Средневековые традиции

      Земли Дайго изменились. Урожая в этом году не было — впервые за восемнадцать лет. Люди роптали.       Могущественные кланы вдруг вспомнили старые обиды, требовали войны и крови мерзкого Кагемицу Дайго.       Страх, перешептывания, лихорадочное мельтешение — все это сопровождало их во время пути через ненавистный край.       А им бы только пройти эти земли — путь лежал в Нагасаки. Это — короткий путь, единственный, по-другому было никак. Дайго владели относительно небольшой территорией, да и сами являлись не слишком могущественным кланом на политической арене. Те же Асакура владели куда как большим участком земли, имели больше воинов и оружия, и не нападали на Дайго все эти годы просто потому, что враги досаждали побольше и пострашнее.       Микки не верилось в мистическую подоплеку восемнадцатилетнему процветанию. Как демоны могли повлиять на подобное? Ну, сожрали они новорожденного младенца, а дальше то что? Микки больше бы поверила в покровительство ангела и Девы Марии, чем в помощь демонов. Слишком маленькая цена за столько лет тишины. Конечно, может, просто она ничего не понимала в этой жизни. Но узнавая этот мир, Микки видела в удачах Дайго отнюдь не мистический смысл. Закономерность, стечение обстоятельств. Сейчас же, когда в центральной части страны вспыхнула невиданная доселе хворь, выкашивающая без разбора и чернь, и знать, окружающие Дайго могущественные кланы, увидели в этой крохотной в сравнении с другими земле важный стратегический центр.       Междоусобица достигла своего апогея, везде, во всех уголках, где бы не довелось побывать Микки, уже чувствовалась эта напряженность. В ее стране давно бы уже вспыхнул мятеж. Но японцы знали свое место. Самураи не лезли к ремесленникам и не пытались постичь их искусство, как и крестьяне не стремились понимать принципы Бусидо. У каждого от рождения было свое место — карма — универсальное оправдание всему, что происходило с человеком. Микки слышала это слово и в прошлой жизни, но никогда не предавала ему такое сакральное значение, какое предавалось ему здесь, в этом времени. Но если поверить в существование кармы, тогда в чем ее вина, чем она прогневала богов настолько, что ее насильно вырвали из привычной жизни, поместив в столь враждебные условия?       Но как бы ей не хотелось винить в своих бедах высшие силы, смириться с положением, которое ей досталось — не получалось. Политические дрязги касались всех. Кони вытаптывали землю, умирали мужчины, грабежи, насилие, смерть и боль — от них было не спрятаться, не убежать. Это касалось всех и каждого и неважно, кем ты родился женщиной-крестьянкой или полководцем. Микки не собиралась мириться с судьбой, что досталась ей при рождении в этом времени. Всеми силами ей хотелось урвать для себя долю получше.       Карма — оправдание. Всего лишь слово. Хяккимару родился самураем, но не стал даже ронином. У него не было фамилии, не было дома и семьи — родной отец отказал ему в подобных привилегиях. Он не знал этого мира и у него не было в нем места. Микки и Дороро стали его семьей. И если раньше, встретив Тахомару и узнав о их родстве, Микки думала, как бы помочь Хяккимару устроиться в родительском доме при брате наиболее выгодно, то теперь, спустя время поняла всю наивность собственных чаяний. Мир был сложнее ее скудного разумения. Это в сериалах было все легко и просто, и из самых низов герои поднимались к вершинам. В реальном мире была иерархия, карма и закон. И против этого понадобится не одно поколение, чтобы изменить закостенелое мышление и традиции.       Микки не знала, почему эти земли нагоняли на нее такую тоску. Приближалась зима, ее дыхание уже чувствовалось во всем. Надо было подыскать какое-то местечко, перезимовать, а весной продолжить путь. Дороро была не против, понимая, почему Микки настаивает на подобном. Против не был и Хяккимару. Ему в принципе было все равно где спать и куда идти. Хотя с тех пор, как они встретились впервые, постепенно, незаметно в нем стало проявляться больше человеческого, чем тогда, когда Микки встретила его впервые. Хяккимару сам стал заводить разговор, спрашивал о вещах, что их окружали. На что похожи птицы и звери в лесу? Что такое осень и листопад? И что такое солнце и луна, и как так: светят?       Дороро была рада поделиться с названным братцем всем, что знала сама. Микки нравилось слушать ее, та простота, с какой могли изъясняться только дети, вызывала на лице улыбку.       Вот только путешествуя по землям Дайго любой шорох в кустах заставлял сердце ухать куда-то в пятки.       Дороро весело болтала, сочувственно качала головой, когда встречные люди предупреждали не ходить туда — эпидемия, сюда тоже не стоит — пожар уничтожил все.       Микки, вцепившись в Хяккимару, боялась разжать руки. Отпустит — все пропало. На них обрушится беда и все несчастья мира. Микки чувствовала это, но как объяснить это своим спутникам не представляла. — Что с тобой, сестрица? — спрашивала Дороро.       