***
«Крис». Чужое имя с восторгом отзывается в сознании Пирса всю прошлую ночь. «Крис». Оно тонет в горле, оседает на языке и пульсом отзывается в ушах. Помимо оргазма Пирс ощущает только яркое, всеобъемлющее и всепоглощающее счастье. Потому что капитан оказывается в миллион раз лучше, чем он может предположить даже в самых смелых мечтах. Он сильный, горячий, страстный и в то же время осторожный. Пирс вряд ли вспомнит, что хоть кто-то из его бывших партнеров обладает такими качествами. Рэдфилд оказывается идеален во всем. В том, как он дышит, когда входит в него, как жмется небритым подбородком к его щеке, как сдавленно хрипит и прижимает к себе крепкими руками, не позволяя отстраниться хоть на миллиметр. Их секс — это определенно лучшее, что случается с Пирсом в жизни. Не считая попадания в АПБТ, конечно. «Крис». Солнечные лучи, медленно сдвигающиеся в сторону противоположной стены, скользят по прикрытым векам. Пирс сдавленно мычит, утыкаясь лицом в подушку. Ему не хочется просыпаться. Там, во сне, он занимается любовью с капитаном; его тело покрывают мягкими и в то же время колючими поцелуями, а он сам изнемогает от нежности и желания одновременно. Пирс зарывается лицом в подушку, не желая расставаться со столь сладким видением. Не желая просыпаться, возвращаться в тот мир, где ему нужно будет любоваться издалека и сохранять почтительное расстояние. Он резко распахивает глаза. Вся прошлая ночь и происходит в этом мире. Перед глазами у него комната капитана. Та самая, в которой он засыпает прошлой ночью после того, как. Пирс несколько раз моргает, закусывает губу, гадая, один он в комнате или же нет. Он прислушивается, пытаясь понять, есть ли за его спиной Рэдфилд, но все, что ему удается услышать, это гул машин с улицы. Пирс медленно поворачивается, почти разочарованно глядя на вторую — разумеется, пустую — половину кровати. На мгновение его охватывает стыд. Что он скажет? Что он должен сказать? Прошлая ночь не оставляет ему ни шанса на трезвый рассудок, но он ни о чем не жалеет. Более того, если ему выдастся возможность повторить, то он без сомнений это сделает. «Хорошо, пока капитана нет, я могу придумать, что… Что я ему скажу». Пирс рывком садится в постели и тут же морщится, запрокидывая руку назад и потирая поясницу. Задница нещадно ноет, напоминая о вчерашнем. «А что я ему скажу? Спасибо за ночь? Можно провести с вами всю жизнь?» Пирс поджимает губы и с досадой мотает головой, растирая ладонью поясницу. На ум ему не приходит ничего хорошего. Наверное, ему стоит извиниться за то, что он перебрал, что потянулся за поцелуем, что эта искра, промелькнувшая между ними, была… Совершенно взаимной? Это не позволяет ему чувствовать себя виноватым. Не позволяет даже допустить мысль, что он поступает неправильно. Потому что все произошедшее как раз наоборот очень правильное. Очень нужное, искреннее и желанное. В этот момент дверь спальни тихо открывается, и внутрь заходит Рэдфилд в одном халате и с подносом в руках. Пирс дергается, подскакивает с кровати и замирает по стойке смирно. Секунд на пять. Брови Криса ползут вверх, когда он смотрит на обнаженного лейтенанта. Брови того тоже ползут вверх, а глаза расширяются, когда он понимает, что, во-первых, его и капитана разделяет только кровать, а, во-вторых, на нем абсолютно ничего нет. Пирс дергается, хватает одеяло и машинально натягивает его почти до груди, пытаясь прикрыться. Но вполне откровенно щеголяя обнаженной задницей перед соседями из дома напротив. — Капитан… Пирс выпрямляется, втягивая носом