Всё во Вселенной рождается из темноты. Начиная с появления галактик в вакууме пространства, и заканчивая первыми днями жизни человеческого дитя, существование которого также начинается в темноте чрева его матери. В ней наше исходное начало, она наша изначальная сила, дающая жизнь. Но не стоит путать темноту с пустотой. Может казаться, что они — две половины одного целого, родные сёстры, дополняющие и заменяющие друг друга, однако, это не так.
В пустоте нет жизни, будь то пустота пространства, или пустота сердца. Она холодна и огромна, в ней нет ничего, что могло бы стать опорой для живого существа — ни смеха, ни горя, ни любви, ни даже смерти. В пустоте нет дуновения ветра, в ней нет ничего, кроме, разве что, одного — равнодушия. Всё, что попадает сюда, навечно остаётся здесь, но не живёт, нет, а становится тенью, призраком прошлого, не имеющим желаний и чувств, навечно обречённым на пустоту души, на это вечное заточение в своём собственном равнодушии и бесчувственности. И это самый ужасный удел, которого стоит бояться всем живым существам.
Пустота не способна на создание жизни, она её поглощает, когда из темноты рождается свет. Кто-то сказал, что лишь побывав на самом дне, можно подняться к свету. Лишь оказавшись в полнейшей темноте, возможно понять, как сильно душа стремится к свету, как она жаждет любви и самой жизни. Это подобно заплыву: ты участвуешь в игре, долгой и изнурительной, борешься с высокими волнами моря и другими участниками, и вот наступает момент, когда последние силы покидают тебя, ты тонешь и чувствуешь, как вода заполняет лёгкие, обжигая их, однако, у тебя есть время, чтобы понять, что тебе действительно нужно в этой игре, ради чего ты принимаешь в ней участие. Тогда, продолжая думать об этом, но бездействуя, и медленно продолжая тонуть, ты, наконец, достигаешь дна. Теперь у тебя осталось совсем немного времени, прежде чем разум в этой непроглядной темноте покинет тебя, и ты погрузишься в пустоту, из которой уже никогда не найдёшь выхода. Голые ступни касаются илистого дна, полного камней и водорослей, скользких, затягивающих всё глубже, и это решающий момент твоего существования. Это дно, которого ты достиг, и дальше для тебя есть либо вечная пустота сердца, либо свет и жизнь. Тогда из последних сил ты отталкиваешься от того, чего касались ступни, и гребёшь вверх, с такой жаждой воздуха, которой никогда раньше не знал. И когда ты наконец выныриваешь, то этот вдох воздуха подобен первому в жизни, а реальность, в которой ты очутился, выбрав свет, уже не та, что была раньше, и ты сам изменился. Это и есть жизнь. И этот миг можно назвать пробуждением.
Медленно из темноты начинают вырисовываться формы. Фиолетовые пучки света ещё пару раз подрагивают и наконец растворяются, уступая место мягкому персиковому свечению. В тело, словно в сосуд, возвращается сила, кровь запускает своё движение и медленно течёт по венам, достигая сердца. Резкий его удар болезненно отдаётся в грудной клетке, от чего даже веки глаз содрогаются, однако, это не заставляет их приоткрыться. Последующие ритмы, сначала неровные и сбивчивые, вскоре налаживаются, как и нервные импульсы, посылающие самые разные сигналы сознанию, пытаясь его пробудить. Долго пробывшие во сне, они обострились до предела и улавливали всё, что их касалось. Персиковый свет, от закрытых век, скрывал яркость солнца; что-то довольно твёрдое ощущалось снизу, а рядом с рукой наоборот чувствовалась мягкость. Общие ощущения были такие, словно девушка долгое время провела в воде, и теперь резко оказалась на суше, — чего-то не хватало. Наконец громкий внешний звук, похожий на крик орла, заставил сердце на мгновение остановиться, а затем забиться в бешеном ритме. Сознание тут же вихрем вернулось и с невероятной скоростью стало прислушиваться к ощущениям внешнего мира: то, твёрдое, что упиралось в голову явно было корягой дерева, его яркий свежий запах улавливался обонянием; правая рука абсолютно точно покоилась в кустике пушистых трав. Следующим необычным осознанием было чувство скованности, — тело было чем-то ограниченно со всех сторон, чем-то мягким, и на самом деле почти невесомым, однако, теперь это резко ощущалось, ведь долгое время тела не было, а оков тем более.
