***
Вне кампуса людей оказывается ещё больше, чем было пару часов назад, и они к тому ещё и активно что-то обсуждают, мешая мне удержать в голове мысли после последних двух консультаций по ближайшим зачётам, что заставляет меня прикрыть глаза, прижав кончики пальцев к вискам, и сосредоточиться. Поднимаю веки и мой взгляд падает на группу парней из спортивной команды в красных бомберах, столпившихся вокруг компании первокурсниц, чуть меньшей по численности. Длинноволосые девушки в лёгких сарафанах и джинсовках на плечах слишком увлечены, разглядывая широкие приторные улыбки противоположного пола и слушая, что они им предлагают. И я даже знаю что. Каждый год спортивная команда в сотрудничестве с основными общинами университета организует громкую вечеринку в конце года и заманивает туда первокурсниц, где юных девушек напаивают, спят с ними, заранее накачав слащавыми фразочками из подростковых сериалов, и на следующее утро признаются, что она, как и сотня предыдущих, «не та самая», оставляя наедине с их плюшевыми разбитыми сердцами. Как бы прискорбно это не звучало, но большинство и правда ведётся на всю эту сахарную дурь, потому что в голове почти каждой примерной студентки, учащейся на самом первом курсе, история любви, где в неё влюбляется плохой парень из самой крутой тусовки университета, который только для неё будет хорошим. Знаю, звучит глупо и до безумия наивно для тех немногих, кто не приезжает в Нью-Джерси из другого штата, но, к сожалению, всё именно так. А коренных жителей вычислить даже слишком просто: чаще всего это нейтральные ребята в джинсах и огромных футболках с фланелевыми рубашками на поясе. Из-под чуть растрёпанной причёски обязательно тянутся провода от наушников, громкую музыку из которых можно услышать в радиусе полуметра от источника звука. Возвращаясь к теме одной из самых масштабных вечеринок универа, могу смело утверждать, что всё, что в конце концов остаётся бедным обманутым студенткам — это разбитое сердце, наполненное разочарованием и страхом того, что подобное может повториться (что, к сожалению, нередко и происходит). Так почему бы сегодня не спасти от этой участи хотя бы парочку из них? Я приближаюсь к компании, которую как всегда возглавляет Барри Стюарт, со своим уже привычным стервозным взглядом. Как можно грациознее держу осанку и стараюсь идти будто по прямой линии, как это обычно делают модели Виктории Сикрет. Однако несмотря на это, мне удаётся подойти почти впритык будучи незамеченной. — О чём беседуете? — они оборачиваются, и Барри, как он всегда это делает, закидывает затылок назад и, конечно же, раздражённо выдыхает. — Что ты здесь забыла, Джесси? Чистилище в другой стороне, — огрызается Стюарт. — Поверь, я знаю. Как раз несла тебе и твоим друзьям пригласительные, — отвечаю, даже не задумываясь. — Слушай, главная шлюха Нью-Джерси, почему бы тебе просто не пройти мимо, а? — вставляет чей-то наглый тон, и, на секунду задержавшись на растерянных глазах рыжего парня, я максимально медленно перевожу взгляд на, очевидно, одно из самых до глупости бесстрашных лиц университета. Сжимаю челюсть и чуть щурю глаза, разглядывая в огромных чёрных зрачках собственное отражение, и от этих действий даже мой враг номер один выдаёт тихое «Это ты зря». Тупоголовая бошка бессовестного незнакомца находится слишком высоко, и мне приходится прибегнуть к одном из моих любимых трюков, в котором мне помогут мои тяжёлые ботинки с неимоверно жёсткой подошвой. Как ни странно, но парень выдерживает мой суровый взгляд ещё пару секунд, прежде чем моя пятка резко оказывается на на носке его кед. Вдавив ногу настолько, насколько это возможно, наклоняю голову влево, отчего моя затёкшая шея издаёт тихий безобидный хруст, который, я более чем уверена, не кажется этому балвану таким уж безобидным. Согнув ноги в коленях, он хочет протянуть ладонь к стопе, но оставляет её на колене, выдаёт стон боли, и в этот момент его лицо как раз оказывается на одном уровне с моим и даже чуть ниже. Обожаю этот трюк. Я называю его «Педалька». Сжав челюсть, он с вызовом и ненавистью смотрит на меня, но я всё равно улавливаю в его взгляде каплю испуга. Честно признаться, подобные вещи не приносят мне такого удовольствия, как считают окружающие, но сохранять авторитет и держать подобных идиотов в узде как-то нужно, мне же не нужно, чтобы кто-то вспомнил о... Неважно. Кажется, до меня доходили слухи о том, что у одного парня из компании Барри Стюарта роман с кем-то из преподавателей, и, к сожалению, это единственная зацепка, которая у меня есть. К тому же, мутить с учителями в последнее время стало уж слишком популярно, так что у меня больше шансов, что сегодня мне