Микки готова была разрыдаться от страха. — Не надо было нам идти сюда, — бормотала она. — Мик-ки, — позвал ее Хяккимару. И если уж он сам решил вступить в диалог, значит она действительно со стороны выглядела жалко. Ее лицо привычно оказалось в искусственных ладонях, она чувствует теплоту прикосновения, когда Хяккимару трется о нее своей головой. Микки прикрывает глаза, выдыхает.       Хочется, так хочется рассказать, какой камень у нее на душе. Хоть одной Дороро, но знает — нельзя. Расскажет ведь все девчонка своему братцу, а если хватит такта промолчать, то непременно побежит искать справедливости. Но что она может против клана самураев? Смешно!       Вспомнился так некстати родной брат Хяккимару. Лорденыш Дайго искал повитуху, принимавшую у его матери роды. Спутал саму Микки с той женщиной, а потом уволок Хяккимару искать приключений. Хорошо еще, что демон оказался не тем. Иначе уже давно бы все они лежали в могиле.       Хотя на первый взгляд он не показался Микки плохим: высокомерный засранец — максимум, но тут уже судьба сунула ему при рождении золотую соску в рот.       А на его месте мог быть Хяккимару… — Мы не задержимся здесь, пожалуйста, — попросила она. Заглянула в искусственные глаза и все думала, что зрачок сузится, а на радужке отразится ее нечеткое лицо. Но ненастоящая склера ловила блик, краска чуть подстерлась в уголке. Лучше без них, — подумалось Микки. Нет, глазницы без глаз — зрелище не перед обедом. — Хорошо, — сказал Хяккимару, перемещая руки ей на плечи. Тяжесть чужих конечностей давила несильно, но Микки казалось, что приложи он хоть на каплю больше силы, ее колени бы надломились и уже ей бы пришлось думать о замене коленных чашечек.       Тяжело. — Мы же идем в Нагасаки смотреть на варваров, — напомнила веселым тоном Дороро. Микки улыбнулась ей. Как бы она хотела, чтобы все было именно так.

***

      Нуйноката была меланхоличной женщиной, тихо и незаметно переживая свою личную трагедию. Широко так, с размахом, как и подобает страдать благородной даме. От ее депрессии страдали и сын, и муж. Хотя, вряд ли этот выживший из ума ублюдок мог испытывать какие-либо переживания вообще.       Оказалась она в поместье Дайго не по своей воле — злой рок, не иначе. У рока было имя — Бивамару. Именно он почти у самой границы с Асакура появился внезапно, не изменяя своей дурной привычки возникать тогда, когда это меньше всего нужно; рассказал, что вот совсем недалеко есть стена Банмон, намоленная хозяйкой земель, и где-то там, совсем рядышком поселилась девятихвостая лисица.       Зря Микки пыталась перевести тему, увести своих спутников, напомнить им об обещании. Бестолку. — Мы быстренько победим демона и вернемся, — заверила ее Дороро. — А вдруг она та самая, — шепнула ей девочка на прощание. — Присмотрите за ней, — попросил монаха Хяккимару. Такая серьезность Микки понравилась, но не понравилось, что происходило это на не тех землях. Уйти! Срочно увести его отсюда. Любой ценой.       Обморок изобразить не получилось. Пока она думала, как поступить лучше Дороро и Хяккимару ушли. — Чего вам неймется все?! — с гневом спросила Микки, оборачиваясь к Бивамару. В животе что-то неприятно булькнуло, она поспешила приложить к тому месту ладонь.       Бивамару хмыкнул своим мыслям. — Этот демон отобрал его часть, — сказал Бивамару. Подошел, бесцеремонно хватая ее за руку и потянул за собой. — Нечего нам здесь делать; дойдем до города, подождем их там. Тебе поесть надо, — говорил дед. Микки не сопротивлялась, хотя сердце ухнуло куда-то вниз при мысли, что они пойдут неизвестно куда вдвоем. — Вы сумасшедший… — пробормотала Микки. Ссориться сейчас было глупо. Бивамару ее единственная защита, пока рядом не было Хяккимару. А старик драться умел, Микки успела это оценить.       Шли в молчании, неторопливо. Куда спешить старику и беременной женщине? Тишина давила, приходящие на ум мысли были одна хуже другой. — Что вам нужно? — спросила Микки. Ее давно интересовал этот вопрос, вернее, вся история этого человека, но не знала, как спросить правильно, чтобы услышать то, что она хочет. Подозрения на его счет уже давно закрались в душу, но Микки почему-то упорно отрицала даже саму возможность такого совпадения. Но, наконец, собственная уже вопящая во все горло интуиция не позволила ей смолчать и на этот раз. — О, ничего, — улыбнулся ей монах. Микки нахмурилась. — Всем что-то нужно. Особенно ослепленным монахом. Кто вы?       Бивамару замер на месте, остановилась и Микки. Он смотрел куда-то себе под ноги, выглядел совсем не так, как пару минут назад. Ушло напускное добродушие, остался человек с нелегкой судьбой. — Ты умна, — вдруг сказал Бивамару после долгого молчания. — Как сама думаешь, кем я был в мирской жизни?       