Сложности обычной жизни

      Когда они выходят из клуба, время близится к полуночи, если не уходит немного за неё. Вываливаются вместе с народом, смеясь, улыбаясь и пытаясь отдышаться. Вдоль всего тротуара растягиваются небольшие компании, направляющиеся домой, продолжающие прогулку или пытающиеся поймать такси. Время от времени кто-то из них выкрикивает что-то вроде ««Dead inside» рулят», и остальные отвечают ему нестройными согласными воплями. Некоторые начинают петь, и другие подхватывают их, растягивая слова на полквартала.       — Вызовете такси? — просит Пирс, когда они выходят на улицу. Разгорячённую кожу обжигает прохладой ночи — и это в разгар лета; удивительно, насколько же тогда душно в помещении. — Я просто, а-а-а, валюсь с ног.       — Конечно, — хрипло отвечает Крис, кивая.       — Я сейчас вернусь, ладно? — Пирс вскидывает обе руки, показывая указательными пальцами на Криса. — Пара минут.       Он резко поворачивается, ныряя обратно в толпу, выходящую из клуба. Крис только растерянно кивает, провожая его взглядом.       На улице невообразимо хорошо. Прохладно и в то же время тепло. Голова и не думает проясняться после стольких стаканов выпитого пива, но мир вокруг все равно ощущается чётче и приятнее. Крис оглядывается по сторонам, наблюдая за тем, как народ постепенно расходится в разные стороны. Только сейчас он чувствует вибрацию в кармане джинсов. Рэдфилд достает мобильник.       Десять пропущенных звонков.       И ещё десять сообщений.       — Да, Клэр, — хрипло отвечает он, потому что именно в этот момент очередной звонок настойчиво массирует ему ладонь гулкой вибрацией.       — Чёрт возьми, Крис! Ты можешь сразу отвечать, когда я тебе пишу? Или хотя бы когда звоню!       — Прости, Клэр, — заплетающимся языком извиняется Крис, чувствуя себя нашкодившим подростком.       — Никаких «прости, Клэр»! Ты же знаешь, как я за тебя волнуюсь! Что я должна думать, когда ты мне не отвечаешь?       — Что?       — Вот и я спрашиваю, что! Что тебя срочно вызвали, что ты снова уехал, что, чёрт возьми, Крис Рэдфилд, я даже не знаю, что!       На мгновение Крису становится стыдно: голос Клэр звучит и правда взволнованно. Он совсем забывает предупредить её о концерте. Написать, чиркнуть пару строк.       — Прости, Клэр, — вновь извиняется он, прижимая мобильник к уху. — Просто мы с Пирсом выбрались в клуб, и я…       — Что?       — Что?       — Ты пошёл в клуб? С Пирсом? В клуб?       — Ну… да.       Ему кажется, или Клэр мгновенно веселеет?       — Вот это да! Мистер Зануда куда-то пошёл! Что за клуб, как провели время?       — Потрясающе, — выпаливает Крис, вновь улыбаясь. — Тут играла любимая группа Пирса, и он позвал меня, и я просто, чёрт, Клэр, это было так круто!       — Звучит, словно тебе и правда понравилось, — в голосе сестры звучат насмешливые нотки. — Это так?       — Не то слово. Не помню, когда в последний раз так отдыхал. Это было просто вау, Клэр. И Пирс такой невероятный, ты бы его видела!       Он слышит, как Клэр приглушённо смеётся.       — Кажется, ты и правда в восторге.       — Не то слово, — заплетающимся языком повторяет Крис, сунув свободную руку в карман джинсов. — Господи, чёрт возьми, Клэр…       — Ты там выпил, кажется?       — Не осуждай меня, Клэр, всего лишь пиво.       — Я только рада, — Клэр смеётся, и у Криса буквально отлегает от сердца. — Вы там круто проводите время, и это лучшее, что только могло случиться.       — Точно. Мы сейчас поедем ко мне, и я вообще-то должен был заказать такси за это время.       — О, я поняла. Тогда прощаюсь. Большой привет Пирсу, рада, что вы повеселились!       Она вешает трубку, и Крис уже в тишину динамиков говорит, что обязательно передаст. Пока он пытается вспомнить, как вызывать такси, и непосредственно вызывает его, Клэр разваливается на кирпично-красном диванчике в собственной квартире, закусывая губу.       Что ж, они выпили. Явно немало. Были на концерте. Оба остались в восторге.       А «Пирс такой невероятный, ты бы его видела».       Клэр открывает сайт с доставкой пиццы, потому что, чувствует её сердце, ночь предстоит долгая.       В этот момент Пирс стоит в туалетной комнате в клубе, умывая лицо холодной водой. В ушах звенит после оглушительного рёва колонок, и он мотает головой, шумно выдыхая. Срывает кепку с волос, кладёт её рядом на раковину, набирает пригоршню воды и опрокидывает её на себя. Резкий контраст холода с разгорячённой кожей заставляет его мгновенно взбодриться. Тряхнуть влажными волосами, широко улыбнуться собственному отражению, нахлобучить бейсболку обратно на голову.       Потрясающий концерт.       Потрясающая музыка, энергия, люди, группа, Рэдфилд. Пирс застывает у раковины, закусывая нижнюю губу и глядя в зеркало на самого себя. Рэдфилд. Крис Рэдфилд. То, что происходит между ними, вряд ли получится выкинуть из головы.       А что, собственно, происходит?       Ничего.       Ничего?       