Круглосуточно

Юнги хорош в программировании, как и большинство людей его возраста. Он обожал информатику в школе, и все это получилось как бы само собой. Возможно, он интересовался компьютерами немного больше, чем другие, возможно, читал о них больше, чем другие, но тысячи людей помимо него делали тоже самое. Конечно, он не так хорош в этом, как в музыке, и не может говорить об этом часами, как Намджун, который с таким восторгом отзывается о языках или старой поэзии. Но Ким другой, он чертов гений, а Юнги лишь парень, который хорошо прошел собеседование в компании родителей своего друга и получил работу младшего веб-разработчика. Это хорошая работа, намного лучше, чем он сам смог бы себе найти. Разумеется, было легче переехать в Сеул уже решив этот вопрос, поэтому он безумно благодарен за такую возможность, но несмотря на это она до боли скучная, что Юнги ощущает, как лишается частички себя каждый день. Ему было бы проще, если бы вся остальная жизнь была куда веселее, могла избавить его от ежедневной скуки на работе, но она такая же однообразная. Только музыка как-то спасает ситуацию, когда он ее слушает или пишет, она помогает ему расслабиться, но этого не всегда достаточно, чтобы он мог перестать чувствовать дискомфорт и создавать музыку, которая не звучит странно или напряженно. Он слышит свои мысли в каждом бите, который звучит ненатурально и слишком обработано, как если бы его обгрызанные ногти или больные плечи представили в виде мелодии. По крайне мере, хотя бы песня, над которой он работает после ужина с Хосоком, звучит нормально, но и она заставляет чувствовать себя в какой-то степени неуютно. Однако бывают моменты, когда становится легче. Например, когда Сокджин танцует в носках и розовой толстовке на кухне, выкрикивая слова песен, что есть мощи, а потом выдергивает Юнги из-за стола, втягивая в свой непонятный танец, и смеется до тех пор, пока его голос не садится. Когда Чонгук приходит прикрыть стойку администратора и начинает оглядывать всех своими большими глазами, пока запихивает в себя невообразимое количество рамена. Или когда Намджун с горящими глазами и в слишком длинной для него кофте рассказывает о книге, которую он ему подарил, как будто на ее страницах действительно есть какая-то магия. Юнги здесь почти уже месяц, но все равно держится за эти моменты, как за спасательный круг. Ему кажется, что встречи с Хосоком тоже можно в каком-то роде отнести к этим моментам, заставляющим Юнги чувствовать себя лучше, как это делают его друзья, но в то же время это что-то совсем иное. Он не будет думать об этом, не хочет ассоциировать свой комфорт в Сеуле с незнакомцем, потому что единственная причина, по которой это все происходит, – долбаный кондиционер для белья, и, наверное, то, что он здесь всего месяц, долбаный месяц. Хосок – необъяснимая причина, заставляющая Юнги скучать по дому. Потому что жизнь несправедлива, поэтому он ему не пишет, а ждет 10 долгих дней до воскресенья, пока корзина белья не наполняется грязными вещами, и именно тогда он берет ее и идет в прачечную. На улице лужи разбросаны по всей дороге, поэтому Юнги, прижимая корзину ближе к себе, пытается перепрыгнуть их на носках. Его щеки горят на холодном воздухе, будто его знобит. Возможно, это плохая идея, и ему нужно подкупить Сокджина едой, чтобы он стирал за него. Корзина с бельем так близко к его лицу, что он может чувствовать вонь носков оттуда. Он одет максимально неряшливо, и он опять оставил наушники дома. Хосок уже там, когда Юнги приходит со своими раскрасневшимися щеками, которые грели его всю дорогу сюда, а сейчас к ним добавляется еще и учащенное сердцебиение. Он толкает стеклянную дверь и заходит внутрь, а Хосок, замечая его, спрыгивает со стиральной машинки, на которой сидел секунду назад. Нельзя описать словами то, как он выглядит: один из рукавов его, на вид очень тонкой, водолазки, свисает, пряча одну из ладоней, а второй закатан по локоть, его волосы торчат во все стороны, будто он