***
Заранее купив торт, который стал предлогом для того, чтобы выйти из дома, Антон пересекает порог выбранного им кафе. Шастун хоть и переполнен смутными чувствами, но мыслит здраво: если он кому-то нужен, то и руководить встречей будет он, а не наоборот. Происходить она будет там, где удобно ему и длиться столько, сколько получится у него. Парень ругает себя за то, что не устоял и нарядился, за то, что надел подаренные Арсением украшения и за желание ими похвастаться. Сев за свободный столик, Антон ставит пакет с тортом рядом с собой и сразу же притягивает к себе меню: пока дождётся Натальи, кофе успеет выпить точно. Подозвав официанта и сделав заказ, Шастун отворачивается к окну. Как бы не старался сейчас скрыть волнение, оно от этого всё равно не уменьшается. Он приехал с целью узнать что-то важное, и теперь сидит в ожидании новостей, которые, по всей вероятности, от приятных будут отличаться. — Привет, — девушка появляется быстро и, расстегнув пальто, садится напротив. — Перейдём сразу к делу? Антон неуверенно кивает и хмурится, забывая поздороваться в ответ. Чужой тон ему не нравится, как и такая спешка. — Отлично. Тогда давай мне ключи, и я поехала. — Какие ключи? Переживать ещё больше парень начинает сразу же. Никаких ключей у него нет и представлений о том, от чего они могут быть, тоже. Он выпрямляется, всматривается в лицо Натальи, будто ища в нём ответы, и ждёт объяснений. — От моего дома, — сухо отвечает девушка, постукивая по столу свежим маникюром. Наталья могла позвонить, могла написать и обозначить суть встречи в тех же сообщениях, но решила увидеться лично. Ей нужно увидеть реакцию и напоследок ей насладиться. — Какого дома? Вопросов с каждой фразой девушки у Антона появляется только больше, а сам он окончательно напрягается, в миг осознавая, что всё уже идёт совсем не так, как он планировал. Происходит не то, на что он рассчитывал. И совсем ничем он уже здесь не руководит. — Арсений тебе не сообщил? Как мило. В любой другой момент Наталья бы так не разговаривала, не искала бы возможности поиздеваться, но сейчас хочет она именно этого, и злится вовсе не на Антона. Просто он — единственный путь к цели напоследок насолить Попову, и отказаться от такого шанса она не может. — А что должен был сообщить? Нервы находят выход наружу. Шастун начинает психовать, совсем ничего не понимая. Задевает и улыбка на чужом лице, которая сейчас вообще не к месту. Парень не сильно доверчивый к таким личностям, но осознание, что «не договорить», «умолчать» и «соврать во мнимое благо» вполне себе в духе Арсения, и ситуации такие уже бывали раньше, заставляет его сейчас вникать абсолютно во всё и, что хуже, верить. — Что дом, в котором ты сейчас живёшь, теперь мой. Квартира, в которой ты жил раньше, и машина, на которой, возможно, ездил, тоже мои. Пока парень, начинающий медленно впадать в шок, пытается сказать хоть что-то, Наталья продолжает: — И так как документы вступают в силу с сегодняшнего дня, хочу получить недостающие элементы моего имущества я тоже сегодня. Первая мысль, пробивающаяся сквозь кучу остальных, — позвонить Арсению, но руки совершенно не поднимаются. Антону не хочется выглядеть жалко, не хочется позориться ещё больше. С трудом сложив имеющиеся пазлы, он приходит к выводу, что уехал мужчина не просто так, события эти действительно связаны, и, приложив усилия, вытягивает из кармана куртки ключи. — А, ты об этих… — протянув руку вперёд, Шастун из последних сил натягивает на лицо улыбку. Играть сейчас тяжело, но и дать волю эмоциям нельзя. — Это я знаю. Не понял сразу просто. Антону хочется разреветься прямо здесь, когда протянутая связка пропадает в чужом кармане. Попадать в помещение, которое ещё час назад было домом, ему придётся с помощью мамы, и объясняться перед ней будет ещё сложнее. Усмехнувшись, Наталья встаёт с кресла. В том, что действующий любовник бывшего мужа ничего не знал, она уверена. Попов сам просил подождать и не говорить, пока его не будет в городе, но ничего ждать девушка не намерена. — Ну, хорошо. Тогда до завтра. Я приеду утром, и чтобы к этому времени твоих вещей там не было. Антон остаётся сидеть в кафе, наблюдая за тем, как Наталья скрывается за дверью. Он не в силах бежать что-то делать, не в состоянии звонить Арсению и устраивать разборки, и ехать обратно к маме, честно говоря, тоже. Шастун останавливает