Привет, Фурия. Ты прав, давно не списывались. Спасибо, что беспокоишься, я в полном порядке. Моя жизнь действительно наладилась, и я подружилась с некоторыми ребятами. А ты как? Влюбился, говоришь? Хах, не верю. «Крутой парень не может влюбиться в надоедливую девчонку, » — не ты ли это говорил? Впрочем, я ответила тебе не для того, чтобы интересоваться твоим самочувствием или мораль читать… Я хотела сказать, что тоже буду скучать по тебе. Буду скучать по нам. Мне тоже жаль, что так вышло. Что ты не объяснил истинной причины ухода. А ещё извини, я не смогу простить тебя. По крайней мере сейчас. Я не готова к этому. Знаешь, твои слова задели меня, было очень больно. Словно вырвали что-то из груди. Я-то думала, мы всегда будем вместе, но «нашему навсегда не было суждено сбыться»… Уф, мне кажется, что ты стал одновременно моим самым дорогим и самым ненавистным человеком. Если ты передумаешь, то можешь просто переслать мне это сообщение, и я попробую заново сблизиться с тобой. До скорой встречи, мой (не)друг.
Проверяю и посылаю написанное, затем хватаю багаж, захожу в лифт; спрятавшись за почтовыми ящиками, становлюсь невольной свидетельницей разговора двух женщин: моей мамы и консьержки Линды. — Снова в отпуск отправляетесь, миссис Хофферсон? — Ну, а как же иначе! Весь год мы с мужем работаем не покладая рук, чтобы летом не оставлять дочь одну. Ей, наверное, грустно ежедневно ходить в школу, а потом томиться дома в одиночестве. — Как я вас понимаю, — охает Линда, — у самой, правда, ребёнка нет, но есть подопечный, — она прикусила язык. — Простите меня, я не знала, — поникла мама. Собеседница махнула ладонью. — Да бросьте, всё нормально. Иккинг, он хороший, прилежный, — сердце ёкнуло от упоминания его имени. Его родители погибли, как и родители Хедер? А я и не подозревала. — Иногда заносчивый, но с кем не бывает. Одна у него проблема: вечно сидит в своём Интернете. — Мне это знакомо. Астрид тоже любую свободную минуту занимает какими-то важностями электронными. — Подростки, — в один голос смеются женщины. Выходит, Хэддок и Хедер имеют больше общего, чем я полагала. Они вполне могли бы быть вместе, если б он не игнорил звонки брюнетки. Хотя у неё появился Зейн, а у шатена есть… Наверняка кто-то есть. — Пожалуй, я пойду на улицу, небось, заждались меня там, — блондинка удалилась, расплываясь в утреннем тумане. Консьержка пожала плечами, размещаясь в привычной каморке. Я расслабилась и на цыпочках прокралась к выходу незамеченной. Села в авто. Рявкнул мотор. Тронулись. Ехали в молчании. Хорошо, что я предусмотрительно уволилась из кафе два месяца тому назад, иначе б родители выведали этот мой секрет. Прибыли мы в седьмом часу вечера. Солнце опускалось за горизонт. Сегодня я потеряла друга — замечательное начало каникул, не правда ли? Впрочем, книги из отцовской библиотеки, которую он учредил в домике, помогут отвлечься.***
«Скука смертная,» — думаю я пятые сутки подряд, просыпаясь в хладной постели, спускаясь по скрипучим ступеням, в одиночку садясь за накрытый стол, потому как отец захлёбывается работой в кабинете, мать сажает георгины в саду, а друзья летуют в каменных джунглях. У меня вошло в привычку прогуливаться по лесу, что в двух километрах от дачного участка, — в глуши сей это развлечение единственное, помимо чтения. Чудный пейзаж раскрывается утром: высятся осины с подрагивающими от тёплого ветра листами, разносятся птичьи трели, стоит пряный аромат лекарственных трав. Вот и этим днём я навестила лесной народ в лице букашек, ежей и ворон. Устроилась близ молодой липы, обвела мягким взором окрестности. Тишь да благодать потревожил крик, полный боли и отчаяния. Скоропостижно я увидела странное создание: такое облезлое, грязное, потрёпаннное, с всколохмаченной шерстью, с глазами, наполненными ужасом. Оно боялось за жизнь дорогого