не расчесывался сегодня, джинсы выглядят слишком узкими, а его бедра… Одного лишь взгляда достаточно, чтобы понять, что в таких штанах танцевать невозможно, конечно, если ты не боишься их порвать. Хосок улыбается, хотя видно, что он уставший, возможно, даже перетрудившийся. Юнги отводит взгляд, теперь он смотрит на его ухо – единственное безопасное, по его мнению, место. – Ты когда-нибудь одеваешься по погоде? – Юнги спрашивает немного раздраженно, сильнее прижимая корзину к груди. – Надень свитер, на улице почти зима. – А ты шнурки завяжи, а то упадешь. Юнги щурится из-за замечания, но глаз с Чона не сводит. Скорее всего это правда, и он забыл их завязать, когда собирался, но сейчас это не главное. Он отталкивает Хосока в сторону, идя к своей стиральной машине с отклеивающейся наклейкой, пока Чон смеется и облокачивается на машинку рядом, бормоча под нос еле узнаваемый рэп из песни айдола и рассматривая ногти. Юнги чувствует легкое покалывание в подушечках пальцев, будто ударился током, странное волнение в животе, а рядом стоящий Хосок заставляет его чувствовать себя бодрее, чем он когда-либо был. Он запутался. Юнги включает машину и, разворачиваясь, идет к пластиковым стульям. Чон плетется за ним, немного пританцовывая, а потом вытаскивает телефон с наушниками из заднего кармана своих тупых узких джинс. Юнги хочет ему сказать, чтобы носил рюкзак, но знает, что Хосок просто посмеется с его слов. – Что-нибудь классное? – Спрашивает, плюхаясь рядом и махая телефоном перед носом соседа, а Мин отмахивается. – Как часто ты был здесь на прошлой неделе? – Интересуется вместо этого, ставя локти на колени, чтобы старый, потрепанный и пожелтевший по краям линолеум был единственным, что он мог видеть. Осматривает помещение, подмечая много клубов ниток по углам. Он чувствует, как сидение рядом с ним прогибается – это Хосок, который пытается сесть поудобнее, но Юнги не оборачивается. – Раза три, –Чон хмыкает в ответ. – У меня не получались некоторые движения, а поскольку я плохо сплю, когда это происходит, то… Я бы танцевал в студии, но там всегда куча народа, даже вечером, поэтому я приходил сюда. – Ты хороший танцор? – Юнги опрокидывается на спинку, его голос звучит странно, напоминает рычание. –Нормальный, – Хосок пожимает плечами, съезжая вниз по стулу. – Я выиграл пару соревнований в Кванджу, когда был моложе, фристайл и хип-хоп, все в этом духе. Я думал над тем, чтобы пройти прослушивание в компанию и стать айдолом, но потом передумал. – Что, слишком уродлив? – Типа того, –Хосок лениво улыбается, откидывает голову назад, чтобы посмотреть на грязный потолок. Юнги смотрит на его шею, потом на руки в замке за головой, и в конце концов на волосы, которые падают со лба. – Думаю, ты был бы хорошим айдолом, – он говорит спустя мгновение, забывая про все на свете. – Ты… – замолкает, пожимая плечами. – Я что? – Хосок медленно переводит свой взор на него, и Юнги на секунду кажется, что его хитрый взгляд все знает. – Милый? Ты это хотел сказать? – Нет. Я не знаю, – заканчивает Юнги, отводя взгляд в сторону. – Забей. Он краем глаза видит, как Хосок улыбается: обнажает зубы и округляет щеки. Юнги игнорирует, съезжает вниз по сидению и игнорирует, хотя не понимает, что именно. Хосок улыбается так часто, что его улыбка должна была уже перестать быть чем-то особенным. Непонятно, как он может делать одну и ту же вещь, но каждый раз по-разному. Ему не нравится, что он замечает, как Хосок морщит нос, как закрывает глаза или как на его щеках появляются ямочки, когда он поджимает губы определенным образом. Нет, ему нравится замечать все это, ему просто не нравится знать, что ему нравится это замечать. Хосок засовывает наушники в уши, начиная подпевать, Юнги узнает, что это f(x), и Чон пытается быть Эмбер, только с более худшим знанием английского, что одновременно звучит и ужасно, и очаровательно. Он ерзает на стуле, кривясь от звука пластиковых ножек, скользящих по линолеуму, и пытается не обращать