как был не против, уже несколько лет не против, - выдыхает Чимин. – Возможно, он никогда не захочет этого, а я... мне это нужно: прикосновения, поцелуи, ласки, секс. Я не могу без этого, мое тело хочет близости и моей душе это тоже нужно. Когда он признался мне, я перестал спать с другими, но прошел год, и ничего не изменилось, мы остались друзьями без каких-либо изменений. Когда я впервые изменил ему после признания, мне было омерзительно, и я признался ему в этом. Он ничего не сказал, не отреагировал, мне показалось даже, что он как-то выдохнул, будто до этого переживал, что не может дать то, что мне необходимо. Наверное, нужно было поговорить с ним тогда, спросить, почему он не хочет близости между нами, но я испугался, что услышу от него, что он больше меня не любит. Я был таким трусом и сам виноват, что наше молчание зашло так далеко. Я продолжил спать с мужчинами, а он продолжил равнодушно к этому относиться. И сегодня он сказал мне, что ему нравится Кибом, - младший сглатывает, ощущая подступающий к горлу ком, его рана от этих слов становится еще больше. Джинки прикасается губами к его ладони, целуя. - Я знаю, что сделаю тебе еще больнее, но да, Кибом есть в его желаниях, и эти желания не невинны, Чимин, - говорит Джинки, а сердце Чимина на мгновение останавливается, и он с горечью осознает, что хотел бы, чтобы оно не запускалось вновь, настолько ему больно от этих слов.       Он отрывает пальцы от щеки Джинки и резко разворачивается к окну, сжимаясь на постели, притягивает колени к груди и ощущает, как внутрь сердца врывается острый шип, разрывая все на своем пути: кожу, ребра, всю грудную клетку. Это уже не ноющая боль свежей раны, это яростная боль от потери целого куска мяса. Он даже не чувствует, как Джинки прижимается к нему сзади, мягко поглаживая волосы и шепча какие-то слова поддержки на ухо. Ему все равно.       Глаза оказываются мокрыми, а слезы даже не собираются останавливаться. Он плачет опустошённо и горько, сильно, трясясь всем телом. Джинки пытается его развернуть к себе, младший сначала противится, всхлипывая и почти крича от боли, но потом в итоге подчиняется сильным рукам. Старший разворачивает его, обхватывает кругом и сдавливает в теплых крепких объятиях. Чимин скулит от боли в груди, орошая его рубашку слезами. Джинки дает ему выплакаться, пока слезы не заканчиваются, но они совсем не забирают боль с собой, как обычно бывает. Внутри становится мерзко, а голова убийственно пульсирует, готовая взорваться. - Я не должен тебе этого говорить, это моё правило: "не рассказывать никому о желаниях других", но я не могу лгать тебе. А теперь послушай меня внимательно, Чимини, - Джинки приподнимает его лицо к своему, мягко стирая остаток влаги с щеки. Младший слепо смотрит в ответ, практически не видя ничего перед собой, слишком сосредоточенный на внутренних ощущениях. – Дай Чонгуку шанс, а еще время, он такой же потерянный ребенок, как и ты, как и Тэмин. Вы втроем, похоже, еще не отпустили прошлое, свои страхи и неуверенности, вы втроем одинаково боитесь изменений, не даёте им произойти. Но они должны произойти, вы должны сделать это, только осознанно, а вы всё ждете, когда вас кто-то подтолкнет, решит все проблемы за вас. Вы хотите, чтобы о вас позаботились, подсказали, что делать и как поступить, но так не может продолжаться дальше. Просто отступи на шаг и взгляни на все со стороны, с трезвой взрослой головой, не спеши разрывать отношения, просто займись собой и своей душой. Вы втроем можете быть счастливыми, ваше счастье не просто возможно, оно в ваших руках, рядом с вами, а вы все ходите вокруг да около, боясь его принять и впустить в себя. Чонгук боится еще хуже тебя и Тэмина, в нем целый коктейль из непонятных желаний, противоречащих одно другому. Пока он не разберется с ними, все