Мир должен существовать, чтобы было, что уничтожить.
Впервые это случилось двадцать лет назад, в родной деревне, расположенной между крупной рекой и непроходимым смешанным лесом. Ходили легенды, что где-то в глубине чащи тогда стоял домик колдуньи посреди зыбкого болота, но жители предпочитали не говорить об этом, будто скрывая страшную тайну от всех детей поселения. Правда, насколько тайна о человекоподобном могущественном существе была страшной по сравнению со всем остальным, творившимся вокруг, нужно еще посудить. Поневоле в ту ночь, когда черный мрак мягкой вуалью ложился на бескрайние леса и длинные реки, уснуть едва получалось — каждое мгновение было словно схваткой с собственным разумом, и длилось оно так долго, насколько глубоким был каждый вдох. Тьма, поселившаяся паутиной в углах скромной комнаты, шевелилась от каждого дуновения прохладного ветра из приоткрытого окна, создавая неповторимую гамму тех самых чувств, когда долго не получается уснуть. Чуть трепетали ресницы, дрожала грудь от неровного дыхания. Детский разум создавал странные ночные картины, которые постепенно набирали больше мрачных оттенков, самых страшных, пугающих, и образы перед закрытыми глазами были все более странными, нескладными. Да, порою всех нас посещает бессонница — такое бывает, когда что-то тревожит, определенная мысль назойливой мухой не даёт уснуть. Или какое-то воспоминание, событие, сложившееся днём, или вчера, неделю назад, месяц… Но причиной этой бессонницы было что-то другое. Мальчику было пять. Он перевернулся лицом к стене, сильнее завернулся в теплое тяжёлое одеяло, накрылся им с головой, и только маленькая щель позволяла прохладному воздуху попадать в укрытие. Конечно, оно не спасет ни от кого — каждый услышит дыхание, буйное от страха. Но пока на него причин не было, поэтому можно было попытаться провалиться в сон и скорее спрятаться от своих мутных переживаний, либо просто проигнорировать их. Скрипнула кровать в соседней комнате, щёлкнул выключатель и спальню родителей озарил свет, мальчик не видел его, но знал, что он там есть. Через несколько мгновений едва зашелестел шепот матери, как обычно беспокойной и мнительной: — Стив спит? Мальчик приоткрыл свои большие синие глаза, затем спрятал руку под подушку, ощущая приятный холод от нее в то время, как другая сторона была почти горячей. Стоит затаиться, хотя подслушивать и нехорошо, но… Иначе он сделать не может, как не смог бы сделать никто другой на его месте. — Конечно, третий час ночи… Одни мы с тобой не спим, — хмыкнул отец чуть громче, чем говорила его жена, затем, кажется, присел на кровать, ведь скрипнула она куда сильнее. — А ведь должны. Деревенский священник завещал спать в это время, чтобы переждать… — она нервно прервалась, будто боясь договорить то, что должна. Его мать всегда боялась. — Ты знаешь, что все это для трусов, — с презрением фыркнул мужчина, затем торопливо поднялся на ноги и подошёл ближе к окну, ведь в следующее мгновение оно глухо скрипнуло. Удивительно тонкими были внутренние стены в их доме, в то время, как внешние были сравнимы толщиной с ограду замка. Весь этот диалог казался юному Стиву чем-то необыкновенно запретным, чужим — он будто не должен его был услышать, не должен был вовсе знать о его существовании. Ночь — не детское время, да и всем остальным людям, жителям этой небольшой деревни, она тоже не принадлежит. Нужно вывешивать факелы около своего дома, те самые, которые зажигали их деды и прадеды, а затем ложиться спать до самого утра, и надеяться, что ночью не пойдет дождь. А электрические фонари, виток новых технологий, не спасали вовсе. Сила была в огне. — Слышно… — тихо, едва различимо во всей глубокой тишине, произнесла женщина, и Стив тоже прислушался. Шаги под окнами. Шаркающие, медленные, неживые — так они передвигались, издавая странное кряхтение, иногда переходящее в рычание. Держались холодными руками за неосвещенные стены домов, громко и рвано дышали. Мертвые жители деревень. — Мертвецы, — хмыкнул отец, после чего начал торопливо одеваться; звонко ударилась тяжёлая пряжка кожаного ремня о твердую поверхность стола, — самое