внимание на хосокова «now there’s top ten honeys tryna phone me»*. Он смеетcя и закрывает глаза, когда Чон к нему присоединяется. – Почему тебе не спится? – Хосок спрашивает, когда в воздухе повисает молчание. – До сих пор скучаешь по дому? – Я не могу скучать по нему, я здесь не так давно, чтобы начать тосковать по чему-то, – Юнги вздыхает, вытягивая ноги как можно дальше и разминая пальцы рук до хруста. – Иногда я плохо сплю, потому что слишком много думаю. – Ты можешь тосковать по дому, даже если ушел всего на час, – спокойно говорит Хосок: его глаза закрыты, а руки в замке сложены на животе. Он убрал наушники. – И о чем ты думаешь? – Ни о чем, – пожимает плечами, – о музыке. А твои ошибки – единственная причина, по которой ты не можешь спать? Хосок открывает глаза. – Я привык танцевать, пока не устану, – отвечает с поднятыми уголками губ. – Мое тело просто не может отдыхать, если я не валюсь с ног. –Это самое тупое, что я когда-либо слышал. – Может быть, но я обычно танцую так много, что это не имеет значения. – Тогда танцуй, черт возьми, а не сиди и не ной мне здесь, что ты должен танцевать. – Ты что, просишь меня станцевать для тебя? –Блять, нет, – Юнги выплевывает эти слова словно яд, намного резче, чем ожидал от себя. Улыбка Хосока немного спадает, лоб слегка морщится, но он быстро возвращает прежнее выражение. Юнги разминает запястья, затем плечи, пока воротник кофты не выпрямляется. – Так, – прочищает горло. – Ты имеешь в виду до отключки? Ты танцуешь до тех пор, пока не начинаешь отключаться? –Очень сложно перестать заниматься тем, чем любишь, – Хосок улыбается потолку. Юнги не может поспорить с этим, хотя отчаянно хочет. Когда он с Намджуном выпускает песню, они всегда за несколько дней до релиза выживают на кофе и своих нервах, чтобы убедиться, что все идеально. – Иди домой, – говорит он вместо этого. – Тебе нужно поспать, иди, это даже не… Ты даже не танцуешь. – Все хорошо, это не то, я посплю, когда вернусь домой, тем более у меня занятия только вечером, – он смотрит на Юнги с дразнящей улыбкой. – Ты что волнуешься за меня? Это так мило. – Нет, я не хочу, чтобы ты потерял сознание, а то мне придется тебя здесь оставить. – Ты бы смог отнести меня, – Юнги фыркает с того, как Хосок хлопает ресницами, когда говорит это, и отворачивается. – Ты идиот. – Вероятно, но еще я очень милый. – С этим бы я поспорил. Хосок встает со своего места и, делая пару шагов по грязному полу, неожиданно бросается в танец. Во что-то совсем нелепое с болтающимися руками, усмешкой на пол-лица, шаркающими ногами и покачивающимися бедрами. Смотря на это, очень трудно сказать, хороший ли он танцор, потому что такие вещи может сделать каждый, все слишком преувеличенно, чтобы считаться настоящим танцем. Это все не к месту в прачечной, здесь пахнет порошком, пока Хосок танцует как маньяк на фоне вращающихся стиральных машин, а Юнги не может сдержать смех. Потом он останавливается, затихает, все эмоции на его лице будто волной смывает, и это происходит так быстро, что Юнги не может ничего поделать и начинает смеяться еще сильнее. Хосок падает обратно на стул, вытягивая ноги вперед и упираясь идеально зашнурованными, горчично-зелеными кроссовками в стопу Мина. Они сидят так в тишине некоторое время. Юнги не покидает ноющее чувство в голове, которое говорит ему, либо что-то скажи, либо попытайся поспать. Он проводит обгрызанным ногтем по костяшке большого пальца, представляя, что слышит, как ноготь царапает кожу. Во второй руке он вертит телефон и совсем не ожидает, когда Хосок неожиданно со скоростью света выхватывает его. Юнги даже не возражает, просто наблюдает за тем, как Чон включает камеру. Иногда он забывает, что это можно сделать, не зная пароля от телефона. Затем Хосок обнимает его. Юнги знает, что может спокойно отстраниться и что Чон не будет спорить, но он этого не делает, просто замирает, фокусируясь на пальцах другого человека на своем плече, точнее на его толстовке и на сотне слоев одежды