*Повествование Чаги*
Я просыпаюсь на кровати в каком-то доме и осматриваю комнату, залитую лучами восходящего солнца. Обычные стены, обустроенные в стиле двухтысячного года, со старыми комодами и полочками, заваленными настоящими бумажными книгами, что сейчас большая редкость — защитники природы всё же добились своего. Теперь бумагу изготавливают исключительно из переработанного тонкого пластика, водорослей и опавшей листвы. Увы, печатать огромные тексты на такой бумаге — слишком дорогостоящее занятие, которое совсем не окупается. — Доброе утро! — говорит мне Ви с кровати напротив. — Утро добрым не бывает, — с сарказмом отвечаю я. — Где он? — Мы обе понимаем друг друга. — Он с остальными уехал за вещами, которые остались в лагере. — Потягивается, зевая. — Есть будешь? — вскакивает с кровати. — Ты прям сама любезность, — язвилю ей, всё ещё тая обиду за то утро. Почувствовав тошноту, я быстро убегаю в уборную. — Ты в порядке? — спрашивает она детским, невинным голосом, будто мы помирились, и я её простила через дверь. — Да… — обнимаю унитаз. — Может, ты беременна? — решительно предполагает она. — Нет, это исключено, — вспоминаю, что говорили врачи, когда я была в больнице. — Мы сделали все анализы. Сожалеем, но у вас шанс забеременеть один на миллион. Даже если это получится сделать, возможность вырастить ребёнка в утробе слишком мала. Соболезную. — Ты уверена? — продолжает настаивать на своём Ви. — Да, — вру, потому что малейший шанс всё же был. — А месячные когда? — Через неделю, — вру, они задерживаются на семь дней. — Вот через неделю и узнаешь. — Беззаботно уходит на кухню. Я глубоко вздыхаю и тихо выдыхаю. — Да. Через неделю, — вру сама себе, пытаясь поверить в это, но ничего не получается. Я срываюсь с места в коридор и быстро одеваюсь. — Ты куда? — стоит в проёме между кухней и прихожей с чашкой лимонного чая. — Я сейчас приду! — Ви пытается меня поймать, но я легко ускользаю у неё из рук и сбегаю по лестничной площадке вниз, попутно надевая кроссовки. — Тебе нельзя! — кричит она в пролёт круговой лестницы. Но я, не обращая внимания, выбегаю из подъезда. Через несколько минут мои плутания по улицам от магазинчика до углов домов в поисках аптеки приносят плоды. Я покупаю тест на беременность — маленькую полосочку, которой достаточно коснуться капли крови, чтобы она показала результат. В комплекте есть игла, я протыкаю ею палец и делаю быстрый тест…*Чуть позже*
Я возвращаюсь в квартиру. — Ты где была? — Ви, дрожа, обнимает меня. — Да… почту проверяла. — Она замечает моё враньё, но вопросов не задаёт. — Почему ты резко стала такой доброй ко мне? — спрашиваю я. — Я всегда добрая, просто… — Она делает паузу, чтобы поправить волосы. — Пока ты была в коме, многое изменилось. — Зачем вы тогда пытались мои деньги поделить и говорили про меня гадости? — сажусь за прямоугольный стол цвета нежной зелёной мяты напротив окна. — Понимаешь, мы сами жили в ужасных условиях и привыкли действовать, как семья. Ну, мы всё, что находим, делим между собой. Джесс нашла деньги показала их мне, — наливает чай в белую и розовую чашки и ставит одну из них передо мной. — То есть, Джесс виновата в том, что ты обо мне сказала? — чувствую тепло чая, обхватив чашку руками. — Нет! Просто пойми. Мы жили в амбаре со свиньями какое-то время, зарабатывали телом, наркотиками, воровством! — В её глазах читается жалость. Она хочет быть жалкой. — Мы жили как скоты, даже будучи в квартире, потому что денег всегда не было! Ты думаешь, если у нас есть квартиры, машины, телефоны, одежда новых моделей, то это значит, что мы это купили? — Она сбавляет темп и тембр голоса на более спокойный. — Нет. Не всё, по крайней мере. Эту квартиру я обманным способом получила у одного деда, который меня имел и умер из-за таблеток, что Джесс ему прописала. BMW Джесс угнала, а Вах взломал систему сигнализации. Одежду