Круглосуточно

На следующий день, когда Юнги приходит на работу, он натыкается на Чонгука, сидящего за его столом. Он ест чипсы и крутится на стуле, его массивные ботинки волочатся следом по ковру. Он немного напряжен, взъерошен и выглядит идеально, даже просто облизывая пальцы. А Юнги чувствует себя так, будто его переехал грузовик, и, скорее всего, так и выглядит. У него был нормальный, здоровый десятичасовой сон, но дневной свет слишком яркий и пустой, чтобы он мог под ним существовать. – А ну-ка свалил с моего места, – Юнги говорит, пиная кресло. Чонгук смеется, но встает и плюхается задницей на стол так, чтобы ноги свисали. Он задевает шуфлядки подошвой ботинок, когда болтает ими. Юнги включает компьютер. –Ты что, втюрился в Хосока-хена? – Чонгук спрашивает, как только Юнги усаживается в кресло. – Еще чего, я его ненавижу, – отвечает на автомате. Чонгук одаряет его несколько презрительным взглядом, за который Юнги следовало бы надрать тому задницу. При их первой встречи младший был тихим, робким и немного напуганным, прямо как Юнги был неприветливым, циничным и злым в свои двадцать. Сейчас Чонгук уверен в себе, даже дерзок рядом с ним, но Юнги думает, что это мило, кроме тех случаев, когда речь заходит о Хосоке. – Если ты позовешь его на свидание, он согласится, – говорит Чонгук, засовывая целую гору чипсов в рот. – Скорее всего, – добавляет, предлагая пачку Юнги, и пожимает плечами, когда тот отказывается. – С чего ты это вообще взял? – Юнги вводит пароль в компьютер. – В любом случае я не хочу никуда его звать, он надоедливый. – Он не надоедливый. Хочешь что-нибудь узнать о нем? – Я… – Юнги моргает. – Э-э-э… – поворачивается к Чонгуку, который смотрит на него с самым невинным выражением лица: глаза широко раскрыты, а в уголках рта можно заметить крошки от чипсов. – Хочешь узнать, насколько большой у него член, а? – Неважно, – Юнги отворачивается обратно к компьютеру. – Что с тобой не так, черт возьми? – Спроси Сокджини-хена, он вырастил меня на порно. – Во-первых, он тебя не растил, – Юнги фыркает, – и, во-вторых, он пишет не порно, а… – Эротику, конечно, как угодно. Хочешь посмотреть, как он танцует? На секунду Юнги думает, что речь все еще идет о его соседе, и он чуть не заливается громким смехом. Но, конечно же, младший имеет в виду Хосока. Его руки все еще на клавиатуре, когда он оборачивается к Чонгуку, чувствуя, что тот все еще может обмануть его, и на видео действительно будет Сокджин, танцующий танго с Намджуном и розой в зубах. Чонгук тем временем достает телефон. – У меня есть видео, – он говорит. – Это его недавнее выступление. – Мне все равно, – отмахивается Юнги, но он говорит это настолько поздно и так медленно, что Чонгук уже что-то ищет в своем телефоне. Скорее всего, роется в папках с дэт-метал и IU. Он протягивает Юнги телефон, на котором уже загружено видео, нужно только включить. Он же не должен смотреть его, верно? Это как спать в чужой кровати, что-то, что ему не положено делать. Только вот само видео на ютубе в общем доступе, просмотры которого немного переваливают за тысячу. Юнги сам бы смог найти его, если бы был человеком, который сталкерит своих крашей в интернете. – Блять, – он шепчет и нажимает на плей. Хосок стоит на коленях в свободной белой рубашке и черных джинсах с дырками на коленях. У него рыжие волосы, что странно… Но в хорошем смысле. На него падает белый свет прожектора, музыка медленная и таинственная, но через мгновение в ней появляются биты, и Хосок начинает танцевать. Юнги ни хрена не знает в танцах, но Хосок двигается будто по волшебству: в один момент его движения резкие, быстрые и полны напряжения, а в другой – плавные, словно в его теле от роду не было костей. Его руки двигаются, как ножи, он закрывает ими рот, потом шею, а когда он опять опускается на колени, то складывается впечатление, что кто-то другой заставил его это сделать, как будто он борется с собственными конечностями. Музыка ускоряется опять, и Юнги теряется в быстрых движениях Хосока. Все смешивается и превращается в размытое пятно из резких