Пирс вновь срывает кепку, неловко ведёт ладонью по мокрым волосам, по затылку и крепкой шее. Между ними ничего не происходит. Они просто вместе танцуют, поют, отрываются на самом крутом концерте в его жизни.       Кто-то заходит в туалетную комнату, и из коридора еще слышатся радостные выкрики фанатов, тут же подхватываемые толпой.       Они сливаются воедино, они держатся за руки, они просто отдаются моменту, и в этом нет ничего такого.       Ничего такого?       Пирс чертыхается, отворачиваясь от зеркала.       Сложно представить, что Рэдфилд так отрывается, например, с Фином Маккаули. Что они вместе идут на концерт, пьют там пиво, веселятся и держатся за руки, как какие-то бешеные фанатки. Капитана вообще сложно представить с кем бы то ни было. И именно из-за этого это самое «ничего такого» превращается в «что-то такое». Но почему-то нет ни стыда, ни волнения. Только гармоничная радость от того, что всё правильно. Что всё именно так, как должно быть.       Пирс выходит из туалетной комнаты, быстрым шагом направляясь к выходу из клуба. Цепляет взглядом Рэдфилда, который стоит у самой обочины, почти облокотившись о подъехавшее такси. Тот машет ему рукой и, когда Пирс подходит, открывает перед ним дверь.       — Спасибо, капитан, — тот падает на заднее сиденье, передвигаясь на сторону водителя, и Рэдфилд садится рядом с ним, громко хлопнув дверью.       Они сидят так близко, что их бёдра практически соприкасаются. И ни один из них явно не хочется сдвинуться ближе к своей стороне, чтобы освободить хотя бы небольшое пространство между.       — Всё хорошо? — нетрезво интересуется Рэдфилд, поворачивая голову к лейтенанту.       Горячему, раскрасневшемуся, взлохмаченному и всё ещё не надевшему обратно свою толстовку.       — Да. Всё отлично. Вы как?       — Превосходно, — искренне отзывается Крис, улыбаясь.       Пьяно.       Шально.       До самого дома они едут молча. У каждого голова забита своими мыслями, и единственное, что их объединяет — то, что их мысли друг о друге. И когда один из них не смотрит, другой украдкой бросает взгляд. Скользит по бедру, по оголённой руке, по изгибу плеча, по знакомому профилю. Сглатывает и быстро отворачивается, чувствуя, как заполошно бьётся в груди сердце.       Таксист время от времени смотрит на них в зеркальце заднего вида.       «Господи, да поцелуйтесь вы уже».       В машине воздух буквально искрит от напряжения. Водитель включает музыку погромче, но заглушить ту, что играет в головах мужчин, всё равно невозможно.       Между ними действительно не происходит ничего и одновременно всё.       Пирса мурашит насквозь от того, что Рэдфилд рядом. Он испытывает одновременно и умиротворение от его присутствия, и накапливающееся внизу живота возбуждение. Его прошивает от макушки до пяток, когда они даже случайно касаются друг друга. И он не может с этим совладать. Он пытается, видит Бог, он пытается, потому что ему сложно отвести от капитана взгляд с того самого момента, как он только попадает к нему в отряд. И можно сколько угодно прикрываться тем, что Рэдфилд восхищает его как человек, что он удивительный мужчина, что ему хочется походить на него, но.       Но есть кое-что другое, что он не объяснит подобным образом.       Например, то, как внутри всё замирает от чужой улыбки. Как согревается от смеха, как заставляет прислушиваться, впитывать, чтобы потом вновь с потаённой нежностью вспомнить. Как ёкает собственное сердце, когда после хорошей миссии капитан обнимает его, крепко похлопывая горячей ладонью по плечу. Как хочется уткнуться носом в чужую шею, вдохнуть полной грудью, прижаться плотнее. Как в раздевалке не хочется отводить взгляда от обнаженного тела, когда Рэдфилд принимает душ рядом. Как тянет посмотреть ниже, оценить, допустить одну такую мысль, от которой щёки обжигает стыдливым румянцем. Обилие пара не даёт такой вольности, и за это Пирс всегда мысленно благодарит общественные душевые.       Потому что обилие пара хорошо прикрывает и его самого.       Пирс смотрит в окно машины, закусывая нижнюю губу. Прижимается к дверце обнажённым плечом, комкает в руках болтающиеся рукава толстовки.       Всё намного проще, чем ему кажется. И чем он хочет себе признать.       Крис надавливает большим пальцем руки на другую ладонь, сжимает её, нетрезво рассматривая извилистые линии. Когда-то Клэр гадает ему, но это лишь подростковое баловство. Многие девчонки в её возрасте этим занимаются. Сейчас он думает не об этом.       В этой ладони он держит чужую руку.       Там, в клубе, когда грохочет музыка, он сжимает её. Хватается, будто утопающий за соломинку, и совершенно чётко понимает, что не хочет отпускать. Понимает, когда видит Пирса рядом, его губы, его закрытые на тот момент глаза, его взъерошенные волосы, торчащие из бейсболки, его оголённую ключицу и широкие плечи. Когда чувствует его энергетику, когда где-то на задворках осознает, как много на самом деле делает для него лейтенант.       