Beyond the Forest

***

      Илендор явно не стеснялся своей манеры общения с девушкой. Он тряс её и всё допытывался ответа, заподозрив обман даже в неумении девушки говорить. Приводил одному ему ведомые призрачные доказательства, сводил факты, которые, по сути своей, девушки даже никоим образом не касались. И эффект неожиданности оправдался, потому что обвиняемая и вправду была застигнута врасплох, только тем, что…       Обвинения были до безумия ложными. Само предположение, что она — ведьма вызвало в девушке сначала непонимание, а затем — чувство обречённости, потому что ей действительно не было под силу разубедить ни молодого человека, ни тем более, воинский отряд. А Илендор всё допытывался, искал в её лице страх раскрытия глубочайшей тайны, но находил лишь страх перед ложным обвинением.       Шестерёнки в голове отчаянно зажужжали. Девушка не могла найти выход, как объяснить членам приютившей её семьи, что слух, который у всех на устах — глупая, суеверная клевета.       Они долго стояли друг напротив друга, не проронив ни слова. Юноша погрузился в раздумья, порой упирая взгляд в девушку, которая мялась на месте, перебирая пальцами рук. Изучающе проведя взглядом по ней, молодой человек медленно, словно пробуя на вкус словá, заговорил: — Сейчас доберёмся до матери с отцом, и они уже решат, что с тобой делать. А ты идёшь со мной, — более жёстко отчеканил он и направился в глубь поселения.       Девушка расправила плечи, привела дыхание в норму и поплелась за ним. Что скажут Эледвиг и Миривен? Неужели они поверят слухам и навсегда оставят позади дни своего покровительства девушке? Однако чуть больше её занимал другой вопрос: здесь что, так принято? Объявлять девушку ведьмой из-за одних своих догадок? Про её сферическое свечение, о котором тараторил Илендор, она знать не знала. Быть может, если бы мужчины поговорили с ней насчёт этого, то она могла бы хоть что-то объяснить им. Возможно.       Даже в этих маленьких улицах в приличном отдалении от площади сновали большие компании жителей, направляющихся домой. Праздник продолжал гулять по закоулкам, а над площадью раскрывались бутоны фейерверков под оглушительные крики толпы, и только двоим здесь было не до этого.       У черты леса стояла зловещая тишина — затишье перед бурей, не иначе. Ни шелеста травы, ни стрекотания кузнечиков. Удушливая тишина заставляла чувствовать себя голым и незащищённым.       Миривен и Эледвиг, как и их сын, долго хранили молчание, обдумывая приговор девушки. Выбранное место встречи не вызывало никаких сомнений в серьёзности её положения. Правда, от кого следовало ожидать большей опасности: от воинского отряда или приютившей её семьи?       В первом случае всё было как на ладони: перед глазами всплыли картинки грозной волны гнева, надвигающейся на дом, полчища факелов, первобытного страха и неоправданной ненависти. Картинки были смутно знакомыми, но где она их видела, девушка не помнила. Ну, а во втором случае…       Впервые ей было некомфортно в их обществе. Время здесь шло, и слепое счастье перед открывшимся новым и неизведанным миром хоть и не ушло на второй план, но всё же должно было когда-то чем-нибудь да омрачиться. Этот мир был так же реален, люди были отличны друг от друга, а боль и страх также не обходили его стороной. Сейчас девушка наблюдала человеческий выбор между тем, что легко, и тем, что правильно. — Значит… вот как мы поступим, — Эледвиг как всегда взял груз прерванной тишины на себя. — Сейчас я буду спрашивать, а ты — отвечать. Да — положительный кивок, нет — отрицательно мотаешь головой. Всё понятно? — мужчина прожигал взглядом девушку, и она сжала кулаки на подоле платья, уверенно кивнув. Ей дают шанс. — Ты — ведьма?       Вот так, без обиняков, сразу к сути дела. Ногти впились во внутреннюю сторону ладони, а брови сошлись к переносице. Отрицательный ответ. — Ты оказалась в лесу, потому что отбилась от чужого отряда или торговцев? От каких-то переселенцев?       Уверенное отрицание. Всё что угодно, но не это. Она могла представить себе любую другую причину, по которой оказалась в лесу, но сердце подсказывало, что эта — на расстоянии десятков световых лет от правды. — Когда я тебя нашёл и до этого, ты чувствовала себя странно? Ощущала или видела в отражении своё свечение?       Тут пришлось задуматься. Чувство эйфории и счастья, радости, удивления — всё это было, первые и единственные воспоминания эти будили нежность и трепет в душе. Девушка иногда бросала взволнованные взгляды на терпеливо ждущих ответа людей. Можно ли сказать, что она чувствовала себя странно? Нет. Ей тогда казалось, что всё так, как нужно, как и должно быть. Душа ликовала, словно она сама захотела здесь оказаться. А про свечение и думать нечего.       