между вами будет по-прежнему. Но он должен разобраться сам, без тебя и твоей помощи. Иногда человеку нужно дать время на осознание чувств, не трогать его и не толкать к преждевременному решению, - говорит старший спокойным и размеренным голосом. К концу речи самообладание Чимина возвращается. - Не нужно меня успокаивать, хён, если всё уже потеряно, не нужно давать мне напрасную надежду, - просит, судорожно всхлипывая он. - Никакой напрасной надежды, Чимин, только правда. Тебе больно, ты ощутил эту боль? Так и должно быть, если ты по-настоящему любишь. Дай ей наполнить тебя до краев, а потом просто иди дальше, живи и занимайся собой. Нельзя быть настолько помешанным на одном человеке, ты должен помнить о себе и заботиться о себе. Перестань винить себя за ошибки, которые не делал. Ты хочешь нежности? Забирай ее всю без остатка. Ты желаешь страсти? Не скрывай этого, гордись этим. Ты чувственный и в тебе так много огня, также много, как было во мне десять лет назад. Ты сказал, что я был прекрасен, когда смотрел на него, - на секунду его спокойный голос вздрагивает, но он берет себя в руки. – А ты, Чимин, прекрасен, когда плачешь по Чонгуку, это тоже честно и смело. Но красота – это все для зрителя, а не для тех, кто это чувствует. - Спасибо, хён, - вздыхает младший, думая о том, что он ему сказал.       Наверное, старший прав. Жизнь – сложная штука. Тебе кажется, что все уже решено, но потом все меняется, а через какое-то время опять возвращается обратно. Позавчера Чимин мечтал услышать от Чонгука признание в любви, вчера он его услышал, сегодня он понял, что Чонгук любит другого, завтра он даст Чонгуку время, чтобы он разобрался в своих чувствах, а послезавтра, возможно, Чонгук вновь скажет, что любит его. Вот это – жизнь, в ней все не так, как в книгах и фильмах. Люди меняются, люди возвращаются, их чувства тоже. - Хочешь выпить? – спрашивает Джинки, уверившись, что он больше не плачет. Младший кивает и выдыхает, а старший приподнимается, но Чимин его останавливает. - Я сам, хён, - легкая, печальная улыбка, и он идет за алкоголем. Наливает себе первое попавшееся под руку питье и делает большой глоток. - Налей мне тоже, Чимини, - просит старший.       Чимин наливает ему виски из красивый бутылки и кидает три кубика льда из ведерка в морозильнике. Некоторые свечи, расположившиеся на краю барной стойки, погасли. Чимин думает о том, как комнаты в этом доме отражают своих хозяев, также, как и любое жилое помещение отражает характер того, кто в нем живет. Хотел бы он остаться здесь на всю ночь, хотел бы прижаться к теплому боку и забыться в чужих объятьях.       Алкоголь обжигает горло, туманит разум, но расслабляет гудящую после слёз голову и тело. Чимин не злоупотребляет ни алкоголем, ни уже несколько лет – никатином, но он никогда не против выпить в хорошей компании. А Джинки – самая лучшая компания.       Мысли о травме Минхо накатывают неожиданно, и Чимин ощущает дрожь тела. Страх. Страх перед болью. Нельзя его пускать в себя, иначе он поселится там на долгое время, сжирая остальные чувства. Чимин это знает. Он профессионал в подавлении страха. Отец сделал его профессионалом, иначе нельзя. Когда тебя избивают с младенчества, тебе мало что остается. Либо впустить в себя страх и остаться жертвой, либо бороться с ним, имея силу стать хозяином положения.       Но все сложнее, чем кажется. После того, что произошло в доме десять лет назад, Чимин начал всерьез избегать насилия. Боль пугала его до чертиков. Со временем Чимин осознал, что постоянно скрываться от боли – не выход. Боль должна была вернуться в его жизнь, особенно физическая, иначе всё могло привести к печальным последствиям. Один случай доказал, что дальше так нельзя. Абсолютно случайно он столкнулся с насилием, и в момент, когда его избивали в темной подворотне (он только выпустился из пансиона, и ему уже поступил первый звонок от модельного агентства, в котором он проработает год, но в конце концов перейдёт в другое, более престижное), Чимин погрузился в оцепенение.       