***
С самого утра Минхо был на нервах. Он чуть с ума не сошел, когда потерял своего наследника в коридорах. Стоило отвернуться на секунду, как он вдруг исчез, заставляя своего папу злиться. Он тысячу раз говорил юному альфе, чтобы он не убегал от него, а тем более перед официальными мероприятиями, но тот, видимо, пошел в своих отцов. Джи мог сделать точно так же. Хотя, и Сон, обуреваемый мыслями, тоже мог свернуть не туда, отстать и потеряться в собственном дворце. Минхо подозревал, что характер побега старшего сына был все же похож на Джи. Да, Минхо не знал, от которого из своих мужей шестнадцать лет назад родил своего первого сына. Конечно, альфы долго спорили, стоит ли вообще им специально иметь детей, зная от кого они. Джи и Сон брызгали слюной друг на друга, пока Минхо, в преддверии своей течки сидел на их кровати и в абсолютном шоке смотрел на это представление. — Вы сейчас серьезно? — спросил тогда омега, потрясенно глядя что на одного любимого мужчину, что на второго. — Вы абсолютно одинаковые! Так какая, к черту разница, от кого этот ребенок будет? Он будет нашим. — И как ты себе это представляешь? — хмыкнул Джи, в излюбленной манере складывая руки на груди. — У нашего ребенка будет трое родителей? Это же бред. — А всё ваше правление разве не бред? Когда я вас впервые вдвоем увидел, я чуть с ума не сошел! Думаю, мы вполне сможем объяснить детям, что их семья необычная. И нам очень повезет, если первым родится один альфа, — вдруг захохотал Минхо. — Сынмин вот сказал, что у близнецов часто рождаются близнецы. — У нашего отца было двое старших братьев, одинаковых, как и мы, только их хворь в детстве еще унесла, — припомнил Сон, а Джи простонал обреченно. Так и решился вопрос о детях. Они не стали проводить течку раздельно, так что у них появился сын. Самый необычный мальчик в королевстве с самой необычной семьей. У него было двое отцов, абсолютно одинаковых, которых он одинаково уважал и почитал. Сонхва было уже шестнадцать, и его должны были представить народу в этот самый день, но этот проказник опять куда-то подевался и теперь Минхо злопыхал, пытаясь не сорваться на стражу, которая с ног сбилась, пытаясь найти наследника. — Хан Сонхва, вот доберусь я до тебя, мало не покажется, — бормотал себе под нос Минхо, заглядывая в каждый угол с массивным подсвечником. Где же это было видано, чтобы сам Великий Князь бегал по огромному дворцу в поисках своего безответственного отпрыска. — Не дай Боги найду в тайных коридорах, уши оборву!.. Сонхва нашелся сам. Он знал, что папа уже зол на него за побег от служек, которые его готовили, так что поспешил ускользнуть в покои к Сону, который готовился к церемонии. Тот лишь покачал головой неодобрительно, заметил, что Великий Князь их обоих вздёрнет. — Не хочу с ним видеться, — вдруг тяжело вздохнул альфа, а Сон удивленно захлопал глазами, взмахом руки отсылая служек из покоев. Он сел рядом с сыном и приобнял его одной рукой за плечи. — Тебя что-то беспокоит? Почему ты не хочешь его видеть? Он тебя несправедливо наказал? Или это ты снова совершил что-то неблаговидное, а теперь дуешься, потому что он тебя отругал? — Сон как всегда был проницателен, и Сонхва уже раскрыл было рот, чтобы признаться, как их отвлекла тихая ругань, а штора отодвинулась, открывая второго правителя Хан, который тщетно пытался отряхнуть черную, совсем не праздничную мантию от пыли. — Надо приказать убраться в тайных коридорах, — проворчал Джи, откашливаясь от пыли. — Чтобы они перестали быть тайными? — саркастично поднял бровь вверх Сон. — Знаешь, брат, говорят, если думать перед тем, как озвучивать мысли, то они выходят умными. — Очень смешно, спасибо, — сморщился Джи и сам понимая, что коридоры перестанут быть тайными, если о них узнает кто-то еще. С годами ничего не поменялось. Они все