мы воруем в бутиках, — смотрит в чашку, проводя пальцами по краю. — А мото и другую квартиру мы купили. Потому что наворовали крупную сумму. Мы делаем такие махинации, о которых ты и знать не знала. Банки, онлайн банки, чеки, карты — всё имеет смысл. И знаешь, долгое время меня даже совесть не мучала. Потому что считала это нормальным. Поставь себя на моё место. Я не умею делать, что ты показываешь. Поэтому попробуй почувствовать сама, — смотрит на меня мокрыми глазами. Она ожидает, что я её пожалею, как это делала совесть? Нет уж. — Хорошо, но только, если ты почувствуешь меня, — протягиваю ей руку. Ви с опаской смотрит на неё пару секунд, потом переводит взгляд на меня. Что странно, она боится меня, но смотрит в глаза. — Мне будет больно? — лепечет. — Не так сильно, как мне. Уверяю. — Она осторожно кладёт свою руку в мою и зажмуривается. — Так это не работает. Посмотри мне в глаза, — произношу строгим голосом без ноток дружелюбия и жалости. — Мне страшно, — шепчет. Ви явно не ожидала такого наступления. Видимо, она готова только к честному разговору. — Если ты уверена, что твоя жизнь сложная, то нет ничего страшней неё, так? — голосом всезнающей повелительницы вновь завожу её в тупик. Она выдыхает и через силу произносит: — Так. — Нехотя приоткрывает глаза и смотрит в мои. Я ей показываю всю свою жизнь. Это длится секунды. Всё в быстрой перемотке, но это только наяву так кажется, в её абстракции это дни, недели, года. Ви дрожит, у неё текут слёзы, а отвести взгляд от моих глаз она не может, это как удар электричеством. Когда воспоминания достигают моего тринадцатилетия — изнасилования, она чувствует боль рвущейся плевы, от чего вскрикивает и с трудом убирает руку. — Не надо больше! Пожалуйста! — задыхается, захлёбывается в слезах. — Остановись! Мне больно, больно! — она плачет, свернувшись калачиком. Яркий пример сондеро — осознание того, что каждый прохожий имеет такую же яркую, насыщенную и сложную жизнь, что и твоя. Сейчас Ви сопротивляется этой эмоции из-за боли, переживаний, шока и слёз, что плохо. Ведь это осознание достаточно просто принять. Тогда не будет так тягостно. Я сажусь рядом с ней, она вздрагивает, как от того страшного дядьки, который только что её поимел против воли в её же сознании. Я приобнимаю её за плечи. — У всех сложная жизнь, но и у каждого есть свой порог, Ви. Не надо говорить, что он или она тебе ничего не сделают, или ничего не стоят, не прожив их жизнь, — говорю я спокойно без боли и слёз. Мне совсем не хотелось её доводить до истерики. Кажется, у меня не получилось сдержать способность и приглушить собственную боль. — Сколько у тебя было попыток суицида? — вдруг спрашивает она, закрыв коленками лицо. — Сорок восемь, — отвечаю без доли лжи, смотря в стену. — Перед первой мне сказали, что я не смогу. Ну, как видишь, они были правы, — пытаюсь шутить. — Нет, не правы. Ты уже… — Ви не договаривает, всхлипывая. — Возможно, — соглашаюсь и через секунду добавляю: — Я просто это пережила и теперь могу об этом спокойно говорить. Понимаешь, многие трудности, проблемы и неприятности нужно просто пережить, а потом научиться смеяться над этим. Как видишь, смеяться я ещё не научилась. — Ты не виновата, — приводит вывод Ви. — Мало это знать, нужно самой принять, тогда я научусь смеяться, — глажу Ви по плечу. — Сейчас ты живёшь хорошо? — Да. — Вот и ладно! Всё что было, то в прошлом, запомни. А как это досталось, так здесь всё просто — каждый выживает по мере своих возможностей. — Я поняла, — поворачивается ко мне. — Спасибо, — шепчет, обдавая моё лицо своим тёплым дыханием. Она обвивает руками мою шею и, посмотрев в глаза, валит на пол, обнимая. — Всегда пожалуйста. — Обнимаю её в ответ. Мы ещё какое-то время лежим на полу, под столом, в объятиях друг друга. Я чувствую, как Ви стало легче, как она приняла всё то, что совершила, и приняла себя.