Чувства метались от одного к другому, продолжая улавливать всё новые и новые касания внешнего мира. Веки дрожали, но до этого момента были упрямо закрыты, ибо прежде чем увидеть, человеку нужно чувствовать и изучать. И вот то единственное, что могло бы пробудить разум от остатков сна, наконец коснулось шёлка кожи, — порыв быстрого южного ветра зашевелил волоски у лба и нежно обдал тело летней прохладой. Нос тут же резко втянул сладостные ароматы, принесённые им, заполняя лёгкие, и даря дыханию лёгкость и размеренность, а глаза, наконец, удивлённо распахнулись. Взгляд упёрся в раскидистые ветви в вышине, поблёскивающие тыльными сторонами листьев. Шум шелестящих крон деревьев на пару секунд оглушил слух и заполнил всё пространство, а затем понемногу стих. Из-за зелени древа, в которое упирался её взор, в вышине выглядывали облака, стремительно бегущие по небу. Древо было похоже на дуб: широкий и могучий он был необхватен в стволе для дюжины взрослых мужчин. Серебристые птицы пели внутри его кроны, перескакивали с одной ветки на другую и ни на секунду не умолкали. Всё вокруг было так ново, словно она заново узнаёт жизнь, словно впервые видит птиц и деревья, впервые ощущает тепло солнечного света на щеке, и хотя она знала всему этому название, — чувство удивления не покидало её.
Когда первые минуты пробуждения окончательно смахнули с её мыслей пелену тумана, она решила чуть привстать. Тело было будто налито свинцом, слушалось с большим трудом: ноги и руки казались неподъёмными, а разум немного мутило от избытка запахов, света и звуков. Медленно поднимаясь, и стараясь не потерять равновесие, ибо ноги были ещё слабы, девушка наконец огляделась.
Как она оказалась на поляне среди густого древнего леса, она никак не могла себе вообразить и тем более вспомнить, но картина, открывшаяся ей при пробуждении, была, пожалуй, лучшей, какую только можно было бы пожелать. Она очнулась на небольшом холмике, под старым тёмным дубом, и с этой поляны, открывался пейзаж уходящих в даль акров леса, густого, колышущегося под порывами ветра. Сколько хватало взора, повсюду с холма был виден этот лес, а в самом далеке возвышались горы покрытые ледяными вершинами: они окаймляли лес с севера и запада у самого горизонта и где-то в глубине их в высь поднимался одинокий столб дыма. Ноги еле удерживали её, и, казалось, любой порыв ветра способен сбить с ног, но он, как будто, совсем наоборот поддерживал равновесие её тела.
Очнувшись от созерцания природных массивов, девушка наконец оглядела себя. Чувства её не подвели, на ней и вправду были оковы: белая накидка, похожая на лёгкое белое платье, обрамляла стан. Однако не это интересовало её сейчас, ведь постепенно место удивления стало занимать непонимание. Сказать, что она была рада своему появлению в этих местах, значит ничего не сказать, — никогда в жизни она ещё не чувствовала себя более свободной и более живой, — однако это не давало объяснений тем сомнениям, что закрались в сознание.
Девушка понимала, что реальность, принимаемая ею раньше, остаётся в прошлом, правда, в каком именно прошлом также оставалось загадкой, — память была закрыта наглухо, а при попытке промотать последние события до пробуждения на опушке, голову внезапно пронзила окольцовывающая боль, заставившая девушку испуганно вскрикнуть.