так же ссорились с братом и препирались по любому поводу. Казалось, эту модель поведения с готовностью переняли и младшие дети королевской семьи. Минхо родил своим альфам близняшек, очаровательных омежек, которым не придется скрываться всю жизнь, как их отцам. Донхёк и Хэчан были одинаковыми, абсолютно идентичными мальчиками десяти лет, и их характеры оставляли желать лучшего, потому что оба, в большей степени, пошли в Минхо. Каждый день в покоях маленьких близнецов происходили настоящие войны и им был неважен повод. Омежки гостили в имении своего дядюшки Со Хёнджина, а потому шума в торжественный день было куда меньше. — Так что там у нас про папу? — спросил Джи, успевший кое-что услышать. — Вы поссорились, Сонхва? — Можно сказать и так, — опустил голову застенчиво альфа, который вошел в брачный возраст и совершеннолетие, но не понимал, как признаться в том, что он сделал. — Я… Я поцеловал Ёсана, а папа увидел, вот и… — Сын, — просипел Сон после глубокого вздоха. — Я могу сказать, что папа рассердился на тебя очень правильно. — А я сейчас еще и добавлю, — мрачно подметил Джи. — Ты хоть понимаешь, какую степень невоспитанности ты проявил? Ты принц, ты наследник, и последнее дело для тебя — порочить доброе непорочное имя омеги! Да еще какого! Это тебе не крестьянин! Скажи спасибо Богам, что поймал вас именно Минхо. — Да уж, — согласился Сонхва, хмурясь, — я уже понял, что поймай меня Генерал Со, Вы бы лишились наследника, батюшки. — Именно, — серьезно ответил Сон. Все давно знали, что между Сонхва и Ёсаном была симпатия, и Хёнджин с Минхо даже уже плавно говорили с мужьями о помолвке детей, но нарушать приличия им это не позволяло! Ёсан был старшим сыном в семье Со Хёнджина и Со Ёнхо. Невероятно красивый омега был самой главной ценностью легендарного Генерала, который и с одной ногой мог убить троих людей одним ударом, и этим же ударом снести голову медведя. Если бы этот гигант увидел, как королевский отпрыск на два года старше тянет свои губы и руки к его сыну, он бы удавил наглеца на месте и не посмотрел бы на многолетнюю дружбу и титулы. — Папа устроил мне скандал, а еще запретил даже приближаться к Ёсану, пока мы не поженимся, — устремил взгляд в пол Сонхва. — Я честно… Больше не буду позволять себе подобного, но он мне очень нравится, и я хотел бы просто хотя бы изредка видеть его… Мы же, как бы, еще и родственники, и… Я не знаю, как объяснить. — Родственники вы не очень уж близкие, — нахмурился Сон. — Хёнджин нам кузен, а Ёсан и того дальше. В семьях дворян было много подобных браков, но вы не слишком близки по крови, так что если ты переживаешь насчет детей, то не волнуйся, — тут же заверил Сон, когда Минхо заикнулся о том, что Сонхва неравнодушен к Ёсану. — Мы с Хёнджином родственники по папам. — Я-то не переживаю, я, признаться, к своему стыду, даже не думал об этом. Ёсан волновался, но я в письме напишу ему!.. — тут же загорелся радостью альфа, а Джи в ужасе замахал руками и едва не ударил Сона. — Не смей писать такие вещи! Увидь это Хёнджин, его удар хватит! Он подумает, что ты уже обесчестил его сыночка! Я согласен с Минхо, до официальной помолвки, чтобы и близко к нему не подходил, а в письмах не смей даже упоминать ваши нежные чувства! Учись хитрить, ну, Сонхва, не расстраивай нас, ты точно наш сын? — Джи подмигнул, натянул капюшон на лицо, а затем напомнил про время и снова скрылся в пыльном коридоре, ворча на пыль и грязь. Сонхва же, кивнув Сону, пошел с ним на официальное представление его как наследника в главный зал дворца, где уже собрались все вельможи и послы других королевств.***