Девушка мотнула головой. — Что ты помнишь до своего появления в лесу? Почему ты не можешь говорить? — увидев замешательство на лице девушки, Эледвиг тяжело выдохнул, проводя рукой по лицу. На эти вопросы нельзя было односложно ответить. — Прости, я забылся.       Из леса послышался завывающий гул, и Миривен вздрогнула. Девушка прислушалась к вою. Он доносился совсем рядом, примерно в лиге от северной границы. Что-то тайное среди листьев деревьев, казалось, наблюдало за девушкой. Гул становился невыносимым, он не приближался, но словно разрастался, как огромный купол, отгораживающий от внешнего мира, и девушка оказалась под ним. Она прикрыла глаза, отдаваясь на волю очередной странности, которые с момента танца у костра девушка решила больше не пускать по ветру. Слова той девушки засели в голове и заставляли раскручивать в мыслях все произошедшие здесь события снова и снова.       Она ухватилась за этот голос леса и пошла за ним, словно по верёвочке, с завязанными глазами. Волчье завывание вывело её взор на дремучую поляну, залитую лунным светом, где её ждала стая. Не серая, а серебряная в лунном свете волчья шерсть благородно мерцала и искрилась. Умные глаза животного блистали, когда вожак приблизился к ней. Оплот силы за его спиной, поддерживал своего предводителя лязгом зубов, но в девушке не было и капли страха. С ней вышли на разговор, теперь она ощущала власть над своим телом и разумом, заворожённо наблюдая за серебряным волком. Его морда была в сантиметрах от девичьего лица, глаза смотрели прямо в душу, а затем он заговорил женским голосом, обдавая свежим, как горный ручей, дыханием: «Ты не ведаешь, кто ты. Не знаешь, зачем здесь. Но ты — всё ещё ты, поэтому молви и пробудись».       Дыхание оказалось ветром. Девушка открыла глаза, и ничего не изменилось. Миривен также напряжённо вглядывалась в лес, а Эледвиг хмурился, как и после своих последних слов. Девушка всмотрелась в лицо Илендора, встречая натиск его недоверия взглядом.       А что, если она и вправду ведьма?       Глаза юноши напротив переливались бликами в лунных лучах. Они были похожи на грани изумруда: колкие, жёсткие, благородные. Что, если люди были правы, а ошиблись лишь в проявлении сути? Она впервые осознала возможность того, что эта роль ей подходила. Эти картинки не были похожи на что-то, что могло быть в порядке вещей. Если она сомневалась в уверениях о свечении, то в том, что творилось у неё в голове, сомневаться было бесполезно. Но это ли главное?       Девушка подняла глаза на супругов. Она всё ещё оставалась собой, несмотря на эти игры разума.       Судорожно вдохнув, девушка суетливо стала осматривать землю у её ног. Заметив то, что ей было нужно, она поманила за собой членов семьи к оврагу перед полосой леса. Утрамбованная подъёмом глина рассыпалась от сильного удара ноги девушки. Та его перепрыгнула и стала что-то замысловато чертить палкой по глине, кусая губы. Вскоре на земле появилось слово, в которое внимательно всмотрелась Миривен. — Þancian! — воскликнула женщина, хватая за руку мужа. — Она благодарна нам! Эледвиг, довольно мучить девочку, неужели ты не видишь, что она не врёт? Нам нужно что-то сделать, и как можно быстрее, — шёпотом закончила женщина, проникновенно глядя мужу в глаза.       Эледвиг долго всматривался в глаза Миривен, ища в них силы для того, чтобы найти решение нарастающей проблемы. Затем коротко кивнул и, положив руку поверх ладони жены, уверенно заговорил: — Если оставим её в городе — это только разожжёт слухи. Её загонят, как дикое животное на убой. — И что ты предлагаешь? — нахмурилась Миривен. — Пусть поживёт в лесу какое-то время. — Да ты с ума сошёл? Погубить её решил?! — вспыхнула женщина. — Лес, который кишит пауками, одичавшими и иногда даже орками, — и сюда ты хочешь отправить беззащитную девушку?.. Чего ты доби… — Илендор будет навещать её, — громко перебил Миривен мужчина. — Она практически никогда не будет одна. Они будут продолжать свои уроки с Аделин, и местность здесь безопасная: наши с эльфами границы всегда под надзором. Пока ситуация не успокоится, ей нельзя находиться в селении.       Была и ещё одна причина, почему Эледвиг хотел переселить девушку в лес, однако не сказал о ней и слова. Мужчина, несмотря на свою искреннюю заботу о девушке, никак не мог избавиться от сомнений насчёт неё. Картинка понемногу стала складываться в его голове, и слухи среди молвы не казались такими беспочвенными. Что-то было в этой девушке такое, что заставляло подолгу размышлять о месте и времени её появления в их жизни. Но больше всего его волновало то, что он видел собственными глазами там, в лесу, в тот самый день. Он не сказал об этом жене, видя её почти материнскую заботу об этой потеряшке, но сын воспринял опасения отца серьёзно.       