К ногам наконец вернулась сила и, можно было не бояться рухнуть наземь. Положив ладонь на лоб, она попыталась унять сжимающую боль, и вновь подняла взгляд на горизонт. Девушка не знала, как долго так стояла, наблюдая за изменчивостью погоды, которая то поднимала шквал ветра, то прятала огненный диск за облака; вслушивалась в журчание речного потока где-то в глубине леса, но самое удивительное, девушка ощущала некую силу, обитающую здесь, силу, что пробудила её сознание от сна. Она ни откуда не появлялась и никуда не исчезала, эта сила была здесь до её появления и будет после.
Медленный путь ладьи Ариэн* давно прошёл зенит и теперь клонился к западу. Лучи угасающего дня ослепительно играли на скованных льдом вершинах Эред Митрин, отбрасывая от глыб длинные тени, устилающие густые леса предгорья. Ветер стих, и лишь лёгкий шелест листьев возвещал о надвигающейся на землю ночи. Эти изменения вывели девушку из транса, а приближение ночи подсказало, что оставаться здесь более не следует. Нужно двигаться дальше, и предчувствие подсказывало, что на это памятное в её жизни место она вернётся ещё не раз. А сейчас вперёд, вперёд и без оглядки. Даже представить трудно, сколько ещё неизведанных вокруг неё троп и дорог, сколько прекрасных равнин, полных душистых тюльпанов, ей предстоит увидеть.
Ноги всё быстрее свыкались с темпом ходьбы. Пробираясь вдоль деревьев и кустов и отмахиваясь от назойливых веток, жажда этого нового и неизвестного всё разгоралась внутри девушки и мысли, что на этот раз её ничто не остановит, лишь крепли с каждым шагом. Почему на этот раз? Она и сама не знала, но ощущение, что такое желание уже посещало её раньше, неотступно следовало за ней. На этот раз она не упустит шанс увидеть всё то, что только можно успеть увидеть за отведённое ей здесь время. На этот раз она не упустит шанс найти счастье.
С приближением темноты лесные деревья и травы, а также собственное предчувствие вывели её на тропу. По обе стороны от неё на небольшом расстоянии друг от друга высились невысокие сосны, — невысокие в сравнении с остальным лесом, ибо в нём, в основном, преобладали гиганты высотой до ста шестидесяти футов, — их извилистые стволы и ветви были украшены большими душистыми шишками, а иголки были пушистыми и совсем не острыми. Вымощенная камнем тропа лежала вдоль всего леса, словно река, обходя утёсы и высокие подъемы породы, и огибая впадины небольших озёр. К тропе прилегали свежие зелёные лужайки, усыпанные ковром пёстрых прошлогодних осенних листьев, а за ними её вновь обступал лес. В сумерках камень этот слегка искрился, помогая путникам, переправляющимся через лес, найти тропу даже в ночной тьме. Стоя посреди неё, девушка не решалась, что делать дальше. Сориентировавшись по заходящим лучам солнца, она поняла, что каменный путь на этом участке ведёт с одной стороны на север, с другой — на юг. Сердце её всегда манили северные пейзажи: их холод и морозное яркое солнце, быстрые ледяные реки, скованные больше полугода льдами, северное сияние… Однако после того, что с ней случилось, — что она в последствии называла не иначе как
пробуждение, — многое в её сознании перетерпело изменения. Пропуская через себя всё прекрасное в этом мире, ей одинаково становились до́роги как северные, так и южные равнины, цветы и травы. Ей казалось, что душа её принадлежит всему миру, она хотела охватить его весь, увидеть, вдохнуть: пробежаться по вспаханным лугам на юге леса, взобраться на горы и посмотреть на то, каким маленьким становится этот мир с их высоты, выйти к морю и провести на его берегу какое-то время, наблюдая за движением волн и вдыхая солёный бриз, — пару дней или больше, а может быть и всю оставшуюся жизнь. Так что теперь, одинаково интересно ей было отправиться в путь как на север, так и на юг. Припомнив всё же о том, что в таком состоянии, в котором она сейчас находилась, далеко она уйти не сможет, перед глазами встало видение курящегося дымка, который она заметила стоя на пригорке. Надежда встретить кого-нибудь, кто смог бы помочь ей осилить это путешествие, подсобить в сборах и подготовке, теплилась в душе, а тот дымок мог быть тем самым спасением. Тогда, до поры до времени не чувствуя ни голода, ни усталости, девушка решила отправиться в путь, который приведёт её на север, и этот выбор, вероятно, более всех других повлиял в последствии на всё то, что выпало на её долю.