Так много, как никто и никогда, кроме Клэр, для него не делает.       Он признаётся себе, честно и откровенно, что не хочет просыпаться без Пирса в собственной квартире. Что засматривается на него не только сейчас, не только после этого кратковременного сожительства, но и многим раньше. На миссиях, на тренировках, на общих сборах — везде, где только может выцепить взглядом. Что думает о нём не только в контексте дружбы или делового партнерства, но и.       В другом.       Крис сглатывает, вскидывает голову и переводит взгляд за окно, поджимая губы. До этого он пробует только с девушками. Получается плохо — ну, или нормально, но не фонтан. В том, что его привлекают и парни, он признается самому себе не так давно, может, всего лишь пару лет назад. После этого многое встает на свои места, оказывается вполне логичным и закономерным, и Крис словно сбрасывает с себя эти закостенелые оковы стереотипов.       Становится свободным.       В контексте этого признать, что Пирс привлекает его в романтическом плане, оказывается просто. Намного сложнее осознать то, что Пирс не просто нравится ему в гипотетическом ключе, как случайный симпатичный прохожий, а как.       Как тот, с кем можно задуматься о серьезных отношениях.       Крис кривится, мотает головой, хмурит брови. Даже в голове это звучит бредово. В собственных мыслях. А вот где-то в глубине души ложится как по маслу. По растаявшему топлёному маслу, растекающемуся по внутренностям.       До этого момента Крис ещё ни разу не задумывается о том, чтобы попробовать с человеком своего пола. Он иногда засматривается на красивых мужчин, но только в теории. Мол, да, хорош, вот когда-нибудь, может быть. А сейчас.       Сейчас, когда они едут в тесном такси, соприкасаясь бедрами, когда живут вместе целую неделю, как обычные люди, а не военные, когда так заряжаются энергией друг друга на концерте, это кажется совершенно естественным — хотеть практики.       Хотеть, мать его, горячего и страстного секса с тем, кто сидит рядом.       Их взгляды пересекаются, потому что они забывают про эту воображаемую очерёдность, когда стараются не спалиться друг перед другом.       Кажется, что искра, пробежавшая между ними, настолько реальна и физически осязаема, что волоски на загривке от неё встают дыбом.       До дома ещё пара кварталов.

***

      Когда они выходят из такси, решимость, до этого момента ещё тихо тлеющая в самой глубине сердца у обоих, разгорается диким пламенем. Будто всё происходящее до этого превращается в одну долгую прелюдию, которая в этот момент закономерно превращается в полноценный секс. В страсть, в животное желание, когда больше нет сил терпеть. Когда всё происходит так, как должно, и тогда, когда должно.       Такси медленно отъезжает в сторону, и они остаются стоять на месте, разделённые проезжей полосой.       В ушах всё ещё звенит после оглушающей громкости концерта.       Они оба почти синхронно шагают в сторону подъезда, храня молчание. Слова теряются на языке, тонут в нескольких литрах пива на уровне желудка и совершенно не желают находиться. Поднимаются по лестнице на нужный этаж, погружённые каждый в свои думы, и останавливаются у входной двери, потому что Рэдфилд должен найти ключ в кармане косухи. Он достает его, не с первой попытки угадывая нужный карман, пытается вставить в замочную скважину, но лишь роняет.       — Сейчас подниму, сэр, — Пирс дёргается, наклоняется, поднимая ключ и протягивая его.       Их пальцы соприкасаются, и, чёрт возьми, более киношного момента просто не может существовать.       Однако и его вполне достаточно.       Достаточно, как последней капли.       Обоих буквально пронзает мощнейший разряд тока от этого лёгкого касания. Пальцы Криса накрывают пальцы Пирса, сжимающие ключи, и они просто замирают напротив друг друга, глядя в глаза, в самую бездну этих чёртовых зрачков.       И сложно сказать, кто и на кого набрасывается первым.       Крис дёргается, сжимает Пирса в медвежьих объятиях, накрывает мягкие губы поцелуем, жёстким, горячим, требовательным. И Пирс отвечает ему, льнёт так, что Крис подхватывает его под бёдра, поднимает над полом, забываясь обо всем. Поцелуй выходит влажным, глубоким, шумным, голодным. Таким, будто до этого они не целуются ни с кем лет десять.       Может, так оно и есть.       Потому что им жарко, им душно, и всё вокруг не имеет значения. Даже глупая мысль о том, что чужие губы на вкус оказываются слаще самого тягучего меда, не успевает промелькнуть в головах. Пирс целует капитана, целует искренне и исступлённо, потому что только сейчас понимает, что мечтает об этом с самой первой встречи. Потому что колется о жёсткую щетину, царапается, запускает пальцы в короткие волосы на затылке, не позволяя отстраниться. Но Крис и не хочет отстраняться. Кажется, впервые в своей жизни не хочет. Он толкается языком между губ Пирса, сплетается с его, из-за чего получается мокро, грязно и именно так, как больше всего хочется.       