повезёт. — Так, так, так, — ядовито протягиваю я, смотря на него сверху вниз, — тебе не кажется, что подобными фразами ты слишком рискуешь своим положением... — Джоуи, — подсказывает кто-то за спиной. — Я бы на твоём месте так сильно не язвила, Джо-джо. Мало ли какие видео файлы могут совершенно случайно попасть в сеть, — нарочно растягиваю каждое слово и наконец цепляюсь за появившееся в глазах напротив волнение, — камеры есть везде. Думаешь, мне так сложно угадать твой любимый с недавних пор предмет? — с каждым разом говорю всё тише и тише, но точно знаю, что сейчас Джоуи слушает меня предельно внимательно. Парень молчит — скорее всего в данный момент он ведёт у себя в голове диалог, размышляя, есть ли вероятность того, что я блефую. Но я мастерски блефую, и именно поэтому он судорожно выдыхает спустя ровно минуту, не выдерживая моего строгого взгляда. — Так-то, в следующий раз постарайся держать свой поганый язык за зубами, а лучше съешь жвачку, а то от тебя дерьмом пахнет, будто ты всю ночь спал с Барри в обнимку, — чуть сильнее нажимаю пяткой, заставляя его вздрогнуть и поморщится от боли, и убираю ногу, наконец оглядываясь и убеждаясь, что все невинные первокурсницы уже успели разойтись. Ни один парень из компании, окружающей меня, даже бровью не повёл. Для них это уже перестало быть чем-то необычным, но и оказаться на месте бессовестного идиота они не хотят, поэтому просто переговариваются между собой, с интересом поглядывая в нашу сторону и периодически выдавая глухие смешки. Обвожу надменным взглядом сформировавшийся полукруг, задерживаясь на Стюарте, который вновь закатывает глаза, и, заметив мелькнувшую вдалеке фиолетовую прядь за стеной из широких накачанных спин, направляюсь к её обладателю. Стена тут же расходится прям передо мной, уступая путь. Я подхожу к большому столу, где, уткнувшись в телефон, в полном молчании сидит Джек. Тёмно-лиловая волнистая прядь спадает на лоб, кончиком цепляя острые скулы. На нём плотный чёрный свитшот, из круглого воротника которого выглядывает фланелевая рубашка в красную клетку. В мочке левого уха красуется два тёмных кольца — буквально на днях Коллинз ходил в салон, чтобы сделать новые проколы. Без разрешения забираю у друга белый наушник и вставляю в ухо, вслушиваясь в слова знакомой мне рок-композиции. Возьми меня за руку сегодня ночью Давай не будем думать о завтрашнем дне Возьми меня за руку сегодня ночью Мы сможем найти подходящее место Потому что наши сердца заперты навсегда И наша любовь никогда не умрет Возьми меня за руку сегодня ночью В последний раз... На губах сама по себе растягивается довольная улыбка, потому что звучат строки моей любимой песни Simple plan, которую я часто напеваю себе под нос. Замечаю пару студентов, странно косящихся в нашу сторону, и тут же стираю улыбку с лица, плюхаясь напротив парня. Не поднимая тёмно-карих глаз на меня, Джек делает звук чуть тише, потому что знает, что я не могу слушать в наушниках музыку так же громко, как это делает он. — Ну что, выполнила свою сучью программу на день, или у тебя просто перерыв? — с не скрытой иронией в голосе спрашивает друг, на что я тихо смеюсь, опустив голову, но не слишком явно, чтобы не привлекать излишнее внимание. Джеки никогда не одобрял тех представлений, которые я ежедневно устраиваю на территории университета, а также на всех университетских мероприятиях, включающие в себя короткие перепалки с Барри Стюартом всегда и везде и, если приспичит, усмирение особо наглых дебилов, как пример можно взять то, что произошло пару минут назад в кругу футбольной команды. Коллинз был первым, с кем я познакомилась после переезда в новый штат: это произошло в музыкальном магазинчике ещё до того, как туда устроился Майки Тауверс. На тот момент там работал только Дэниел, который оказался лучшим другом Джека, потому что родились и выросли ребята вместе и именно здесь, в Нью-Джерси. Первое время наша святая троица проводила очень много времени вместе: парни показывали мне город, рассказывали, где можно найти лучшую в штате пиццу, алкоголь и виниловые пластинки. Кстати мой проигрыватель как раз был их подарком на новоселье или, проще говоря, переезд в квартиру тётушки перед началом второго курса. Однако с началом второго года обучения всё не слабо так изменилось. Кроме того, что Эльза разошлась с Дэниэлом, что частично повлияло на наше с ним общение, мой статус в университете тоже изменился, а вслед за ним и сама я. Если с Сиви на публике и при Эль мы активно изображаем глупую нелепую вражду, то с Джеком у нас сохранилось всё то, что было до тех внезапных перемен. И хоть он искренне не одобряет моё стервозное поведение, возникающее при виде посторонних