ударов ног, взмахов локтей, колен и ступней. Все становится хуже, когда музыка замедляется, потому что теперь Юнги видит все. Видит руку, которая плавно повторяет изгиб тела, видит высунутый кончик языка между зубов, видит этот затуманенный взгляд. Юнги не понимает, зачем Хосок вообще это делает? Это нужно для танцев? Им что, ставят оценки за все это? За сексуальность? Юнги хочется умереть прямо здесь и сейчас. Руки Хосока трясутся в воздухе, а рубашка скользит по телу, его бедра напрягаются и спина выгибается, когда он перекатывается назад. И вот он опять на коленях, голова запрокинута назад, шея обнажена, рука снова ползет вверх по груди, а потом он ее резко убирает. Юнги жует свою губу, когда выступление заканчивается, и все зрители начинают кричать и хлопать. Он смотрит на черный экран несколько секунд, а затем бросает телефон обратно Чонгуку. Тот хихикает. – Отвал всего, да? – Он ухмыляется, когда засовывает телефон обратно в карман. Юнги передумал. Чонгук совсем не милый, когда ведет себя так, словно все знает. – Больше… Не показывай мне дерьмо в роде этого, хорошо, – он говорит хрипло. – Мы на работе. – Хен, пригласи его куда-нибудь. – Отстань от меня. – Хочешь, я сделаю это за тебя? – Я смотрю, тебя давно не били? Чонгук вздыхает, запрокидывает голову назад, высыпая последние крошки чипсов в рот. Юнги разворачивается к компьютеру. Он хочет думать о чем-то важном, а не о Хосоке, его шее и руках. Но каждый раз, когда он моргает, опять видит его перед собой, как он танцует или смотрит на небо, которое светлеет с каждой секундой. Он ненавидит Чонгука. Ему нужно позвонить Сокджину и попросить забрать мелкого, пусть посадит его на домашний арест или заберет все его игрушки для компьютера. – Хочешь узнать про него что-нибудь еще? – Нет. – Хочешь знать, что он говорит про тебя? – Я бы знал, если бы он что-то сказал, – он отвечает, но заявление Чонгука заставляет его усомниться во всем, в одну секунду его поглощает бескрайнее любопытство, в горле образуется ком.– Он же ничего не говорил? Не так ли? – Пиздец, – выпаливает Чонгук, спрыгивая со стола, чтобы подойти ближе к Мину. Он задевает подставку для канцелярии, из-за чего тысячу ручек катятся по столу и падают на пол. – Он тебе действительно нравится? О, господи, я думал, ты просто хотел трахнуть его. Я должен был найти видео, где он с ребенком. Хен точно хорош с детьми. – Поэтому он общается с тобой? – Он не может поверить, что когда-то думал, что работается лучше, если Чонгук рядом. Юнги наблюдает, как младший наклоняется и поднимает упавшие ручки, а потом засовывает их обратно в подставку. Звук колпачков о металлическое дно напоминает звук дождя по крыше, он его успокаивает, будто он находится дома ночью во время грозы. – Он сказал мне, что подружился с кем-то, кто пишет музыку, под которую он хочет танцевать, – говорит Чонгук. – Речь о тебе, да? Хен, как это так, ты никогда не писал музыку для меня? Это нечестно. – Потому что ты шпана малолетняя. И вообще свали отсюда, у меня много работы. Чонгук одаряет его своей милой улыбкой и немного поворачивает подставку, теперь она стоит в точности, как раньше. Он хлопает его по плечу перед уходом. Юнги кивает в знак благодарности. Он действительно очень милый, несмотря на всю эту свою болтовню не по делу, хотя, возможно, он просто вытер об него свои руки. Но работу никто не отменял. Сначала это бесконечные строчки кодов, потом тестирование, исправление ошибок, а затем еще одно тестирование. В обед к нему опять приходит Чонгук, приносит рамен и дразнит Хосоком. Иногда он думает над тем, что бы было, если бы он согласился поспать с Хосоком, и чем больше думает об этом, тем меньше уверен во всем остальном. Сидеть на крыше и смотреть на рассвет не может быть тем, что на самом деле случилось с ним. Только вот у него все еще есть то сообщение от Хосока. Пошли встречать рассвет со мной. И с тех пор ничего. Он проверяет телефон каждую секунду на наличие новых сообщений, и, когда это становится невыносимым, швыряет его в картотечный шкаф на другой стороне его рабочей