ему существа, но лишь в страхе наблюдало, как на маленького котёнка (язык не поворачивается назвать детёныша лисой) свирепо скалился волк, морща нос и показывая все клыки, что есть в его арсенале. Именно дитя в шубке издавало тот раздирающий душу вопль, который прямо сейчас повторился, однако стал более молящим, но словно пустым, лишённым всякой надежды и сделанный лишь для вида. Его глаза были стеклянными. Вдруг я уловила другой звук: это взрослый лис сзади подкрадывался к озлобленному хищнику, в ту же секунду успевшему цапнуть по носу неосторожное животное. Скуля и обнимая раненый нос лапами, облезлый лис, видимо, устав от нападок, решил оставить детёныша и бросился наутёк. Я боялась подойти, но стоять в стороне больше не могла. Схватив с земли, покрытой ярко-зелёной травой, палку и кинув ту в волка, убежавшего в ту же секунду на все четыре стороны, я медленно приближалась к малышу, протягивая руки. Его зрачки лихорадочно бегали, а хрупкое тельце дрожало от страха. Страха боли. Я нежно провела тыльной стороной ладони по щёчке зверька и в ответ услышала мурчание. Через несколько мгновений он оказался на моих руках, робко прильнув к груди. — Главное, бешенством не заразись, — за спиной прозвучал до боли знакомый баритон. Одноклассник собственной персоной возник передо мной, самодовольно задрав голову. — Хэддок, откуда ты вылез? — в неверии вылупившись на незваного гостя, промолвила я. — Да я просто за кустами прятался, тебя высматривал, — сощурился, блеснув глазёнками. — Шучу. — Ага, шутишь, если б серьёзно говорил, я б тебя ух, — замолкла, дабы припугнуть собеседника. — Ладно, лучше скажи, чем мне лисёнка покормить? Шатен усердно изображал задумчивость, после сказав: — Не знаю, жуками там какими-нибудь, птенцами. — Мне их жалко. И откуда только Хэддок нарисовался в нужный момент? В сих случаях невольно перестанешь верить в совпадения и примешься полагаться на судьбу. Ужели нас связали прочной нитью дружеских уз? — Окей, погоди только, не плачь. Я читал, что лисы едят дикие ягоды и фрукты. У меня, конечно, земляники-черники нет, но зато есть это. Шатен протянул горсть сероватых вишен. Я поднесла зверька к пище, тот объел шкурку, оставив косточки на юношеской ладони. — Спасибо за помощь, Хэддок, — непривычно тепло поблагодарила я. — Не за что, Хофферсон. Я сконцентрировала всё своё мужество, однако голос дрогнул: — А м-мы же друзья? — Ты чего? Естественно мы друзья. Думаешь я бы общался с тобой, будь ты не другом? — Ой, ты прав, — скомканно согласилась. Когда я умудрилась мутировать в мямлю? — Прошу прощения за странный вопрос, просто… Могу я звать тебя по имени? — Можешь, Астрид. Мы примостились близ ветвистого дерева, спутник заботливо расстелил куртку на земле и пригласил присесть. — Как назовёшь малыша? — вопросил зеленоглазый, перехватывая кроху из моих рук. — Черри. — Оригинально. — Имеешь что-то против? — пригрозив кулаком, процедила я. Шелестела листва, лёгкое дуновение разносило шум её, минутная слабость сжала в тиски грудную клетку, и стало невыносимо душно. Быть может, это любовь? — Вовсе нет, — по-мальчишески надувшись пролепетал парень. — Встретимся как-нибудь? — Завтра. Здесь же. Шатен аккуратно передал зверушку мне, поднялся с травы, отряхнулся и напоследок бросил: — Не забудь. — Не забуду, Иккинг. В жилище я воротилась с приподнятым настроем, меня же с порога принялся отчитывать отец. — Что за комок шерсти ты принесла, дочка? — чихнув всвязи с аллергией на мех, возмутился мужчина. Мама тихо стояла поодаль. Молчание для меня хуже самого пылкого спора, поэтому отсиживаться я не намерена. — Я нашла его в лесу, и это не комок, а детёныш лисицы. — Какая разница? Избавься от него, — равнодушно вскинув руку, изрёк он. — Зачем столь жестоко, милый? Может, оставим его? — вмешалась мама. — Ни в коем случае: он будет отвлекать