Средневековые традиции

      Дышать было тяжело. Особенно после того, как от рыданий началась икота. На нее свалилось слишком многое, Микки чувствовала, что такая ноша ей уже не по плечу.       Хяккимару отнес ее подальше в лес, бережно усадил под деревом и принес воды. Микки жадно пила из знакомой фляжки, а напившись, утерла рот тыльной стороной ладони и взглянула на Хяккимару.       Он выглядел неважно: плечи опущены, сам какой-то бледный, под глазами появились серые тени, свидетельствующие, что он уже не первые сутки на ногах. Что происходило у него в душе, можно было только догадываться, Хяккимару никогда не делился ничем, что его беспокоило. — Хяккимару, — тихо позвала Микки, протягивая к нему руку. Мечник взглянул на нее, будто не понимая, чего она хочет от него, но послушно коснулся ее пальцев своими. Микки сжала руку, легонько потянув его на себя. Хяккимару не сопротивлялся, когда она обняла его, и заметно расслабился, когда ее руки пробежались вверх-вниз по его спине и волосам. — Они все дураки, — сказала она. — Расплачиваются за собственные грехи. Пожалей их, Хяккимару, потому что они не заслуживают ничего, кроме жалости. Они уже сами себя наказали.       Хяккимару молчал, прильнув к ней, кажется, закрыл глаза, понемногу расслабляясь. Может, он не выражал свои чувства словами, но поступки были красноречивее любых слов, и Микки, наконец, это поняла. От этого знания на душе становилось легче.       Боль постепенно отступала вместе с тем, как уходило волнение. Она больше не одна, больше не надо храбриться. Вот он здесь — рядом. Она чувствует тяжесть чужой головы, опустившейся ей на грудь, тепло его тела, и как волосы щекочут руки. — Мне было так страшно, — сказала она тихо. — Не оставляй меня больше, пожалуйста.       Хяккимару шумно вздохнул, собирался подняться, но Микки, сделав усилие, удержала его голову в прежнем положении, так и сидели, пока на поляну не выкатилась Дороро.       Замерла, удивившись открывшейся ей сценой, но тут же мотнула головой, закричав: — Братец! Сукероку! Мы должны помочь ему! — Сукероку? — уточнила Микки. Хяккимару в этот момент выпрямился, а Дороро подбежала, потянула за руку, вынуждая подняться на ноги. — Его схватили и хотят привязать к Банмон, — сообщила Дороро взволнованно. — Кто такой этот Сукероку? — недовольно переспросила Микки. — Мы познакомились с ним там. Он из земель Асакура, но не мог попасть домой. Мы помогли ему, но нас схватили, а потом… Это не важно! — решительно мотнула головой девчонка, прерывая сбивчивую речь. — Мы должны помочь ему! — Я правильно помню, — вкрадчиво заговорила Микки, — что к Банмону привязывают, когда хотят развязать войну? — Да, — растерянно кивнула Дороро. — Значит мы идем туда, где вот-вот встретятся две армии. Я все правильно понимаю? — Но там Сукероку! — упрямо топнула ножкой разбойница. Микки почувствовала себя беспомощной. — А мне, что делать прикажешь? Сидеть тут, волнуясь о вас или идти с вами и добиться того же? Дороро, послушай! Нельзя всем помочь и всех спасти! Мы просто люди, не боги. Есть вещи, которые мы не в силах изменить. — Ты просто трусишь! — обиженно крикнула Дороро, сжав кулаки. У Микки перехватило дыхание. С этих слов когда-то начался пожар: когда Дороро точно так же хлестко бросила их, — не в попытке обидеть, а скорее воззвать к ее совести, — после этих слов погибло очень много людей, тех, кому вовсе не нужно было умирать. И хоть в этом была виновата исключительно Мио, но Микки не могла не задаваться вопросом, что было бы, если бы они успели вовремя, если бы Хяккимару остался тогда в храме, если бы ей не было бы все равно, и она нашла слова, чтобы убедить Мио не идти в другой лагерь... В ее снах Мио не винила Микки за безразличие; она разговаривала с ней улыбаясь, и от этой улыбки сердце Микки замирало и иногда казалось, что пропадало из груди и вовсе.       