— Вам нужно быстрее сыграть свадьбу, — мрачно настаивал Чанбин, пока Чонин краснел лихорадочно и боролся с желанием потереть временную метку на шее, которую оставил ему Чан, который тяжело вздыхал рядом. Он хоть и был старше отца Чонина на год, но так же, как и шестнадцатилетний омега не мог вставить и слово. Чанбин очень долго отходил после войны. Он не мог смириться со смертью мужа и целый год почти не говорил вовсе. Только ребенку своему находил силы улыбаться, а сам почти поселился в отдалении сада, примыкавшего к территории имения. Именно там под старой липой был похоронен Ёнбок. Его клад был зарыт в землю, как полагалось, но все еще было больно. Чонин пока рос в замке, потому что там же теперь временно обитал и его кормилец, очень милый омега, Ли Джемин, муж лучшего гвардейца самого Великого Князя. Чанбин приезжал каждый день работать, а потом до глубокой ночи возился со своим сыном. Министр Со неизменно уезжал домой на ночь, и каждый день неизменно преклонял колени перед небольшим холмом у дерева, который даже не успел пока порасти травой. Так прошел целый год, Чонина отняли от груди, и Чанбин забрал малыша домой, нанял нянек, но и сам не забывал заниматься его воспитанием. В итоге, Чанбин получил абсолютно прекрасного человека, доброго, умного и очень счастливого. Сообщить министру, который только начал оживать после своей утраты, о том, что его лучший друг, который был даже старшего него самого, являлся истинным его крошечного сына, было крайне тяжелой задачей. Все опасались вспышки гнева, и именно поэтому взял эту роль на себя Хёнджин, который был уже глубоко в положении. Чонину было уже два года, когда он начал осознавать этот большой сложный мир. Ребенок не представлял жизни лишь без некоторых людей: отца, дяди Хёнджина и дяди Минхо, и, разумеется Чана. Чан не был дядей, он всегда был просто Чаном, которого Чонин обожал. Он всегда тянулся к нему, обнимал своими маленькими ладошками и целовал звонко и очень слюняво в щеки, едва узнав, что такое поцелуй. В тот день Хёнджин едва не родил, когда собирался к Министру Со в имение. Ёнхо очень хотел поехать с ним, потому что волновался за первенца и просто не мог допустить, чтобы кто-то причинил ему вред. — Ёнхо! — воскликнул тогда Хёнджин, беря в ладони хмурое лицо своего мужа. — Это Чанбин, которого я знаю уже очень много лет. Это Чанбин, который воевал за королевство и который воспитывает своего сына один. Это просто Чанбин и омега, а тем более беременный — последний человек на всем свете, которому Со Чанбин причинит вред. Ёнхо тогда лишь тяжело вздохнул, но согласился. Опустил большие теплые руки на аккуратный круглый живот мужа, погладил аккуратно, получил несколько пинков в свои ладони и ворчание Хёнджина о том, что теперь он не успокоит сына еще половину дня. В итоге Хёнджин стал неожиданным, но приятным гостем в имении Со. Чанбин принял его с радостью, хотя и удивился визиту. Он не ждал его, но всегда был счастлив видеть у себя в гостях. Омеги делали его дом живым и каким-то светлым. Чонин тоже очень обрадовался и не отлипал от своего дяди, пока тот строго не заявил, что малышу пора спать. Когда няньки унесли ребенка, Хёнджин стал серьёзным. — Вероятно, ты приехал сюда с каким-то очень важным разговором, — начал первым Чанбин, вздыхая. — И я, наверное, покажусь грубым и странным, но можно я поглажу ребенка? Я не застал Ёнбока в положении и не знаю даже, как это… — мужчина смутился, а Хёнджин удивился еще сильнее, и ком подступил к его горлу. Конечно, он не мог отказать, к тому же в этом не было ничего такого, потому что они были друг другу почти как братья. Хёнджин встал, кряхтя со своего кресла, подошел к Чанбинову и, направляя руку альфы, уложил ее себе на живот, ближе к правой стороне, куда чаще всего пинался малыш. Министру Со повезло поймать толчок ребенка, и он расцвел, улыбаясь. — Иногда я думаю, каким он был тогда. — Он был чудесным, даже круглее, чем я. Его обожали все в замке, особенно главный повар. Он уже изучает рецепты конфет