Средневековые традиции

      В череде похожих друг на друга дней что-то новое сразу выделялось на общем фоне повседневной обыденности.       Нет, с тех пор, как она встретила Дороро и Хяккимару впервые, в их жизни мало что поменялось. Они так же путешествовали, ища демонов и один был страшнее другого, так же спали под открытым небом, ели, что пробегало под ногами. Вот только чувства изменились.       Микки с уверенностью могла сказать, что полюбила этих двоих: маленькую забавную девчонку, своей энергией и любовью к жизни способную расположить к себе любого, и ее молчаливого названного брата, самого невозможного человека из всех.       Изменилось и их отношение к ней. Дороро доверяла, называла сестрой. Общая тайна сближала, а поддержка Микки и отношение как к равной, с чьими интересами она считалась, Дороро не могли оставить равнодушной. Изменилось к ней и отношение Хяккимару.       Раньше он принимал то, что она шла за ним, пользуясь ее заботой. Но теперь…       Обнимать его после особенно ожесточенного сражения стало привычкой. Просто стиснуть его в объятиях на пару секунд, убедиться, что — жив, что не пострадал, и сразу становилось легче. Вот только для него это вдруг стало нечто большим. Микки чувствовала, как его тело отзывалось на ее непозволительную для этого дикого времени близость, как руки смыкались на талии крепче положенного и как инстинктивно, он прижимал ее к себе…       Она не знала, что это значит для него. Просто ли, наконец достигшие мозга гормоны, руководили его действиями или он был искренен? Ей одновременно льстило подобное внимание и пугало. Микки не считала любые физические проявления чувств чем-то порочным и неправильным. Но не было для женщины большего бесчестия, чем отдаться мужчине до свадьбы, а если уж она становилась объектом злых языков, считай, уже ничто не поможет отбелить репутацию. Когда живешь друг у друга на виду, тяжело что-то скрыть от соседей. К счастью, у их маленькой группки соседей не было, но долбанная совесть не могла Микки позволить Хяккимару преодолеть эту негласную черту. Пока он не узнает, что к чему и не сможет решить, правильно ли то, что он делает. А она… кажется, для себя она уже все решила, но… всегда было это «но»: тысячи сомнений и причин, почему не стоит обнимать его, почему не стоит позволять прикасаться к себе. Сердце заткнуть было сложнее, но она справлялась и с этим.       Микки каждый раз мягко высвобождалась из его объятий, улыбалась, делая вид, что все в порядке. А собственное сердце колотилось, грозясь проломить ребра. — Мои волосы… ты больше не расчесываешь их. Почему? — спросил ее Хяккимару как-то во время привала. Дороро уютно посапывала, свернувшись клубочком под плащом, а Микки сидела у костра, наблюдая за пляшущем пламенем и изредка подкидывая свежие хворостинки.       Она медленно подняла взгляд. В свете костра лицо Хяккимару было темным и особенно зловещим. Слегка нахмурившись, он смотрел на нее, немного не угадав за ярким огнем точное расположение ее головы, поэтому взгляд был направлен куда-то правее чуть ниже рта.       Микки вздохнула. — Правда? Я и не заметила… — засмеялась она, но вид у Хяккимару оставался серьезным. — Я делаю что-то не так? — спросил он. — Нет, ты… — Микки замолчала. Что было говорить? Она не могла позволить никому из них пересечь эту черту. Она могла бы в него влюбиться, почему бы и нет? Любить его как мужчину, быть с ним, как это говорится и в радости, и в горе. Вот только она итак с ним и в болезни, и здравии, делит с ним все тяготы и невзгоды. Это шептало ей сердце, а холодный разум твердил, что для него привязанности никогда не будут чем-то первостепенным. Сейчас им движет желание узнать, что его привлекает, поддаться инстинктам и утолить любопытство. Ни о каких возвышенных чувствах не могло идти и речи. Микки могла принять это, как принимала все в нем до этого и податься искушению самой, узнав его с другой стороны, а могла сделать вид, будто ничего не замечает и оставить все, как есть.       В этом мире у нее ничего не было: ни титула, ни денег; не было и хоть каких-то представлений о ближайшем будущем этой страны, да и умениями она обладала только теми, каким учили. Так что все, чем она располагала — это ее собственное сердце и было бы так глупо, вот так бросить его к чьим-то ногам, кто этого никогда не оценит.       Рано или поздно, он поймет, что ее бездействие — это ответ. Интерес угаснет и все вернется на круги своя. Но собственные мысли никуда деть не получалось. Идя привычно позади и болтая с Дороро, она то и дело бросала на его спину осторожные взгляды. Хяккимару ничем не выдавал, что чувствует ее внимание, но также часто и Микки ловила его ответный интерес.       Однажды она позорно споткнулась, да и полетела бы с пригорка, если бы Хяккимару так вовремя не подхватил ее под локоть. Микки с удивлением почувствовала рывок, и вот она уже прижата к нему, а на его лице она читает ту силу, о какой даже и не подозревала. Тень, упавшая ему на лицо, превратила искусственные глаза в живые, и в них Микки видела что-то темное. Это завораживало, но и пугало. Хотя, завораживало, скорее, больше. — Эй, братец, — смеясь, говорит Дороро, — отпусти сестрицу!       Хяккимару послушно разжимает руку, но Микки, будто околдованная внезапным порывом, так и продолжает стоять на месте и удивленно смотрит на него.       Хяккимару не может увидеть ее взгляда, он продолжает путь, будто ничего не случилось. — Все в порядке? — спрашивает Дороро, поравнявшись с ней. — Да, — тихо отвечает Микки, смотря на удаляющуюся спину. — Кажется, да…