студентов, Коллинз отлично знает и понимает, почему так происходит. — Можно и так сказать, — пожав плечами, краду с подноса два ломтика картофеля фри из десяти оставшихся — он всегда оставляет мне ровно десяток, зная, что рано или поздно я за ними приду. — Не поверишь, сдала экзамен мистеру Флетчерсону на восемьдесят восемь, — Коллинз от удивления приподнимает тёмные брови и тихо присвистывает так, что слышу только я. — Я и правда не верю, — он разводит руками, когда я пихаю его в плечо. — Боюсь спросить, где находились твои руки во время ответа. Хотя какая разница, если я получил... — тянется к рюкзаку, и затем на стол падает небольшая стопка бумаге, — ровно девяносто три балла у самой миссис Честерфилд за сочинение на тему «Почему Александр Дюма — это на самом деле Александр Пушкин». В неверии прижимаю ладонь к губам и растерянно смотрю на друга. — Этого не может быть, — мотаю головой и беру в руки письменную работу, подписанную именем моего друга, на которой жирной чёрной ручкой выведены цифры, и к моему удивлению они действительно складываются в поразительное «девяносто три». — Но миссис Честерфилд никогда не ставит никому выше девяноста баллов. — Даже если работа выполнена до ужаса идеально, эта женщина совершенно точно найдёт к чему придраться, причём по делу. И это чистейшая правда! Этот факт знают даже те, у кого она никогда не преподавала. — Такое было всего дважды! Признавайся, кому ты продал душу? — задумчиво нахмурившись, смотрю в сторону Джека. — А лучше сразу поделись номером. Парень беззвучно смеётся и забирает у меня своё эссе, которому суждено тут же отправиться обратно в потрёпанный жизнью рюкзак. — Теперь трижды, и иди ты, никому я ничего не продавал. Хотя, если честно, сам не сразу поверил, но, как оказалось, всё очень просто,— он пожимает плечами, наклоняется вперёд, и я повторяю последнее движение за ним. — Всё, что тебе нужно, это Жюль Верн. Очень. Много. Жюля Верна, — с пугающе серьёзным выражением лица таинственно шепчет Коллинз, выделяя каждое слово. Отстраняюсь и с сомнением гляжу на Джека, пытаясь найти в его словах подвох или хотя бы намёк на шутку, но ничего не происходит. Он лишь равнодушно откидывается на спинку стула, потягивая клубничное молоко из коробочки. — Ты же шутишь, да? Ну, конечно ты шутишь, чёрт возьми, — вплескиваю руками и щурюсь. — Что за нахрен, Джеки? — Я? Шучу? — в наигранном возмущении друг прижимает ладонь к груди с видом престарелого миллиардера, которого безуспешно пытаются обвинить в краже шоколадки из магазинчика на ржавой заправке. — Но это правда! — с недоверием щурюсь, сложив руки, — Ты же знаешь, что эта старая карга и дня не может прожить без своего Жу-жу, — тихо усмехаюсь, когда слышу прозвище, которым миссис Честерфилд когда-то наградила великого писателя. А если говорить серьёзно, то эта женщина и в правду одержима Жюль Верном настолько, что это не раз выходило за границу разумного и становилось, как минимум криповым. На последнее Рождество она раздавала всем книги с его рассказами, на Пасху нас ждали шоколадные яйца, внутри которых были спрятаны бумажки с его цитатами, и я даже боюсь представить, где она могла достать нечто подобное. Разве что в подпольном клубе престарелых фанатов французских писателей, который наверняка держит не один район в Нью-Джерси. Ну а венцом её одержимости служит огромный портрет в пол стены, который вот уже второй год украшает кабинет французского языка. Честно признаться, то ещё жуткое зрелище. Некоторые студенты на последних вечеринках даже признавались, что в тёмное время суток, когда в здании уже никого нет, и всё вроде только и ведёт к очевидному завершению романтичной прогулки по кампусу (странный фетиш студентов Ратгердского университета, но тем не менее очень даже популярный), пристальный взгляд Господина Верна уж слишком сбивает настрой, чем моментально перечёркивает всё выше перечисленное. В общем жуткая ситуация, ничего не скажешь. — Но многие миллионы раз писали про него, не понимаю, что такого особенного в твоей работе! — с непониманием качаю головой, потому что сама написала как минимум десяток эссе активно вплетая в них кумира Честерфилд. — Я прочитал о том, что в молодости у Жюль Верна была возлюбленная, которую выдали замуж за какого-то старика, отчего парень ушёл в запой, нашёл её портреты и подкорректировал один из них так, чтобы он походил на Честерфилд. Затем нашёл парочку его стихотворений посвящённых этой Розе и расписал их смысл так, чтобы всё тоже сводилось к карге, а саму работу посвятил их истории любви. Вот и всё. Пытаюсь осознать только что сказанное другом, отведя взгляд в сторону, чем смущаю какую-то слащавую парочку, сидящую за соседним