И поэтому сейчас, когда предложение Эледвига прозвучало, сын бросил на отца быстрый взгляд, понимая эту невысказанную им мысль. Эледвиг хотел проверить, что будет с девушкой в том месте, откуда она явилась. В то же время он не хотел делать её жертвой (что было естественно для них всех, когда речь шла о жизни в этом лесу), и поэтому всерьёз собирался обеспечить ей здесь защиту. Другого выхода проверить догадки не было.       Девушка едва сдерживала рвущийся изнутри трепет. Разряды тока пробегали по венам до самых кончиков пальцев. Илендор пристально наблюдал за ней, стараясь прочитать её реакцию на разговор пары, но лицо девушки оставалось непроницаемым. Когда она успела научиться так прятать эмоции? — И что, хочешь соорудить ей в лесу шалаш и выдать кресало с кремнием? — фыркнула женщина. — Ещё бубен в придачу не забудь.       Эледвиг закатил глаза. — Не делай из меня чудовище, которое для забавы отправляет дитя в глушь. Помнишь Беорна, сторожащего восточные отроги и границу леса? — Да, помню, — медленно протянула женщина. — Никто из вас не знает, но у него когда-то был ученик. Беорн тогда только вырвался из плена, а парень тот заблудился в лесу, да и погиб бы, если бы не оборотень. Он начал учить его хозяйству, в котором сам разбирается на раз-два: они и мёд собирали, и табак выводили даже, в общем, способный парень был. — Был? — насторожился Илендор. — Да, был… — мужчина почесал затылок. — Потом что-то случилось, не знаю, Тёмный, наверное, его дёрнул, да только я как-то раз, по молодости, прихожу навестить Беорна, а он выложи мне — парень-то его исчез! — Как исчез? — сомнительно сощурилась Миривен. — Да вот так: Беорн в тот вечер патрулировал предгорья, а когда вернулся, то ни парня, ни пожитков его нет, ну и записки, соответственно. Да только потом эльфы из патруля ему сообщили, что ученик его в лесу поселился. Построил себе хижину и всё бродит, бродит на юге. А на юге сами знаете, какие дебри, оттуда-то гниль вся и идёт, — сплюнул мужчина. — Эльфы знали, что опоздали, знали, что слишком поздно его обнаружили там. Но Беорн то ли от злости на парня, то ли от отчаяния из-за своей почти отцовской заботы к нему, понесся во весь дух в том направлении. И хижину он нашёл, а парня — нет. Сгинул, не иначе, — мрачно оглядел всех Эледвиг.       Сглотнув, женщина сложила руки на груди. — Судьба его печальна, но как это относится к нашей проблеме? — А вот как. Ученик едва не превзошёл своего учителя, и по рассказу Беорна дом у него получился очень крепким и надёжным, что даже у оборотня рука не поднялась разобрать его на дрова. И дом этот так и стоит сейчас недалеко от восточного берега лесной реки, — мужчина многозначительно поднял брови.       Встретив напряжённое молчание сына и жены, он тоном, не принимавшим возражения, подытожил: — Поселим её там на какое-то время. Каждый день будем навещать попеременно — я, Илендор или ты, Миривен, — женщина подняла на него свои задумчивые погрустневшие глаза цвета свежескошенной травы. — Аделин будет продолжать её учить, я уверен, что она не поддастся этим слухам. Всё будет хорошо, — мужчина вздохнул, бросив беглый взгляд на небо за макушками деревьев. С юга надвигалась буря. — А если этот ученик вернётся? — подал голос юноша, сверкнув глазами в ночи. — Вернётся? — криво усмехнулся хозяин дома. — За тридцать лет ни разу не возвращался, а тут вдруг нагрянет? Ничего, если что отобъётся каким-нибудь кинжалом от него.       Миривен наградила мужа уничтожающим взглядом, и тот, кашлянув, поспешно перевёл внимание на траву у ног, а у девушки воздух подступил к горлу. Можно ли было расценивать этот последний комментарий, как разоблачение её тайной покупки? Эледвигу всегда виделось гораздо больше, чем другим членам семьи, особенно среди того, что касалось девушки.       Так и не найдя ответа на вопрос, девушка потёрла запястья. Остро стало ощущаться изменение погоды. Температура падала, и руки девушки постепенно становились подобием обтянутых кожей ледышек, даже шаль не спасала. — Погода меняется, и в ближайшие дни будет холодно, как на зло, — насупилась женщина, явно не жалуя эту идею переселения в нетопленную тридцать лет хижину. — Идёмте домой, пока громом не убило.       Поле они пересекали поспешно, под усиливающимися порывами ветра.       Пока женщины шли впереди, и ветер заглушал все звуки на расстоянии двух ярдов, юноша поспешно положил руку на плечо отца. Тот бросил взгляд назад. — Ты тоже это видел? — возбуждённо прошептал юноша. — Да, — просто ответил мужчина, следя за движением впереди идущих. — И ты веришь ей? — Я верю твоей матери и своему сердцу, — внезапно остановился мужчина, оборачиваясь к Илендору. — Что и тебе советую.       Он пару мгновений напряжённо всматривался в глаза сыну, а затем, хлопнув его по плечу, пошёл дальше.       В постели девушка не могла сомкнуть глаз. Она медленно накручивала локон волос на палец, уперев взгляд в потолок, где отсвечивали сполохи молний. Плюнув на попытки уснуть, она порывисто встала с кровати, натянула вязаную шаль, с которой почти не расставалась, и села к окну.       