21 год жизни

      Просыпаюсь я утром в спальнике на берегу реки. Вокруг меня валяются ампулы бупивакаина, транексам и кетанов, а на животе плотная повязка с алым пятном на месте пореза. Рядом горит костёр. Я не могу пошевелить ногами. Приподымаюсь осмотреться, что не так трудно, как кажется. По сравнению с той болью, что я испытываю постоянно — до потери сознания, эта терпимая. Осмотрев взглядом чьё-то место ночлега, замечаю, что на моих связанных ногах лежит толстовка Рона. «Чтобы не убежала? Идиот». — Аккуратно сажусь сквозь боль и развязываю верёвку.       Надеваю его толстовку, поверх неё — свою купленную. Проверяю рюкзак — всё ли на месте. Достаю телефон и копирую все файлы на флешку. Её прячу в сумке Джесс, а телефон бросаю в костёр и ухожу с рюкзаком под какой-то мост. Под ним такая же дорожка, как и под тем, что мы ходили с Роном, но гораздо ниже. Я поднимаюсь, не обращая внимания на боль, на эту дорожку и направляюсь на другой берег. Но на середине моста останавливаюсь от резкой, невыносимой боли в рёбрах. Взять таблетки и выпить их сразу помешало глупое любопытство.       Краем глаза я замечаю, как кто-то приближается на место ночлега. Сажусь за балку и наблюдаю, как приходит Рон с дровами, складывает их возле костра и осматривается по сторонам. Видимо, он понял, что я могу быть где-то поблизости. А я, в свою очередь, испытываю боль. Мне очень больно. Он всматривается в мост. Но ничего не видит, пока моё тело не начинает неметь — рана открылась. И я вновь теряю контроль. Я падаю на дорожку из железных прутиков, но они не выдерживают и ломаются.       Не ожидая этого, я издаю тихий крик и лечу в воду между двух бетонных опор. Рюкзак цепляется за балку, поэтому остаётся висеть там, а я ощущаю сентябрьский холод по-настоящему. Ничего не чувствую, кроме него. Через несколько секунд вся моя одежда пропитывается водой. Я перестаю и холод чувствовать. Иду на дно сквозь лучи солнца и пласт воды, замечаю рядом тонущую тетрадь с моими стихами — работа нескольких лет. Видимо, выпала из рюкзака. «Про меня даже никто не вспомнит», — думаю и выдыхаю последний глоток воздуха, опускаясь в миллионы зелёных водорослей.       Я думаю, что, наконец-то, наступил конец: уже обрадоваться успеваю и почувствовать лёгкость. Но кто-то начинает тянуть меня наверх.       Рон, вытащив меня, быстро откачивает из моих лёгких воду. Он весь трясётся и тяжело дышит, то ли от холода, то ли от страха меня потерять. Моё сознание просыпается от вернувшейся боли и воздуха. Я блюю водой и смотрю недовольно на Рона. — Ты сам-то не устал? — Нет. Я тебя люблю! — как бы оправдывается.       Я встаю. Во мне бушует злость. Я чувствую прилив адреналина, и боль отступает. — Ты мне не доверяешь! Это не любовь вовсе! Я не вернусь! Буду одна. — Разворачиваюсь, чтобы уйти и лишнего ничего не сделать. Но ничего, конечно же, не получается. — Ты бегаешь одна два дня и, если бы не я, то дважды уже мертва была! Спасибо бы сказала! — А! Ну спасибо, что спасаешь сейчас, — я поворачиваюсь к нему и встаю в боевую стойку, — когда я не вижу смысла в жизни! Где ты был раньше? Мы с тобой были знакомы! Где ты был летом?! — толкаю его.       