время… — Брайан! — громче, испуганно прикрикнула женщина, от чего Стив немного сжался. — Тише, Алья… — произнес мужчина так же уверенно, как и всегда, затем взял что-то тяжелое со стола, и звук мягкого скрежета, будто ножницами по дереву, странной дрожью отозвался по всему телу ребенка. — Это нужно мне. Нужно нам всем. Ведьма просит гнилую плоть, паучьи глаза и особый пепел — раз ей это нужно, она это получит. Чтобы мы все смогли спать спокойно. — Брайан… — повторила женщина, после чего мягко соскользнула с кровати, затем, ступая босыми ногами по полу, торопливо подошла к мужу. — Тебе ли нужно это больше всех? Послушай, ты подвергаешь себя чудовищной опасности. Каждую ночь, когда ты уходишь, я боюсь, что ты не вернёшься… Не лишай меня мужа, а ребенка — отца! — Своими криками ты разбудишь Стива, — сурово ответил мужчина. А мальчик и так не спал. Ночь казалась ему жуткой, хуже остальных, и раньше, когда он засыпал до трёх, то не слышал всех этих разговоров, будто оберегая себя от излишнего беспокойства. В его детском разуме возникало множество вопросов, а ответы будто создавались сами. Странные, непонятные, жуткие — один красочнее другого. Но… Некоторые загадки решились сегодня сами собой, когда он понял, что те страшные звуки — не его ночной кошмар. Разве его отец — охотник? Обычный кузнец, который днём создаёт на своей старой, но еще крепкой наковальне прекрасные орудия труда, чинит старые — воин? Образ папы перед глазами стал существенно меняться мгновение за мгновением, и вот он возникал то в железной броне, то в золотой, какую делал сам. Мечи… Он продавал их, делал долгое время, чтобы защищаться. Или нападать? Множество предложений крутились в голове, оставалось лишь считать их, как овец перед сном. — Милый, я боюсь за тебя, — послышался голос матери уже из коридора, и вот он дрогнул, а сердце Стива с болью сжалось — страшнее всего было, когда эта женщина плакала. — Ты ведь можешь не вернуться, я боюсь увидеть тебя в последний раз. — Не хорони меня раньше времени, — так же грубовато ответил мужчина, но мальчик знал, что за хмурым лицом скрывалась душа любящего мужа и отца, едва ли не самого образцового во всем поселении. — Пожалуйста, родная… — нежно добавил он, и мальчик почему-то подумал, что его отец обнял жену. — Я должен. Это во благо всех нас. И иду я не один, сегодня нас пятеро. — Однажды тебе скажут спасибо, но это буду не я, — печально ответила женщина, затем вздохнула, — прошу, хотя бы попрощайся с сыном. Через несколько секунд открылась дверь в комнату ребенка и по полу проплыл холод из коридора. Звуки с улицы казались гнетущими, но ещё более — напряжение, исходящее от отца. От этого по телу пробежали мурашки, и Стив стал безумно переживать за него, за того, кто в одно мгновение вдруг стал героем, задача которого обезопасить всех людей от монстров. Монстров, которые казались всего лишь детским ночным кошмаром, но, верно, были реальными. Удивительным образом они исчезали в первых лучах солнца, а гнилую плоть, которую не успевали убрать, списывали на умерших от волчьих клыков овец. Жестокая сказка. Тяжёлые шаги по ощущениям разогнали всю ночную тьму, поселившуюся с пауками по углам. Запах закалённого железа и дыма, которым насквозь пропитался мужчина, в одну секунду появился рядом с ребенком. Стив постарался сделать вид, будто спит, и оставалось лишь надеяться, что ложь не раскроется — хотелось вовсе пропасть, не слышать всего, что происходит сейчас. Не чувствовать странное горе. Мужчина наклонился и поцеловал сына в голову, уже не спрятанную под одеялом, затем поправил скомканную простынь на кровати и тихо вздохнул, будто подбирая наиболее подходящие для этого момента слова. Он редко проявлял отцовскую любовь и заботу, в основном пропадал на кузнице, куда ребенку нельзя было ходить — опасно. Поэтому и момента поговорить не было. — Спи спокойно, сынок, — мягко протянул он, — папе нужно уйти. Снова… — было странно думать об этом, и страшно от того, что эта мысль вообще появилась в голове, но… Брайан будто прощался, чувствовал что-то, что не было скрыто и от его ребенка. — Я люблю тебя. Когда мужчина ушел и дверь закрылась, Стив вышел