столиком. Закатив глаза, вновь обращаюсь к Коллинзу. — То есть ты буквально зашипперил миссис Честерфилд и её усопшего краша в эссе по французскому и получил за это девяносто три балла? — Ну, замечу, оно написано у меня идеально, ни единой ошибки, ни единой помарки, а так, — самодовольно ухмыляется, демонстрирую ямочку на щеке, чем напоминает мне Гарри, — всё верно. — Охренеть. Теперь я просто обязана похвастаться перед кем-нибудь, что дружу с человеком, который додумался до такого, — доедаю последние ломтики картофеля и вытираю руки влажной салфеткой. В очередной раз посмеявшись над смекалкой Джека, мы дружно погружаемся в обсуждение ближайших экзаменов, зачётов, а также поездки, которую мы планировали устроить после сессии, взяв с собой Дэниэла, Майка и Эль (в конце концов, она уже понемногу отходит от их с Сиви разрыва, но Тауверса всё ещё обходит стороной). Однако активная беседа внезапно прерывается, когда, оперевшись большими ладонями, покрытыми веснушками, на потрескавшуюся от времени поверхность, над нашим столом склоняется чёртов Барри Стюарт. — Не поверите, что у меня есть. — Пожалуйста, только не хламидии, у нас же только эпидемия закончилась, — отзываюсь, поднимая на него равнодушный взгляд, — которой, кстати, поспособствовала ваша спортивная команда. — Вообще-то это были баскетболисты, — Стюарт закатывает глаза и садится во главе стола, — и раз уж ты так активно разбрасываешься шуточками и давишь моим друзьям ноги, это значит, что ты ещё не в курсе последних новостей. — Каких ещё новостей? — переглядываюсь с Джеком, который как и я ничего не понимает, и вновь смотрю на Барри. — Кое-кто решил прервать своё кругосветное путешествие ради экзаменов, — в горле появляется ком, и я молюсь всем богам на свете, чтобы моё единственное предположение не оправдалось, и судя по Коллинзу, он делает то же самое, — Том Баттлер возвращается в Нью-Джерси на время сессии, Джесси. — Вот чёрт.***
— Неужели ты не хочешь с нами в Инсомнию? — хмурясь, спрашивает Стайлс. — Мне казалось, тебе там понравилось, — он одаривает меня растерянным взглядом, и я раскрываю губы, чтобы ответить, но меня опережает Зейн. — Признавайся, тебя там кто-то обидел? — опираясь рукой на спинку дивана, на котором я лежу, он наклоняется и всматривается в мои глаза. — Просто скажи, и мы сразу опустим гада на уровень ниже, туда, где потеплее. С губ срывается усталый стон, и я закрываю лицо руками, чем зарабатываю обеспокоенные взгляды. Тяжело вздохнув, отвожу ладони и приподнимаюсь на локтях, слабо улыбнувшись. — Я правда в порядке, ребят. Мне просто нужно немного побыть одной и подумать, а компания ангела и демона в лице двух мёртвых парней очень отвлекает, без обид. Парни переглядываются и, пожав плечами, двигаются в сторону выхода, однако Гарри, пропустив ангела вперёд, предпочитает немного задержаться. Он приближается медленно и осторожно, видимо, заметив, что со мной что-то не то, и это не удивительно — судя по рассказам, Гарри провёл со мной больше года, следовательно, он знает меня получше Луи и Зейна. Прикрыв глаза, опускаю на них кончики пальцев и чуть нажимаю, пытаясь прогнать фантомную мигрень. Чувствую, как диван рядом с ногами еле заметно прогибается, но Стайлс всё ещё молчит, то ли не зная, как подступиться, то ли решив не давить. Предпринимаю сотую за последние пол часа попытку проглотить противный ком, так крепко застрявший в горле, и, снова потерпев поражение в борьбе с собственными эмоциями, поднимаю веки. Сжав розовые губы в тонкую линию, демон внимательно вглядывается в мои глаза, и я даже не пытаюсь отвести взгляд. Сейчас он до невозможности похож на отца, который терпеливо ждёт от поздно вернувшегося домой ребёнка объяснений. Мне до мурашек страшно, я напугана и растеряна, но точно знаю, что Стайлс как никто другой поймёт моё состояние сейчас. — Что произошло, Джесси? — аккуратно спрашивает он, поправляя мои волосы, разметавшиеся по диванной подушке. — Он вернулся, Гарри, — в глазах цвета скошенной травы мелькает смятение, — Том вернулся в Нью-Джерси на период экзаменов, — пальцы застывают в сантиметре от пряди, упавшей мне на лицо, но спустя несколько секунд она оказывается заправленной за ухо. — И я не знаю, что делать. Склонив голову, он качает ей, будто упорно не хочет в это верить, да и я сама не хотела бы. Взгляд полный сочувствия и заботы поднимается и достигает моих глаз, отчего я чувствую, что несуществующая боль в затылке постепенно рассасывается. — Мне очень жаль, Джес, — он сжимает мою руку, и я делаю то же самое в ответ. — Рано или поздно это произошло бы, но сейчас я думаю, что ты справишься с этим. Кто-то однажды сказал, что время лечит, и тебе на собственном опыте