Пара часов размеренной ходьбы были для вновь окрепнувших ног сущим пустяком. Как и их хозяйка, они стремились оказаться как можно дальше от тех мест, промелькнувших мимо неё только что, уводили её всё дальше вдоль лесной тропы. Деревья с наступлением позднего вечера, плавно перетекающего в ночь, казалось, стали ещё выше и шире, их тёмные громады застилали взор, обращающийся то на запад, то на восток от тропы. Тени всё сгущались, и лишь тускло мерцающий в ночи камень освещал дорогу.
Девушка шла, с наслаждением вдыхая запахи ночной прохлады. Земля, нагретая за день солнцем, вновь отдавала тепло воздуху, отдыхая от тяжёлого дня работы. Все звуки стихли и были слышны лишь лёгкие шаги переступающих ног: ни птиц, ни зверей, ни даже дуновения ветра. Мир спал, а девушка всё шла, и вскоре усталость всё же стала брать верх над её желаниями непрекращающегося движения. Медленно остановившись, она огляделась вокруг. Ей не показалось, — деревья в этой части леса действительно стали ещё шире и выше, чем там, откуда она начала свой путь. Её взгляд улавливал каждую веточку древних громад, которые были больше похожи на исполинские каменные колонны: корни их торчали из земли и образовывали белые арки в человеческий рост, а кроны устилали всё пространство сверху, не оставляя и кусочка выглядывающего неба, и если бы не лужайки, подходящие к тропе, то неба бы вообще не было видно. Тогда девушка поднимает взгляд вверх и изумлённо замирает. В этот момент из-за тонких ночных облаков выходит растущий месяц, а звёзды, ожидавшие этого момента с самого его восхода, тут же начинают мерцать ярче. Холодный свет ночных светил лился на землю чистым потоком, и ничто не мешало этому свету, ибо поблизости на многие мили не было ни одного фонаря или света костра. Лицо девушки, озарённое тусклым серебристым светом, тоже приобрело сияние, как и всё пространство подле неё, хотя она этого не заметила. Вновь оглядевшись по сторонам, она вдруг улыбнулась, а затем и вовсе раассмеялась. Этот мир показался ей сейчас ещё прекраснее, чем днём: луна освещала её путь и разгоняла темноту ночи, камень тропы тускло поблёскивал, указывая дорогу, по которой ей следовало идти, тело не чувствовало холода, а разум был чист и не таил в себе страха теней леса или таинственной спустившейся тишины, — всё вокруг помогало ей в её пути и говорило о том, что дорога её верна.
Горизонт, у края которого ещё поблёскивала старая реальность, наконец потух в сознании. Здесь и сейчас она окончательно поняла, — вот, где её место. И пусть сейчас она многого не знает, не понимает и собственное её сознание скрыто от неё, никогда ещё раньше она не чувствовала себя настолько живой. И пусть она знала, что ни один путь не бывает лёгким, но сейчас — всё хорошо, сейчас у неё есть эта тропа, которая уходит вдаль и непременно приведёт её куда-нибудь, есть этот лес, полный жизненных соков, способных подкрепить её тело и дать ему кров для отдыха, и эта луна в окружении звёзд, которая станет её проводником в ночи, следящим за её сохранностью.