Ни один из них не помнит, как они попадают в квартиру.       Единственное, за что мысленно благодарит каждый из них, так это за то, что никто не успевает надеть верхнюю одежду обратно.       Крис рывком развязывает толстовку на чужом поясе, откидывая ее в сторону, сжимает горячими ладонями чужую шею, впиваясь в искусанные губы, пока Пирс торопливо избавляется от потертой косухи, отшвыривая ее. Они целуются, целуются жадно и искренне, голодно и терпко, с трудом проходя короткий путь от входной двери до дивана в совмещенной с прихожей гостиной. Крис заваливает Пирса, опрокидывает через спинку и наваливается сверху, вклиниваясь коленом между ног. И Пирс стонет ему в губы, так честно и откровенно, что у Криса мутнеет перед глазами. Градус алкоголя поднимается пропорционально тому, с какой скоростью наливается кровью собственный член.       Никто прежде не заводит его настолько быстро.       Кажется, что до этого никогда прежде они не дотрагиваются друг до друга. Потому что сейчас каждое касание обжигает. Ошпаривает кипятком, выворачивает наизнанку и почти до безумия хочется еще. Крис ведет ладонями по чужой шее, по оголенным благодаря широким разрезам бокам, по подтянутому телу, смазанно целуя в уголок губ, а затем в щеку, в скулу, доходя до шеи. Осыпает ее короткими поцелуями, запинается о кадык, потому что Пирс первый на его памяти любовник, у которого он есть.       И первый на его памяти любовник, который сам так охотно тянется к нему.       Пирс смотрит, смотрит так, что в этих глазах хочется утонуть. Крикнуть, приказать, чтобы так смотрели на него одного. Ниванс ведет ладонями по щекам, по колючему ежику волос, по шее, по напряженным плечам, по сильным рукам, а затем ныряет вниз, резко дергая за край футболки.       — Мешается? — сбивчиво шепчет Крис, опаляет раскаленным дыханием шею, на мгновение отстраняясь.       — Сними, — он почти впервые обращается к нему на «ты», и момент выбран просто донельзя удачно.       Крис улыбается, пьяно и счастливо, выпрямляется, оставаясь стоять на одних коленях, одно из которых располагается между чужих ног, рывком снимая с себя футболку. Пирс выдыхает восхищенно, тянется, кладя обе ладони на чужой торс. Горячий, напряженный, с отчетливо выпирающими полосками кубиков. Скользит по ним, едва касаясь горячей кожи, чувствует себя так, будто все самые смелые мечты в одно мгновение сбываются.       Крис накрывает одной ладонью чужие пальцы, прижимает их плотнее к обнаженному торсу, наклоняется, обхватывает свободной рукой чужую шею и тянет к себе, вновь увлекая в поцелуй. Он чувствует себя так, будто его наконец-то спускают с цепи, высвобождают внутренних демонов, и это хорошо, так хорошо, как только вообще может быть в этом мире. У него нет никаких ожиданий по поводу их близости, он не мечтает о ней длинными и темными ночами, и поэтому сейчас все ощущается идеально. Первозданно, прекрасно и совершенно гармонично. Они целуются долго, достаточно долго, чтобы воздуха в легких перестало хватать, и Крис опустился ниже, впиваясь зубами в жилистую шею. Пирс стонет под ним, Пирс отзывчивый и чувствительный, и кто бы вообще мог подумать, что от этого будет так сносить голову.       В какой-то момент Рэдфилд отстраняется, чтобы сдернуть с Пирса майку, потому что без нее намного лучше. Потому что лежать вот так, соприкасаясь разгоряченной кожей, задевать чужие соски своими, тереться откровенно и пошло, оставляя россыпь поцелуев на шее, на плечах и ключице, упиваясь этой лакомой вседозволенностью — просто восхитительно.       Пирс не верит своему счастью — или наоборот верит слишком хорошо. Где-то глубоко внутри он мечтает об этом. Мечтает об этом совершенно искренне, совершенно честно, как только может мечтать человек о любви. И Рэдфилд лучше его самых сокровенных мечтаний: его сильные руки, сухие губы, истязающие шею, горящие от взаимного желания глаза, грубость — и в то же время томительная осторожность, будто он получает в свое распоряжение то, о чем мечтает, и до боли боится это потерять.       Долгие поцелуи на диване постепенно переходят в нечто большее.       В отметины на шее, в сливовые засосы, в глухие стоны, в прикосновения до любого участка кожи, до какого только можно дотянуться. В жадность, в похоть, в крепкий захват под затылком, в невозможность отстраниться, в изгибы сильного тела под чужой мощью, в настоящую схватку, когда нежность уступает место страсти. На диване им слишком мало места — им, двоим крепким мужчинам, для которых эти узкие сиденья просто не предназначены.       — В спальню? — сорванно предлагает Крис, упираясь своим лбом в чужой.       Самое сокровенное место в его квартире.       — Сначала в душ, — хрипит Пирс, тянется вперед, целует смазанно в истерзанные губы, а затем рывком поднимается, перескакивая через спинку дивана, спотыкаясь и вваливаясь в ванную комнату.       