Волосы рассыпались по её плечам и спине и, вновь крутя их на пальце, девушка задумчиво смотрела на вспыхивающие фиолетовым огнём громады деревьев.       В горле застрял ком.       Ведьма.       Так не хотелось в это верить. Само название вызывало сосущее чувство внутри, словно что-то гадкое и тёмное. Сколько бы она ни закрывала глаза на эти слухи, девушка понимала, что от себя самой ей не убежать. Всё, что с ней происходит — ненормально. Какое счастье, что она не может говорить! Даже без этого умения она столько дров уже наломала, и страшно подумать, что бы было, если бы она ещё и разговаривать умела!       Раскат грома прошёлся вибрацией по дереву подоконника. Она не хотела этого. Не хотела получать эти видения, не хотела, чтобы её боялись или ненавидели, не хотела, чтобы всё было так странно и непонятно в этой новой жизни.       Но самое страшное из всего происходящего то, что ей это нравилось.       Теребя губы, девушка всё глубже погружалась в размышления, с ногами скрючившись в кресле.       Со страхом перед чем-то огромным и таинственным она несмело призналась себе, в том чувстве упоения, которое получала во время тумана, наплывающего на разум. Никто не знал об этих двух её самых больших секретах, в которых даже она сама себе не хотела признаваться. То, что её посещали видения, и то, что ей это нравилось.       Очередная вспышка как на ладони осветила всё пространство лугов и леса перед домом. Нет, она никогда не сможет в этом признаться. Иначе — её действительно будет бояться не только воинская часть, но и семья, что приняла её.       Поэтому она будет жить в глухом лесу, в старой хижине парня, который тридцать лет назад сгинул, неизвестно при каких обстоятельствах. В лесу, где на каждом шагу опасность, и это при том, что и в поселении с распростёртыми объятиями её народ не встретит.       У девушки вырвался неконтролируемый глухой смех. Ситуация — хуже не придумаешь, но она, наверное, действительно с катушек съехала, или голову ночами в лесу на земле отморозила, потому что была неописуемо рада такому исходу. Подумать только — она одна, в излюбленной чаще, далеко от чужих глаз, предоставленная сама себе…       Девушка мечтательно зажмурилась, расплываясь в улыбке. Да, скорее всего она представляет всё слишком идеальным, но кто запрещает? Раз она приняла в себе такую пугающую, и оттого ещё более манящую, неизведанную сторону, то и этот резкий поворот судьбы способна принять.       Гораздо больше жизни в старой хижине её настораживал факт, что она будет оставаться наедине с Илендором, если он будет её навещать. Девушка остро чувствовала в нём резкую перемену по отношению к ней. И перемена эта поначалу казалась девушке оправданной беспокойством о безопасности родителей, но потом дело приняло совсем не шуточный оборот. Девушка поймала себя на мысли, что он пугает её. Под его взглядом хочется сжаться и не дышать, и неизвестно, какие внутренние силы помогают ей пока держаться, пряча страх под холодной невозмутимостью. То время, когда они могли спокойно стоять рядом, как тогда на заднем дворе, прошло. За этой выстроенной стеной обороны скрывалось что-то другое, гораздо большее, чем просто опасения насчёт слухов. Это что-то нарастало, и девушка боялась, как бы оно не выплеснулось в тот момент, когда они будут одни, в глухой чаще леса, где ей будет не от кого получить помощь. Она явственно ощущала в нём угрозу. Его глубокая задумчивость и закрытость в последние дни ещё больше подтверждали это. Илендор был похож на айсберг, который внешне остаётся неизменно холодным, а внутри всё больше и глубже обрастает льдами, которые вот-вот достигнут дна и со скрежетом его пробъют.       Девушка обхватила плечи руками и глубже зарылась в кресло. Как ей, которая оружие-то один раз в руках держала в лавке, бороться с эорлингом? С тем, кто так же, как Миривен и Эледвиг, принял её в семью? Заботился, даже сделал подарок…       Девушка подошла к кровати и достала из-под матраса расшитый свёрток, затем развернула его, и в её руках оказались два сияющих украшения. Она поднесла серьги к окну и в свете молний различила тонкую гравировку на задней стороне. Девушка поспешно зажгла фитиль в керосиновой лампе, висящей над столом, а затем подставила под её мягкий свет серьги.       Позади мерцающего изумруда была серебряная пластина, с выгравированными словами: на одной «Kibil», а на другой «Nitîr».       Брови девушки в непонимании нахмурились. Как она раньше этого не замечала? Нужно будет показать это Скаргриму.       «Скаргрим!» — ахнула девушка. Она почти забыла о том, что с переездом покидает своего единственного друга. А заодно всё дальше отодвигает его приглашение. Девушка решила, что разберётся с этим завтра, когда пойдёт навестить его.       