Микки пожала плечами. — Самураем, я думаю. Вы умеете драться, грамотны, разбираетесь в политике. Монахом стали, думаю, не по своей воле…       Микки замолчала на полуслове, ее поразил ужас. Сама не понимая, она попятилась от Бивамару, но прыткий старик проворно схватил ее за руку. — Отпусти! — закричала она, пытаясь вырвать руку. — Ты ведь так и не получила ответ на свой вопрос, — на удивление ровно напомнил старик.       Руку вырвать не получилось — монах сам ее отпустил, Мики с трудом устояла на ногах. — Вы из клана Дайго…       Все встало на свои места. Почему он знал историю Хяккимару, почему крутился рядом и зачем он был ему нужен. Хотел власти, с помощью законного наследника править от его имени. Кем он был? Братом Кагемицу? Отцом? Дядей?       Дворцовые интриги, ей богу. Сколько таких сюжетов она видела, те никогда ее не трогали, лишь легкий интерес и удивление — как могут люди так низко опускаться ради возможности раздавать указания, кто чистит ночной горшок, а кто едет воевать.       В Сенгоку она родилась крестьянкой, не имела никакого отношения к политике и играх знати. Свободна — и ладно. Но сейчас…       Сейчас осознав всю степень коварства с виду ущербного старика, стало по-настоящему страшно.       Что говорить? Что делать? Микки открывала и закрывала рот, как рыба выброшенная на берег. Дышать становилось трудно. Вот сейчас он убьет ее, потому что она может рассказать.       Но паника прошла так же внезапно, как и накатила. Микки выпрямилась, без страха взглянув на горбатого старика. — Мы не всегда получаем то, что хотим. Хяккимару — не Дайго, не самурай. Его воспитатель — эта, узнай кто, его никогда не примут даже на пороге самый последний крестьянин, — Микки победно усмехнулась. — Мне жаль вас. Вы прожили большую жизнь, а как дураком были, так дураком и помрете. — Разумеется, — ничуть не обиделся ее замечанию монах, — но я не править хочу, и не сделать Хяккимару главой клана, как верно ты заметила, он не самурай, но Дайго должны умереть. Месть — вот моя цель.       Микки присвистнула. — На здоровье. Только, пожалуйста, не руками Хяккимару и… — Микки вздохнула, покачала головой. — Сумасшедшее время…       Она неловко опустилась на землю, упрямо складывая на груди руки и всем своим видом выражая, что никуда больше не пойдет. Старик, собственно, ничего не говорил ей — не успел, вдали показались всадники.       Подручные лорденыша Тахомару слушать о мастерстве слепца не желали. Узнав в ней спутницу того калеки, ее тут же водрузили к женщине Муцу на лошадь и увезли. — Где твой спутник? — спрашивал ее Лорд Дайго.       Это была ее первая встреча с отцом Хяккимару. Мужик выглядел плохо — в его возрасте казался старым, неспособным ни на какие ратные подвиги. Была ли причина в демонах, что тянули силы и из него тоже? Или всему виной стресс? — Понятия не имею, — шипела в ответ Микки. Звонкую пощечину дала ей Муцу. Лорду ведь не принято бить женщин. К тому же беременных. А то, что она в положении тонкое поношенное кимоно уже не скрывало.       Щеку обожгло от удара, на глаза навернулись слезы. За что ей это? Что она сделала, чем не угодил своему отцу Хяккимару?       Но она упрямо смотрит в глаза хмурому как туча Кагемицу, сплевывает в сторону набежавшую слюну. — Если найдете, можно мне посмотреть на казнь? — говорит она со всем пренебрежением. Кагемицу удивленно вздергивает бровь. — Обрюхатил меня, сволочь, да и был таков. Подонок! Сама бы с удовольствием оторвала бы ему все, что отрывается, да уж куда мне.       Кажется, ее полному сожалению вздоху поверили даже охочие до хозяйских сплетен слуги. Вон как двое стражей переглядываются между собой. Доверенные, видимо. Надо запомнить. — Значит, ты не знаешь, где этот демон находится сейчас? — строго спросил Кагемицу. Микки видела, что он уже сам верит ее возмущению. Видимо то, что она сказала складывалось с той картинкой, которая существовала у Дайго в голове относительно своего сына. — Не знаю, — почти не играя, с сожалением вздохнула Микки. — И не знаешь где ребенок, который путешествовал с вами? — продолжил он допрос. — Сгинул, — не моргнув и глазом соврала Микки. Врать она умела, а главное держала в голове все детали своей лжи, выдавая минимум информации, она могла не путаться в пустяках.       Кагемицу был хмур. Последняя зацепка не оправдала себя.       Правда отпускать ее никто не собирался. Отвели в баню, разрешили помыться. Тахомару распорядился подобрать для нее новую одежду.       Новое кимоно было темно-зеленым, из простой ткани, но удобным. Даже выдали сандалии, те, в которых она ходила в тот день к реке уже давно износились и приходилось щеголять босиком.       Ну что это за ноги? Грубые, в мозолях, грязные… Ни один мастер по педикюру за такое не возьмется, — вздыхала Микки, пока Муцу вела ее на следующий раунд экзекуции.       С ней желал поговорить Тахомару.