придётся узнать так ли это. — Хреновая фраза, мне она не нравится. — Возможно, — он еле заметно улыбается уголком губ, отчего буквально на мгновение на щеке появляется милейшая ямочка. — Но я точно знаю, что за последний год ты стала сильнее, и этому парню ты больше не по зубам. — А кому я по зубам, Гарри? — наивно спрашиваю, будто демон действительно может дать мне вполне точный ответ. Сейчас я почему-то чувствую себя маленьким ребёнком, которого добродушный родитель пытается уложить спать, но тот упорно не желает засыпать, а лишь хочет расспросить о чём-то очень важном или очень глупом. Так странно, но у меня даже нет желания язвить и отшучиваться в сторону Гарри. По неизвестной мне причине мне не страшно ему открыться в данную секунду, когда мне больно, будто я знаю его ровно столько же, сколько он знает меня, хотя это не так. — Ну, кому-нибудь ты однажды и придёшься по зубам, но точно не ему, — кудрявый дарит мне мягкую улыбку и переводит взгляд на проход за своей спиной, ведущий на кухню, и я улыбаюсь в ответ. Затем опускаю взгляд на голубой свитер с изображением только что вылупившегося цыплёнка, всё ещё сидящего в «домике» из скорлупы, и не могу сдержать смешка. В дверном проёме появляется задумчивый Томлинсон. Его серьёзный взгляд направлен в экран смартфона, скулы напряжены, и в слабом освещении он выглядит ещё сексуальнее, чем обычно, хотя ещё недавно я думала, что это невозможно. Заметив нас, он удивлённо поднимает брови, как бы спрашивая, по какой причине мы оказались в столь странной позе. Стайлс отпускает мою руку, предварительно её сжав, и, кивнув мне, отправляется к выходу, куда до этого ушёл Малик. Голубые глаза провожают его спину, а затем переключаются на меня. В его взгляде читается искреннее волнение и некая недосказанность, и этот момент смущает меня, но я тут же пытаюсь собраться. — Что? Ревнуешь? — сажусь на диван, откидываясь на мягкую спинку, и шатен плюхается рядом. — С чего бы это? — он самодовольно ухмыляется, и я не замечаю, как на моих губах тоже появляется слабая улыбка. — Никогда не знал никого достойного, чтобы к нему можно было бы ревновать, ну, кроме, разве что, себя. — Твоя самовлюблённость не знает границ, эклер, ты знаешь об этом? Он тихо смеётся. Я пытаюсь испустить хоть один глупый смешок, но ком в горле даёт о себе знать, и внутри что-то неприятно скрипит. Запустив пальцы в волосы, опираюсь локтями на колени и пытаюсь собраться, но выходит, честно говоря, хреново. Поднимаюсь с дивана и иду в комнату , чтобы завернуться в одеяло и наконец дать эмоциям волю, но застываю у двери и оборачиваюсь. — Почему ты всё ещё здесь? — мой вопрос вводит Томлинсона в замешательство. — Так сильно не хочешь меня видеть, Хендрикс? — то, как Луи произносить мою фамилию со своим до костей пронизывающим британским акцентом, на мгновение сбивает меня с толку и посылает приятный заряд тока по всему телу, напоминая о тёплом дыхании, однажды застывшем на моих губах, но я спешу взять себя в руки. — Нет, в смысле да. Почему ты не ушёл с ребятами в Инсомнию? Брауни встаёт с дивана, убрав телефон в задний карман чёрных джинсов, и останавливается передо мной. — Потому что моя работа — следить, чтобы ты не разгромила квартиру и не сожгла дом, а пока ты здесь и к тому же не спишь, мне нужно быть предельно внимательным. Мало ли, — пожимает плечами, — сколько кружек или цветочных горшков находятся под угрозой разрушения, пока ты здесь стоишь и дышишь. Я недовольно бью парня в плечо, но тот уворачивается, поэтому я тут же наношу удар повторно, вновь мажу, чем вызываю у Томлинсона приступ настолько заразительного смеха, что невольно сама еле слышно хихикаю. Ну почему с Луи так... Легко? Просто? Спокойно? Наверное, в компании придурков так всегда. Когда я оказываюсь переброшенной через крепкое плечо Луи, меня отвлекает сигнал телефона в заднем кармане. Бью его по спине, прося спустить меня обратно на землю, и он даже подчиняется, но предварительно хлопает меня по заднице. Идиот. Достаю смартфон и смотрю последние оповещения, исходящие из Инстаграма. Джеки Коллинз отправл(-а) вам историю Джеки Коллинз: Боюсь, что Стюарт... От волнения кусаю губы и в секундной слабости прикрываю веки, чтобы в последний раз попытаться проснуться от этого кошмара. В сообщении оказывается пересланная история с крылом самолёта в иллюминаторе и обозначением местоположения, которым, к моему великому сожалению, является Нью-Брансуик. Самое страшное то, что принадлежит она именно тому, с кем я совершенно точно не хотела бы находиться в одном штате. Боюсь, что Стюарт не шутил. Он действительно вернулся. Глаза предательски жжёт от накатывающей влаги, ком в глотке застревает так, что мне