21 год жизни

      Я просыпаюсь рано утром, когда ещё не сошло еле видимое зарево, и первые лучи солнца едва видны сквозь кроны деревьев. Из-за мрачной атмосферы вспоминаются все ужасы. Так и хочется сказать «а зомби здесь тихие…». Умиротворение придаёт полное одиночество месту — так казалось. Хоть и прохладно, и деревьев много, кажется, будто мы в пустыне.       Я осматриваю с разных сторон стену, но так и не нахожу Рона. «Он меня кинул», — думаю. — Что и требовалось ожидать. Видимо, он как-то узнал о способности, — упрекаю себя. — Рон! Ро-он! Ну, не мог же! — стою на стене метра два высотой. — И спуститься не могу… — бурчу, смотря вниз. — Не прыгну, не смогу. — Встаю и иду по стене.       С одной стороны — голодные степные псы на горизонте, в пяти метрах от стены. С другой стороны — деревья, за которыми виднеются полицейские мигалки. Прямо на том месте, где нас чуть не поймали. — А, вдруг… — размышляю. — Да не, не мог он попасться.       Иду в полусогнутом положении дальше в сторону деревьев, которые растут рядом: только кронами касаются стены. Я скатываюсь по ветке на другую сторону, к степным собакам. Облокотившись спиной о стену, перевожу дыхание.       Полицейская машина в это время медленно подъезжает к стене. Я через щель могу рассмотреть, как она расчётливо и очень медленно проезжает вдоль стены, осматривая всё; в ней только водитель.  «Фух, Рон не впутался. Хорошо», — поддаюсь мыслям и начинаю взглядом искать дерево, чтобы перелезть обратно.       Ветки другого древа достигают стены, но она лишь в пяти метрах от меня — рядом со стаей голодных псов, которые так и хихикают. Я какое-то время стою на месте как вкопанная, но быстро прихожу в себя. Псы не обращают на меня внимания, поэтому я сижу и жду затишья, или когда они заметят. Я прикуриваю и сижу тихо, уйдя в свои мысли. «Он не мог меня бросить: он не из тех людей, что разбрасываются словами. Из давней дружбы я поняла, но он также может и наврать по необходимости. Да, с виду кажется, что он — неотёсанная бука, которая может только хамить. Но при мне он не такой, а значит, в этом что-то есть. Осталось только понять, что такое это что-то?» — веду мысленный монолог сама с собой. — Возможно, он говорил мне это, но я не собираюсь наивно доверять ему. Да, при нём я ему верю, но это лишь маска. Она нужна, чтобы узнать его настоящие намерения. Хоть она и раскалывается понемногу, мне кажется, что я смогу узнать всё, что мне нужно до того, как она спадёт».       Вернувшись обратно в реальность, я выбрасываю окурок и хочу уже пойти к дереву, но эти паскудные собаки решают сменить геолокацию. Они медленно подходят, хихикая. С пасти течёт слюна, а загривок на спине напряжённо торчит в разные стороны и подёргивается в мышечных спазмах. Они хихикают как настоящие гиены, но по сравнению с ними гиены — маленькие щенята. Однако псы немного меньше волка. Они — что-то между собакой и волком. Их в деревнях приручают только щенками, и тогда они служат преданными собаками. Однако они легко могут загрызть человека.       Как только они оказываются в двух метрах от меня, я, кажется, со скоростью света начинаю бежать до этой ветки в надежде, что меня не настигнет такая нелепая смерть. На бегу закидываю ногу на ветку и чудом отпрыгиваю от земли в миллиметрах от челюсти собаки, залезаю вверх по отростку. Прыгаю на соседнее ответвление и висну на нём руками — не рассчитала прыжок.       В такие моменты играет эмоция онизм — разочарование от пребывания только в одном теле и в одном месте. Очень хочется сейчас быть в теле Алекса или Оксаны, — да в ком угодно! — лишь бы не висеть на хлипком сучке над озверевшими животными! — Чаги? Ты где? — полушёпотом зовёт знакомый голос.  «Он не кинул!», — проскочила мысль. — Я здесь! Помоги! — Начинаю судорожно махать нижними конечностями, пытаясь отбиться от псов.       Рон срабатывает быстро: забирается на стену и виснет по грудь с протянутой рукой. — Давай руку! — Но даже этого мало. Я тянусь к нему, но не могу достать. — Не получается! — Прыгай ко мне! — Уверен? — Верь мне.       Мне не хочется доверять в этот момент, но псы подо мной явно желают мяса. Я раскачиваюсь и ногами достаю до ствола. Упираюсь и прыгаю к Рону с протянутой рукой. В моей абстракции это выглядело как в замедленной съёмке: я отталкиваюсь, лечу к нему в течение двадцати секунд, мои кончики пальцев лишь касаются его кончиков, и я падаю в стаю псов.       Он соображает молниеносно — без доли сомнения. Даже не подумав, что меня не удержит, он опускается ещё ниже, схватив меня за кисть. Подняв на стену, начинает отчитывать: — Ты с ума сошла?! Я же просил аккуратнее! — Там была машина, я думала спрятаться. — Под ветки прыгнуть могла! — Она в полуметре от стены проехала! Было бы видно! Я вообще думала, что тебя поймали уже… — Просто за таблетками ушёл, — чуть прижимает к себе. — Хорошо-хорошо, пошли. — На, выпей. — Протягивает мне лекарство. — Но… — Никаких но. Я четыре часа на это убил. — Это бесполезно… они без еды не действуют… — Запиваю таблетки остатками сока из маленькой коробочки. — Надо достать еды. — В этот момент я замечаю за спиной Рона полицейского, который смотрит на меня, медленно подходя с прицеленным пистолетом. — Бежим! — командую Рону, хватая его за руку.       Мы несёмся по стене, Рон, спотыкаясь, едва успевает за мной. Я не рушу свою жизнь — она уже разрушена. Сколько раз меня ловили с сигаретами и алкоголем, за драками — мне грозит смертная казнь по закону. Убежать от полиции для меня уже не является чем-то противозаконным или страшным, нет. Убежать от полиции — как что-то обыденное. Чувствую себя старым, опытным камикадзе. Мне всё равно, что будет дальше, но почему-то бегу на верную казнь.       Впереди виднеется дерево, крона которого свисает со стены. Я прыгаю на ветку и скатываюсь вниз, но руку Рона теряю при прыжке. Не задумываясь, где он, бегу дальше — до конца по роще, перепрыгивая через поваленные деревья, по полям, падая и цепляясь ногами за траву, по железным трубочкам, так, будто хочу убежать от самой себя.       Запрыгиваю в карман. Не зная, где Рон и что с ним. Загнала сама себя в угол… Около часа себя успокаиваю: — Всё нормально, нормально. Я оторвалась. Успокойся, он рядом, просто немного от тебя отстал. Ты быстро бегаешь: не зря бегом занималась. Спокойствие, спокойствие, — глубоко дышу.       После того как восстановилось дыхание, и мысли пришли в порядок, на место жалости к своей туше приходит ярость. — Как я могла? Куда бежала? За счастьем? Моё счастье там осталось! — кричала на себя, избивая стену и оставляя на ней кровавые пятна.       Позже я нахожу спрятанные сигареты со спичками и начинаю очень много курить. Пачка закончилась, и сидеть в проёме без двери больше нет желания. Я сажусь в самый дальний угол, чувствую себя жалко… «Я его предала, — думаю. — Его поймали… Его казнят из-за меня…»