На ледяном троне

      Айсборн с присущим ей хладнокровием слегка отклонила голову, и мимо уха со свистом пролетела отравленная игла, где-то за ее спиной воткнувшаяся в стену и раздробившая ее на мелкие куски.       – Ах ты тварь! – пронзительно взвизгнула злодейка и нервно взмахнула шипастым хвостом, вновь ощетинившимся целым швейным набором. – Я не дамся тебе просто так!       «Сколько лишней болтовни», – утомленно подумала Ладрейн, даже не изменившись в лице. По ее плечам прошелся жаркий импульс – особенное волокно ее снаряжения накапливало тепло в режиме подзарядки и использовало его в те моменты, когда температура тела опускалась ниже определенного показателя, – и Айсборн безразлично повела плечами, чуть сгибая ноги в коленях и отводя одну руку назад. Как только злодейка атаковала, она воздвигла перед собой ледяную стену, в которую впились иглы, тут же разрушила ее, ударной волной отправив крупные куски льда в сторону противницы, и скользнула в сторону на ледяном покрове, появляющемся под ее ногами. Злодейка вскрикнула и замешкалась, и тогда Ладрейн, скрывавшаяся за ледяным крошевом, сшибла ее с ног, в считанные мгновения приморозила опасный хвост к земле и жестко заломила руки за спину, а после целиком, за исключением головы, покрыла льдом.       Айсборн поднялась на ноги и отряхнула невидимые пылинки со своего костюма. Восторженно завопили наблюдавшие за схваткой люди, защелкали вспышки фотокамер; какой-то подросток готов был перепрыгнуть через оградительную ленту и побежать за автографом, но Ладрейн успела перехватить его взгляд, мягко улыбнуться и погрозить ему пальчиком.       Ледяная героиня Айсборн, к восемнадцати годам сумевшая втиснуться в лучшую десятку Японии и прочно обосноваться на восьмом месте, сейчас была на слуху – как же, еще ни одному человеку в столь юном возрасте не удавалось забраться столь высоко. Однако у нее был бесценный опыт, игнорировать который было нельзя, – это действительно можно было назвать нечестной игрой, но Ладрейн считала, что на войне все средства хороши, а посему пользовалась своими знаниями без страха и упрека. Признаться честно, ей было абсолютно плевать, на каком месте она находилась, – пока Ладрейн могла сражаться, она принимала все последствия как должное.       К геройскому агентству она причислена не была, но это ее как-то не смущало. Ей было достаточно того, что у нее имелся помощник, ответственный за ее расписание, – с трудолюбивой, отзывчивой Марисой-сан удалось сойтись крайне легко, и они были очень довольны сложившимися отношениями.       Однако продавать свое имя и лицо для Ладрейн было в новинку; она каждый раз подвисала, когда видела свое лицо на чьей-то футболке, когда ее просили подписать книгу, тетрадь, открытку или вовсе оставить автограф на лбу или предплечье. Главное отличие этого мира от ее старого было в том, что здесь существовали герои – защитники мирной жизни – и злодеи – нарушители спокойствия. Если вспоминать ее позицию в Астрее, то там Ладрейн была очень даже реальным пугалом – ее опасались, уважали и старались держаться в стороне, чтобы не дай бог не навлечь на себя гнев. Здесь же Айсборн завоевывала сердца людей, занимаясь, по факту, тем, чем занималась всегда, – сражениями, – только вот ее не боялись, наоборот, – почитали, желали оказаться как можно ближе и готовы были футболку на себе рвать, только чтобы получить ее улыбку.       Странное поведение. Странные люди. Странный мир.       Подъехали полицейские, и только тогда Ладрейн позволила льду поднять злодейку в вертикальное положение, размораживая ее по мере того, как служивые люди заматывали ее в особое полотно и запихивали непослушный хвост в специальное крепление. Орущий непристойности рот героиня заморозила сразу же, как только осознала свою ошибку, – никому не было приятно, когда его поливали дерьмом.       – Спасибо вам, Айсборн, – благодарно произнес капитан отряда, приехавшего на вызов. – Не каждый герой остается разбирать еще и последствия своей победы над злодеем.       – Считаю подобное поведение крайне иррациональным, – спокойно ответила Ладрейн и повела плечами. – Героям стоит уделять внимание последствиям больше, чем самому процессу. Нередки случаи, когда из-за халатного отношения героя злодей вновь оказывается на свободе.       – Вы правы, – вздохнул полицейский, и некоторое время он и Айсборн наблюдали за тем, как подчиненные торопливо грузили злодейку в патрульный автомобиль. – В любом случае, благодарю вас.       – Это мой долг, – улыбнулась Ладрейн и склонила голову набок, прислушиваясь к тихому голосу геройского координатора, звучащему у нее в наушнике. – Прошу прощения, я должна идти. Долг зовет, – она отсалютовала притихшим фанатам, скакнула вверх, тут же подхватила себя ледяной волной, с легкостью перепрыгнула толпу людей и, не размениваясь на излишние слова, рванула по направлению к отправленным ей координатам, оставляя за собой след из снежинок.       Реальность была такова, что грамотно продуманный и подающийся геройский имидж обеспечивал бóльшую популярность, что выливалось в бóльшее число появлений на публике и бóльшее количество получаемых заданий. Это, конечно, не то, что Ладрейн хотела получить на выходе – популярность ей не сдалась вообще никаким боком, – но, если она желала стать сильнейшей героиней, ей приходилось мириться с теми появившимися обстоятельствами, о которых она раньше и подумать не могла.       Это накладывало определенные обязательства – несмотря на свою независимость, в облике героини Айсборн не могла отходить от придуманного образа. Не сказать, что она на пару с Марисой-сан очень долго трудилась над созданием имиджа – по факту Айсборн переняла от Ладрейн практически все ее черты, но стала немного более мягкой и улучшенной ее версией. Несмотря на то, что ей не очень-то и нравилось переиначивать саму себя, разграничение двух обликов оставалось ее единственным спасением – Айсборн позволялось быть слегка раскованнее, свободнее и ярче, чем спокойной, собранной и холодной Ладрейн.       В образе Айсборн она чувствовала себя самой собой – не скованной никакими необходимостями, правилами, условностями и узами, принадлежащими Ладрейн-Рей, которые она обязана была соблюдать.       Не было старой-новой жизни, знакомой-незнакомой семьи, ненависти-любви по отношению к своему положению, попыток соответствовать тому, чего она не знала и не хотела знать, – была лишь легкая полуулыбка, расплавленное золото глаз, сине-голубой геройский костюм и верная ледяная магия.       Ладрейн с легкостью преодолела необходимое расстояние до указанных координат, спрыгнула на землю и осмотрелась – вспыхнули красновато-рыжие языки пламени, потянуло жаром. Ярко-голубые глаза уставились на нее с выжидательным интересом; девушка взмахнула ладонью и получила ответный кивок.       – Старатель, – сказала Ладрейн.       – Айсборн, – произнес Энджи.       Он был одним из немногих людей, с которыми Ладрейн продолжала общаться после окончания Юуэй. Здесь не было чисто ее или его инициативы – просто так… сложилось, и обоих это более, чем устраивало. Они пересекались время от времени – в конце концов, каждый из них строил геройскую карьеру, а потому в данный момент ни у одного из них не было достаточного количества свободного времени, чтобы поддерживать контакт с друзьями и знакомыми. От семьи Ладрейн отдалилась целенаправленно – она знала, что таким образом причиняла боль родителям Рей, но общаться с людьми, которые любили ее как свою родную дочь, которой она не являлась… Такое лицемерие было выше ее сил, и у нее не было никакого желания притворяться любящим ребенком.       