Страшнее всего в тот момент было осознание того, что он не способен, как раньше, контролировать ситуацию, а в особенности свое тело. Он так и не смог взять себя в руки, не смог найти в себе смелость для того, чтобы бороться со страхом, чтобы его победить. Даже сила, его сила, которая к тому моменту уже полностью расцвела, не поддавалась, закупоренная разлившимся животным чувством паники и накатившими воспоминаниями о том, как отец беспрепятственно его избивал, а потом воспоминаниями о трупах в доме.       Такая слабость, которую он никогда не испытывал. Плюсом было то, что его скоро отпустили, забрав деньги и телефон. Скорая, которую он вызвал, еле шепча в трубку примерный адрес, определила его состояние как паническую аттаку, кроме синяков, больно саднивших нежную кожу, и отправила его к психотерапевту. Таблетки он принимал недолго, понимая, что нужно что-то другое, чтобы решить эту проблему.       Пробовал заняться боевыми искусствами. Не вышло. Он не мог даже замахнуться на человека, не то, чтобы ударить. Тем более не мог терпеть, когда кто-то пытался причинить боль ему. Он долго размышлял о том, что может ему помочь. В итоге, ему пришла мысль, что надо попробовать добавить страх во что-то другое, чтобы с ним справиться. И первым ответом стал «секс». Удовольствие от секса и оргазма было ярким, настолько ярким, что Чимин без стеснения признавал его одним из самых сильных чувств из всех, которые испытывал. Не сказать, чтобы он был искушенным в этом деле, до выпуска из пансиона, он пробовал не очень многое: ласки руками и оральный секс, но все это уже тогда казалось ему восхитительным.       Что если внести боль в секс? Яркое удовольствие смешать с кусочком боли, чтобы боль растворилась в еще более сильном чувстве. Что победит: боль или удовольствие? Есть ли возможность таким образом дать место боли в его жизни, но так, чтобы основным ощущением было наслаждение? Он попробовал это сделать, попросив своего тогдашнего партнера, с которым у него даже не было анального секса из-за страха проникновения, причинить ему совсем незначительную боль в постели, просто сильно потянуть за волосы, одновременно лаская пальцами напряженный член.       И это сработало! Вопреки страху, который разлился в начале, удовольствие замазало боль, и страх отступил, склоняя голову. Чимин кончил, ощущая власть над ситуацией. Он знал, что способен в любой момент прекратить это, заставить парня остановиться, нет, не с помощью слов, не с помощью выражения лица, а с помощью своей воли и силы, данной Отправителем. Чувство контроля не пропало, в отличие от ситуации с насилием, насилие вперемешку с сексом оказалось более податливым его воле. Заставить влюбить – вот что он мог, и он прекрасно знал, как яркая любовь к нему, только вспыхнувшая в душе, способна действовать на остальных. Секунда, и они готовы причинить боль себе, убить себя, но не его, только не его.       Чимин осознал, что это правильный путь: допустить боль вперемешку с возбуждением, чтобы потерять страх, который разъедал его. Но грань нельзя было переходить: тонкую грань, которая была способна превратить его в того, кто станет зависим от жесткого секса. Нужен был баланс, он всегда нужен. Джонг его потерял, в отличие от Чимина. Да, с каждым разом, с каждым его сексом он впускал все больше боли, чтобы вновь ее преодолеть и побороть страх перед ней. Со временем он понял, что умеет превратить несильную боль в наслаждение, а если смешать даже сильную боль с сексом, он все равно мог контролировать и свое тело, и свою силу. Он перестал бояться боли, но был осторожен с жестким сексом. Дозировал его, думая, что подсядет и не сможет получать удовольствие от обычного.       