Крис остается стоять на коленях на диванных подушках. Дышит тяжело и загнанно, резко вскакивает в один момент и бросается в комнату, будто надеясь подготовить ее лучше к.       К чему?       Крис осекается, уже держа в руках подушку. До этого момента он еще никогда не спит с другим мужчиной. И не то чтобы сейчас эта мысль вызывает у него легкое волнение, но в определенной степени ему не хочется.       Не хочется сделать больно?       Когда Пирс оказывается в ванной комнате, защелкнув дверной замок, он первым делом кидается к душу. Включает воду на полную мощность, торопливо раздевается, потому что в голове набатом грохочет музыка и мысль о том, что, черт возьми, он и Крис Рэдфилд — он и Крис Рэдфилд!       Из кармана джинсов выпадает мобильник.       Что-то подмывает Пирса взять его. Он стоит обнаженный посреди ванной комнаты, стоит и держит в руках телефон, на котором высвечивается десяток пропущенных звонков от Клэр и еще столько же сообщений. И если ответить на первые он не может, то прочитать вторые — вполне. Помимо беспокойства, высказанного в разной форме, от вежливой и до совсем грубой, там высвечивается еще и пожелание удачного вечера.       «Клр? Ты тт?»       «Да, Пирс».       Он выдыхает почти с облегчением от быстроты ее ответа.       «Прсти, чт не ответл срщу!»       «Ничего, мне уже позвонил Крис. Сказал, что он потрясающе провел вечер».       Пирс не уверен, но, кажется, он попадает не во все клавиши.       «Првды? Он так скзал?»       «Да. У тебя все хорошо?»       «ПОТРСАЮЩЕ КЛР ПРОСТ ПОТРЯСЮЩЕ»       В такие моменты Клэр думает, что Пирс просто до невозможного милый.       «:D Лол, ты просто душка»       Пирс облизывает пересохшие губы, не замечая, как ванная комната постепенно наполняется густым паром.       «НЕТ ЭТ ВСЕ ТЫ ПРСТ КОСМОС КЛЭР :) :) :)»       Ох, солнышко, сколько же ты выпил?       «Что вы там делаете?»       Пирс на мгновение осекается. Где-то в нетрезвой голове проскальзывает мысль о том, что, наверное, не такого развития события ждет сестра капитана от их сожительства. С другой стороны, он сейчас счастлив, по-настоящему счастлив, и если этот момент и можно с кем-то разделить, то совершенно точно с Крисом и с.       Клэр.       Видимо, он молчит слишком долго, потому что телефон в руках вибрирует, и на экране высвечивается сообщение.       «Целуетесь как невинные школьницы? ;)»       Пирса всего промурашивает насквозь. Он смеется, по-настоящему смеется, сжимая в руках телефон. То ли виной всему огромное количество выпитого пива, то ли восторг от происходящего, но он неожиданно для себя понимает, что Клэр не против. Клэр совершенно очевидно «за» с этим нелепым подмигивающим смайликом, и именно сейчас она на его стороне. Его мгновенно отпускает от этой мысли. Он выдыхает свободнее, вновь наполняясь этой почти щенячьей радостью.       «Нет, Клр, точн нк как они!»       Может, он слегка перегибает палку? Речь все-таки идет о ее брате.       «Ууу. Хочешь совет, щеночек?»       Он уже практически ничего не видит на запотевшем экране мобильного, потому что пара вокруг достаточно, чтобы устроить в ванной самую настоящую сауну.       «Да»       «Нижний ящик под раковиной в ванной. Смотри под полотенцами. Удачи ;)»       Пирс непонимающе хмурится. Откладывает телефон в сторону, приседает на корточки, красноречиво раздвигая ноги, вытаскивает ящик под раковиной, разворошив полотенце. И тут же краснеет, краснеет так, что по нему можно сверять всю таблицу оттенков красного.       Потому что под полотенцами.       Прямо в ящике под раковиной.       В доме капитана.       Лежит тюбик смазки и презервативы.       Пирс зажимает себе рот ладонью, потому что ничего культурного он сейчас все равно произнести не в состоянии. Как? Когда? Откуда? Что? Слишком много вопросов роится в его голове, но, черт возьми, какими бы неисповедимыми путями это не случилось, это как нельзя кстати. Он резко тянется за телефон, набирая короткое, но такое искреннее:       «ОМГ КЛР СПС»       И еще кучу смайликов с поцелуйчиками.       Где-то в этот момент в своей квартире хохочет Клэр, потому что.       Потому что ну не зря же она приходила к ним в гости, правильно?       Не знала, как, не знала, когда, но в одном была точно уверена.       Такие они предсказуемые, эти мужчины.       В спальню Пирс возвращается в одном полотенце, повязанном на бедрах. Крису к этому моменту кажется, что он уже ждет его больше, чем всю свою жизнь. Больше, чем проходит с момента их знакомства и до этой пьяной ночи. Он сидит, согнув одну ногу в колене на постели, а другую свесив с нее. При появлении Пирса он резко встает, замирает напротив него, рассматривая обнаженное тело.       Он покривит душой, если скажет, что ни разу не засматривается на него в общих душевых.       Но сейчас, впервые за все это время, он любуется совершенно законно.       