воздух и шире разводя плечи. — Пирс. Крис так и остается стоять в дверном проеме, держа одной рукой поднос с завтраком. Ситуация, вышедшая у него из-под контроля ещё прошлой ночью, теперь уже не просто нервно курит в сторонке, а натурально кидает окурок на землю, притаптывает и уходит в закат. — Я… — неуверенно начинает он, слегка приподнимая руку с подносом. — Принес завтрак. Он сглатывает. — И, кстати, я там уже всё видел. Пирс опускает взгляд, поджимая губы, будто нашкодивший щенок. Пальцы невольно сжимаются на одеяле ещё крепче. — Простите, сэр. Могу я одеться? — Конечно, лейтенант. Внезапно привычные им обращения расставляют всё на свои места. Помогают вернуться в нужное русло. Крис подходит к кровати и садится, в то время как Пирс обескураженно осматривается в поисках одежды. Осознание приходит не сразу. — Ты пришел в одном полотенце, — осторожно напоминает Крис, стараясь не смотреть на обнаженного Ниванса. Тот неловко улыбается, кивает, а затем откидывает одеяло и торопливо уходит из спальни. Крис слышит, как он идет в ванную и, видимо, уже там переодевается. В комнату он возвращается уже в джинсах и майке. — Разрешите сесть, капитан? — Разрешаю. Пирс садится рядом с ним на постель, аккурат напротив, поджав одну ногу. На подносе весьма элегантно стоят кружки с кофе и тарелка с подгоревшей яичницей. Этот факт выдает скорее запах гари, чем ее привлекательный внешний вид. Но балл за старание Рэдфилд получает совершенно точно. — Я подумал, что ты голодный, — он пытается завести разговор, и Пирс его охотно поддерживает. — Чертовски голодный. После такого секса всегда хочется… Он осекается. Главная тема для обсуждения всплывает как-то слишком быстро. Никто не оказывается готов к тому, чтобы вот прямо сейчас ее обсуждать. Поэтому они молчат. Долго. Достаточно долго для того, чтобы Крис взял в руки кружку, а Ниванс приступил к завтраку, бренча вилкой о тарелку. — Пирс, я… — Капитан, я… Они начинают одновременно и тут же поднимают головы, сталкиваясь взглядом. Картинно и очень шаблонно, прямо как в дешевой мелодраме. В глазах друг друга они видят намного больше, чем могут высказать словами, но именно слов им и не хватает в этот момент. Чего-то простого и лаконичного, не интуитивно понятного, а фиксированного и четкого. По-военному строгого. Внезапно внутри у Криса что-то ломается. Он видит эти щенячьи глаза напротив, видит растрепанного Ниванса, который смотрит на него все с тем же восторгом и обожанием, и понимает, что должен взять всё на себя. Что он должен затолкать куда-то глубоко собственные чувства и удовольствие и подумать о другом. О том, что лейтенант должен быть уверен в нем. В каждом его действии и поступке. А поэтому это не должно повториться. Его просчет, его ошибка, его потерянный контроль не должен стать обыденностью. — Эта ночь была потрясающей, — он слышит себя будто со стороны. — И концерт до неё, и дорога домой, и то, как мы… Как мы занимались сексом. Я позволил себе расслабиться, а ты был пьян, и я воспользовался этим. Я воспользовался тобой. Пирс молча смотрит на него, и Рэдфилд отвечает ему тем же. Из-за этого он не видит, как чужая рука, держащая вилку, начинает слегка подрагивать. — Ты всегда так восхищаешься мной, и вчера я просто позволил себе насладиться этим. Насладиться тобой. Я не должен был этого делать. Я твой капитан, и мне следует соблюдать дистанцию, — он старается говорить твердо и решительно, но сам не понимает, с каким трудом ему это дается. — Ты молод, красив и вряд ли понимаешь, что делаешь. А я понимаю. Я