Средневековые традиции

      Кусок рыбы уже привычно встал поперек горла, но сделав над собой усилие, Микки проглотила скудный ужин, тут же запив водой.       У реки было прохладно, лучше было бы заночевать в лесу — здесь было намного холоднее. Но с утра перед дорогой хотелось искупаться, ведь неизвестно, когда еще предоставится такая возможность.       Костер трещал, разгоняя ночной сумрак. На палки была нанизана рыба, от хорошо прожаренной корочки шел приятный запах. Дороро выглядела вполне довольной: сегодня был хороший улов.       Хяккимару неторопливо жевал свою порцию, привалившись спиной к стволу дерева. Мысли его были далеко, но иногда Дороро удавалось вытянуть из него пару слов. В основном он говорил о демонах и, что устроит для них тотальный геноцид.       Микки только прикрывала глаза и качала головой на столь громкие заявления. — Сестрица… — неуверенно начала Дороро, — как думаешь, что мне делать с деньгами? — Смотря, сколько тебе оставил отец, — немного подумав, ответила Микки, — там может быть денег, чтобы построить дом, а, может, и целую деревню. Но сейчас повсюду идет война всех со всеми, нет никаких гарантий, что твои вложения не сгорят. К тому же, мир быстро меняется. Твои родители оставили тебе наследство, чтобы ты распорядилась им во благо людей? Но кто знает, что будет считаться благом через десяток лет. — И что же мне делать? — сникла разбойница. — Подожди. Пока мы все равно в пути и не знаем, о какой сумме идет речь. Если о несметных богатствах, — в чем Микки лично сомневалась, — то не будешь же ты таскать мешки с золотом на себе? — Ну, да, наверное, ты права. Братец, а ты что думаешь?       Хяккимару сделал вид, будто не слышит. — Братец? — позвала его Дороро, а потом обратила растерянный взгляд на Микки. — Что с вами такое в последнее время? — Со мной все отлично, — тут же ответила Микки. — А вот что с ним происходит, это действительно интересный вопрос.       Хяккимару повернул к ним голову. — Я должен убивать демонов. Я убью их всех. — Скажи что-нибудь новенькое, — небрежно бросила Микки. — То, что у тебя обострение мы уже поняли.       Хяккимару отвел взгляд, считая диалог исчерпанным.       Но вот Микки была с этим совсем не согласна. Она подошла к нему, усевшись рядом по-японски — на колени. — Посмотри на меня, — сказала она требовательным тоном. Хяккимару взглянул на нее. — Скажи, тебя действительно больше ничего не заботит? — Нет, — был короткий ответ.       Это было бесполезно. У Хяккимару была цель, было стремление вернуть себе утраченное, что будет после — будет там, в будущем. Такая ситуация была предсказуема, этого следовало ожидать с самого начала. Глупо требовать большего.       Микки понимала причины такого поведения, первое время даже пыталась закрывать на это глаза и следить, чтобы и Дороро не сильно его доставала. Но прошло уже достаточно времени, всему есть какой-то предел. Позволяя ему вести себя так и дальше, такое его поведение грозится стать нормой, а этого допустить было никак нельзя. Ей тоже было нелегко и тоже хотелось накричать на всех и во всех видеть причину своих неудач, но Микки уже давно повзрослела — за две жизни то! — и понимала, прекрасно осознавала, что причина всех проблем в собственной дурной голове. Но сейчас слыша пренебрежительные слова, брошенные, как подачка...       Внутри все предательски сжалось, задрожали губы. Малодушно захотелось убежать, домой, броситься в материнские объятия, расплакаться у нее на руках, поведать о всех печалях и горестях, а в ответ получить поддержку и ценный совет. Но матери не было ни той, ни этой. Она была совсем одна, никому ненужная, чужая. Но она искала — семнадцать лет пыталась найти свое место в этой новой жизни, и когда ей показалось, что нашла — все рухнуло от равнодушно брошенных слов.       Она не просила любить ее, не мечтала быть единственной, но рассчитывала, что в ответ на ее заботу и привязанность, ей будут отвечать хотя бы искренней симпатией и уважением. А выходит… ему и вовсе все равно, есть она или нет ее?       Обидная горячая слеза сорвалась с ресниц, упала на колени, оставаясь на выцветшей ткани темным пятнышком.       Она потянулась вперед, зачем-то схватила обеими руками Хяккимару за искусственные пальцы и без всякой надежды спросила: — Даже я?       Микки видела на краткий миг появившееся удивление на лице мечника, как сначала незрячие глаза уставились на их руки, а потом взгляд переместился к лицу, почти правильно угадав расположение ее глаз.       Она поджала губы, понимая все без слов, но упрямо сидела, не в силах отвести от его лица взгляда, а похолодевшие руки сжимали чужие пальцы сильнее. — Микки важна, — заверил ее Хяккимару. Микки горько усмехнулась, выпуская, наконец, его руку из своего захвата. Была бы рука настоящая, может, остались бы даже синяки, потому что держала она крепко и пальцы сжимала сильно, что самой было больно. Но рука была деревянной, а лицо ее любовника сохраняло бесстрастность и полную безучастность к ее переживаниям.       И вот его она любит? Его, эгоистичного, думающего только о демонах юнца? Она хотела ему помочь, хотела быть ему другом, научить жить и может, как знать, помогая ему, она сама бы стала понимать эту средневековую жизнь чуточку лучше? Но они перешли черту, сблизились, а теперь, когда его интерес прошел, он вот так просто забудет обо всем? Просто сделает вид, будто между ними ничего не было, откажется, выбросит ее долбанные чувства, как что-то ненужное и исчерпавшее себя?       Ну уж нет! Она не позволит.       Съеденная рыба запросилась наружу, так что ни о каком разговоре больше не могло идти и речи. Зажав рот рукой, Микки успела отбежать к кустам, прежде чем ее вырвало. — Сестрица, ты заболела? — с беспокойством спросила Дороро, оказавшись рядом. Она заботливо погладила Микки по спине, не зная, как помочь. Выглядела девочка несколько обескураженной и взволнованной. В отличие от их спутника, Дороро была чуткой и очень проницательной. — Я жду ребенка, — устало выдохнула Микки, даже не предав новости никакой драматичности.       Признание далось на удивление просто. Новый приступ тошноты скрутил внутренности, избавив ее от сопутствующих случаю сантиментов.