и пирожных, чтобы потом баловать Чонина, — засмеялся Хёнджин, но он не отошел от Чанбина, и руки его не отпустил. — И да, я приехал сюда с очень важным разговором. И я не знаю, как ты на это отреагируешь, но я просто хочу все спокойно объяснить тебе. — Я тебя слушаю, — моргнул несколько раз Чанбин, внимательно глядя в лицо омеги. Ему было неспокойно. В груди поднималось дурное предчувствие. — Хёнджин?.. — Когда Чонин родился, — неуверенно пожевав губу, начал Со Хёнджин, собираясь с мыслями. — Это был один из самых чудесных дней в наших жизнях, мы плакали, как… Я даже не знаю, как описать количество счастливых слез, которые мы все пролили тогда вместе. И никто из нас не догадывался, что это будет так… В общем, Чонину повезло встретить истинного в тот же день, когда он пришел в этот мир. Это стало шоком для всех нас, кроме Ёнбока. Он знал, чувствовал это. Говорил даже, что какой-то сон видел… — Я, кажется, понимаю, про какой сон ты говоришь, он мне тоже рассказывал. Но он так и не сказал ничего насчет того альфы. Только, что мне это не понравится. Хёнджин?.. Истинный Чонина?.. — Министр Бан, — просто ответил омега, не сводя взгляда встревоженных черных глаз с альфы, который шумно выдохнул. — Министр Бан почувствовал его запах, хотя дети вообще ничем не должны пахнуть для остальных. Он трясся над Чонином, кажется, больше всех, уступая только Ёнбоку. Чан — это ведь не самый плохой вариант, если подумать, — затараторил Хёнджин, а Чанбин сжал его руку в своей, будто пытаясь удержать себя в сознании. — Хёнджин, Бан Чан старше меня, — совсем бесцветно проронил Со, прикрывая ладонью лицо. — Чонин еще ребенок. Чану будет за сорок, когда они смогут пожениться, это… Это… — Это пугает тебя, я понимаю, но не мешай им, пожалуйста. Ты знаешь Чана, вы дружите уже давно, и он никогда не причинит вред Чонину, и он даже отпустит его, если тот пожелает. Просто сейчас Чан нужен Чонину. Ты ведь сам видел, как загораются глаза нашего мальчика, когда Чан просто в комнату заходит! Он его обожает! И Ёнбок, между прочим, был не против, — выкинул последний козырь омега, и влажные глаза Чанбина уставились на него. — Ты сейчас серьезно? — Абсолютно. Ёнбок сказал, что это судьба, а если так написано, то это уже ничем не изменить. Он только пригрозил Чану и сказал, что тот не посмеет забрать Инни до шестнадцатилетия, а еще сказал, что убьет его, если Чан его обидит. Но Чан не обидит, Чанбин, и ты это прекрасно знаешь. Он просто не из тех. Что тебя пугает в возможности их союза? — Чан взрослый, он слишком взрослый для него. Я не хочу, чтобы мой сын вышел замуж за своего истинного, прожил с ним года два, а потом остался вдовцом через два года! — вспыхнул Министр, раздувая ноздри. — Он же будет старым! — Господи, Чанбин! — рассмеялся Хёнджин. — Я уверен, что даже через тридцать лет Чан будет выглядеть куда лучше тебя! Ты уже весь седой, посмотри, а у Чана и намека на это нет. Не своди его раньше времени в могилу. К тому же, немного за сорок — это не такой уж и старый человек! Он все еще будет молодым и красивым! — Да ты что?! — вдруг тоже не сдержал хохота Чанбин, припоминая эпизоды недавних лет. — А не ты ли устроил истерику, которую слышали все во дворце, из-за того, что Ёнхо слишком старый для тебя, ведь ему было тридцать! — Я… пересмотрел свои взгляды на жизнь, — надул губы Хёнджин, обеими руками придерживая живот и почти застенчиво опуская глаза. Конечно, стыдно ему не было. — Но, Чанбин, пожалуйста… Не запрещай им общаться. Чонину будет трудно без папы, так не лишай его возможности видеться с еще одним человеком, которого он любит, — Со дернулся, как от пощечины, на этих словах. — Не лишай его друга, защитника, а может и возлюбленного. Если он полюбит Чана так, как ты полюбил Ёнбока, ты не сможешь его удержать и он уйдет к нему