кабины. Это достаточно далеко, чтобы ему было лень за ним идти. Он все еще не поменял фон рабочего стола на компьютере, по умолчанию он темно-синий с разбросанными кругами, как колода карт. Но мысль о смене его на что-то, что ему нравится, кажется жутко странной, поэтому он оставляет все как есть. – Пошли со мной на тренировку, – предлагает Чонгук, появившись из ниоткуда и пугая Юнги так сильно, что тот чуть не дает пять монитору своей головой. – Нет, – он смотрит на время, его рабочий день закончился полчаса назад, а он все еще торчит здесь. Как тупо. Он встает и начинает собираться. – Хен, ну давай, ты не пожалеешь, – Чонгук настаивает. – Хосоки-хен научит тебя танцевать медленный танец. – Эй, ты меня вообще слышишь? – Юнги встает со стула и проходит мимо Чонгука к тайному месту, где он хранит телефон. Его сердце начинает отбивать чечетку, когда видит пропущенный звонок от Хосока. В горле образуется ком, но он проглатывает его, засовывая телефон в карман своих джинсов. – Ты ходишь с ним на танцы? – Он их изучает, а так это просто ради забавы, – отвечает Чонгук, поднимая рюкзак Юнги с пола и протягивая ему. – Я до сих пор не могу поверить, что ты его знаешь. – Я говорил с Сокджин-хеном, он хочет устроить вечеринку в пятницу, – сообщает Чонгук, когда они покидают офис и направляются в сторону лифта. – Также он сказал, что если ты не пригласишь Хоби-хена, то это могу сделать я. – Иди в жопу, – Юнги смеется. – Не смей говорить с ним, – Он облокачивается о стену лифта, представляя, как кровь приливает к его голове, пока кабинка падает семнадцать этажей вниз. – Вообще-то я его друг, – Чонгук напоминает. – Его настоящий друг, а не какой-то странный парень, которого он встретил в прачечной. – И хен рассказывает тебе все про меня? – Ну, да, он говорил, что ты тусовался в прачечной в странное время. – Хосок следит за мной, я думаю. – В этом-то все и дело, – Чонгук смеется. Они прощаются в метро: Чонгук едет на свои танцы, а Юнги – домой. В вагоне он возится со своим телефоном, водит пальцем по уведомлению о пропущенном звонке. Даже не оставил голосовое сообщение, каков засранец. Кладет его обратно в карман и проводит руками по штанам. Он чувствует себя странно, неуютно и взволновано, но это знакомые побочные чувства предвкушения. Если он сумеет сохранить их до дома, то сможет написать что-то. Музыку или слова. Достанет эти ощущения из-под кожи и воплотит в песню. Он помнит, как испытывал это в Тэгу: удовлетворение от того, что закончил музыкальное произведение, теплоту в скулах, плечах и груди, как будто встречает рассвет. Сокджина нет дома, когда Юнги возвращается, и он вроде как рад этому. В основном он работает над музыкой в наушниках, потому что так он чувствует звук лучше, но иногда так хочется услышать, как он заполняет пространство комнаты. А одна только мысль, что кто-то другой может слышать черновой вариант песни, смущает и пугает его. В таких случаях ему все время кажется, что он должен оправдаться: открыть дверь и крикнуть, что песня еще не готова, что ее нельзя судить, пока она не станет идеальной, что не нужно ничего говорить, потому что он уже знает обо всех слабых местах, которые нуждаются в доработке. Намджун – единственный человек, который может слышать все на любом этапе, а все потому, что у них общие творческие тревоги, которые, правда, у обоих заканчиваются по-разному. Намджун обычно выкладывает тоны незаконченной музыки в сеть, в то время как Юнги избегает интернет до последнего. Иногда он ловит себя на мысли, что, возможно, Сокджин мог бы стать идеальным слушателем его незаконченных работ, потому что он не очень любит рэп, кроме того, что дает ему Намджун, разумеется. То же самое делает для него Юнги, когда читает его книги – стороннее мнение от необразованного человека в этой области. Но сегодня вечером Юнги более чувствителен. Не то чтобы его соседу уже довелось много чего услышать: какие-то обрывки песен, доносившиеся из комнаты Мина поздней ночью и ранним утром. Он крутится в кресле, пока его компьютер включается. Он отсоединяет наушники, обматывает