под ней. Прикосновение очень мягкое и осторожное настолько, что Юнги хотелось бы, чтобы Хосок был напористее, чтобы Мин мог почувствовать его. Когда он смотрит на них через экран телефона, то понимает до чего глупо они выглядят вместе. Волосы Хосока, зачесанные назад, поблекли до грязного блонда: темные у корней и местами все еще розовые. У Юнги они черные, неряшливые и падают на глаза. У Хосока улыбка широкая и светлая с высунутым кончиком языка между зубами, а глаза в форме полумесяца. Его улыбка не такая, она не такая широкая и выразительная. Они смотрятся нелепо, будто два совершенно разных вида. Но Хосок все равно нажимает на кнопку, запечатлевая их в памяти телефона, и отодвигается. Юнги отталкивает ногтем кутикулу на большем пальце, изучая свои колени. – Мило, – мурлычит Хосок, когда смотрит на фотографию, кивая в знак одобрения. – Отстой, – бубнит Юнги. Он находит всю эту ситуацию до невозможности смешной. Его горло разрывается от недосказанности, но ирония в том, что он не знает, что сказать, а Хосок сидит рядом и улыбается фотографии. Потом он протягивает ему телефон – они действительно выглядят мило, немного неловко и глупо, не учитывая, что фотография получалась чуть-чуть размытой. Но по большей части мило. Он блокирует телефон и опять начинает вертеть его, а потом останавливается и зажимает между ладонями. – Послушаешь кое-что со мной, – говорит он, не обдумав, когда напряжение в горле становится невыносимым. – Кое-что это что? – Хосок наклоняется к нему. – На твоем телефоне? – Ага. Кое-что… Кое-что, что я сам написал, – он хочет сказать, что это вещь, которой он не может перестать заниматься, потому что любит, но решает промолчать. – Музыку? Ты пишешь музыку? – Чон протягивает ему наушники, и Юнги, немного повертев их в руках, вставляет в телефон. – Мгм, – соглашается. Он не знает, зачем вообще это делает, пока листает папку с файлами со старыми и странными незаконченными песнями – вещи, которые его волнуют, потому что он сам их создал. Он выбирает глупую песню с забавным рэпом, который он и Намджун записали, когда были пьяны бессонницей и соджу. Выбирает ее на тот случай, если Хосок вдруг скажет, что она ужасна, тогда Юнги сможет отшутиться. – Это ты? – Спрашивает Чон на половине песни, его глаза широко раскрыты и полны изумления, будто он вообще не думает, что она ужасна. Юнги усмехается телефону перед тем, как протянуть его Хосоку. – Не везде, – отвечает. – Лучшие биты. Они слушают вместе то, что выбирает Хосок, и Юнги наконец понимает, что расслабился: он больше не ерзает на стуле, не играет с руками, просто закрывает глаза, пока Чон копается в последних десяти годах его жизни, хотя это всего лишь малюсенькая доля по сравнению с тем, что есть у него на компьютере. Ему всегда нравилось давать людям слушать его музыку, чем говорить о ней. Ему больше по душе, когда песня говорит сама за себя, потому что Юнги, читающий рэп, отличается от Юнги в жизни. Первый более яркий и вызывающий, в то время как второй – тихий и сонный. То, что они делают это в такую рань и в прачечной, ничего не значит, как и то, что, сидя на этих неудобных пластиковых стульях, их колени соприкасаются каждый раз, когда Хосок нервно дергает ногой. Они по очереди встают, перекладывают вещи из стиральной машины в сушилку, а потом опять возвращаются на прежнее место. Ничего не значит и то, что Юнги, наблюдая за тем, как Хосок держит его телефон в руках, думает, что им стоит поцеловаться на прощание. Нет, забудь, вы друг другу никто, всего лишь незнакомцы, а это даже нереальная жизнь. Он видит, как Хосок улыбается, пока слушает, тихо повторяя слова, будто вдумывается в них. И это точно не то чувство, он просто скучает по дому, или, что вероятнее, просто устал. Хосок остается в прачечной подождать, пока высохнет одежда Юнги, а потом они вместе покидают ее. Они продолжают слушать музыку по пути назад, их связывает коротенький провод хосоковских наушников. Они останавливаются у дома Юнги, тогда Чон