обдумал всё, пока готовил завтрак. Ты удивительный, привлекательный, обаятельный, и ты сможешь найти себе кого-то намного лучше, чем ворчливый капитан. Поэтому спасибо тебе за всё, но это не должно повториться. Я больше не допущу себе такой вольности. Никогда. Поднос падает с кровати, когда Пирс вскакивает. Тарелка с остатками яичницы летит на пол, переворачиваясь в воздухе, а кофе разливается по линолеуму черным пятном. Крис дергается, вскидывает голову, и в этот момент ему кажется, что Пирс его ударит. Губы лейтенанта сжаты в тонкую полоску, а сам он смотрит на него с такой злостью и разочарованием, что у Криса всё обрывается внутри. Ниванс никогда так на него не смотрит. Пирс открывает рот, чтобы что-то сказать, замахивается, а затем просто поджимает губы и опускает руки. Его глаза кажутся Крису самыми красивыми в мире — потому что сейчас они сияют подобно драгоценным камням. Крису это сравнение кажется избитым, но лучшего он все равно не сможет подобрать. Ниванс смаргивает, отворачивает голову и шумно выдыхает через рот, кривя губы. Каждая мышца в его теле застывает в напряжении, пока он так стоит. Затем он вновь поворачивается к Крису, и. — Спасибо за эту неделю, капитан. Крис не успевает ничего сказать. Пирс широким шагом выходит из комнаты, и Рэдфилд слышит, как тот собирает вещи, но почему-то так и не встает с кровати. Слышит, как Ниванс швыряет всё в сумку, как собирается, обувается и хлопает дверью, выходя из квартиры и оставляя его одного. Рэдфилд сидит так ещё какое-то время, а затем тянется за мобильником, так и оставшимся лежать в его джинсах, валяющихся на полу. «Клэр?» Крис сглатывает. «Я все испортил».Глава 10. Суббота. Утро.
6 февраля 2022 г. в 00:49
На предплечье у Пирса выцветший шрам. Бледная полоса, протянувшаяся после неудачной операции, когда они в полевых условиях достают из раны осколки. Крис обычно не обращает на него внимания. Знает, что он там есть, помнит тот отвратительный вечер в душных тропиках, но никогда не видит его вживую. Даже тогда, когда Пирс ходит в излюбленной майке с разрезами почти до бедра.
Но сейчас, в это солнечное утро, когда блики мягко перекатываются по чужой коже, Крис видит всё.
Прошлая ночь не заканчивается крышесносным оргазмом. Как только оба они кончают, и Пирс валится рядом с капитаном, пытаясь отдышаться, тот тянется к нему. Нависает, смотрит прямо в шальные, угольно-чёрные из-за расширенных зрачков глаза, а затем целует. Долго. Очень долго. Пока Пирс не смеётся приглушенно в его губы, прося пощады и возможности дышать. Только тогда Крис отстраняется, берет чужое лицо в свои ладони и вновь смотрит. Пирс улыбается, ему хорошо и потрясающе, он не понимает чужого откровения в этот момент. Не понимает, что такого особенного и невероятного он сделал.
Но Крис понимает.
Поэтому снова целует. Снова и снова, снова и снова, пока Пирс пьяно смеется, а затем наконец-то начинает отвечать. Сладко, тягуче и совершенно по-особенному. Крису кажется, будто он намного трезвее лейтенанта. Скорее всего, так и есть, но его это не слишком волнует. Его волнует то, что он трется о чужое тело, сжимает в медвежьих объятиях и жмется губами к щеке, к скуле, к виску, ко лбу, вообще ко всему, до чего может дотянуться. В конце концов они оба оказываются на боку, лицом к лицу, нога Криса помещается между ног Пирса, а тот закидывает колено ему на бедро. Одна рука Криса под чужой поясницей, другая путается в коротких волосах; ладони Пирса скользят по его телу, оглаживая каждый рельефный выступ.
Так они и засыпают.
А утром.