провод вокруг них и вешает на угол монитора. Создание музыки никогда не было чем-то легким для Юнги. Конечно, он ее любит, она не раз спасала его, и это единственная вещь в жизни, в которой он уверен, но вдохновение на нее никогда не приходило к нему так просто. Он может поймать нужное настроение, и тогда у него получается что-то сделать. Но это сложно, как поймать снежинку и успеть рассмотреть все ее узоры до того, как она растает. Но если в конце концов у него получается что-то достойное, что он не ненавидит и уверен, что сможет выступать с этим на сцене, то он точно знает, что это определенно того стоило. И, будучи в одиночестве в квартире, которая не чувствуется своей, даже несмотря на то, что Сокджин добавил его имя в договор об аренде и сделал ему приветственный плакат, когда он въехал, он моет руки под холодной водой и идет творить. Когда его телефон звонит и из-за вибрации начинает ходить ходуном по столу, он почти что игнорирует его опять. Но его щеки горят, а волны сердцебиения его музыки на компьютере выглядят стабильно, они никуда не исчезнут, если он поговорит по телефону с одним парнем. Селфи Хосока действительно милое. До глупости. Улыбаясь, Юнги отвечает на звонок и включает громкую связь, чтобы его руки были свободны, и он мог продолжить работу, а не для того, чтобы он мог полюбоваться Хосоком еще какое-то время. – Почему ты не спишь? – приветствует его Хосок, он звучит сонно. Юнги смотрит на часы, уже за полночь, но все равно не так поздно, чтобы волноваться. Он кривится. – Работаю, – отвечает. – У тебя что-то случилось? – У меня должно что-то случиться, чтобы я мог позвонить тебе? – Конечно, – Юнги усмехается. – Не хочу, чтобы ты думал, что мы друзья или что-то типа этого. Хосок смеется. – Конечно нет. Спокойно ночи тог... – Ты знал, – Юнги перебивает его до того, как Чон смог бы завершить вызов, – что у нас есть общий друг? – У нас… Что? – Чонгуки, эм… Он ребенок, думаю, что танцует с тобой. – Думаешь? – Юнги слышит улыбку в его голосе. – Откуда ты его знаешь? – Я живу с его другом, Сокджином, – Юнги снимает наушники с монитора, разматывает провод и наматывает его на свой палец. Он по-прежнему улыбается, понимая, что это его глупая фирменная улыбка, но он отказывается смущаться из-за нее, потому что он не может позволить себе быть обескураженным всем на свете. Он делает глубокий вдох.– Сокджин-хен говорил, что вы встречались однажды, но… Он устраивает вечеринку у нас дома и сказал мне позвать тебя. – Меня? – Если не ошибаюсь, ты угостил его пончиком или какой-то другой фигней, после этого ты запал ему в душу. – Это тот красавчик? У тебя все друзья красивые? – По большей части. – И когда она будет? – В пятницу. Но, знаешь, наверное, тебе все-таки не стоит приходить. – Хорошо, я не приду, – Хосок до сих пор улыбается, Юнги это чувствует. Он туже затягивает шнур вокруг пальца, затем отпускает и потирает неглубокий след, оставленный им. – Только если ты свободен, – он говорит, ерзая на стуле, скрещивает ноги и поджимает их под себя. – Я приду. – Хорошо, – Юнги маскирует улыбку громким зевком. – Супер. – А можно Чимини тоже придет? Он и Чонгук близки. – Конечно, без проблем. – Конечно, без проблем, – передразнивает его Хосок, делая голос более низким, ворчливым и угрюмым. Потом начинает смеяться, а Юнги улыбается. – Иди спать, идиот. – Иди… – Ты больше не приглашен. – Мне нравится твоя музыка. – Конечно, она тебе нравится, я же гений, – бормочет Юнги, закрывая глаза и прижимая колени к груди. – Можешь танцевать под что-нибудь? – Я могу танцевать под все, если у этого есть ритм. – Да, – Юнги дергает за выбившуюся нитку на манжете свитера, наматывает ее на палец, поверх почти исчезнувшего следа от провода. Хосок на коленях, свет прожектора падает ему на лицо. Какой глупый танец. Он нажимает на экран телефона и опять смотрит на селфи, на v-образную впадину на изгибе верхней губы, на мягкие щеки. Какая глупая фотография. – Да? Юнги крутится на стуле. – Мне нужно постирать, – произносит он. Не потомучто хочет, чтобы Хосок сказал, что и ему