рано или поздно, но в твоих руках твоя дальнейшая роль в его жизни. Он либо перестанет с тобой общаться и будет считать тираном всю оставшуюся жизнь, либо ты не будешь никого мучить и дашь ему жить так, как захочет он. — Ты бы отпустил своего ребенка к мужчине, который старше него более, чем на двадцать лет? — спросил серьезно Чанбин, снова прикладывая осторожно руку к животу омеги в районе пупка. — Если мой ребенок уже на тот момент будет совершеннолетним и действительно полюбит его, то… Я не стану мешать. Это его жизнь. Чанбин, подумай над этим хорошо, я не хочу, чтобы ты терял Чонина. Ёнбок мечтал, чтобы он был сильным, независимым и чтобы он вышел замуж не так, как он сам. Он хотел, чтобы это был его выбор, хотя Ёнбок любил тебя безумно, — проронил Хёнджин, иногда морщась от сильных толчков ребенка. — А еще Ёнбок видел его. Он видел Феликса на руках Чана в том сне. Он ведь рассказывал тебе о Феликсе? — Малыш Чонина и его истинного альфы, — горестно вздохнул Чанбин, а по его спине пробежались мерзкие мурашки. Пока он был не в силах принять этот факт. Ему нужно было время. Он долго смотрел на спящее, умиротворенное лицо своего сына и думал о том, что ни за что на свете не хотел бы причинить ему боль. Спустя несколько месяцев он серьезно поговорил с Чаном и окончательно смирился с сюрпризом судьбы, который та ему подкинула. И позже он понял, что принял верное решение. Уже в пятилетнем возрасте Чонин презрительно фыркал на редких омег-вельмож, которые заходили в кабинет Чана по каким-то вопросам и тихонько кипел от злости, потому что мальчику не нравилось, когда его Чан разговаривал с другими красивыми омегами. Он считал себя самым красивым, и Чан говорил ему об этом каждый день, улыбаясь. Когда Со Чонину исполнилось семь, он с твердостью и упрямством заявил, глядя сначала в глаза отцу, а потом и самому Чану, что он выйдет за Бан Чана и точка! Чану едва удалось скрыть умильную улыбку, а Чанбин вздохнул тяжело. В четырнадцать Чонин активно пытался приставать к министру, чтобы тот хотя бы поцеловал его, но всегда получал мягкие отказы и поцелуи теплых губ на кончиках своих длинных красивых пальцев. И только за месяц до шестнадцатилетия Чонин получил временную метку. Домой он тогда вернулся счастливый, окрыленный, в состоянии крайне мечтательном и рассеянном, так что не сразу заметил отца, который стоял, мрачнее грозовой тучи посреди гостиной. Он унюхал метку сразу, и даже не сразу осознал, что совсем скоро отпустит ребенка в другой дом. Зато когда Чонин стал взрослым, Чанбин вдруг пересмотрел свое отношение к браку сына и Чана и начал подначивать их скрепить союз перед Богами как можно быстрее. Что в очередной раз происходило даже перед официальным королевским мероприятием. — Чанбин, ты уверен, что хочешь поговорить об этом снова сейчас? — кашлянул Чан, отодвигая смущенного Чонина от отца. — Ты не молодеешь, — фыркнул Чанбин, а Чан оскорбился. — Я не намного старше тебя, имей совесть! — вспыхнул Бан, а Чонин прыснул в кулак, сдерживая хохот. Он обожал отца. Относительная тишина в зале прервалась, когда вошло семейство Генерала Со. Ёнхо не хромал и уверенно шел вперед, опираясь на свой металлический протез, и окружающие даже уже забыли, что у этого человека не было ноги. Рядом шел Хёнджин, который держал на руках альфу лет четырех, так и норовившего засунуть палец в нос, но папа не позволял, каждый раз одергивая ребенка. За отцом неторопливо шли старшие дети. Четырнадцатилетний Ёсан и двенадцатилетний Юнхо. За ними, почти вприпрыжку неслись младшие принцы, Донхёк и Хэчан. Неугомонные, они не могли наглядеться украшениями зала и комментировали каждую маленькую деталь. — Хёнджин, давай встанем слева? — спросил Ёнхо, указывая на места, где стояли Чанбин, Чан и Чонин, все еще не решившие вопрос со свадьбой. — Еще