Но все это было так давно... И если за это время она так ничему и не научилась, то грош цена всем этим испытаниям, свалившимся на ее долю.       После обвинения Дороро заминка была едва ощутимой. В это время Микки силилась совладать с перехватившим от возмущения дыханием. — Да! — прикрикнула в ответ Микки. — Да, черт возьми! Боюсь! Боюсь, что потеряю тебя, Хяккимару. Вы будете умирать, а я ничего не смогу сделать, никак помочь! Дороро, подумай обо мне! О Хяккимару! Он не сможет победить две армии, не нужно рисковать ради какого-то мальчишки!       В глазах Дороро заблестели слезы. Микки сжала пальцами переносицу, потому что тоже хотелось расплакаться и тоже хотелось, чтобы кто-то подсказал, что делать. Без всякой надежды она посмотрела на Хяккимару. Быть может, ей стоит хоть раз побыть японкой и сделать так, как скажет мужчина? Потому что, если сейчас она настоит на своем, то потеряет их обоих. Дороро все равно уйдет, а Хяккимару последует за ней, да она сама побежит туда, не оставит девочку там одну! Но во что это выльется? Что будет?       Довериться судьбе, а не глупо ли? Прожив две жизни в убеждении, что каждый человек сам выстраивает свою судьбу и только от него зависит счастлив он будет или нет, теперь думать, что, может, действительно есть карма и судьба и за нас уже все давно предрешено было странно. Страшно. Микки вздрогнула от собственных мыслей. — Я сделаю так, как ты скажешь, — опустившимся голосом сказала Микки. Хяккимару кивнул и через пару минут раздумий сделал шаг к Дороро. — Надо помочь Сукероку, — уверенно сказала Дороро, но Микки увидела, как потемнели ее глаза, когда она отвела от нее взгляд. Обида, чувство вины, раскаяние, что по-другому она не может, все это Микки прочла на лице маленькой девочки. А потом тяжесть всего обрушилась на нее, когда простая истина встала перед ней во всей красе: Хяккимару пойдет за Дороро. Сделает все, о чем бы она не попросила, победит всех врагов, посмевших наставить на нее оружие. Даже если для этого придется умереть, даже, если ради этого придется пожертвовать ею, Микки.       Микки закрыла лицо ладонями, лишь последними усилиями воли подавляя судорожный всхлип. Нельзя расклеиваться. Нельзя… — Прости, сестрица, — услышала она тихий, полный сожаления голос Дороро. Смотреть на нее не хотелось, привалившись спиной к дереву, Микки задрала голову, смотря на серое небо сквозь голые ветви. На лицо упала снежинка. Обожгла, вдруг показавшись слишком холодной. Микки прикрыла глаза, повела плечами, сбрасывая с себя волнение. — Может, это и правильно, — сказала она. — Всем приходится делать выбор, так или иначе. Вот сейчас мы пойдем туда и все погибнем. Может, я глупая, но я не понимаю, что такое смерть — я не боюсь. Не за себя. Но за тебя, Дороро, — она нашла в себе силы взглянуть на разбойницу, заставила губы растянуться в улыбке. — Как ты жила, что чувствовала, когда твоя мама умерла? Было ведь трудно, правда? А как жить мне, что, поставив меня сейчас перед выбором: твоя жизнь или твое доброе расположение, ты заставляешь пойти у себя на поводу. Что мне делать, Дороро?       Девочка потрясенно молчала, не зная, как ответить. Но сжав упрямо кулачки, повторила, как заклинание, обращаясь к корням дерева: — Надо помочь Сукероку. — Мы ничем ему не поможем, мы погибнем вместе с ним, — сказала Микки твердо. Дороро подняла на нее совершенно несчастный взгляд. Микки вздрогнула, отступила. Ей стало совершенно ясно, что они пойдут к этому проклятому Банмону, что там будут стоять между двумя армиями. Оставалось только уповать на то, что они успеют раньше тяжеловооруженных солдат.       А еще она знала, что больше не отпустит их, что больше не сможет оставаться одна. Довериться судьбе… не глупо ли это? Но сейчас Микки не видела другого выхода.       Что ж… если все шло к этому моменту, если они должны оказаться там — пусть. Микки принимала это. И будь, что будет.