становится трудно дышать, и судорожный всхлип является последней каплей, после чего колени подкашиваются, и я почти оседаю на пол, но меня вовремя подхватывают тёплые руки Томлинсона. Нет, нет, нет. Это не может быть правдой. — Шшш, Джесси, посмотри на меня, — Луи накрывает мои щёки ладонями и пытается поймать бегающий по комнате взгляд, чтобы унять накрывшую меня истерику. — Пожалуйста, Джесси, посмотри на меня, прошу тебя, — через силу поднимаю напуганный взгляд на голубые глаза, и это хоть частично, но всё же отрезвляет меня. Томлинсон призывает меня дышать вместе с ним и ни в коем случае не прикрывать глаза, что я послушно выполняю, и постепенно паника утихает, оставляя после себя только горькую одышку и неприятный звон в ушах. Как только парень убеждается, что мне стало лучше, ладони, прежде накрывавшие моё лицо, тут же прижимают меня к твёрдой груди. Луи пальцами зарывается в мои волосы и оставляет мимолётный поцелуй на виске, отчего сердце пропускает удар, но я спешу свалить это на нестабильность моей нервной системы. — Как же ты меня напугала, Хендрикс, — горячее дыхание опаляет нежную кожу над ухом, посылая по всему телу неконтролируемые мурашки. — Может, выйдем, на воздухе тебе полегчает? Ладно? Я не отвечаю, просто киваю, уткнувшись носом в мягкую ткань джемпера. Луи проводит пальцами по волосам, приглаживая их, и, отстранившись, мягко приподнимает мой подбородок, заставляя посмотреть в его глаза. Нежность в его взгляде завораживает и смущает меня до такой степени, что я теряюсь во времени, не имея возможности отследить, сколько проходит до момента, когда он невесомо целует меня в лоб, берёт меня за руку, переплетая пальцы, и ведёт на улицу: минута, час, а может, вечность. Не знаю, почему я позволяю ему все эти мелочи вместо того, чтобы ответить сарказмом, оттолкнуть или просто послать куда подальше. Видимо сейчас я настолько слаба, что у меня просто напросто нет сил сопротивляться всей этой заботе, от которой я могла бы в другой момент отпираться целую вечность. Томлинсон выводит меня за дверь, но я в последний момент хватаю с комода в коридоре маленький полароидный фотоаппарат. Не знаю зачем, но мало ли, вдруг пригодится. Снаружи уже смеркается, поочередно включаются фонари, расставленные вдоль гулких улиц. Среди людей очень просто различаются те, кто спешит домой с работы — их выдаёт усталая походка и хмурое выражение лица, которое уж слишком контрастирует со второй составляющей толпы: собравшись небольшими компаниями, молодёжь бродит, громко смеясь и что-то обсуждая, хотя периодически их заглушает проезжающий мимо транспорт. Не знаю, куда мы направляемся, похоже, что определённого маршрута у нас не имеется, поэтому я беру всё в свои кривые руки и веду Луи к большому жилому дому через пару кварталов. Подняться на крышу не составляет труда, потому что в одной из квартир живёт потрясающая пожилая парочка, которым я некоторое время помогала по университетской волонтёрской программе, за что они угощали меня удивительно вкусным чаем (именно у них я впервые попробовала тот самый мятный зелёный чай, который пью до сих пор) и пускали на крышу. На самом деле они безумно крутые, потому что несмотря на возраст, мистер и миссис Эванс каждое утро начинают с порции бренди и хорошего рока. Легендарная парочка, как по мне. Всё ещё иногда захожу к ним на чай, но уже гораздо реже. Весь путь на крышу мы проводим в молчании, которое порой прерывают мои остаточные судорожные вздохи, после каждого из которых я получаю обеспокоенный взгляд Томлинсона. Просторная площадка освещается небольшими светодиодами встроенными в пол по периметру. По рассказам Эвансов я знаю, что раньше дом состоял из пентхаусов очень богатых людей, поэтому здесь располагалась посадочная площадка для вертолёта, но позже её убрали, потому что здание оказалось слишком низким для подобных изысков. Ближе к дальнему краю стоит диван с навесом, который на самом деле является основной составляющей старых садовых качелей, но без боковых опор он представляет собой отличное место, где можно насладиться видом на ночной город даже в дождь. Мы плюхаемся на мягкий матрас без лишних слов, я тянусь и достаю с края небольшую заначку в виде прохладного ягодного сидра. Глаза Луи чуть расширяются от удивления и с его губ срывается смешок. Он видит, что прямо сейчас я совсем не настроена говорить, поэтому начинает сам, пока я уныло прикладываюсь к бутылке. — Почти ровно три года назад я переехал в Лос-Анджелес, начал ходить на кастинги, днём подрабатывал официантом в отличном ресторане, ночью — барменом, либо отрывался в клубах с друзьями. На праздники катался домой в Донкастер и рассказывал всем, что меня вот-вот