И в итоге он решился на это, на то, о чем так долго размышлял. Джонгу он многое позволил в их первый раз, возможно, даже слишком многое, но ему понравился их секс, на такой грани, что еще секунда и Джонг придушил бы его, но Чимин контролировал ситуацию до последнего мига, в который старший все-таки его отпустил. Джонг тоже её контролировал, хотя выглядело всё иначе. Как бы осторожен ни был Чимин, он все-таки не использовал на Джонге силу. Это было бы слишком, Чимин уже тогда осознал, что нельзя пользоваться ей бездумно, заставляя людей влюбляться в него без памяти. Пользоваться силой нужно аккуратно и дозировано, иначе это приведет к зависимости от ощущения вседозволенности.       У Джонга проблема с этим. Он заставляет других заниматься с ним жестким сексом, его сила как раз в этом и состоит. Если в человеке есть хоть капля похоти (а она есть почти во всех людях, кроме, пожалуй, асексуалов и детей), он без особенной заботы о вторжении в чувства других, заставляет вожделению вспыхнуть. Это пустая, не закрепленная чувствами, похоть, которая быстро исчезает, как только он отпускает очередную жертву. Но во время полового акта, он может ее поддерживать, чтобы чужое желание не погасло.       С Чимином все иначе. Они оба понимают, что, если Джонг хоть раз заставит Чимина возжелать его, используя силу, Чимин использует свою, потому что они все способны ощущать чужое вмешательство. А любовь куда более проблемное чувство, чем вожделение. Особенно для Джонга, который боится любви, как огня. Именно из-за этого Чимин и решился на секс с ним, потому что знал, что сможет его контролировать, не смотря на силу самого Джонга.       Сложные взаимоотношения, но они балансируют уже достаточное время, чтобы привыкнуть друг к другу. Джонг не переходит черту, и Чимин получает острое настлаждение от секса с ним, по нескольким причинам: по причине того, что Джонг умеет доставить удовольствие почти у черты, потому что способен выдержать долгий, страстный и жесткий секс, который порой Чимину нужен как воздух, чтобы вновь вернуть себе себя и контроль над страхом перед болью, и по причине того, что просто находиться рядом с тем, у кого есть похожая сила, дает определенное ощущение родства, возможно даже более высокого порядка, чем любовь. Это больше похоже на своего рода принадлежность. - Чимини? – окликает его старший, а Чимин возвращается к реальности из своих воспоминаний. - Да, хён, прости, я немного задумался, - младший хмурится, подходя к постели Джинки, минуя ванну в полу. - О чем-то серьезном? Твое лицо стало таким пасмурным, – старший присаживается на кровати, принимая из рук Чимина бокал. - Разве ты не знаешь? – растерянно кидает младший. - Не забывай, я знаю только чужие желания, но никак не чувства и не мысли. Ты ничего не хотел, кроме как безопасности, что не удивляет, с учетом того, где мы находимся. - Пожалуй, - говорит Чимин, не желая раскрывать свои мысли Джинки. - Все будет нормально, Чимини, - говорит старший спокойным голосом и делает небольшой глоток. Чимин присаживается рядом с ним, вглядываясь в мягкий профиль. - Откуда такая уверенность? - Не знаю, почему-то у меня чувство, что от нас не хотят избавиться, нас просто хотят испытать и заставить вернуться на десять лет назад, иначе Отправитель не стал бы показывать фотографии остальных. Этот дом...у меня ощущения странные, знаешь… - Джинки замолкает, кусая губы и, судя по всему, подбирая правильные слова. – Словно я возвращаюсь назад, становлюсь Онью, с каждой секундой прибывания тут. Но я не хочу этого… - его голос дрожит, и он опять отпивает виски.       