чего! — фыркнул тот, уходя вправо, хотя Ёнхо пытался мужа хотя бы за локоть прихватить. — Я родственник королевской семьи, и я не намерен стоять с остальными вельможами. К тому же, Минхо все еще не пришел, а близнецов я в другой конец зала одних не пущу, а то они снесут все кадки с цветами!.. Прошло много лет, но Хёнджин не изменился, и это заставляло Ёнхо закатывать глаза и удивляться. И даже тогда, в тот самый день, когда Хёнджин обещал не выделываться… В общем, конечно, он не сдержал свое обещание и выделывался еще целый год, потому что хотел, чтобы Ёнхо непременно стоял рядом с ним на свадьбе и на его лице не было этих отвратительных синяков и ран. Минхо уже успел разродиться Сонхва, когда Хёнджин только под венец пошел, но все же, тогда еще Хван, он был очень горд собой. И Ёнхо никогда не простит своему омеге один выкрутас, который Хёнджин провернул гениально. Ёнхо мечтал назвать своего первого сына, своего маленького омежку, в честь своего папы, заявил об этом мужу, но ему имя не понравилось. Каждый день они ссорились из-за этого, но к компромиссу не приходили, и тогда Хёнджин решил, что сына омегу он уж точно имеет право назвать так, как сам захотел. Именно поэтому омега, почувствовав близость родов, отправил Ёнхо в соседнюю область, чтобы тот привез в их имение родителей, которых альфа давно не видел и которым было бы приятно в скором времени увидеть внука. Разродился Хёнджин быстро и очень легко. Конечно, он настрадался в схватках, но таков был удел омег. Злорадно потирая ладони и победоносно ухмыляясь, Хёнджин сидел на кровати и наблюдал, как сам Хан Минхо, приехавший по такому радостному случаю к другу, представил первого сына Хёнджина Богам как Со Ёсана. Вернувшись, Ёнхо познакомился со своим сыном, а узнав его имя, только вздохнул тяжело, не говорил со своим мужем целую неделю, но потом справедливо решил, что это именно Хёнджин так долго вынашивал Ёсана, а потом и рожал в муках, и поэтому отпустил обиду, хотя при каждом удобном случае припоминал эту проделку мужу, которому не было стыдно, ведь младших сыновей Ёнхо назвал сам, а Хёнджин это принял. Все же у них были прекрасные альфы с именами Юнхо и Чонхо. И Чонхо был бы совсем прекрасным мальчиком, если бы все же вытащил палец из носа.***
Чанбин не заметил, как задремал. Он часто проваливался теперь в сон под своей липой, где почти и не видно уже было холма. Только цветы там росли, специально высаженные. В руках у него так и остался большой альбом с портретами, самыми разными, нарисованными рукой Хёнджина. Там и сам Чанбин был, Джи и Сон, Минхо, Сонхва со своим мужем Ёсаном, Донхёк, мечтавший выйти за Юнхо, и чья мечта сбылась, и Хэчан, который жил теперь в другом королевстве и был мужем королю Минхёну из королевства Мин. Сам Хёнджин со своей семьей тут был очень красив. Здесь был его друг, Бан Чан, его красивый сын Чонин, его внук Феликс, как две капельки воды, похожий на Ёнбока. Здесь был и сам Ёнбок. С самых разных ракурсов, в самых разных расположениях. С Чонином на руках, в саду, рядом с Чанбином под старой липой, сидя плечо к плечу. Это был самый прекрасный подарок в жизни Чанбина, который тот подолгу не выпускал из рук, потому что начинал иногда забывать, как выглядел его муж, и это пугало. Еще Чанбина пугало то, каким немощным стало его тело, и как легко он засыпал, предаваясь воспоминаниям и держа в руках несколько вещей, дорогих его сердцу и которые он так любил. Белый платочек теперь уже был скорее серым, но золотые нити не изменились. Все те же три лисички, вышитые маленькой красивой рукой более полувека назад, радовали слабые глаза бывшего министра. Он вновь ненадолго проснулся, вдохнул запах цветов, высаженных совсем рядом и снова прикрыл глаза, засыпая. Проснулся он уже лежа, а не привалившись к дереву, и лежал он на