На обнаженной груди прочерчиваются поблескивающие полоски от стекающих капель. Мускулистая грудь вздымается от глубокого и в то же время прерывистого дыхания. Пирс смотрит на него, смотрит, приоткрыв мягкие губы, и Крис может абсолютно искренне признаться, что это лучшее зрелище в его жизни. Он не сдерживает себя — шагает ближе, сокращает расстояние между ними до минимума, слегка опуская голову. От чужого тела исходит жар, и его подмывает прикоснуться. Он вскидывает широкую ладонь, кладет ее на сокрытое под полотенцем бедро, сжимает, притягивая ближе к себе. Так, чтобы вжаться своим пахом в чужой. Близко, очень близко, до перехваченного дыхания близко.       Пирс смотрит ему в глаза и, кажется, видит просто насквозь.       Видит этот трепет, который Рэдфилду не удается скрыть. Это легкое беспокойство навредить, сделать больно по неопытности, по незнанию, и в вместе с тем — всепоглощающее желание. Осторожное, пока только подкрадывающееся, будто затаившийся тигр. Мягкое, удерживаемое в хватке стальной выдержки и самодисциплины, но грозящее вот-вот вырваться наружу.       Пирс сглатывает.       Скорее бы.       Но перед этим он делает одну вещь: коротким движением руки бросает на постель сжимаемые до этого момента в ладони тюбик смазки и презервативы. Крис дергается, порывается повернуть голову, посмотреть, но Пирс не дает: вскидывает одну руку, обхватывает ей чужую шею так, что локоть оказывается под самым затылком, а затем накрывает губы Криса своими. Целует нежно, ласково, медленной волной поднимая едва стихшее возбуждение. Прижимается вплотную оголенным торсом к чужой груди, раздвигает языком мягкие губы, проникая внутрь горячего рта.       И срывает все тормоза к чертям.       Крис сдавленно мычит в поцелуй. Мычит, стискивает Пирса обеими руками, прижимаясь вплотную. На мгновение отстраняется, опаляя губы горячим дыханием, соприкасается своим лбом с чужим, загнанно выдыхая. Его мелко потряхивает от того, насколько сводит все в паху. Насколько Пирс желанен, притягателен и нужен ему прямо сейчас. И Пирс выдерживает этот взгляд. Смотрит, не отрываясь, одной рукой скользит по чужой шее, едва ли не приподнимаясь на цыпочки, чтобы оказаться еще ближе, еще больше вровень, опускается ею ниже, по пульсирующей вене, по обнаженной груди и горячему торсу, стопорясь у линии джинсов. Они явно лишние, и Пирс улыбается пьяной улыбкой, когда оттягивает ткань. Когда горячая ладонь пробирается под плотную ткань, а затем и под боксеры, накрывая чужой член одним коротким движением.       Крис стонет.       Захлебывается глухим хрипом от неожиданности, стискивает чужие бедра до синяков. Его зрачки в одно мгновение заполняют всю радужку без остатка, оставляя лишь бездонные черные дыры его похоти. Ладонь Пирса широкая, необходимая, и, мать его, как же хочется в нее толкнуться. И Крис повинуется своему желанию: он двигает бедрами, стонет вновь, глухо и почти надрывно, когда Ниванс сжимает его член. Крепкой, жесткой хваткой, от которой хочется спустить прямо сейчас.       Все его тело умоляет о большем.       И Крис срывается.       Он ждет слишком долго.       Не только Пирса из ванной комнаты, не только Пирса в целом с того момента, как впервые видит его — не только. Он ждет еще с неудачного первого секса с красивой девушкой, когда понимает, что что-то идет не так. Ждет с последующих отношений, когда занятия любовью превращаются в исключительное желание доставить удовольствие партнерше. Ждет с того момента, как впервые для себя осознает, насколько привлекательнее для него мужское тело. Насколько лучше, красивее и соблазнительнее, насколько желаннее и приятнее ощущается в собственных руках.       Пирс не помнит тот миг, когда оказывается заваленным на кровать. Не помнит, когда Крис рывком снимает с него полотенце, обнажая сильные бедра. Когда глухо стонет, рассматривает, а затем нависает, тянется, запечатывает губы голодным поцелуем. Когда вклинивается коленом между его ног, и наступает очередь Пирса стонать. Он выгибается, обхватывает капитана за шею, льнет к нему, пока тот ведет горячей ладонью по внутренней стороне бедра, задевает тыльной стороной крепкий стояк, а затем обхватывает его. Мощно, крепко, так, что Пирс дергается, мычит прямо в губы, извивается, толкаясь вперед.       — Черт возьми, да, — отдаленно слышит он, и не сразу понимает, что это звучит его собственный голос.       С партнером своего пола проще — это Крис понимает для себя совершенно четко. Потому что он знает, где коснуться. Где провести, едва касаясь подушечками мозолистых пальцев, где сжать, прикусить горошины сосков; как мазнуть большим пальцем по чувствительной головке, срывая с чужих губ низкий стон. Он будто знает все наизусть, будто трахается с Пирсом уже не первый раз, и тело лейтенанта для него — это открытая книга с заляпанными от стараний страницами.       Твою мать.       