возвращает ему телефон, его серьезный взгляд сияет в темноте. – Ты можешь дать мне пару своих песен? – спрашивает. – Ты можешь сказать нет, мне они… Мне они очень понравились, думаю, что смог бы поставить под них что-нибудь, если ты не против. На секунду Юнги не знает, что сказать. Он кладет телефон в карман, наблюдая, как Хосок нервно теребит рукав водолазки. Одна лишь мысль о том, что Чон может танцевать под что-то, что он сам сделал, заставляет его забыть, как дышать, а также наполняет грудь теплом. Мин делает шаг вперед, чтобы получше разглядеть его лицо в темноте: тот выглядит неуверенно с взволнованной улыбкой. – Да, – отвечает Юнги. – Я… Я принесу флешку в следующий раз, – две недели, следующий раз будет через две недели. – Или раньше, – будто бы прочитав его мысли, предлагает Хосок. – Мы могли бы опять где-нибудь поесть вместе. Могу познакомить тебе с Сеулом через еду. – Возможно, ага, – он кивает, облизывая губы. – Попытайся… Попытайся немного поспать. – Хорошо, – он улыбается, – ты тоже. Но на следующий день Юнги напоминает ходячего мертвеца. Это начинает входить в плохую привычку – почти не спать в ночь с воскресенья на понедельник уже стало своего рода традицией. Не то чтобы в остальные дни он так сильно высыпался, что мог позволить себе не спать одну ночь раз в две недели, но он не хочет останавливаться. На работе он пьет слишком много кофе, грубит людям по телефону больше, чем они того заслуживают, и допускает ошибки в вещах, которые знает как свои пять пальцев.Через пару часов у него начинает стучать в висках, отчего он начинает чувствовать себя, как помятый фрукт – наказание за умышленную бессонницу. Вечером, несмотря на всю усталость, он идет к Намджуну. Песня с порочным рэпом, над которой он работал последние несколько недель, почти готова, наверное, потому что она была единственной, над чем он мог работать. Она про Тэгу и солнце. Он выходит из метро весь угрюмый, пинает камни по дороге. Его работа скучная, как он сам, и Намджун скажет, что его песня точно такая же. Черта с два, его песня хороша, в этом он уверен, но остальная часть его – лишь парка цвета хаки, ботинки и челка падающая на глаза, и она скучна. Может, ему стоит снова покрасить волосы? Может, ему стоит перестать занашивать джинсы до дыр. Квартира Намджну крошечная, в ней есть спальня и гостиная, которую он превратил в студию, если место с клавиатурой, синтезатором и компьютером можно так назвать. Повсюду кофейные кружки, контейнеры из-под еды на вынос и разбросанная одежда, в основном кардиганы. Намджун выглядит, как обычно, будто он был рожден студентом и умрет им. Студент с сутулыми плечами, толстыми очками и улыбкой с ямочками на щеках. На самом деле, он не знает, правда ли, что Ким студент. Он не спросил об этом при их первой встречи, а потом ему было неудобно возвращаться к этой теме, поэтому это превратилось в своего рода шутку: Ким Намджун–человек научных кругов и его фантомный университет. В действительности это не имеет значения, потому что он и Намджун всегда так заняты музыкой, что у них не хватает времени на обсуждение чего-то еще. Они встретились в ночном клубе Тэгу, когда Джун приезжал туда, и сразу нашли общий язык. Позже Намджун познакомил его с Сокджином, который в свою очередь три месяца назад представил его Чонгуку, чьи родители владеют компанией по разработке программного обеспечения в Сеуле, где как раз была открыта вакансия в области веб-разработки. Замолвленное словечко и диплом курса программирования сделали свое дело, и с того дня все начало развиваться слишком быстро. Юнги счастлив винить Намджуна во всех своих неудачах. Он делает им обоим рамен, пока Намджун слушает фрагменты песен, над которыми он работал. Киму нельзя доверять готовку, наверное, поэтому кухня – единственное чистое и не загроможденное место в его доме. Обычно он куда-то ходит или что-то заказывает, а в крайнем случае убеждает Сокджина прийти и приготовить ему что-нибудь. Юнги приносит ему рамен, потому