официанта, проходящего мимо, и спрашивает, где его кофе, который он планирует осушить залпом для того, чтобы восстановить хоть какую-то влагу в пересохшем горле, а, услышав ответ, начинает истерично смеяться. Ему забыли принести заказ, его забыли предупредить о том, что теперь он будет жить непонятно где, и объяснить причину этому забыли тоже. Только если с кофе это прокатить ещё может, то вот с Арсением, увы, но нет. Антон на мужчину зол как никогда раньше, потому что тот не только забыл и не посчитал нужным что-то рассказать, а ещё и подло подставил. Намеренно или нет — парень не знает, но даже если и нет, то менее обидно от этого ему не станет. — Возьмите, пожалуйста. И извините ещё раз. Молодой официант уходит, а Антон поджимает губы, цепляя пальцем чашку горячего напитка. Забегался, устал, с кем не бывает… Шастун так и не узнал, что такое работать, и списать такую нелепость ему несложно. Кофе он пьёт, как и хотел, залпом. Горячо, больно и совсем не вкусно, но сидеть тут долго возможности нет: вещи сами себя не соберут, собраться самому, хотя бы с мыслями, быстро тоже не получится, а торт, ждущий своего часа в пакете рядом, видимо, будет сегодня горестной закуской.***
Возвращается домой Антон на такси и всю дорогу старательно делает вид, что у него всё хорошо. Шмыгает, утирается торчащими из-под куртки рукавами свитера, но водителю приветливо улыбается, радуясь тому, что едут они не в тишине. Разговор с Арсением, которому парень решился позвонить, стоя неподалёку от кафе, сил никаких не добавил и настроение не поднял. Антон впервые сильно повысил голос на мужчину, высказался о своих чувствах настолько подробно, что сам охренел, а, услышав, куда именно ему нужно отправиться вместе с вещами, сбросил вызов и, написав маме сообщение с просьбой открыть ворота, выключил телефон, не желая больше ничего слышать. Он сегодня и так услышал слишком много. Когда машина подъезжает к дому, Антон из неё едва ли не выпрыгивает, но, вспомнив о пакете, притормаживает, чтобы не превратить торт в кашу. Если он ему уже не рад, то это не значит, что и остальные его есть не захотят. Остановившись у двери, парень пытается успокоиться, но мысли о том, что сейчас придётся сообщать новости, успокоиться не дают. Антон знает, как он выглядит, понимает, что вопросы на него так или иначе посыплются, только мёрзнуть на холоде ещё дольше ему не хочется. Собравшись с силами, он открывает дверь и, успев снять с себя только куртку, так и остаётся стоять у вешалки. — И где ты был? Получив сообщение, Майя начала переживать ничуть не меньше самого Антона. Сын никогда не писал с таким количеством ошибок, да и ключи не терял ни разу, даже в детстве. Попытка перезвонить превратилась в пытку, потому что каждый раз автоответчик произносил одно и то же: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Последующий звонок Арсения стал ещё неожиданнее. Мужчина набирал трижды и всё спрашивал, дома ли Антон, добрался он или нет. Предположение, что что-то, определённо, случилось, возникло сразу же, а ясности не появилось никакой. — Тортик покупал. Тор-тик, — последнее слово парень произносит по слогам и хочет по этому самому тортику от души пнуть, но сдерживается. — Бисквитный. — Ну, хорошо. Пойдём сядем, я чай сделаю. Антон без слов кивает, не наклоняясь, снимает ботинки, и проходит в гостиную, прихватив с собой пакет. Садится за край стола и опускает голову, укладывая её на собственные руки. Лежит так до того момента, пока не слышит закипающий чайник, и нехотя поднимается, когда кружка сладкого чая уже стоит перед ним. — Расскажешь, что случилось? — Майя встаёт за спину сына и, положив ладони на его плечи, осторожно сдавливает, начиная массировать. — Давай, поговори уже со мной. Мне тоже непросто тебя таким видеть. Шастун сжимает губы и, недолго подумав, слегка поворачивает голову в сторону, пытаясь обернуться. — Мам, а вот ты бы смогла своего ребёнка отдать? Ну, взять и продать его? Обменять на что-то? На квартиру там, машину, бизнес? Майя слушает внимательно и ужасается, не понимая, к чему вообще ведёт Антон. Вздохнув, она отходит от него и садится на стул напротив, всё ещё обеспокоено наблюдая за мимикой сына. — Нет, конечно. Что ты такое говоришь… Почему спрашиваешь? — А чем тогда руководствуется женщина, которая именно так и поступает? Этого Шастун понять тоже не может. Он