Утро выдалось чудовищно морозным. Погода рвала и метала всю ночь — после того, как налетел страшный ветер, и разразилась гроза, небо пролилось дождём с градом. Лес трещал и гнулся под плетью порывов колючего Борея*, а на утро все луговые травы покрылись серебром инея. Земля за ночь промёрзла на целый фут, и отовсюду слышались разговоры о том, что же это за напасть такая обрушилась. Солнца не было, а небо всё устлало слоистыми синими облаками. Мудрые из селения предрекали, что такая хмарь будет стоять ещё как минимум три дня, а роханцы-землепашцы (то есть практически все остальные жители, за исключением тех, кто владел торговыми лавками на центральной улице) сокрушённо качали головами и причитали на то, что погода, кажется, захотела погубить весь сезонный урожай.       И в такой день, пронизанный колючим северным ветром, несущим дыхание снега с пиков гор, девушке назначили переезд.       Она смогла заснуть лишь на час, когда буря стихла, и на землю стал опускаться мороз, а затем подскочила от падения во сне.       Девушка сидела у окна в кресле, наблюдая за пасущимися у границы леса лошадьми, и вспоминала сон. Он остался в памяти свежими картинами. Она снова бежит. Бежит через сумрачный лес, в который не проникает ни один луч солнца. Ноги сбиваются в кровь от жалящих кустов крапивы и репея, а лицо исполосовано порезами от хлещущих ветвей. Ноги едва держат её, но она, отчаянно задыхаясь, убегает от него. Этот кто-то гонится за ней по пятам. От него веет страхом и до безумия ядовитой проворностью, неуловимостью. Она слышит его дыхание у самого уха, и волоски на загривке встают дыбом, но она не смеет обернуться. Отчего-то она понимает, что нужно просто бежать. Отчего-то она знает, что если обернётся, посмотрит ему в глаза, то это будет неминуемая смерть. Вдруг издалека проносится смех. Женский смех. Он волной эха приходит из глубины леса, отражаясь в кронах елей, возносящихся к самому небу. Женский смех переливается оттенками сумерек и излучает насмешку над попытками девушки убежать. Смеются и сизые листья деревьев, поблёскивая в голубой темноте хищными улыбками. А потом девушка спотыкается и падает в заросли цветущего папоротника, но не ударяется о твёрдую серую лесную землю, а продолжает падать…       Глупость какая. Это всё нервы перед переездом. Обманчивая утренняя бодрость была следствием натянутых, как искрящиеся нити митрила, нервов. Сон всё не шёл из головы, волнуя все внутренности, а женский смех был точь-в-точь, как смех незнакомки с праздника солнцестояния…       Девушка помотала головой, отгоняя лишние мысли, а затем подошла к низеньким полкам в стене у кровати. На этих полках были все книги, которые она считала наиболее интересными. Здесь были словари роханского и кхуздула, а с недавних пор и пара томов истории народов Средиземья и словарь синдарина, которые Миривен пришлось едва ли ни с боем отвоёвывать у библиотекаря, так как они были в единственных экземплярах. Она вынула с полки толстую книгу и надолго погрузилась в составление фразы, которая была ей необходима для того, чтобы пойти к Скаргриму. В последнее время девушка заметила, что мысли о гноме вызывают в ней непонятное волнение. Он относился к ней не так, как все остальные. С ним она не чувствовала себя достойной жалости, как с Миривен и Эледвигом. Такое чувство часто появляется между родителями и детьми, когда одни имеют превосходство над другими, пускай и не без любви. Девушка искренне привязалась и полюбила эту семью, однако не могла не замечать их жалость к её судьбе. Скаргрим давал ей чувство защищённости и равенства. Он не жалел её, а наоборот, иногда даже подшучивал насчёт того, что она «немая, как рыбка в море Рун», и за это девушка была ему безмерно благодарна.       В комнату без стука вошла Миривен и, заметив девушку за занятиями, мягко улыбнулась. — Доброе утро. Видела уже, что за окном творится, да? Ах! Ты и коней уже вывела? Когда успела? Я тебя не заметила даже, — хитро сощурила она глаза. — Принесла тебе тёплую одежду. Одевайся и выходи во двор, надо собрать вещи в дорогу.       Девушка глупо хлопала глазами, пытаясь переключиться с собственных мыслей на поток слов Миривен, и, когда та вышла, она переоделась, взглядом проверяя, в поле зрения ли лошади, и через собственную дверь на веранду прошла кружным путём за дом.       