Если пес по кличке Пират не будет лаять,
И не видит боле ребенок соломенных материнских волос, не в его поле зрения добрая отцовская улыбка.А ей так нравилось пить чай по вечерам, слушая сказки.
Мать освещала дом свечами, привычно огибая углы маленького дома. Ее юбка пушинкой следовала за ней, волновалась. А отец, недавно пришедший с охоты, часто смеялся, разделывая убитую утку. — Слушай, Пенелопа, — начинал он. Край губы его обыденно поднимался чуть выше, превращаясь в слабую ухмылку. Брови темные, широкие, налезали прямо на морщинистый лоб. — Ты, случаем, не знаешь сказку про цыплят? — Нет, — раздавался резкий голос девчонки. Она подскакивала на лавке, опираясь о деревянный стол руками. Тогда подбегала мать, хватая малышку под руки, сажая себе на колени. Придерживая ее маленькую ручку в своей, теплой и бархатной, она смотрела на мужа, улыбаясь солнечно. — Тогда слушай, Пенни, — он опускал утку обратно в ведро, вытирая руки о полотенце. — Когда-то давно… — Насколько давно? — Пенелопа наклоняла голову вправо, щурясь хитро. Губки ее вытягивались в полоску. — М, — отец задумывался, подходя к столу. А потом резко широко улыбался, развалившись на противоположной лавке, и громко хлопал по коленям своим. — Годков так пять назад! Ты тогда только родилась, малая была, не помнишь! — девчонка от его ответа заливалась смехом. — Так вот, жила курица… — Пестрая? С крыльями какими? — снова начинала девочка. — Какими?.. Да явно не простыми! Желтыми, в черную крапинку! — он вертел запястьем, показывая, насколько необычная была птица. — Снесла она три яйца. Все, значится, в укромном месте, по уму, — он начал очерчивать в воздухе круг и словно щупать его. — Гнездо хорошее, увесистое, ни одна птица не подберется. — А она сама как же? — Так она на яйцах сидит! Ей то чего? — дальше он обращался к жене своей. — Мать, своди ты ее в курятник, у нас дочь не знает, как курицы живут! — он протягивает руку в сторону, показывая, где находится их курятник. Женщина неловко положив белоснежную руку свою на рот, кротко смеялась. — Завтра и пойдем, — гладя дочку по голове, отвечает. — Ну, вот. Три яйца значит, а одно — огромное, с три обычных будет. И расцветки странной, яркое такое, красное. Она и думает, мол, высижу, а потом и поглядим, чего там. Проходит, значит, время, льют дожди всякие, грозы. Ну, святая Сина, ты сама в курсе. Пенелопа спешно кивает, понимая, какой ее отец, однако, никудышный рассказчик. — Приходит время птенцам вылупляться. Первые два выходят одновременно. Курица дает им имена Цап и Цип. А третье все никак. Сидит она на нем еще два дня, да видит, что дети ее — Цап и Цип, есть хотят. Сходит она, значит, с гнезда, а яйцо и трескается. А от туда выходит существо невиданное! Во-о-от с таким клювом, — он широко раскинул руками, — Во-о-от с такой шеей, — еще больше увеличил расстояние. — Курица смотрит на это чудо-юдо в непонимании. Откуда такой появиться смог, не понимает. — Так ясно все, — девчонка кивает. — Подбросили ей ребенка, вот и все. Кукушка постаралась, — девочка цокает, пародируя отца, когда тот точно знает о чем говорит. — Имей уважение, ангелочек, не перебивай отца, — мама берет ее за щечку, немного оттягивая.Папа купит тебе телегу с лошадью.
— Делать курице нечего. Выходит она с ними на птичий двор. Другие птицы потешаются над подкидышем, стыдят курицу за такое плохое потомство. Два нормальные получились, желтые и пушистые, а третий с шеей длинной, точно и не птица вовсе. И погнали они его взашей. Клюют бедного, издеваются, есть-пить не дают. — Да что же это? Крылья им оторвать! — Пенелопа, скрестив руки на груди, краснеет от злости. — Ангелок, это негуманно, — мать, будучи образованной, часто порицала ее. — Хватит слов твоих заумных, жена. Лучше дальше слушайте. Убёгла птица эта дивная на озеро. В одиночестве жить стала. Питалась объедками, пожиная плоды своей внешности. Так и время быстро прошло, зима наступила лютая, еле как птица пережила, потом и весна пришла. Вышла птица из дупла, где пряталась все это время, да к озеру подошла, воды испить. А в воде и не она вовсе! Красивая, белая, роскошная птица. Шея длинная, изящная, крылья большие и сильные. Оказалось, лебедь то был. — Ого-о-о, — девочка расползалась по столу. — Я хочу увидеть лебедя! Покажешь? — На пруд пойдем, покажу. Как раз прилететь должны! — Еще чего! — мать сразу заволновалась. — Утонет ангелок мой и дело с концом! Нет-нет, не пущу! — она притянула ее к себе чмокнув в лоб. — Да чего ты, мать? Пенни девочка у нас умная, в воду за зря не попадет!А ведь и в правду, не попадет.
— Даю слово Пастору Нику, — Дариус поправил свои очки. Мужчина в длинном черном одеянии с золотым кругом вокруг плеч и был пастором. На круге золотом были выгравированы три богини — Мария, Роза и Сина. Пастор, всегда несдержанный в своей речи, раскинул руки в стороны. — Это дьявольское отродье!Перестань
Казнить дьявольское отродье! Казнить!Нет же!