Лучше было ляпнуть безликое «у меня слишком много работы», снять крохотную квартирку в одном из самых многолюдных кварталов и ютиться в ней, старательно игнорируя все попытки своей-не своей семьи выйти на связь со старшей дочерью и стабильно присылая им немаленькие суммы денег. Каждый раз, глядя на пропущенный звонок или непрочитанное сообщение, Ладрейн чувствовала себя особенно мерзко – ни отец, ни мать, ни младший брат Рей не заслужили подобного обращения. Однако даже объяснив свои перемены в поведении банальным взрослением и получив покорное принятие такой выходки от родителей, Ладрейн не могла находиться с ними рядом.       Они любили Рей, нежную, домашнюю девочку, и, несмотря на внешнее принятие изменений в родной дочери, все еще видели в ней старую, лучшую ее версию. Ладрейн плохо представляла, что такое любовь к родителям. Ее отец был Наставником и Учителем, и только потом уже отцом; она никогда не называла его папой, лишь строгим «лорд Ля’Валленштайн», и не знала другого чувства, кроме как уважения и почитания человека, который сделал ее такой, какая она есть.       А здесь… Легкие прикосновения, объятия, теплые улыбки, поцелуи – это все было не для Ладрейн, скованной своей прошлой жизнью по рукам и ногам.       Тодороки, Тошинори, Широми, Хошино, Оокава, Каваками – все они знали Ладрейн, а не Рей. Мать, отец и брат знали Рей раньше и видели Ладрейн такой, какой она не могла быть. В такие моменты Ладрейн казалось, что хрупкий призрак беловолосой девочки стоит за ее плечами и горько-горько качает головой.       Когда-нибудь в будущем, когда перестанет быть так больно и стыдно – возможно.       Со Старателем Айсборн связывало солидное количество совместных миссий и ощущение безграничного доверия, царящее в их тандеме, время от времени появляющемся на публике. Он был все такой же – хмурый, неразговорчивый и мрачный и в то же время самый-самый надежный и уравновешенный. Ладрейн не чувствовала ничего такого ни со Всемогущим-Тошинори, с которым ей периодически доводилось работать, ни с Крушителем-Оокавой, ни со Святой девой-Широми.       С Энджи было спокойно, и Ладрейн ощущала себя, как за каменной стеной, – его жар грел, но не обжигал, и она с неподдельным наслаждением нежилась в этом тепле, когда стояла с Тодороки спиной к спине. Они понимали друг друга с полуслова, полужеста, полувзгляда – такая сплоченность завораживала и заставляла желать большего; того, чего Ладрейн позволить себе не могла.       Совместное задание они выполнили на ура, и после сданного в штаб отчета Айсборн осознала, что испытала непривычную печаль от столь скорого завершения их общего дела. Она посмотрела на совершенно невозмутимого Энджи, поправлявшего свои перчатки, встретилась с ним взглядом и улыбнулась. Тодороки замер, рассматривая ее спокойное лицо, а затем уверенным шагом подошел ближе.       Он был выше ее почти на целую голову; впрочем, рост был последней вещью, которая смущала Ладрейн. Она задрала подбородок и заглянула Энджи в глаза, вскинула брови, давая ему первому возможность что-то сказать. Его жар обволакивал, укутывал в плотное покрывало из уюта и манил к себе – с каждый разом такому откровенному соблазну было противостоять все сложнее и сложнее.       – Ты замерзла, – констатировал он факт и без спроса взял ее руки, заключая их в плен горячих ладоней.       – Немного, – меланхолично отозвалась Ладрейн, с интересом наблюдая за тем, как осторожно Старатель растирает ее пальцы. – С такой грелкой, как ты, ничего не страшно, – пошутила она и снова почувствовала на себе странный взгляд Тодороки.       – Ты занята этим вечером? – неожиданно спросил он, и Ладрейн удивленно моргнула.       – Нет, не занята, – мотнула она головой и слегка улыбнулась. – А что, тебе есть, что предложить?       – Есть, – согласно кивнул Энджи. – В восемь здесь же. Устроит?       – Хорошо, – легко ответила Ладрейн, спокойно высвободила руки и улыбнулась. – До встречи, Тодороки-кун.       