Решение сделать круг оправдало себя, потому что на заднем дворе во всю шли сборы. Миривен и Эледвиг грузили в повозку мешки с крупами, ящики с овощами и посудой, приспособления для возделывания земли и ещё многое, многое другое. Заметив девушку, Миривен, смахнув прядь выбившихся каштановых волос со лба, подошла к ней. — Не нравится мне такая погода накануне переезда — ничего хорошего от этого не жди, — хмурясь пробормотала женщина, наблюдая за тем, как её муж грузит на повозку очередной тюк вещей. — Эледвиг сказал, что у того дома есть участок распаханной парнем земли. Разумеется, сейчас в такой мороз тебе на ней ничего не вырастить, тем более без нашей помощи, — девушка поджала губы, едва не фыркнув. Опять это недооценивание. — А теперь слушай внимательно и запоминай. Дел невпроворот, поэтому беги сначала к Аделин и Сильвинг, — девушка на секунду задумалась над тем, что уже слышала это девичье имя от Миривен, но так и не застала ни разу её обладательницу, — передай Аделин вот эту записку. Думаю, она не откажется проводить с тобой занятия, — женщина всучила ей обрывок свитка. — Затем иди на ярмарку, купи там пару кочанов капусты, только смотри — листья у неё могут быть в один лишь слой пожухлыми, и ещё чего-нибудь возьми, что сама захочешь. Держи деньги, — во вторую руку девушки, звякнув, упала пара монет. — У тебя час. Всё поняла? — девушка кивнула, улыбаясь. Такая взмыленная и суетная Миривен всегда ей нравилась.       Эледвиг, приостановив сборы, подошёл к женщинам. — Милая, только не говори, что ты отправляешь её куда-то. — Да, нужно сбегать купить пару вещей… — словно ни при чём заговорила женщина. — Миривен, — серьёзно осадил её Эледвиг, — ей нельзя лишний раз появляться на людях. Хоть сейчас и рассвет… — Да она одной ногой там, а второй уже здесь, — подталкивая девушку к калитке, протараторила Миривен, — смешается с толпой, быстрее ветра, уж поверь! Кроме того, она не будет прятаться от всех, как мышь, правда ведь?       Девушка уверенно согласилась, чуть вздёрнув подбородок, а когда Эледвиг, выдыхая, махнул на них обеих рукой, она тут же вышла из калитки.       Насчёт толпы Миривен явно погорячилась. На улицах было непривычно пусто, словно за одну ночь всё селение вымерло. Лишь яростные порывы ветра тут и там срывали неубранное сушащееся бельё, да гоняли по улицам сено.       Девушка глубже укуталась в вязаный кардиган Миривен и, уже завидя вдалеке горящий лампадами вход в травную, развернула записку, которую всё это время яростно сжимала в кулаке. Знаний девушки хватило лишь на пару слов из письма: «прошу», «закат», «эльфийская граница». Звучало интересно, но совершенно не понятно. Вздохнув из-за своей неграмотности, девушка открыла дверь в помещение, заметив, что теперь над дверью висел звонок.       Однако мягкий, переливчатый голос колокольчика никто не заметил, потому что, как только девушка очутилась в прихожей, до неё донеслась ругань из комнаты, где они с Аделин занимались. — Я повторяю ещё раз — ты не должна к ним ходить! — ядовито шипел первый юный голос. Говорила девушка. — Зачем ты так подставляешься? Я не понимаю! — Тебе и не нужно меня понимать, — отвечал ей невозмутимый стальной голос Аделин. — Ты должна лишь слушаться меня и доверять. — Доверять? Тебе? — едко усмехнулась девушка. — Мне уже достаточно лет, чтобы самой решать, что делать, а что — нет, и потакание тебе в эти решения не входит. — Ты как разговариваешь? — вспыхнула Аделин, а девушке стало уж совсем некомфортно от того, свидетелем какой сцены она стала. Она боялась прервать эту ругань, потому что тогда всё могло стать ещё хуже. — Я предупреждаю тебя в последний раз, прекрати общение с ними! Ты вообще ушами своими слышишь, какие разговоры ходят? Миривен, наверняка, такая же как она, вот и спелись! — Я доверяю Миривен. Они оказали нам поддержку тогда, когда мы в ней очень нуждались, если ты вдруг забыла. Она не желает нам зла… — Не желает зла, — передразнила её девушка, — сколько раз ещё ты хочешь, чтобы тебя предали, и ты наконец запомнила урок? Так нравится, когда тебя таскают, как соломенную куклу, или что? — Ещё слово, Сильвинг… — И что? Ты и так достаточно мне жизнь испортила, и отца извела, и меня пыта…       Звонкий шлепок пронзил пространство помещения, и все разговоры вмиг затихли. Затем раздался топот шагов и под аркой в приёмную комнату оказалась высокая девушка. Она держала руку у щеки, и глаза её горели огнём ненависти. Завидев девушку у порога, она хищно ухмыльнулась и опустила свою руку, словно демонстрируя багровый отпечаток ладони на загорелом лице. Вся её фигура выражала силу и стать — те же худые черты Аделин, колкие холодные глаза, полные злой усмешки, которые словно пытались сказать девушке: «Раз пришла без спроса, то смотри, что я терплю».       Вальяжно облокотившись об угол арки, она медленно протянула, окидывая девушку взглядом презрения: — Смотрите-ка, кто явился.       В это время за её спиной прошла Аделин, с непроницаемым лицом и плотно сжатыми губами. Она подошла к прилавку, поправляя растрепавшуюся причёску, а затем развернулась и, усмехнувшись, едко проговорила, обращаясь к гостье: — Познакомься, моя дочь, Сильвинг, — женщина, склонив голову на бок, внимательно смотрела на дочь, улыбаясь. И улыбка та не выражала ничего хорошего. — Не собираюсь я с ней даже знакомиться, — прошипела девушка, брезгливо дёрнув губами, а когда проходила мимо девушки, яростно сплюнула кровавый ошмёток ей в ноги и вышла наружу, впустив в помещение волчье завывание ветра.       