И даже если лошадь упадет,
— Это все? — не дождавшись ответа, Закклай скептически посмотрел на это «дьявольское отродье» и перевел взгляд на военную полицию. — Найл Док, что скажете вы? — Этот ребенок действительно имеет подобные силы. И мы не знаем, точно ли она ребенок разумом. У меня только два варианта: убить или исследовать. — «Не хочу», — пронеслось у малышки в голове. Она зажмурила свои глаза, но холод помещения не давал ей отправиться в себя, а малейшее движение вызывало боль в руках. — Если бы она хотела убить кого-то, то уже бы сделала это, — вмешался Аккерман. — А если она не ребенок, то наверняка не стала бы сидеть здесь и молчать. — Раз ребенок обладает подобной силой, значит ее можно использовать в экспедициях за стену, — продолжил Смит. — Тогда человечество будет нести минимальные потери. Высокий и красивый, Эрвин Смит был чем-то противоположным к Умереть. Знаком правосудия в этой холодной комнате. — Она может точно также не согласиться, нанеся человечеству больший вред, нежели пользу, — Док подхватил спор. Закклай наблюдал за всем этим скучно, без интереса. Еще с первых слов ему была понятна позиция всех сторон, а вот ребенка — нет. Девочку и спрашивать не хотели, даже имя не произносили. Она сидела, опустив голову в пол, рассматривая странный узор на плитке, мечтая наконец выбраться отсюда. — Это же дьявол, дьявол! Нельзя оставлять ее в живых! — вновь закричал пастор. — Угомонитесь, пастор Ник, — Закклай показал ему ладонь, что только подтверждало просьбу. Мужчина нехотя сделал шаг назад, все еще бурча себе под нос некие слова. — Какой ей прок с этого? Она не смыслящий ребенок, которому не нужна война, — продолжил Смит после паузы. — Не согласен. Еще на работу ее наймите, смех, да и, — Найла Дока прервал троекратный стук деревянного молотка. Все обратили взоры на Закклая. — Я вынес решение. Пенелопа, — он посмотрел на бумагу, — неизвестной фамилии будет направлена в войска разведывательного корпуса как боец, который имеет право получать заработную плату, носить форму разведывательного корпуса, не повышаясь во звании. Но только на месяц. Если по истечении этого срока Пенелопа проявит себя в не лучшем свете, и человечество понесет потери из-за нее, девочка будет направлена в руки военной полиции. За дальнейшие действия с ней будет ответственен главнокомандующий Военной Полиции… Отчет о вылазках за стену присылать немедленно и сразу, на имя Верховного Главнокомандующего, — он ударил молотком еще раз, чтобы у людей в голове все точно уложилось. Наконец освободив руки от цепей, девочка взглянула на запястья. Они болели еще сильнее, а плечи неприятно тянуло. Она быстро поднялась с пола, отряхнув свое платье. Люди начали выходить из зала быстро, ничего не говоря. Только стук шагов по полу отдавался эхом. — Чертенок, — Леви подошел к ней, скрестив руки на груди. — что болит? — Только это, — она вытянула руки вверх, показав ему, красные от царапин, запястья. Запекшаяся кровь некрасиво выглядела на девчачьих руках. — Заживет, — он кивнул. — Пошли, — уже машинально подал ей руку. Девочка слабо улыбнулась, схватившись за манжет его рубашки. Коридор казался слишком душным по сравнению с залом суда. Такой белый от светила в окне, с бликами от витражей церкви напротив. Разведчики шли молча, празднуя в голове одну маленькую победу, которая может обернуться чем угодно. Карета разведкорпуса не такая богатая, нежели у Военной Полиции, но намного более уютная. Уместившись между Леви и Ханджи, девочка сидела мышкой, тихой-тихой. Изредка мотая ногами, она отвечала на вопросы тускло и невнятно. — Ну, что ты? — Ханджи заглянула ей в лицо, отодвинув пряди ее волос. — Все же хорошо закончилось. — Хорошо? — она посмотрела Хан в лицо, а потом вновь начала задыхаться. Лицо ее покраснело, и девочка громко зарыдала, положив голову на колени женщины. — Что я снова сделала не так?! — Ханджи подняла руки вверх, точно ошпарилась о Пенелопу, озадачено оглядывая присутствующих. Смит почему-то улыбнулся, оперевшись локтем о спинку кресла, закрыв большой ладонью свое лицо. А вот Леви был раздражен. Мужчина закинул ногу на ногу и ответил: — Детей своей сумасшедшей мордой пугаешь. От этого Смит и вовсе засмеялся, вызвав недоумение у обоих товарищей. — А что смешного? — вымолвила обеспокоенная Хан, не опуская рук. — Нам теперь на нее форму шить, — Эрвин изнеможенно провел по лицу рукой… — Не плачь, ангелок… Это просто царапина, — мать заботливо поцеловала свою дочку в лоб, проведя рукой по ее волосам. — Я же рядом. Все невзгоды пройдем вместе, — женщина подняла личико малышки и улыбнулась. — Ангелочек, улыбнись же. И девочка улыбалась.Ты все равно будешь самым любимым малышом в этом городе.