тоже, или что он полон сил и жаждет подышать затхлым воздухом круглосуточной прачечной, хочет усесться на машинку и болтать ногами, разговаривая с Юнги до самого рассвета. Не потому что он хочет чего-то из этого, ему просто нужно постирать. – Удачи, – говорит Хосок. – Я иду спать. – Правильно, да, – Юнги совсем не расстроен. Он жует внутреннюю сторону щеки, выключает громкую связь и подносит телефон к уху. – Спокойной ночи. – Тогда до пятницы? – Я тебе позже напишу время и все такое. – Я принесу шарики. – Хорошо, – смеется. – И кондиционер для белья. – Отвали. – Спокойной ночи, хен, – звучит слишком радостно для полуночных разговоров, но Юнги слышит сонливость в его словах. – Ночи, Хосока-а, – бормочет в ответ и отключается. Он слушает то, что сделал. Сырой бит, местами глухой, натянутый и напряженный с неуклюжим текстом поверх него, звучит невнятно и неровно. Он исправит это, переделает, чтобы звучало нарочито лениво, а не просто устало. Он сделает это у Намджуна, потому что у него микрофон получше и есть пустой шкаф, с приклеенными коробками из-под яиц к стенам. Юнги не уверен, что штука с коробками вообще работает, по его мнению, это хороший способ превратить шкаф в пожароопасное место, но он оставит это Намджуну. Ему лучше знать, работают ли они на самом деле или это просто элемент декора. Юнги уважает это, потому что трудно сделать что-нибудь в месте, не предназначенном для этого. Он слушает ее еще раз. Слова подходят. Ему не хочется выкинуть свой компьютер в окно после прослушивания, поэтому, наверное, это хороший знак, что все в порядке. Он добавляет ее на их общее с Намджуном облачное хранилище, а потом просматривает, что туда добавил его друг. Эмоционально, красиво, все дела. Должно быть, у него опять появились чувства к Сокджину. Возможно, Сокджин сейчас пропадает у него. Мило. Он отправляет Намджуну целую кучу сердец, а потом чувствует себя глупо из-за этого, поэтому выключает телефон. Ему действительно нужно постирать. Он заставляет себя встать из удобного кресла. В прачечной без Хосока непривычно, даже если они вместе здесь были всего три раза и один раз Чон был без него. Но ему все равно комфортно. Наверное, все дело в цвете, в который окрашено все: и пол, и стены, и даже машины. Он не знает, как он называется, но напоминает сепью, цвет пленок для фотоаппарата. Он забирается на одну машину и ударяется пятками об ее металлический корпус. Натягивает рукава свитера на ладони и опирается на них, смотря на потолок. Хосок придет к нему домой, будет говорить с Намджуном и Чонгуком, и гребаным Сокджином. Его сосед будет невыносим. Он и Чонгук будут хихикать все время, как злые близнецы из фильма ужасов. И все же он немного взволнован. Или что-то типа этого. Увидеть Хосока в компании своих друзей поможет ему понять, относится ли Чон к нему по-другому. Возможно, у него есть целый список друзей, с которыми он встречает рассвет. Возможно, он все время держится за руки с Чонгуком или своим соседом. Все равно Хосок похож на человека, кто может поладить со всеми, а не как Юнги, который случайно находит друзей. Например, как встретил симпатичного, но надоедливого чудака в прачечной посреди ночи. Его стиральная машинка пищит, и он спрыгивает вниз, открывает ее и вытаскивает свои мокрые вещи. Он тратит целую вечность, чтобы распутать их, и два захода, чтобы отнести в сушилку. Затем усаживается поудобнее на одном из пластиковых стульев и ждет. Он опять не взял наушники, но сейчас это не так критично. Он придумывает лирику, много лирики у себя в голове и записывает ее в телефон. Когда с сушкой покончено, он возвращается в квартиру и чувствует такое облегчение, когда снимает обувь и ступает в носках на ковер. Он идет в свою комнату, и там все лежит так, как он оставил, и это еще не совсем то место, куда он вписывается, но оно становится роднее. Место с кривыми краями, которое изо всех сил пытается соответствовать его собственным размытым чертам. Все будет хорошо, он решает, возвращаясь к песне. Вскоре все будет настолько хорошо, что он больше не вернется к этой мысли.