Крис резко отстраняется. Торопливо стягивает с себя джинсы — пальцы Пирса ловко чиркают молнией, в то время как влажные от постоянных облизываний губы на автомате повторяют «да, да, да» — и черные боксеры, откидывает их в сторону, а затем тянет Ниванса на себя, заваливает на мощную грудь, теряя голову от близости чужого тела. От того, что его бедра так удачно вклинивается между чужих ног, что влажная головка потирается о горячую кожу, и он чувствует чужое возбуждение так же отчетливо, как и свое собственное. Они целуются, целуются, лежа вплотную друг к другу, соприкасаясь всем, чем только можно, и в один лишь момент Рэдфилд ругается себе под нос, матерится в сладкие губы, просовывая руку себе под спину и доставая оттуда тюбик смазки и упаковку презервативов. Мозг не способен четко идентифицировать, откуда это берется, но это не имеет значения. Он смотрит на Пирса, смотрит в глаза, будто просящий разрешения пес, потому что.       Потому что все он знает лишь в теории.       И сейчас они в одно мгновение меняются местами. Потому что теперь Пирс ведет его за собой. Потому что он, молодой, искушенный куда больше, чем он, в таких делах, направляет его. Пирс смазанно целует его в уголок губ, скользит губами ниже, по небритой линии челюсти к самой шее, ловко забирая из чужих рук тюбик. Выдавливает почти не глядя на свои пальцы, сцепляет их с чужими, обмазывает, смачивает настолько щедро, что едва ли не стекает по запястью. Заводит чужие ладони за свою спину, разводит ноги шире, раскрывается, оставаясь лежать сверху и сводя Рэдфилда с ума такой откровенностью. Задает направление, и вот Крис уже растягивает его ягодицы в стороны, останавливается у туго сжатой дырки, будто спрашивая разрешения.       Давай, пожалуйста. Ну же.       Пирс двигает бедрами, приподнимает их, толкаясь к чужим пальцам. Стонет, когда Крис входит, когда будто бы испуганно прижимает его плотнее к себе. Когда находит его губы своими, целует, словно вымаливая прощения, а сам растягивает. Растягивает так, как ни один из его любовников прежде. Медленно, бережно, проталкивая пальцы по одной фаланге, погружаясь в тесноту мышц.       И, черт возьми, несмотря на боль, Пирс готов насадиться на его член прямо сейчас.       К хренам эти пальцы, когда можно получить больше.       Намного больше.       Багровая головка упирается ему в бедро, и Пирс выгибается, выпячивая задницу. Насаживается на чужие пальцы, чувствуя, как каменеют мышцы всего тела. Он натренированный, горячий, и даже в самых смелых мечтах не может представить, как трахается со своим капитаном. Но это происходит, происходит прямо здесь и сейчас, и это все, о чем он может думать.       Он трахается с Крисом Рэдфилдом.       Пирс захлебывается стоном, запрокидывает голову назад, впиваясь короткими ногтями в чужое бедро.       Мать твою, да.       Пирс торопится. Он не может сдерживать себя — больше не может. Ему хочется растянуть момент, насладиться тем, насколько близко они друг к другу, но он не может. Крис трахает его пальцами: Пирс расслабляется настолько, что свободно принимает три сразу. Их пора заменить на крепкий стояк капитана, и Крис чувствует эту необходимость ничуть не хуже. Чувствует по тому, как стонет в его титановых объятиях Ниванс, как выгибается, как подается навстречу каждому движению, неосознанно прося о большем. И в какой-то момент Рэдфилд убирает пальцы. Убирает под разочарованный вздох лейтенанта, мягко перекатывает его на спину, нависая над ним.       — Сейчас, — глухо шепчет он, тянется, разрывает упаковку презервативов и раскатывает по каменному члену тонкий латекс. Одно только прикосновение собственных пальцев вызывает боль. Тянущую, сладостную, просящую разрядки.       Он застывает над Пирсом, склоняется, целует его медленно и горячо, сильными руками разводя мускулистые ноги в стороны. Подается ближе, устраивается между ними, подтягивает ближе к себе, так, что чужие бедра оказываются на его коленях.       А затем входит.       Плавным, скользящим толчком, под приглушенный аккомпанемент чужого стона. Пирс лежит на подушках, взмокший, растрепанный, раскрасневшийся и притягательный настолько, что внутри Криса что-то ухает. Ниванс застывает, привыкает к ощущениям, долгожданным, правильным, пока Рэдфилд удерживает его под бедрами, двигаясь мягко, плавно, почти несоизмеримо с его габаритами.       Никогда прежде он не чувствует столько всеобъемлющей нежности и страсти одновременно.       Пирс решает все за него: в один момент он двигает бедрами сам. Резко, грубо, насаживаясь до самого основания, до пошлого удара кожа о кожу, вырывая из чужого горла короткий мат. Крис дергается от неожиданности, сжимает лейтенанта в объятиях так крепко, что, будь тот не в такой идеальной физической форме, наверняка бы переломился пополам.       И так наступает начало конца.       Крис срывается в совсем другой темп: бешеный, страстный, до коротких размашистых толчков, будто заведенный поршень. И судя по тому, как впивается в его плечи Пирс, он все делает правильно. Как стекает по его собственному телу капельки пота, как сводит низ живота от удовольствия, как все мысли сужаются до одной единственной дырки, до одного единственного Пирса, которого он трахает прямо сейчас в собственной спальне.       