Девушка перевела взгляд на Аделин. Та закрыла глаза, и голубая жилка отчаянно запульсировала на её ровном лбу, а нездоровый румянец выдавал страдания женщины. Она открыла глаза и ровно смотрела на девушку пару минут, и в глазах её не выражалось абсолютно ничего. Только пустота и опустошение. — Зачем пришла? Сегодня же нет занятий, — прохрипела она осевшим голосом.       Девушка едва не вздрогнула от этого замогильного голоса. Такой она Аделин ещё никогда не видела: обычно собранная и спокойная, сейчас она была внутренне истощена, хотя внешне не показывала. Но девушке и не нужно было это видеть, чтобы ощущать так остро.       Она сжала челюсть, чтобы не выдать волнения на лице, и протянула женщине письмо, подойдя к ней почти вплотную. Аделин бегло пробежалась по строкам и застыла, смотря куда-то вперёд, что-то решая. Наконец, она сама себе кивнула. — Передай Миривен «Да», — тускло сказала она.       Девушка простояла перед женщиной пару мгновений в нерешительности. Ей хотелось как-то утешить женщину, потому что даже для всегда закрытой Аделин теперешнее состояние выглядело устрашающим. Девушка догадывалась, что сейчас внутри женщины всё пылало огнём, выжигая все чувства дотла. Но что сделать? Что она может?       Целительница, нахмурившись, подняла на девушку взгляд в непонимании. — Что-то ещё?       Вопрос был краток и весьма красноречив, поэтому девушка вышла на улицу и направилась на ярмарку, под градом плети северного ветра.       На ярмарке народу оказалось больше, и девушка, опасаясь того, что её заметят лишние глаза, быстро прошлась по рядам, выполнив поручение Миривен. Когда три небольших кочана капусты оказались у неё в корзине, она проходила вдоль главного крытого тканью ряда ярмарки, и внимание её привлёк товар пожилой старушки, которая дремала на стуле, скрытая от ветров шатром.       Девушка подошла к лавке и не спеша стала разглядывать книжный ассортимент. Мягкие и твёрдые переплёты книг по кулинарии, сбору трав, детских сказок, календарей — лунных, солнечных… Всё не то, не то, что ей было нужно. — Ищешь что-нибудь особенное?       Девушка вздрогнула от неожиданности и встретилась взглядом с проницательным хитрым взглядом старушки, что вцепившись, смотрела на покупательницу.       Та не успела ответить, как с проворностью молодой лани старушка приблизилась к девушке и, перегибаясь через прилавок, пристально посмотрела девушке в глаза. — Так-так, что тут у нас. Уверенность, чуткость… Да… Неуёмный молодой дух… Я знаю, что тебе нужно! — женщина прищёлкнула пальцами и ушла вглубь шатра, что-то с грохотом бросая и причитая, что кругом один беспорядок. Наконец она вернулась и заговорщически прищурилась, вновь наклоняясь к ничего непонимающей девушке. — Держи. Это — очень редкий экземпляр! — старушка дрожащими руками вручила девушке увесистый том в багровой обложке. — Все легенды и истории Первой и Второй эпох, а также что-то из древнейших дней. Я долго жила среди эльфов и лично записывала все эти предания.       Девушка мягко улыбнулась, потирая кожаный переплёт, и кивнула старушке.       Расплатившись с ней, она присвистнула про себя: ну и фокусы тут на ярмарке вытворяют! А как она ловко по глазам «прочитала» душу девушки! Неудивительно, что призвание женщины — продажа книг.       У гнома как всегда жарко горела чугунная печь, когда к нему зашла девушка. Он бурно её поприветствовал, после чего девушка не без гордости торжественно протянула ему свиток собственноручно написанного послания.       Она благоразумно захватила всё необходимое с собой на выходе из дома, и увидевший родной кирт гном сначала похвалил девушку за успехи, однако чем дальше он продолжал чтение письма, тем более грустнело его лицо. Когда послание было прочитано, Скаргрим внимательно изучил лицо гостьи, ища подвох. — Как, уезжаешь?..       Девушка в паре предложений на ломаном кхуздуле вперемешку с вестроном объяснила, что ей по делам необходимо переехать в одну хижину в лесу на неопределённый срок.       Она пожала плечами на вопрос гнома и почему-то почувствовала себя виноватой. — Кхм… Да, дела… — фраза, обычная для этого гнома, в этот раз звучала глухо и отвлечённо. Он собрался с мыслями и более уверенно продолжил: — Тогда мне придётся теперь забредать в Лихолесскую глушь, так получается?       У девушки перехватило дыхание. Ради неё он готов был на такие далёкие визиты?       Малахитовые глаза гнома ехидно засверкали, по-дружески насмехаясь над девушкой, которая уже испугалась, что дружбе между ними конец. Девушка боялась, что не только расстояние станет проблемой, но и клевета о ней среди народа. Видимо, гном, не особо жаловавший местных жителей, не был в курсе этих пересудов.       