***

      Внезапная болезнь Дороро, застигла их врасплох.       Дороро просто упала посреди дороги, побежденная температурой, и даже не пыталась встать. Люди посоветовали обратиться в монастырь к жрицам, некоторые из них умели врачевать.       Хяккимару нес Дороро всю дорогу и был так же хмур, как, пожалуй, и сама Микки.       Монахиня согласилась помочь, но предупредила, что на ночь в храме остаться они не могут, а поскольку лечение займет какое-то время, то им придется остановиться где-то еще, пока Дороро не поправится.       Для них это не было чем-то непривычным, хотя Микки и хотела ради разнообразия остановиться в городе, но денег у них не было, так что лесная глушь привычно приняла их под свои кроны.       Когда она проснулась среди ночи, было темно. Костер потух, а в свете луны силуэт Хяккимару угадывался рядом с трудом.       Он сидел близко, в ее сторону не смотрел, но по-своему наблюдал. У Микки пробежал холодок по коже. — Что случилось? — спросила она, садясь. — Почему ты не спишь?       Хяккимару повернулся к ней. — Не могу, — коротко ответил он. В ночной темноте его голос прозвучал вдруг неестественно громко. Наверное, он и сам был этому не рад. Собственный голос все еще вызывал в нем слишком большой дискомфорт. Но он был терпеливым учеником, в этом нужно отдать ему должное. Если раньше Хяккимару изъяснялся односложными словами и общую суть приходилось просто угадывать, то сейчас с ним уже вполне можно было вести диалог. Но Хяккимару не был любителем долгих задушевных бесед, и с этим тоже нужно было смириться. — Что тебя волнует? — вздохнув, задала она прямо вопрос. Правильно, пусть выскажется, так будет легче и ей, и ему. — Я сделал что-то не так? — уже тише сказал он. Микки вздрогнула. Он снова спрашивает об этом, и скорее всего увильнуть от ответа уже не получится. — В каком смысле? — настороженно спросила она, до конца надеясь, что речь пойдет о чем-то другом. — Ты… ведешь себя иначе.       Этого следовало ожидать. Увы, из нее плохая актриса и она не могла уже вести себя с ним так, как раньше. Не могла больше считать его просто другом.       Микки тоже взглянула на него. Темнота надежно скрывала его лицо, и Микки даже примерно не могла угадать, что он мог чувствовать сейчас. Голос у него всегда звучал как-то странно, он еще не до конца привык им пользоваться, хоть и делал большие успехи.       Но темнота предполагала и откровенность. Именно ее он и ждал, а Микки сама не знала, что отвечать.       Это был первый раз, когда они остались вдвоем, и это вдруг взволновало ее, отозвавшись приятной тяжестью в груди. — Ложись, — мягко попросила она. — Пожалуйста, приляг рядом.       Сил говорить о чем-то не было. Все слова вдруг потеряли всякий смысл. Она устала от объяснений, но больше устала от одиночества. Для этого мира, этого времени она была чужой. За все эти годы Микки так и не научилась быть частью этого общества, все ей казалось диким, она не понимала, почему люди поступают так, а не иначе; почему молчат там, где должны говорить, и почему говорят о том, о чем должны были помалкивать. Эти странные поступки, чуждый всей ее натуре менталитет... Она устала от такой жизни. Но встретив этих двоих все вдруг изменилось. Что-то неуловимо, но бесповоротно изменилось в ней самой и, может быть, так же изменились и ее спутники?       Но сейчас Дороро была больна и находилась далеко отсюда, поэтому не могла согреть ее своим светом. Волнуясь о ней, Микки и сама до сих пор не понимала, как нужен ей кто-то рядом. Просто обнять. Просто посидеть вместе, привалившись друг к другу плечом к плечу.       Рядом был Хяккимару. Очень важный человек в ее этой новой жизни. И нужный. Если не с ним рядом ее место, то где? Сейчас задаваясь этим вопросом, Микки не представляла ничего другого, только бесконечный путь, полчища демонов и ее дорогих спутников, ставших ей настоящей семьей.       Микки думала, что, наверное, не стоило просить его ни о чем таком, но Хяккимару подчинился ее просьбе. Лег рядом, так близко, что Микки могла ощущать тепло его тела. Она легла тоже, уютно устроив голову на его плече. — Так теплее, правда? — тихо сказала она, закрывая глаза.       Хяккимару не шевелился. — Да, — через пару минут тишины все же согласился он. Микки не смогла сдержать улыбки. Она обняла его, прижавшись теснее. Ей и правду было тепло. И, наконец, что более важно — спокойно. — Я не боюсь тебя, — сказала она вдруг, принимая его скованность за растерянность ее наглостью. — Не бойся и ты меня. Я ведь не демон какой-нибудь и откусывать от тебя никаких конечностей не стану.       Она тихо рассмеялась, позволив себе расслабиться. Уже засыпая, она почувствовала, как рука Хяккимару неуверенно обнимает ее в ответ.