В условленное время она была на месте. Прислонившийся к колонне Энджи, целиком одетый в гражданское, приятно ее удивил – он действительно был красавчиком, это был неоспоримый факт. Проходившие мимо девушки заглядывались на него и стреляли в него глазками, но Тодороки не менял выражения лица и был неприступен, как скала. Его губы изогнулись в почти незаметной улыбке только тогда, когда он увидел Ладрейн. Энджи подошел ближе, галантно предложил ей локоть и повел куда-то в соответствии со своими планами.       Ладрейн сама себе не сразу смогла признаться, что давно так не веселилась – в очередной раз решивший ее удивить Тодороки сначала повел ее в тир, где они успели шуточно поругаться насчет того, кто же из них лучший стрелок. Затем Ладрейн выбила сначала себе, а после и Энджи по прикольному брелоку с логотипом коралловой героини Чиён. Впрочем, ее не отпускало ощущение, что соперник ей поддавался, но доказать она, разумеется, ничего не могла и даже не пыталась.       Затем они прошлись по торговой улочке со всевозможными вкусностями – у голодной Ладрейн разбегались глаза, и она не имела никакого чувства стыда, поедая лакомства в огромных количествах, поэтому она брала все, что хотела, ничего не смущаясь. Тамагояки, короккэ, такояки, якисоба, тайяки – она перепробовала все и сразу и лишь довольно хмыкнула, когда Энджи в своей невозмутимой манере заметил, что ее аппетит крайне хорош.       В конечном итоге они оказались в парке, где уже суетились гуляющие семьи, парочки и просто люди, пришедшие сюда, – кажется, этим вечером проходило празднование какого-то особого дня, название которого Ладрейн не знала и запомнить не хотела. Возможно, она сходила бы развеяться, если бы была меньше занята и больше интересовалась гражданской жизнью; к сожалению или к счастью, у нее был Энджи, который сумел ее вытащить на прогулку. Пожалуй, Ладрейн была ему за это благодарна.       Чтобы не потеряться в толпе народа, Тодороки невзначай взял Ладрейн за руку и мягко потянул ее следом за собой, кажется, направляясь куда-то по заранее намеченному маршруту. Ладрейн смотрела на его широкие плечи, спину и растрепанный затылок и старательно отгоняла от себя радужные и одновременно мрачные мысли.       Энджи привел ее на находившийся в достаточном отдалении холм, где людей почти не было – кажется, мало кто знал об этом месте. Он предусмотрительно расстелил свою куртку, укутал в нее подмерзавшую Ладрейн и уселся рядом, напрочь отказываясь забирать у нее предмет гардероба и единожды выразительно полыхнув огнем на волосах, намекая на то, что он является последним человеком, которому будет холодно.       Восторженно зашумели люди. За шутливой перепалкой Ладрейн не сразу обратила внимание, что небо зажглось разноцветными фейерверками. Зеленые, красные, желтые, розовые, синие, белые, они вспыхивали то там, то тут, и моментально гасли, произведя нужный эффект. Иссиня-черное полотно с редкими проблесками звезд искрилось цветным великолепием, словно хвастаясь своими обновками, и погасало, чтобы через несколько мгновений снова озариться волшебным маревом красок.       Искренне восхищенная представлением, Ладрейн развернулась к Тодороки, чтобы поделиться своим неподдельным восторгом, и тут же замерла, не в силах двигаться. Энджи смотрел на нее так, словно она была самым главным сокровищем, чем-то столь дорогим и ценным, что от нее нельзя было отвести взгляда, чтобы, не дай бог, не украли, не разбили и даже одним пальцем тронуть не посмели.       Так смотрели друг на друга Тошинори-кун и Широми-чан – исподтишка, краснея каждый раз при встрече глазами, немножко ненормально улыбаясь друг другу и потом подолгу залипая на стену с глуповатым выражением лица.       Так смотрели друг на друга родители Рей – мягко и нежно, перемежая ласковые взгляды с трепетными прикосновениями и осторожными поцелуями.       Так смотрел на нее Тодороки. А разве она смотрела на него точно так же?..       – Я люблю тебя, – спокойно сказал Энджи, и сердце Ладрейн пропустило удар.