не видит в такой сделке никакого бартера — он видит прямую продажу, и принять её не способен. Как и факт того, что даже если закрыть на это глаза, он останется не только с Арсением, даже не с Серёжей, к которому он более или менее привык, а еще и с новорождённым ребёнком. Антон знает, что это такое: у него есть младшая сестра, первые годы жизни которой он вспоминает с содроганием. Антону восемнадцать, и он совершенно не готов быть для младенца не братом, а вторым, почти равноправным при таком раскладе, родителем. Сейчас он готов сам, как ребёнок, плакать и топать ножкой, выражая этим своё недовольство, что в принципе и делает. — Какая женщина? Ты о каком-то конкретном человеке? — Да, — бурчит парень, которому и скрывать уже ничего не хочется. — О жене Арсения. И это кошмар! — Ты за него так переживаешь? — продолжает интересоваться Майя. Она ожидала худшего и теперь чувствует облегчение, понимая, что изречения Антона с ним самим почти не связаны. — За себя я переживаю! — А за себя-то почему? Шастун тяжело вздыхает и закусывает внутреннюю сторону щеки, сдерживая подоспевающую к глазам влагу. Он держался в Новый год, пытаясь не сойти с ума от переживаний, держался всю неделю, контролируя себя практически во всём, но сегодняшний, изначально хороший, день стал финальной точкой. Антон устал: устал от тайн и недомолвок, устал от скачков настроения, устал от нервов. Он больше не хочет чувствовать себя обманутым, и сам врать уже тоже не хочет. — Потому что. Потому что Арсений мне не друг, мам. Арсений мне больше, чем друг… Хуже стать не может, и Антон в этом почему-то полностью уверен. Ему некому высказаться, не с кем поговорить и обсудить волнующие его темы. Да и облегчения он сейчас никакого не испытывает: только бушующий в душе ураган, после которого должен наступить штиль, но сколько ещё до него — ему не известно. Скажи Антону кто-нибудь неделю назад, когда он готов был стать писателем, чтобы написать целую книгу о том, что он не гей, что сейчас ему самому захочется сказать обратное — он бы не поверил. Как не верит и сейчас, но возвращаться уже некуда и незачем. Парню нужен этот взрыв внутри себя, чтобы элементарно успокоиться и прийти в чувства. — Знаю. Шастун только и может, что рот открыть. Он столько пережил, столько выстрадал, ждал совсем не того, а сейчас застывает, не зная, как реагировать. — Серёжа рассказал, — продолжает Майя. — Утром, когда Арсений должен был уезжать, я встала рано, завтрак приготовила. Попросила Серёжу отнести в комнату к папе, а сама тебе хотела. Он растерялся, и тогда я спросила, где он обычно спит. Ну, и фразы «Папа всегда спит с Антоном» мне хватило, чтобы понять всё остальное. Учитывая, сколько в доме свободных комнат. — И ты так спокойно об этом говоришь? Мы же всю неделю… Ты вела себя… ну, обычно. Антон слов связать не может, не то что осознать что-то. — А как должна была? Я приехала сюда как твоя мама, ей и осталась, — женщина слабо улыбается и тянется к кружке чая. — Если говорить честно, то я не могу сказать, что в восторге и сильно этому рада, но это не моя жизнь и не моя любовь. Она твоя, твоя первая. Это важный этап в жизни, препятствовать которому я не собираюсь. Переживаю за тебя, беспокоюсь, но надеюсь, что ты понимаешь, что делаешь, и больших ошибок не совершаешь. На фоне стресса Антону кажется, что он впадает в эйфорию. Хоть мама и была всегда к нему снисходительна, никогда сильно не ругала и практически ничего строго не запрещала, о таком признании он всё же думал исключительно в форме скандала, и о такой лояльности и мечтать не мог. — Прости, — парень не знает, за что конкретно он извиняется: возможно, за неоправданные ожидания, о которых он не знает, а, может, за своё вранье и неспособность начать этот разговор раньше. — И спасибо. — Доставай уже свой торт. Антон смеётся сквозь слёзы и тянется к пакету. Ставит коробку с тортом на стол и отворачивается, протирая глаза тыльной стороной ладоней. Осознавать, что мама поняла подробности его интимной жизни, ему страшно неловко, но он благодарен ей за то, что хотя бы об этом женщина ничего спрашивать не стала. Сходив за тарелками и ножом, Шастун возвращается обратно и наконец находит время и силы сделать глоток слегка остывшего чая. Тряхнув головой, парень разрезает торт на равные части и, положив один из кусочков на тарелку, втыкает в него ложку. — Я