что это одна из самых легких вещей на свете в плане готовки, но даже несмотря на это, Мин предпочитает готовить его сам. Ему нравятся эта рутина, нравятся все эти пакетики с соусами и специями, нравится складывать фольгу над паром. Юнги ставит еду на стол, садится и включает свой ноутбук. За столом тесно, потому что Намджун слишком большой, но Юнги не против того, что их локти иногда соприкасаются. Ким купил второе кресло, как только Юнги сюда переехал, и это одна из самых приятных вещей, которые ему делали в этой жизни, даже если ему самому пришлось собирать его. – Через пару недель будет шоу, – говорит Намджун, откидываясь на спинку стула и наблюдая, как Юнги просматривает файлы с песнями. – Занят, – отвечает на автомате. – До сих пор не обустроился? – Спроси меня еще раз через года три. Тот смеется, пожимая плечами, а Юнги включает песню. Они слушают ту самую песню, и Юнги крутит пальцы, бормоча слова под нос, проводит пальцами по клавишам ноутбука, избегая Намджуна, который смотрит на него. Он думает, как вчера слушал с Хосоком свои песни, как по-другому это чувствовалось, и как лишь одна мысль о том, чтобы дать Чону послушать именно эту песню, заставляет его хотеть смерти. Намджун все еще смотрит на него. – А ты,случаем, не влюбился? –спрашивает он почти под конец. Юнги убьет его, больше никогда в жизни не принесет ему рамен. Он ничего не отвечает, просто смотрит на счетчик секунд до конца песни. – Мне это напоминает то, что ты писал после того, как Хеджин-нуна влепила тебе пощечину, и ты влюбился в нее. Ты пишешь по-другому, когда встречаешься с кем-то, так что… – Я так и не узнал, почему она ударила меня, – бормочет он, пытаясь направить разговор в другое русло. – Ну, потому что ты придурок. – Нет. – Хен, признай, что в тебе есть дурацкие качества. Но штука в том, что, когда это произошло, ты начал писать такую музыку, – Намджун хлопает по ноутбуку. – Эмоциональную, красивую, все дела. – У меня нет эмоций, – Юнги отлипает от спинки стула, закрывая глаза капюшоном. – Ешь свой рамен. – Это парень из прачечной, верно? – Какого хуя! – Он стонет, натягивая капюшон еще ниже, пока он не закрывает все лицо. – Тебе Сокджин-хен разболтал? – Конечно, но я рад слышать, что это правда, – Намджун мягко толкает его кресло ногой, заставляя немного откатиться от стола. – Он тоже тебя ударил? – Нет, – злобно отвечает Юнги. – Он пахнет, как моя мама. – Хорошо, Фрейд**. – Иди в жопу, я не это имел в виду. Я скучаю по Тэгу… Вот и все. – И он пахнет, как Тэгу? – Нет. Да. Напоминает немного. – Это не так странно, по сути, – задумчиво говорит Намджун. – Он у тебя ассоциируется с чем-то родным, а поскольку родное всегда связано с комфортом, а ты впервые уехал из дома… – Хватит! – Юнги скидывает с себя капюшон, хватает свой рамен, перемешивает его палочками. – Это не… Это дерьмовая и эгоистичная причина, чтобы любить кого-то. – Возможно, – Ким пожимает плечами. – Нравится ли он тебе по другой причине? Типа… Нормальной причине? – Я не знаю, давай без пошлостей. – Ты должен разобраться с этим. – Или я могу лечь спать. – На всю жизнь? Юнги довольно хмыкает, а Намджун смеется, потягиваясь, его глаза закрыты, волосы торчат во все стороны, он выглядит сонным и счастливым. – Ты же помнишь, что всегда можешь сесть на поезд до Тэгу? – Он открывает один глаз, криво усмехаясь. – Заткнись, – вздыхает Юнги. Он уходит от Намджуна с новыми песнями, которые Ким хочет, чтобы он послушал или добавил в них что-то свое. Он вернет их через неделю нетронутыми. Он чувствует, что должен заняться чем-то более важным, но, опять-таки, не знает, чем. Он хочет позвонить Хосоку и спросить, есть ли у него другие положительные черты, кроме кондиционера для белья, которым он пользуется. Любые положительные черты, помимо его рта, носа, волос и тупой улыбки. Его отвратных шуток и странной манеры стирки с мешочками для деликатного и специальных баночек для каждой жидкости, а также того факта, что он танцует, даже если Юнги по большей части не видел этого. Но по традиции он этого не делает, просто возвращается домой и смотрит с Сокджином сериал до тех пор, пока не решает, что все герои в нем мудаки. (– Я знаю, – Сокджин кивает с большим удовольствием, – напоминает большое шоу Мин Юнги, только у всех такие же красивые лица, как у меня.) Его мама звонит ему тем же вечером, и они говорят обо всем и ни о чем одновременно: как дела на работе, как поживает папа, в какой стране его брат на этой неделе.