Он падает на землю, я сажусь сверху в истерике. Глубоко в сознании мне страшно, что я потеряю контроль и достану нож, но всё же продолжаю, пока что бесконтрольно, злиться. — Где ты был, когда я говорила, что мне хуёво и могу сейчас вскрыться?! Где ты был, когда мне вены зашивали?! — бью его ладошками в истерике по ключице. — Где! — Удар. — Ты! — Удар. — Мать! — Удар. — Твою! — Удар. — Был! — Удар. — Где ты был, когда меня из петли доставали?! Почему ты мне говоришь, что всегда любил, а проявляешь это только сейчас?! — Огромные капли слёз капают на его мокрую футболку. Я останавливаюсь, опускаю голову, чтобы он не видел моего лица, и произношу: — Зачем ты заставил меня довериться тебе, забыть все твои ладно, понятно и полюбить? — я пытаюсь успокоиться. Поняв, что из моих глаз льются слёзы, я быстро вытираю их и встаю с него и, повернувшись спиной, произношу: — Зачем ты борешься за мою жизнь, когда я в ней разочаровалась? — Тогда ты была с Алексом. Я не мог. — Не мог?! Не мог. Ахах, не мог он! — заливаюсь хохотом. — Да, сейчас твои попытки выглядят, как искусственное дыхание для трупа! Как ты там говорил? Ты — моя головная боль? Разъясни мне, а то я тупая. То есть, тогда ты бы его винил, а сейчас — себя? Так?! — Да. «По его логике, я вещь?». — Не смотри на меня, — тыкаю указательным пальцем ему в грудь. — Не подходи ко мне. Не говори со мной. Не трогай меня. А лучше, забудь. Понял?! — толкаю, он вновь падает на землю. — Даже не думай обо мне!       Я ухожу к мосту и поднимаюсь наверх за рюкзаком, перетерпливая боль. После я аккуратно иду по железной ржавой балке до своего рюкзака. Не торопясь, но очень сильно шатаясь, держась за верхние опоры, дохожу до него и первым делом достаю обезболивающие из внешнего бокового кармана, сажусь на нижнюю опору, свесив ноги, и запиваю их вином. Через минут пятнадцать, таблетки начинают действовать, и я иду дальше. Перехожу на другую сторону моста и иду вперёд, через поле, погружённая в свои мысли.       Через два часа моих блужданий от колосьев до колосьев, я, наконец, набредаю на другую реку. Расположившись на её берегу и разведя костёр, я всё ещё пребываю в своих мыслях. «Зачем Рон это делает? Мне всё равно уже не жить…», — думаю я, но решаю посмотреть, что, кроме денег, имею, чтобы отогнать мысли. Вытряхнув всё из рюкзака, нахожу аккуратно сложенный плед, три бутылки вина, сигареты, спички, Glock 18 на девятнадцать патронов и сами патроны, сосиски, самогрейки, окровавленную толстовку и наручные часы, циферблат которых показывал 10:47. «Да только за содержание рюкзака мне светит три казни! — мельком думаю, активируя самогрейки. — Слишком пасмурно для десяти… И самогрейки не спасут», — смотрю на небо в надежде, что дождь не польёт.       Обычно пасмурно у нас бывает ближе к вечеру. Скорее всего, осень даёт о себе знать. А я всё ещё не привыкла к смене времён года.       Самогрейки — это вакуумные пласты из толстого полиэтилена с особой смесью внутри. Она содержит углерод, дисульфид железа, древесную муку и хлорид натрия. Ингредиенты вступают в реакцию с кислородом. В результате смесь нагревается и надолго удерживает тепло. Они бывают разных размеров; у меня большие — примерно с предплечье длинной. Плюс у них есть клейкая сторона. Поэтому я могу просто оторвать бумагу и приклеить их к телу, чтобы греться.       Я закуриваю сигарету и развешиваю не до конца просохшую одежду вокруг костра. Потом раскладываю сосиски на камень, чтобы пожарились, и ухожу голышом в реку по пояс, предварительно прикрепив на себя грелки. Я знаю, что в этой местности никого нет и не будет, поэтому спокойно стираю толстовку. Отстирав её, вешаю на ветку дерева около костра. К этому времени сосиски пожарились, а мои джинсы высохли. Надев джинсы и укутавшись в плед, я начинаю кушать, запивая всё вином.