возьмут в перезапуск «Друзей». В общем, у меня кипела жизнь, и я действительно наслаждался всем этим, — он замолкает, вглядываясь в огни ночного города перед нами, и спустя пару минут выдыхает, а я готовлюсь к тяжёлой части. — А потом у меня вдруг появилась чёртова одышка, я начал немного терять в весе, но думал, что это от сигарет и стресса, но курить я, конечно же, не бросил, — неожиданно для нас обоих я еле слышно хихикаю, на что получаю от Томлинсона победную улыбку. — Постепенно мне становилось хуже, семье я, очевидно, ничего не говорил — не хотел заставлять всех волноваться, вдруг это просто простуда, и в конце концов друзья уговорили меня сходить на обследование. — И что это оказалось? — слегка вздрагиваю, когда слышу собственный голос — он по-непривычному глухой и чуть надорванный, но я думаю, это всё из-за прошедший истерики. Луи достаёт из кармана потрёпанную пачку сигарет, вытаскивает последнюю и почему-то убирает пустую коробочку обратно, вместо того, чтобы отложить её в сторону и потом выбросить. Он подносит зажигалку, прикрывая её ладонью от ветра, гуляющего на крыше, и у меня никак не выходит оторвать взгляд от тёплых бликов, появившихся на его сосредоточенном лице. — Какая разница, — поймав мой серьёзный взгляд, Луи вновь выдыхает дым в сторону тёмных улиц, — рак сердца, если быть точным. Ничего серьёзного, как мне показалось, думал, полечусь пару недель и вернусь из Лондона в солнечный Лос-Аджелес, а от туда прямиком в Лас-Вегас, чтобы отметить то, что ещё живой. В какой-то момент я был уверен, что это всё ошибка или чья-то идиотская шутка, — грустно усмехается и бросает полностью выгоревший бычок вниз, а затем я вижу, как из когда-то пустой пачки он достаёт сигарету, которая вновь оказывается последней. — Но недели превратились в месяцы, и в конце концов я провёл в больнице примерно полтора года. Самое удачное из всего этого — каждый раз видеть измученные лица Лотти, мамы, Физзи. Им было больно даже просто смотреть на меня, а я ничем не мог помочь, хоть и пытался отправить их от всего этого... Вся ирония в том, что умер я даже не от рака — просто захлебнулся во сне жидкостью, скопившейся в лёгких из-за какой-то фигни. У меня в жизни не было ни единого человека, которому приходилось бы столкнуться с чем-то настолько серьёзным, и мне даже страшно представить нечто подобное, но для Луи это реально, это было реально и это было тем, что буквально убило его. — Мне тогда казалось, что рак сердца — это настоящая удача, — удивлённо смотрю на Томлинсона, и это не уходит от его внимания. — В смысле, я не задохнусь от рака лёгких, мне никто не отпилит ногу или руку, голова не будет болеть. Просто сердце остановится и всё, — то, с какой лёгкостью и спокойствием когда-то живой Луи рассуждал о смерти, приводит меня в смятение и пугает не по-детски. — Но вот однажды посреди очередной ночной «беседы» с Джессикой Робин мне не хватает воздуха, я просыпаюсь, издаю пару хрипов и вновь закрываю глазки, отправляясь баиньки. Вот и всё, — он пожимает плечами и сбрасывает вниз вторую сигарету. Чёрт возьми, неужели всё вот так просто? — А что происходит дальше? Ты проснулся на небе или тебе вновь снился сон? — А этого я не могу тебе сказать. Тебе ещё рано такое знать, — на его тонких губах царит лёгкая улыбка, за которой я тут же определяю боль, которую он пытается скрыть. Очевидно, ему больно говорить на эту тему, но почему? О смерти Томлинсон высказывается просто, тогда в чём дело? — Не положено. Вот помрёшь и узнаешь. Поверь, с твоей удачей, ждать тебе осталось недолго. Прищурившись, я вглядываюсь в идеальные черты лица. В голубых глазах мелькает сожаление и тоска, которые Луи сразу же маскирует, выбрасывая глупые фразочки. Анализирую все слова, что улетели в промозглый весенний воздух за последние полчаса, и постепенно они складываются в моей голове в полу-размытый паззл. — Мне жаль, — он с иронией смотрит на меня, как на маленького глупого ребёнка, который чего-то не понимает, и качает головой, а мой взгляд невольно цепляется за эти мелочи. Прочистив горло, я наконец позволяю себе произнести фразу до конца: — Мне жаль, что твоей семье пришлось пережить всё это. Лицо Луи за мгновение меняется, ранее напряжённые черты становятся мягче, взгляд — растеряннее, и это делает его визуально младше на несколько лет. Синие глаза с тёмными вкраплениями заглядывают в мои, и я замечаю, как глубокая синева постепенно светлеет до голубого оттенка. В них наконец читается неясная мне благодарность и грусть. Такая грусть, которую я никогда не видела прежде: она измождена и пронизана долгой ноющей болью, которая кажется вечной. Поджимаю губы в идиотской улыбке, пытаясь хоть как-то