Он скучает по ним так сильно, что это отдается болью в груди. Сокджин готовит хорошо, но все равно кажется, что он ест в чьем-то доме, здесь нет той самой интимности, которая есть за столом в кругу семью, когда тянешься к другому концу стола, толкая всех локтями, чтобы заполучить тот самый большой и желанный кусок мяса. Может, однажды так оно и будет, но сейчас все еще слишком ново. Половину этой неделе и всю следующую он болеет. По-настоящему болеет. Зуд в глазах и кашель настолько сильный, что кажется может сломать его грудную клетку. Но даже в таком состоянии он продолжает ходить на работу, все потому что там он работает не так долго, чтобы получить больничный, а также потому что он все еще может ходить. Все равно это намного лучше, чем лежать в кровати весь день. По вечерам Сокджин делает ему разные травяные чаи, которые младший терпеть не может, и его сосед это прекрасно знает, но все равно продолжает делать. Он просто задирает голову и говорит, чтобы Юнги добавил мед. Наверное, хен ни разу в жизни не заботился о больном человеке. Юнги скучает по семье еще больше, вспоминая, как в детстве, когда он болел, его мама готовила тушеное мясо, а отец включал старые пластинки. Его брат кричал, когда Юнги дотрагивался до него, а потом притворялся, что тоже заразился, и в конце они вместе умирали, пока пар от травяных растворов для ингаляции ласкал их волосы. Более приятный способ лечения, чем чаи Сокджина. Хосок пишет ему пару раз, предлагая где-нибудь перекусить. Юнги успокаивает себя мыслью, что это только ради его работ: Хосоку нужна его музыка, а не компания. Юнги ничего не отвечает. Он не хочет отказывать, даже если это и по уважительной причине. Не может заставить себя написать, что болеет, поэтому просто игнорирует. Он пишет угрюмую музыку и кашляет, пока голова не начинает пульсировать, пьет чай, который ему делает Сокджин, даже если он его ненавидит, он знает, что так ему будет легче. Мед, лимон, женьшень и другая херня. К концу следующей недели ему становится лучше, но слабость и усталость никуда не уходит. Он хочет, чтобы его завернули в одеяло, уложили в кровать и обняли. Он хочет с кем-то поспорить об этом, притвориться, что здоров, потому что он никогда в жизни не болел. Это глупо, господи, насколько же это глупо, и звучит по-детски, но он до боли в сердце хочет этого. К вечеру воскресенья ему уже лучше, но он не идет в прачечную. Он сидит в своей комнате и возится с отрывками песен, которые собрал за последние несколько недель. Эмоционально, красиво, все дела. Он смотрит на корзину для стирки полной вещей, в которых он ходил и на которые кашлял. Он крутит телефон на столе, и, когда наступает время, в которое он и Хосок обычно заканчивают свою стирку, ему приходит сообщение. От: Хосоки~~ Отправлено: 04:12 Мне тебя сегодня не хватало От: Хосоки~~ Отправлено: 04:12 Две недели! Он игнорирует их. Смотрит на экран несколько секунд и игнорирует. Кто, черт возьми, вообще такое пишет? Ему рано вставать на работу, а еще он скучает по дому, что глупо, и по Хосоку, что еще глупее. В его груди застрял кашель, и ему нужно поспать. Но он продолжает вращаться в кресле, накладывает агрессивные барабанные биты на мелодичное звучание пианино и записывает невнятную и сырую лирику прежде, чем она может сбежать от него, чтобы вернуться к ней, когда проспится. Он не продерживается и получаса. От: Мин Юнги Отправлено: 04:37 спишь? От: Хосоки~~ Отправлено: 04:37 Неа От: Хосоки~~ Отправлено: 04:37 Пошли встречать рассвет со мной