из оцепенения и сжал подушку в руках, прижимаясь к ней так, будто она может обнять его в ответ. По телу проходился грубый электрический ток, словно вся нервная система вдруг натянулась струной. Мальчик не знал, куда себя деть, ведь ему так хотелось соскочить с кровати, побежать следом и кричать: «Папа, папа! Не уходи, не сегодня!» Но одновременно с тем позволить этого себе Стив не мог. Мать вернулась в свою спальню через несколько минут, выключила свет, а в воздухе повис страх, страх за своих родных, и сильнее он был от бесконечного рычания за окном. Едва ли мальчик считал себя взрослым — ему было пять, поэтому он совсем не считал зазорным обронить несколько кристальных слез в свою подушку, набитую перьями, и уснуть с заплаканным лицом. Он боялся, боялся, как никогда, и ничего не мог с собой поделать. Мир перевернулся, а жуткие звуки стали ясными и четкими. Как же он не слышал этого раньше? Как же этого не слышал никто? Его беззвучные рыдания остановились через некоторое время, а ещё через полчаса ребенок заснул: дыхание стало глубоким и медленным, ресницы не трепетали, а веки были плотно сомкнуты. Стало легче, и он чувствовал это, хотя ему совсем ничего не снилось. Пожалуй, так даже лучше. Что-то было не так, и осталось таковым, когда под самое утро Стив вдруг приоткрыл глаза: тьма вокруг стала менее горькой, глубокой, была накинута полупрозрачной вуалью на предметы и стены вокруг. Оперевшись хрупкими руками на кровать, мальчик посмотрел на окно, такое большое, словно аквариум, внутри которого была не вода, а целое небо, покрытое звёздами. Очертания леса… Стив не чувствовал себя одиноким, рядом был кто-то еще, чье присутствие заставляло сонно щуриться и всматриваться, чтобы найти чужой взгляд. Ведь из-за него он проснулся? Он увидел силуэт отца, но когда присмотрелся, различил в нем нечто другое, более дикое, чужое, агрессивное — широкие плечи, сжатые в кулаки руки, энергия хищника, которая вот-вот и разобьёт хрупкое окно. Совсем, совсем не как папа, это другой человек! Было темно, они отчётливо видели друг друга — маленький мальчик, что хорошо запомнил ту опасность, которая в одно мгновение сковала все тело, только… Он не мог отвести взгляда от тех белых глаз, хитро прищуренных и сияющих звёздами в последней предрассветной тьме. В них было все — холод, хаос, разрушение. Демоническая сила. Стив в одну секунду стал беззащитным кроликом в руках безумца, и от этого стало тошно и жутко. Мальчик смотрел в его белые, наполненные раздором и смертельным светом глаза, а Демон смотрел в ответ. Это могло длиться вечно, столько, сколько уже существует он, и сколько недоступно человеческому дитя, но Херобрин предпочел другой вариант. Глаза грубо прищурились, кривой острой линией, будто удар молнии, треснуло окно, и Стив, почувствовав лёгкую головную боль, в беспамятстве упал обратно на подушку, вновь проваливаясь в глубокий сон. Кошмар ли это был, созданный эмоциями отчаяния и непонимания происходящего? Может, его разум старался о чем-то предупредить? Белые глаза сопровождали до самой утренней зари.***
Открыв глаза, первое, что услышал ребенок, было тревожное поминальное пение священника из каменной церкви в центре деревни. Вскоре к нему добавились рыдания нескольких женщин, самое пронзительное — матери Стива, глубокое, скулящее, до мурашек жалобное. Они все умерли. Стив поджал губы, нахмурился, закрыл глаза руками и с болью почувствовал, что все поменялось. В одну ночь, одним резким действием. Была семья, а вдруг ее не стало. Тогда мать изменилась навсегда. В ту ночь его детство закончилось. Каждый раз, когда Стив ложился спать, он слышал рычание под окнами, грозное шипение, перестукивание давно оставшихся без мяса костей. Магия перестала действовать, когда он обратил на это внимание, и все… Сошлось. Молчание взрослых, их строгие запреты, тяжелые ставни на дверях — все стало до одури ясным, кроме одного, самого главного — кто стоял за этим? Кому это было нужно? Но всякий раз, когда взгляд падал на неестественную трещину на окне, у Стива возникал другой вопрос: как его зовут? Существо, ставшее кошмаром на долгие годы. Стив запомнил его глаза.