Астрид от учёбы, — отец вновь разрозился приступом, — к тому же может принести заразу в дом. Родители всегда так поступали: создавали видимость участия, диктуя свои правила жизни, принуждая подчиняться. Переезды, новые элитные школы, издевательства, вынужденная изоляция — всё происходило из-за них. Мне несвойственно винить других и жалеть себя, но порой устаёшь жить по чужой указке. Надоело. — С тобой невозможно разговаривать! — в порыве злости крикнула я. Сомкнула губы в тонкую полоску; шмыгая носом, выбежала на крыльцо, благодаря чёрному ходу пробралась на чердак. Потёртые фотографии прикреплены гвоздиками на доску, которая торчит из огромной картонной коробки; мешки с поношенной, хранящей воспоминания одеждой образуют нагромождения; старая кровать устлана клетчатым одеялом; на стенке новогодняя гирлянда покрылась пылью, и батарейки, скорее всего, сели; тонкая книга по психологии от ветерка, летящего из щёлки окна, раскрыта и шуршит страницами. Интерьер тёплый, уютный. Я же не чувствую этого тепла и уюта. Решено, мне срочно надо кому-нибудь выговориться. Столько накипело и наболело, что я не выдержу и взорвусь через секунду. Благо, аппарат под рукой. Не приходится длительно слушать телефонный, режущий слух гудок, ибо подруга моментально поднимает трубку. — Хедер, я не знаю, что делать, — подключаю видеосвязь: всё же эмоции собеседника лучше видеть. — Я жёстко поссорилась с отцом. Вообще-то, это его вина, — нужно успокоиться и объяснить доходчиво о предпосылках моих психов. Получается плохо: — И мама тоже хороша: не могла заступиться за дочь. Как только я принесла животное в дом, так сразу с должности примерной воспитанницы перешла на должность ходячей катастрофы. — Воу-воу, полегче. Всё не критично же, да? — О, моих родителей лучше не стоит недооценивать: они страшны в гневе, особенно папа, а мама способна на грандиозный скандал замахнуться, каких свет не видывал. — Полагаю, тебе сперва следует успокоиться, и уж потом что-то подобное заявлять, — вполне трезво оценила ситуацию голубоглазка. — Есть взрослые похуже. — Что дальше-то? — риторический вопрос прозвучал из моих уст значительно сдержаннее. Девушка по ту сторону экрана нашлась, чем ответить: — Помирись с предками. У тебя они хотя бы есть, — печально добавила Версерк, накручивая локон на палец. С моей стороны непозволительно жаловаться на сущий для меня пустяк, в то время как для подруги предмет разговора — больная тема. Немного посозерцав мелькавшие на небе облака в окне, что было вырезано в стене, за спиной девушки, она перевела беседу в иное русло: — Так какие проблемы у нас на очереди? — Что ж, касательно животного, про которое я упоминала: это маленький лисёнок. Я спасла его от съедения заживо. Родители приказали выставить малыша за дверь, а мы с Иккингом успели к нему привязаться, имя придумать умудрились. — По глазам вижу: ты скрываешь самое главное, возможно, даже от себя. Хэддок тебе определённо нравится. — Я как-то не задумывалась об этом. Не готова я к отношениям. Младшая Версерк призадумалась, прикоснувшись белым пальчиком к губам. — Скажи, карамельный латте вкусный? Конечно, мне доводилось лакомиться множеством деликатесов, хотя этот благородный напиток неведомо почему ускользнул из моего поля зрения. — Не знаю. Наверное, вкусный. Я не пробовала. — Вот, пока не попробуешь — не узнаешь. Та же ситуация с отношениями: если не призналась ему, как поняла, что не готова перейти на следующую ступень? — Твоя правда. — В любом случае, кое-кого ожидает испытание на храбрость, — привычным игривым тоном намекнула Хедер. Лицо её сменилось программным интерфейсом мобильного приложения. Она, безусловно, права: мне следует примириться с отцом и разобраться с тем парнем. Чердак, лестница, коридор — всё осталось позади. Подобно свету в конце тоннеля, красовалось очертание