В порыве восторга девушка чуть подпрыгивает и пару раз прокручивается вокруг себя. Мгновение ребяческой радости медленно утихает, и его место занимает спокойная улыбка. Раз многое за сегодня уже было преодолено и осмыслено, то настало время отдыха.
Свернув с тропы, девушка направилась к ближайшему дереву, и обойдя его с западной стороны, наткнулась на полянку мягкого мха. Здешние деревья, как уже говорилось ранее, были поистине исполинскими, так что эта сторона дерева, у которой она решила остановиться, была своего рода огромной стеной шириной около пяти ярдов, которая плотно защищала от лишних глаз со стороны тропы и ветра, который наверняка поднимется ближе к рассвету. Земля была всё ещё тёплой, после знойного летнего дня, а мох сухим и мягким. Условия такой ночёвки нисколько не стесняли девушку: сейчас её мысли были свободны от желаний большего комфорта, присущее всем людям. Ей было достаточно громадного дерева, защищающего её спокойствие, мягкой травяной подстилки и её дурманящего разум пряного запаха свежести, ручья, который бежал неподалёку и по утру поделится с ней своей прохладой для дальнейшего пути.
Она полагала, что её пробуждение у корней древнего дуба, повлияло на эту почти дочернюю привязанность к этим растениям. Укладываясь на ночлег у его корней, она чувствовала себя менее уязвимой.
Свернувшись клубочком, девушка медленно впала в дремоту. Тепло прогретой земли успокаивало уставшее за день тело, веки резко потяжелели и воображение стало вырисовывать непонятные фигуры перед глазами. Мышцы слегка подёргивались, расслабляясь после долгого дня пути, и девушка окончательно провалилась в сон.
***
Я бегу, бегу без оглядки. Какая-то мысль не даёт мне покоя, она движет мною, заставляет задыхаться в беге, не позволяет остановиться ни на секунду. Мне нужно что-то найти в этой непроглядной тьме. Сердце бешено колотится и чувство, что время от меня ускользает, становится с каждым мгновением всё сильнее. Времени нет и я должна найти это что-то как можно быстрее, иначе… иначе со мной случится что-то плохое. Тревога ширится в сознании, и опасность пока не покажется, однако знак её будет всегда маячить на грани сна и реальности, таясь вдали и не позволяя окончательно о ней забыть. Лишь мысли эти прозвучали и обрели форму, как я останавливаюсь. На груди появляется что-то тяжёлое, и я опускаю взгляд. Маленький, старый кулон, сработанный из дерева. Он тёплый, настолько, что тепло это балансирует на грани жжения к коже. Его мягкое свечение пульсирует заставляя меня задуматься. Это мамин кулон. Однако та реальность, где было его место, давно ушла и не оставила после себя ничего, как мне казалось. Кажется, я ошибаюсь, и это чувство приближающейся опасности напрямую связано с этой вещью. Мне нужно разобраться во всём, но одна я не справлюсь. Поднимается гигантский вихрь, и я понимаю, что пора возвращаться. Мне нужно двигаться дальше.
***
Чувство падения заставляет девушку вздрогнуть и очнуться. Странное предчувствие посещает её, словно произошло что-то важное, а она не могла припомнить что. Ей что-то снилось, это точно, но что именно — уже ускользнуло из памяти.
Несмотря на оставившее следы беспокойство, она наконец чувствовала себя отдохнувшей. За исключением таинственных снов, ночь прошла спокойно, лишь пару раз её будило шебуршение листьев неподалёку, тогда она поднимала голову, и когда убеждадась, что это очередной зверёк, исследующий пространство сухой травы в поисках еды, вновь клала голову на мягкую подушку мха и спокойно засыпала.