Сердце сжалось от неконтролируемой радости, и девушка в порыве благодарности, накинулась на друга с объятиями. — Хо-о! Ты чего это, дитя? И вправду думала, что из-за того, что будешь теперь жить, поедая корни и жучков-паучков, я забуду о нашей дружбе? Вот глупая! — басом засмеялся гном, стискивая девушку в каменных объятиях. Когда порыв нежности прошёл, девушка отстранилась, заглядывая ему в глаза, и тот неожиданно посерьёзнел. — Что бы там ни говорили эти человеческие пиявки, я им не верю.       Девушка неловко улыбнулась. И от него не укрылось.       Вдруг вспомнив о ещё одном дельце, она похлопала себя по платью. — Когда уезжаешь? — спросил гном, положив руку на широкий металлический пояс.       Гостья сделала жест рукой, говорящий, что уезжает она прямо сейчас. Гном хмыкнул, с интересом наблюдая за своей суетливой подругой, которая уже достала из корзинки две блестящие висюльки, как он сам их назвал.       Девушка подозвала гнома ближе, и когда тот подошёл, то в свете огня из отверстий печи показала ему гравировку на тыльной стороне серёг, вопросительно глядя на гнома. — Хм… хм… Очень занятно, я раньше не замечал их. Ты перевела?       Девушка отрицательно покачала головой, удобнее устраиваясь у огня на расстеленных медвежьих шкурах. — И неудивительно. Эти версии слов не простой кхуздул: такие обозначения были только в древних рукописях, описывавших святыни двух народов эльфов и гномов. «Kibil» — обозначает «Серебряная». Это слово использовали для обозначения Серебряной Жилы, то есть, реки Келебрант. А «Nitîr» — это «Звезда». Так издревле khazâd связывали эльфийские предания о звёздах, вроде Вечерней звезды. Очень занятно, что кто-то решил этой безделушке дать такие великие слова летописного кхуздула.       Принимая из рук гнома серьги, девушка закусила губу, обдумывая, почему именно ей досталось такое украшение, и что это могло значить. — Твоя находка заставила меня вспомнить занятную историю, связанную с этими словами, но я тебе расскажу её в удобное время и в нужном месте, ты ведь спешишь, верно? Тогда напомни мне об этом, а то я ведь уже немощный старик, не голова — а предгорная пустошь с ветрами-путниками!       Девушка закатила глаза. Скаргрим любил в шутку прибедняться, памятуя о неизгладимом удивлении девушки, когда он сказал, что ему сто тринадцать.       Договорившись о том, что гном обязательно навестит девушку на новом месте, она распрощалась с ним и чуть ли не бегом поторопилась домой. Уже поворачивая на улицу семейного дома, она вдруг услышала позади шум камня на дороге и обернулась. За ней по пятам следовал огромный чёрный пёс, который тут же замер, когда девушка его заметила. Благородная лоснящаяся шерсть переливалась, как и глубокие обсидиановые глаза, настороженно смотрящие прямо на девушку. Та улыбнулась. Красивое животное. Она причмокнула, подзывая его себе, но пёс не сдвинулся с места. Тогда девушка достала из корзинки толстую морковь и бросила к лапам животного, что был в паре ярдов от девушки. Направляясь к калитке она обернулась и с удовольствием заметила, что пёс, обхватив лапами овощ, лежал на траве и грыз угощение.       В это время Миривен вся на нервах собирала последние вещи. — Иди к себе и собери всё необходимое, — бросила она девушке, и та помчалась в свою комнату.       В плетёную корзину она быстро сложила все книги с полок, два своих платья, перо с чернилами, серьги, а купленный кинжал уложила на самое дно, прикрыв одеждой.       Эледвиг запряг Мирго и Сэндо в упряжь, а повозку не стал ничем накрывать, поэтому женщины расположились на пледах среди корзин и мешков.       Последний раз взглянув на дом, путники направили лошадей в небольшой переулок, и, минуя заставу, переправились через главный мост, оставляя позади селение.       На другой стороне реки их ждал Илендор. Он хмуро смотрел на приближающуюся повозку, затем на ходу запрыгнул к женщинам, устраиваясь возле девушки. Она бросила мимолётный взгляд на юношу, встречая его взор, и ещё раз убедилась: чувство беспокойства никуда не делось.       Когда над их головами сомкнулись шелестящие кроны, и узкие полевые дороги остались позади, вдалеке, у ворот в селение девушка заметила маленькую чёрную точку. Она мелко затрусила по их следам, и девушка улыбнулась.       Мерный топот копыт по каменистой эльфийской тропе вселял радость пути. Они двигались на юг, в одном только Эледвигу известном направлении, и тут он вдруг затянул песню, которая гулко отдавалась эхом по лесу: Eg hugsar når du jaga fritt Eg hugsar når me jaga saman Eg hugsar oss, før vegen skildes Eg hugsar ringen før den brotna** Голос мужчины был глубок, как и голубая чаща, в которую они всё глубже погружались.