хорошо тебя понимаю. Поверь. — В плане? Майя задумчиво отводит взгляд в сторону и горько усмехается. Она всегда была уверена в том, что дети её судьбу повторять не будут, всё для этого делала, но Антон, сам того не зная, идёт по её стопам и переписывает уже хорошо известную ей историю с другого ракурса. — Когда я была в твоём возрасте, даже младше, поступила в воронежский университет. Город, возможности и первые отношения повлияли на меня сильно. Не успев закончить первый курс, я почти сразу забеременела тобой. Антон замирает с ложкой во рту. Мама никогда такого не рассказывала, и о том, что она вообще где-то училась, он узнаёт только сейчас. — Твой отец был очень похож на Арсения. Тоже старше, статуснее. А я была молодой глупой девочкой, которой казалось, что она вытянула счастливый билет в жизнь. Я была готова переехать, выйти замуж, но ты этому человеку был не нужен, и отношения эти закончились быстро. Проглатывает кусочек торта, до сих пор находящийся во рту, Шастун громко и отламывать следующий совсем не хочет. — В это же время за мной ухаживал мой одногруппник. Человек, которого ты и сейчас считаешь своим отцом. Его не задевало то, что я делала, не смущало моё положение. Он делал многое, чтобы я поверила его словам и намерениям, но я не верила. Бросила учёбу, родила тебя и продолжала его избегать, но он всё не сдавался. Антону в который раз за день становится больно и обидно, но он старательно не подаёт вида, лишь сильнее сжимая в руке кружку. Мама смогла понять и принять его, и он должен сделать тоже самое, что бы дальше не услышал. — Первый год твоей жизни мне было очень тяжело. Работать я не могла, а жить было почти не на что — всё минимальное покупала твоя бабушка. Она умерла за месяц до того, как тебе исполнился годик, и я опустила руки. В садик тебя не брали, и найти хоть какую-то подработку у меня не получилось. Я продала бабушкину квартиру, начала экономить, и решила дать шанс тому одногруппнику, потому что не справлялась. Мне нужна была помощь. Майя вздыхает и делает глоток. Антон — самая тяжелая часть её жизни, думать или говорить другое бессмысленно, но, как бы то ни было неправильно или несправедливо, именно он её любимый ребёнок. Родители должны любить своих детей одинаково, однако зачастую так не бывает: безусловную любовь испытываешь, конечно, к каждому, но кто-то один заставляет чувствовать больше. И в этой позиции сын закрепился с самого своего рождения и продолжает в ней оставаться. Женщина ненавидит себя за это, всё делает для счастливого будущего обоих и никак этого не показывает, но в Антоне видит себя и свою первую любовь, а в дочери — болезненные отголоски прошлого, и избавиться от них не может, как бы не старалась. — Сначала всё было хорошо. Постепенно я начала ему доверять и даже восхищалась тому, как он относится к тебе. Но годы шли, и по мере твоего взросления он холодел к тебе всё больше. Я не могла найти причины, переживала. Пытаясь спасти семью, по его желанию забеременела Дианой. Только это его тоже не устроило: он мечтал о сыне, о своём, родном, но УЗИ показало девочку. Тогда он начал появляться дома реже, стал играть в карты, задолжал какой-то женщине, которой нравился, и та попросила его уйти от меня в обмен на долг. Так история и закончилась. Антону хочется что-то сказать, но подходящие слова в голову не приходят. Ему не обидно за то, что отцом оказался другой человек, он его всё равно практически и не помнит уже — ему обидно за маму. Он представить себе не может, сколько та для него сделала. — Говорю тебе об этом сейчас, потому что вижу сходства между нашими судьбами и не хочу, чтобы твоя жизнь превратилась во что-то подобное. Парень и сам сходства найти способен. И это мама ещё про его одногруппника не знает. — Я пока что не могу поверить ни Арсению, ни тому, что ваша с ним связь будет для тебя удачной. Но это не значит, что я возражаю или прошу тебя одуматься. Ты можешь что-то изменить в этой истории, можешь подстроить её под себя. А если что-то пойдет не так, ты всегда можешь вернуться домой. Дослушав, Шастун уходит в туалет. Ему нужно умыться и прийти в себя. Нужно несколько минут на то, чтобы побыть наедине. Только после этого разговора он окончательно понимает, почему мама так хотела, чтобы он поступил, почему поначалу боялась отпускать так далеко, и почему просила его повременить с отношениями.