Крис рассматривает треклятый шрам добрых полчаса. За ночь Пирс отворачивается от него, ложится на живот, обняв обеими руками подушку, и теперь Крису открывается лишь его спина и зигзагообразная линия плеч. Солнце ластится к лейтенанту сквозь не задёрнутые окна, и Крис испытывает жгучее желание последовать его примеру. Он не касается Пирса. Только смотрит. Приподнимается на локтях, а затем и вовсе садится, наблюдая, как медленно вздымается чужая спина от тихого дыхания. Больше всего на свете Крису хочется сейчас податься вперед, накрыть Пирса всем своим телом, уткнуться носом во взъерошенную макушку и приглушенно выдохнуть от переполняющей нежности.
Но ему нельзя.
Он не должен.
Крис горбится, слегка сгибая ноги и опираясь локтями о колени, прикрытые одеялом.
Может ли он назвать эту ночь ошибкой?
Крис резко мотает головой, так, что в шее что-то хрустит. Дар небес, торжество божьей воли, волшебное совпадение, счастливый случай, лучший секс в его жизни — что угодно, но только не ошибка.
И всё же.
Всё выходит из-под контроля. Ещё в тот момент, когда Пирс просит переночевать у него несколько ночей, пока в его квартире травят этих самых тараканов. Крис не может ему отказать, поэтому Пирс остается у него на целую неделю, а потом.
«А потом ты снова не можешь отказать ему, верно?»
Крис сглатывает. Он не знает, кто кому не может отказать. Все происходит спонтанно и в то же время закономерно. Они тянутся друг к другу обоюдно и одновременно, так что, при всем внутреннем желании Криса навесить на себя ярлык злостного совратителя, у него это не получается. Он прекрасно помнит чужие поцелуи. Горячий язык, широкие ладони и восторженный взгляд. Ей-богу, ему кажется, что никто в жизни не смотрит на него так восторженно. И уж точно никто в его жизни с таким обожанием и кайфом не скачет на его члене полночи.
Крис снова сглатывает.
«Перестань об этом думать!»
Его бросает в холодный пот от мысли, что Пирс проснется, а он сидит рядом со стояком и тупо пялится на его спину. Более неловкой ситуации невозможно представить. Хотя та, в которой он оказывается, проснувшись первым, рискует войти в тройку лучших. Или худших.
Крис с нежностью улыбается, наблюдая за тем, как Пирс ворочается во сне, перекатываясь полноценно на бок.
Нет, точно не худших.
Внутри Криса столько эмоций, что он теряется. Ему срочно нужна хоть какая-нибудь инструкция или четкий распорядок, как поступать в таких ситуациях. К сожалению или к счастью, в АПБТ не предусмотрен устав на случай горячего секса с членом собственного отряда.
Сидеть рядом с Пирсом становится всё труднее и труднее. Крис вскидывает руку, ерошит собственные волосы, затем остервенело трет ладонью небритую щеку и отворачивается, хмуря брови. На ум ему приходят только романтические комедии, которые в молодости часто смотрит Клэр. Там в качестве извинений один из партнеров обычно готовит примирительный завтрак, и Крис неожиданно считает, что это потрясающая идея. Уж точно более потрясающая, чем тупо сидеть и смотреть на спящего Пирса.
Тем более, что ему нужно все обдумать.
Он медленно поворачивается, стараясь не скрипеть кроватью, свешивает ноги с постели и встает. Тянется, перекатывая мышцы, заводит одну руку в сторону, а другой помогает, прижав запястье к локтю.
В комнате наконец-то перестает быть так жарко.
Крис оглядывается в поисках халата или хотя бы боксеров. У него нет привычки разгуливать голым по собственной квартире вне зависимости от того, есть в ней кто-то или нет. Хочется поскорее одеться, собраться и вновь обрести контроль над ситуацией. В итоге ему удается найти и то, и другое, хотя перед этим его взгляд спотыкается об использованный кондом, валяющийся на полу. Щеки Криса обжигает румянцем, так что он по-военному быстро одевается, поднимает презерватив, сует его в карман и неуклюже выходит из спальни.
По ощущениям больше всего он напоминает себе огромного медведя в маленькой, но невероятно уютной берлоге.