мягкой теплой земле, прогретой солнцем. Чанбин раскрыл глаза и уставился в огромное небо, оно уже было синим, готовящимся к ночи. Ветер был таким легким, что его почти и не было, и только движение ржи выдавало его. Это было красиво, ужасно красиво, но еще альфе было любопытно, как он оказался посреди ржаного поля. Все было таким ярким, Чанбин отвык от таких цветов, или дело было в глазах, которые вдруг снова стали видеть ясно? Со потянулся и обнаружил, что его спина не болит, хотя это беспокоило его последние двадцать лет. Что-то странное происходило. Чанбин вытянул вперед ладони и посмотрел на них. Крепкие, сильные, гладкие ладони без единой морщины и пигментного пятна на коже. Он ощупал свое лицо, руки. Снова сильный, молодой и здоровый, такой, каким был очень давно. Это было странно. Он хотел было соскочить с места, как вдруг услышал этот голос, который не спутал бы ни с чьим другим ни за что и никогда. Глубокий, красивый и очень теплый бас. — Ты долго спал, Чанбин, — Ёнбок улыбнулся радостно и рассмеялся абсолютно чудесно, показывая самую яркую улыбку. — Я ждал тебя. — Я что?.. — Чанбин не решился задать этот вопрос вслух, лишь продолжил лежать с раскрытым ртом посреди поля и смотреть на своего мужа, который опирался на локоть и смотрел на него. — Ага, — кивнул Ёнбок. — Теперь мы оба здесь. Ожидание закончилось, — и снова улыбнулся, схватил мужа за руку, заставив ее вытянуть и улегся на нее, совсем рядышком, вновь вдыхая любимый запах. — Так хорошо. — Поверить не могу, что я снова тебя вижу, я и не мечтал даже, — Чанбин улыбнулся и повернул голову к Ёнбоку. — Ты такой красивый, золото. Чанбин перетянул мужа на себя полностью и наконец поцеловал его. Эти губы. Те самые губы, которые он так сильно любил и по которым так сильно скучал. Он ждал почти шестьдесят лет. Он хотел умереть каждый день, ждал этого, и наконец этот день настал. Ёнбок прикрыл глаза, отвечая на поцелуй. Не один Чанбин ждал, так что он даже слегка простонал в поцелуй и отстранился немного, чтобы погладить Со по лицу. — Я так сильно скучал по тебе, — омега прижался к своему альфе и все же проронил пару слезинок от счастья. — Я тоже, Золото… — Что это у тебя? — Ёнбок залез за пазуху пиджака альфы и вытащил белый платок. — Ты его сохранил! — Конечно, — Чанбин ткнулся носом в Ёнбоков. Ещё немного полежав, Ёнбок вдруг начал подниматься. Чанбин последовал за ним и тут же схватил его за руку, переплетая пальцы. Он никуда его больше не отпустит от себя. Никуда и никогда. — Куда мы идем, Ёнбок? — спросил Чанбин, хлопая глазами и покорно шагая по густому полю, пробираясь к краю. Солнце почти зашло за горизонт, освещая все нежным розовым светом. — Не знаю? Может, пойдем к морю? — ответил Ёнбок, обернувшись на Чанбина и снова улыбнувшись ему всеми своими солнечными поцелуями. — А вообще, неважно. — Мы идем домой? — спросил альфа, вдруг остановившийся и снова прижавший своего омегу к себе всем телом. Он не мог на него насмотреться, не мог им надышаться, и ему было сложно поверить в то, что они больше не расстанутся. — Куда угодно, — снова повторил Ёнбок, уже видевший, как через это же поле прошли Ёнхо и Хёнджин, и остался на другом конце поля ждать Джи, а рядом с ним Чан. Все они были снова красивыми и молодыми, как в старые добрые времена. — Давай просто пойдем в другую историю? Напишем что-нибудь снова? — Чтобы там жить долго и счастливо? — улыбнулся хитро Чанбин, чья душа была такой легкой, почти невесомой и крайне радостной. — Разумеется! Пошли, дорогой муж? — Пошли, моё Золото. Взявшись за руки, они действительно достигли конца поля, где начиналось солнце, а в какую историю они пошли, они и сами не знали. Но они знали точно, что будут менять эти истории тысячи и тысячи раз, пока не найдут наконец ту, в которой будут жить долго и счастливо.***