дверного проёма. — Мам, пап, я хочу сказать вам, что прошу прощения за своё поведение, — с покаянием пришла в гостиную, обставленную по последнему мышиному писку моды, — наверное, воспитывать подростка очень сложно, поэтому я благодарю вас за усилия, которые вы прикладывали к этому делу. Их шокированные лица надо было видеть, всё же столь честной и общительной я бываю весьма редко. — Я тоже хочу извиниться, — заговорила мама, стыдливо пряча взор среди предметов декора, — мне необходимо стать более настойчивой, особенно когда это касается твоего благополучия, милая. — А я хочу добавить: вы можете завести себе менее шерстистого питомца, юная мисс Хофферсон, — как-то по-новому, слишком нежно и трепетно, предложил мужчина. — А твоего зверька лучше отправить в ариал обитания. Не знаю, по какой причине отец смиловался, однако мы обнялись, и в следующую минуту я устремилась обратно к лисёнку, дабы возвратить его в родимую дикую природу. Роща встретила нас мягким лучистым светом, ласковым ветерком и подрагиванием листов. Малыш был опущен на шёлковую траву. — Пора прощаться, Черри. Мы были счастливы вместе, не правда ли? — существо состроило жалобную мордочку, точно я озвучила истину, а не сморозила несусветную глупость. — Не пора, — на сей раз появление Иккинга меня не впечатлило. Пускай тёмноволосая подруга метко расшифровала мои смешанные ощущения по поводу взбалмошного юноши, но нырять в омут с головой я не планировала. — Тебе не приходила на ум мысль, что я могу взять кроху к себе? Лучезарная улыбка осветила окрестности. Пушистый довольно заурчал, находясь в руках нового хозяина. Кто мог ожидать, что зеленоглазый — тот ещё душка? И как от такого неогранённого алмаза прятать собственные чувства? Я определённо хочу с ним дружить, определённо хочу узнать получше, определённо хочу быть ближе. Это не любовь. Это химический процесс. Это просто инстинкт. — Прими мою искреннюю благодарность за содействие, — чрезвычайно отстранённо отозвалась я. Он ничего не ответил.***
Очутившись в тёплой комнате, освещаемой одной лишь старинной настольной лампой, предоставленной бабушкой на отцовское сорокалетие, я наткнулась на вспыхнувший смартфон. Послание от бывшего друга повергло естество моё в смятение:Привет. Знаю, что сам оттолкнул тебя, сам обещал не связываться — я всё это знаю. Но давай встретимся напоследок в реале? Завтра, в полдень, за городом N, около лесного озера. Я пойму, если ты не придёшь. Можешь даже не отвечать на сообщение. Я всё равно буду ждать тебя. Ночная Фурия/И.Х.
«С чего бы моему недругу настаивать на встрече? И к чему эти инициалы, когда я для себя всё решила? Решила стереть из памяти часы, проведённые за перепиской, решила перестать волноваться за его душевное равновесие, решила оставить позади такой ясный голос, заложенный в сознании, голос, который мне мерещится в другом человеке. В Иккинге Хэддоке. И.Х. — две буквы, служащие подсказкой. Место свидания — лес. Подобные совпадения не случайны,» — мозг терзали мысли, разум путался в тоненьких, тесно переплетающихся ниточках. Не ожидавшая маминого зова, я встрепенулась. — Милая, к тебе пришли, — наверняка во весь рот улыбаясь, произнесла она, после загремев домашней утварью. — Кушать будешь? — обратилась женщина явно не ко мне, ибо прозвучал невнятно чей-то смутно знакомый голос. Блондинка ответила: — Тогда поставлю чайник. Кстати, ты какой чай любишь? — рассмеялась. — Я тоже. Мы его как раз из заграничной поездки с мужем привезли... Астрид, ты где запропастилась? — уже чуть громче сказала мама. — Иду, иду, — убрав в стол дневник со сведениями о моих прожитых деньках, я спустилась по ряду ступенек. Иккинг. Выходит, решил не дожидаться завтрашнего столкновения интересов. — Привет, — слабо махнул ладошкой он, — я тут вспомнил, что забыл у тебя свою ручку. Господи, о чём идёт