Все идеально.       Комнату заполняют хриплые стоны, ругательства, срывающиеся с губ, восторженное «да, пожалуйста, Крис» и его собственное «черт возьми». Становится жарко, даже слишком жарко, душно настолько, что мысли путаются, сливаются воедино, а обнаженные участки кожи липнут друг к другу, когда они сами прижимаются вплотную. Крис не может остановиться. Только не сейчас. Он трахает Пирса, трахает до пропитанного удовольствием «да, капитан», трахает до темных кругов перед глазами, потому что сейчас это все, чего он хочет. Он скользит внутри растянутой дырки быстро, идеально, и ему хочется навалиться на Ниванса всем телом, прижаться вплотную, чтобы слиться воедино. Пирс подмахивает ему, двигает бедрами навстречу, цепляется за плечи, и это почти похоже на борьбу, если не считать того, что его, черт возьми, трахает собственный капитан.       И это не может длиться долго.       У них обоих нет секса достаточно давно, чтобы иметь возможность растянуть удовольствие. И редкая дрочка не облегчает задачу: они оба понимают это даже слишком хорошо. И Крис замедляется, по крайней мере, старается замедлиться, но не может. Физически не может, морально не может, и всей его выдержки хватает лишь на то, чтобы не двигаться быстрее, еще быстрее, откровенно теряясь в ощущениях.       Тогда Пирс берет все в свои руки.       Почти в прямом смысле этого слова.       Он упирается ладонями в чужую грудь, заставляет Криса отстраниться, и тот смотрит на него, смотрит непонимающе, загнанно дыша. Пирс мягко толкает его, заставляет отстраниться, и Крис выходит — для этого требуется вся его выдержка, вся самодисциплина, привитая армией. Ниванс подается ближе к нему, целует в самые губы, а затем заставляет лечь на спину. Седлает его бедра, смотрит в глаза с почти мальчишеской улыбкой, и Крис неожиданно понимает все.       Абсолютно все.       Пирс заводит руку за спину, обхватывает его перепачканный смазкой член в тонком латексе, а затем.       А затем стягивает презерватив, откидывая его в сторону и заставляя Рэдфилда глухо сглотнуть.       Не абсолютно все.       Пирс ведет ладонью по оголенной плоти, по увитому венами стволу, размазывает по нему естественную смазку. Смотрит в чужие глаза, где-то в глубине души практически чувствуя стыд за то, что он делает. Но Крис не останавливает его, и это придает уверенности. Пирс улыбается, широко и искренне, улыбается абсолютно шальной улыбкой, а затем насаживается.       Вбирает в себя по самое основание, опускается на чужие бедра упругой задницей, запрокидывая голову назад и удовлетворенно выдыхая.       Он продлевает их удовольствие. Продлевает на чуть больший срок, чем это возможно. Но практически тут же задает бешеный темп, настолько бешеный, что Крис хватает его за бедра, сжимает их, удерживая поверх своих, в то время как Пирс упирается ладонями в каменный пресс своего капитана, как смотрит прямо на него, и у Рэдфилда буквально звенит в ушах от того, как сумасшедше херачит собственный пульс.       В то время, как Пирс Ниванс скачет на его члене, сжимаясь вокруг него так, что выть хочется от удовольствия.       Темп становится все быстрее, и они уже оба задыхаются от духоты, от переполняющих эмоций, от ощущений, от всего и сразу. Пирс отклоняется назад, подтянутый, крепкий, и каждый его изгиб заставляет Криса рычать от удовольствия. Стонать, шептать его имя, тянуться, чтобы сжать плотнее, натянуть на себя, подкинуть бедра, входя еще глубже, еще сильнее, еще правильнее. Быстрее, быстрее, еще быстрее, до последнего вдоха, до финального аккорда, до заполненной стонами Пирса спальни, до того самого момента, как, уже на пике, Крис не подается резко ближе, хватая Ниванса поперек туловища, прижимая к своей груди одной рукой, а второй накрывая его пульсирующий от удовольствия член, и кончая.       Кончая бурно, грязно и синхронно.       Пирс вытягивается струной в его объятиях, вжимается упругой задницей в его пах и запрокидывает голову назад, ловя приоткрытыми губами воздух. Застывает, вцепившись пальцами в чужие плечи. Кончает, чувствуя, как заполняет его собственную задницу вязкая сперма капитана.       Легкие болят от недостатка кислорода, а все тело содрогается мелкой дрожью, мурашками расходящейся по загривку.       Восстановить дыхание просто невозможно.       Все тело, чувствительное, напряженное, горячее, обмякает в объятиях капитана, и Пирс склоняет голову, упирается своим лбом в чужой, сцепляет ладони за мускулистой шеей, чувствует, как одна ладонь Рэдфилда по-прежнему поглаживает покрасневшую от дрочки головку, а другая вжимается во влажную спину. Смотрит в чужие глаза напротив, смотрит, будто боясь увидеть в них осуждение.       Но на деле всего лишь видит то, что испытывает сам.       Чистый, искренний восторг и потрясающее, ни с чем ни сравнимое наслаждение.