Чимин раздумывает над его словами. Пожалуй, в этом есть доля правды. Он тоже чувствует себя более уязвимым, словно становится младше, а ведь он был так уверен в своем будущем, в том числе и в их отношениях с Чонгуком, но теперь, словно все откатилось назад, будто он вновь подросток, ни над чем не имеющий власти и не в чем не уверенный. Но зачем это Отправителю, он не знает. - То есть ты думаешь, что все мы переживем эту неделю? – задает волнующий вопрос Чимин. - Скорее да, чем нет. - Не очень-то обнадеживает, - он вздрагивает, потирает переносицу, ощущая, что усталость наваливается плотным одеялом, и отставляет бокал на прикроватную тумбочку. - Травма Минхо меня удивила. Почему она выглядела зажившей? Как так вышло, что рана так быстро затянулась? Я дозвонился своей жене, как раз после того, как мы разошлись с вами, и она подтвердила, что сегодня одиннадцатое июля, а значит, это не может быть какой-то газ, с помощью которого нас усыпили на месяц, чтобы Минхо успел восстановиться после травмы. - Ты прав, - Чимин зевает, потягиваясь. - Но пока ничего не приходит в голову, честно сказать, мне нужно отдохнуть, мозг совсем не работает, - устало говорит Джинки. - Согласен, я уже сонный. - Приляг, я разбужу, как придет смс от Отправителя о том, что нужно разойтись по комнатам. - Спасибо, - довольно говорит Чимин, укладываясь на постель, но теперь уже с дальней от окна стороны. Младший молчит какое-то время, смотря на широкую спину старшего, пока тот медленно пьет виски. О чем он думает и что чувствует? - Джинки, - зовет Чимин, ему так внезапно хочется прижаться к нему, к теплому и вкусно пахнущему персиковым шампунем.       Старший разворачивается и улыбается, видимо, вновь прочитав его желания, потому что ставит бокал на тумбу и устраивается рядом с Чимином, а младший с удовлетворением кладет голову на руку Джинки, которую тот подставляет специально, чтобы дать ему место под боком. - Ты теплый, - шепчет Чимин, смотря на нежную, маленькую родинку на подбородке старшего. - Ты тоже, - вторит ему Джинки, и Чимин слышит улыбку в его голосе. - Повезет тому, кто станет твоим навсегда, - совсем сонно говорит Чимин и уже прикрывает глаза, когда слышит мягкое: - Не станет…       Чимин просыпается только тогда, когда Джинки ласково касается его лба теплыми пальцами, будя и вытаскивая из блеклого сна, в котором не происходило ничего конкретного, просто вспыхивали тени и мелькали неясные силуэты. - Ммм? – стонет вопросительно Чимин, видя над собой нежную улыбку и мягкое выражение лица. - Пришло сообщение, Чимини, тебе нужно вернуться в свою комнату, - теплое дыхание, карамельный голос. - Как же не хочется уходить от тебя. Хочется провести эту ночь с тобой, хён, - умоляюще шепчет Чимин, обнимая Джинки за плечи и притягивая его к себе для нежного поцелуя. Джинки целует в ответ, мягко раскрывая его губы, и ласково скользит языком внутрь рта. - А я хочу провести ее с тобой, Чимини, - Джинки отрывается и целует Чимина в лоб. Младший с неохотой отпускает его и привстает на постели.       Чимин оказывается у себя ночью. Он узнает время, проверив телефон, после того, как захлопывает дверь Оранжевой комнаты и обнаруживает, что постель вновь свежая и благоухает чистотой. Он недоволен тем, что покинул Джинки, но одновременно с этим чувствует, как теплота старшего будто проникает и в него. Ему до сих пор уютно, может от вкуса его губ, который еще ощущается на губах, а может от запаха его тела, которым пахнет теперь сам Чимин.       Из-за этого он даже не проверяет сообщения от Чонгука и от Отправителя, он просто заваливается спать прямо в чужой футболке и нижнем белье, вспоминая эти пальцы на своем теле и внутри него, то, как они двигаются, размеренно и нежно, как уверенно Джинки заставляет его стонать от горячего кольца полных губ вокруг члена. Чимин проваливается в сон, даже не зная, что сегодня – его ночь расплаты.