Взлохматив волосы, она медленно стала их перебирать, попутно вытаскивая из них сухие золотистые листья. Рассвет этого дня был мягок и свеж: тут и там слышалось звонкое пение птиц, радующихся наступлению утра, белки бегали по дереву прямо над головой девушки, совершенно не воспринимая её как опасность. Прямо перед ней на лужайке, которую вкруг обступили вековые деревья, стелилось рассветное марево тумана, и сквозь ветви сосен багровый свет солнечных лучей окрашивал его в теплые тона малинового и золотого.
Девушка прислонилась головой к коре приютившего её древа и спокойно наблюдала за своим первым рассветом в этом мире.
Практически погрузившись в сонную дремоту, она вдруг вновь распахнула глаза. Быстро обернувшись в сторону тропы, девушка выглянула из-за дерева. Да, ей не показалось. Меньше чем в ярде от неё слышались негромкие, но уверенные голоса и тяжелые шаги вдоль мощёного камня. Такими голосами могут обладать только хозяева своих земель. Они двигались в сторону девушки, временами разражаясь смехом, и по мере их приближения в девушке всё увеличивалась тревога. Почему-то у неё совершенно не было желания показываться на глаза, кому бы ни принадлежали эти голоса. Когда между ними осталась пара метров, девушка как можно тише отползла за скрывающую её стену дерева и со всей силы вжалась в него спиной. Жмуря глаза, она взмолилась, чтобы оно защитило от взора тех, кто проходил мимо и затихла, боясь лишний раз вдохнуть.
Скоро голоса подошли к ней совсем близко. Они принадлежали людям, в этом девушка была уверена. Это осознание немного успокоило её и даже пробудило интерес. Мужчины переговаривались на неизвестном ей наречии, и шаги их гремели по камню. Что-то похожее на железо звенело в этом шуме, смешанном со смехом и оживлёнными разговорами. Они пересекали тропу с севера на юг, как раз оттуда, куда лежал путь девушки. И тогда она всё же решила выглянуть из своего укрытия. Приложившись к коре дерева с краю, она наблюдала за тем, как небольшой отряд из шести рослых мужчин в доспехах проходит вдоль тропы. Облачение их было из калёного железа, кое-где проглядывала плетёная кольчуга, а на груди и со стороны спины можно было разглядеть золотистые завитки, украшающие броню. Отряд шёл тремя рядами по два человека, и тут, девушка совершила одну неосторожность, которая заставила ближайшего к её стороне воина в последнем ряду в замешательстве остановиться: засмотревшись на этих людей и в тайне восхищаясь их статностью и источаемой ими силой, девушка не заметила, как рука, на которую она опиралась, надавила на старую сухую ветку. В порыве интереса она так сильно на неё опёрлась, выглядывая из-за дерева чуть дальше, что ветка с характерным хрустом сломалась, и испуганный вдох сорвался с её губ. Остановившийся воин жестом призвал остальных товарищей к тишине, и краем глаза повернулся в ту сторону леса, в котором скрывалась девушка. Она тут же оттолкнулась руками от земли, и быстро вернулась на свое прежнее место. С бешено бьющимся сердцем она замерла, вслушиваясь в звуки со стороны тропы.
В этот момент бдительный стражник уже направлялся к тому дереву, у которого, как ему показалось, он заметил движение. И тогда, обойдя его с южной стороны, взгляд его наткнулся на юное существо, прижавшееся к надёжной стене дерева. Девушка забыла как дышать, а разум одновременно посылал сигналы как к бегству, так и к ожиданию того, что сделает мужчина.
Взгляд его хмурых напряжённых глаз тут же встречается с испуганным, нежным взором девушки. В мгновение его выражение лица сменяется на удивление и недоумение, а затем перетекает в спокойствие и еле заметную добрую улыбку. Меч в его правой руке послушно опускается, и в девушке загорается робкий огонёк надежды.