речь? Не припоминаю, чтобы одалживала ручку. — Что-то ты забывчивой стала, цветочек, — развернувшись к нам и поставив кружки на деревянные подставочки, украшаюшие скатерть, шепнула на ухо родительница. — Ой, точно! — я показала белые зубки, дабы изобразить невинную овечку и пустить пыль в зелёные глаза. — Сейчас сбегаю наверх и принесу. Грохот. Дверь хлопнула. Чего Хэддок заявился на ночь глядя? Чтобы запутать меня? Просто навестить? Или я неверно сложила детальки конструктора? Неужто я в самом деле не отдала ему письменную принадлежность? Ай, чёрт с ним! Скрежет стержня о бумагу. Не пишет. Придётся вручить ту, которой вершилась история (делались пометки в дневнике). — Вот твоя ручка, — тыкнула предметом прямо в лоб парня, — а теперь тебе пора. — Где твоё гостеприимство? — воскликнула хозяйка кухни, разместив тарелочку с имбирным, собственноручно изготовленным печеньем близ чёрного френч-пресса. — Не переживайте, миссис Хофферсон, я всё равно собирался уходить, — последовала дежурная улыбочка. Оказывается, у шатена и такое лицо бывает. — Хотя бы проводи молодого человека до двери, — разложив высохнувшие столовые приборы и точеные ножи по ящикам, женщина кивнула в сторону коридора. Я обречённо выдохнула: пререкания в данном случае нисколько не помогут, и мне это известно, как никому другому. — Пошли, Хэддок, — логично, что, огорчённая предательством друга, я не сумела сохранить образ, быть безразличной: слова сквозили негодованием. Минуту спустя мы очутились на аккуратном, выложенном из декоративного булыжника крыльце. Парень прислонился к массивной входной двери, сразу произнося с трудом даваемые слова: — Как-то мама мне рассказывала: «Самое прекрасное, что есть на свете, — это закатное солнце. Оно знаменует собой конец сегодняшнего дня и начало завтрашнего; разжигает надежду на светлое будущее, преисполненное пламенеющим огнём; подогревает интерес к окружающему миру, который мы, люди, стремимся познать,» — говоря это, он мечтательно вглядывался вдаль, будто бы за линию горизонта, выискивая край земли. — Она умерла, когда мне было девять, и эти слова — единственные из всех сказанных ею, которые отпечатались в моей памяти, — с мягкой грустью пролились фразы из уст Иккинга; я, объятая неизъяснимым влечением, замерла, стараясь не дышать, чтобы ловить каждый кусочек эфемерной мелодии юношеского голоса. В тот миг мне было абсолютно неважно, что друг (а он определённо занимал место под названием «друг Астрид Хофферсон») столь скоропалительно оборвал нашу долгую переписку, вычеркнул меня из жизни, выбросил на помойку связующее звено цепей наших судеб. Было лишь важно, что моему другу прямо сейчас не хватает поддержки, не хватает чьей-нибудь протянутой руки. И я осмелилась протянуть свою. Протянуть крохотную белую ладошку к чёрным одеяниям собеседника и едва ощутимо прикоснуться к плечу, чтобы даже через толстый слой одежды Иккинг почувствовал тепло. Он посмотрел с болью и благодарностью, после вымученно улыбнулся и резко прижал к себе, пальцами водя по спине, укрытой плюшевой тканью свитера; дышал в мои волосы, будто я была для него последней надеждой на что-то, но на что именно я понять не могла. Я увидела солнце. Не прежнее кислотно-жёлтое, а рыжеватое, с плавными переходами в золотистый. Всякая травинка дребезжала от малейшего дуновения, по небесной синеве проносились кометы; их огненные хвосты — оранжеватые участки, рассвечивавшие облака — точно опаляли чувствительные глаза, из которых брызнули блестящие слезинки, то застывавшие на ресницах, то со звоном терявшиеся среди травы. — Встреча остаётся в силе, — Хэддок с, казалось, неохотой выпустил меня из объятий и, не задерживая взгляда на моих покрасневших от ветра и слёз глазах, растаял среди зелёной лесополосы, подобно мимолётному видению измождённого разума. Уснуть ночью не удалось.