поддержать Томлинсона, и он отвечает мне тем же. Глаза щиплет от скопившихся слёз, которые парень, накрыв моё лицо ладонями, тут же стирает. Луи никогда не переживал из-за того, что он умрёт, как бы странно это ни было. Но его пугала сама мысль, что это придётся пережить его семье, его друзьям и всем, кому он был дорог. Луи не боялся умереть, он боролся за свою жизнь, чтобы его смерть не могла причинить боль тем, кого он любит, тем, кого он пытался от неё уберечь. Измучено улыбаюсь, как идиотка, и никак не могу отвести взгляда от тонких губ, изогнувшихся в точно такой же печальной улыбке. Не могу перестать жадно смотреть на эти острые скулы, щетину, неряшливую чёлку, спадающую на лоб и глаза, до чёртиков голубые глаза. Испускаю смешок, прежде застрявший комом в горле, и получаю ответный от Томлинсона. Спустя пару мгновений он начинает смеяться, и я тут же подхватываю его. Почему-то сейчас нам так необходим этот дурацкий смех, который гулким ветром уносит его боль в темноту за нашими спинами. Тёплое дыхание щекочем мне губы, кожа под ладонями Луи, не известным мне образом оказавшимися на моей шее, горит. Наши лбы соприкасаются, а взгляды ловко гуляют по лицам, будто пытаясь запомнить каждую их черту: от упавшей на скулы тень от ресниц до крошечной ранки на треснувшей губе. Скольжение шершавых пальцев по нежной коже вызывает озноб и мурашки, а сердце бьётся с такой силой, что отдаётся вибрацией в пятках. Нет, я не могу. Хочу, но не могу. Отстраняясь так резко, что с губ парня неожиданно для нас обоих еле слышно срывается моё имя. Высвобождаюсь от его рук и отвожу взгляд в сторону горящих огней. Ещё секунду в движениях Томлинсона сквозит потерянность, но её быстро сменяет любопытство, с которым он меня рассматривает. Мне неловко, но я сама виновата. Я сама создала эту неловкость. Но я не могла. — Кажется, пришла моя очередь откровенничать? — недовольно морщу нос, и мы с Луи издаём ещё пару смешков. — Ты не обязана, если не хочешь — не говори, — он отвечает спокойно и легко, но с каждым словом я сама осознаю, что всё лишь к этому и ведёт. — Ладно, сладенький, — хлопаю себя по бёдрам, — только будь готов к тому, что я была молода, глупа и очень наивна, — Томлинсон с интересом поднимает брови, что заставляет меня тихо рассмеяться, прежде чем приступить к рассказу. Прокручиваю в голове события последних двух лет и довольно долго раздумываю над тем, как уложиться в сотню слов или около того. — Его звали Том, — даю себе пару секунд, чтобы, проигнорировав точечную боль под рёбрами, впервые за последний год сказать его имя вслух, — Том Баттлер. Спортсмен из самого популярного братства, плохой парень на курс старше, короче говоря, любимый всеми киностудиями клишейный персонаж, — поёжившись от холода, прижимаю колени к груди. — Все вокруг от него просто с ума сходили: парни, девушки, преподаватели, кроме, разве что, его дяди, который преподаёт литературу или что-то вроде того. Познакомились мы тоже как в этих типичных сериалах: сначала странные переглядки, потом его подкаты, прогулки до универа, до общежития, слово за слово... Бум! И я уже девушка одного из самых знаменитых холостяков Нью-Джерси, — я, конечно, утрирую, но по ощущениям всё было именно так. — Всё завертелось, закрутилось: он стал следить за тем, как я одеваюсь, напоминал держать себя в форме, ревновал ко всем, кроме, разве что, Дэниэла и Джеки, которые стали мне как братья, — в общем всё было так хорошо, что должно было вызывать подозрения, но почему-то не вызывало. Пожимаю плечами и, уткнувшись взглядом в собственные кеды, качаю головой, коря себя за глупость и невообразимую наивность. — Знаешь, я даже тогда была не из тех, кто просто так западает на парней. Не то чтобы я заставляла себя добиваться или вроде того, просто... Мне всё казалось таким настоящим и очевидным, что я просто перестала замечать, когда даже наши переписки вышли на новый уровень, если ты понимаешь о чём я, — смотрю на Луи, но тот лишь задумчиво хмурится, а когда догадывается, голубые глаза слегка округляются, на что я лишь смущённо туплю взгляд. — Это довольно опрометчиво, Хендрикс. — Знаю, — недовольно тяну на очевидное замечание Томлинсона, — просто тогда я об этом не думала. Всё было так... Хорошо. — Но что-то в этой истории пошло не так? — он спрашивает аккуратно, боясь меня спугнуть, и эта осторожность меня почему-то трогает. Я правда собираюсь об этом рассказать? — Однажды я пришла в универ сама, Том заранее предупредил меня, что не сможет подвести, и я даже не спросила почему. Но когда я оказалась там... — затихаю, пытаясь прогнать собравшиеся в глазах слёзы. — Всё вокруг было обвешано листовками. На них были скриншоты из наших переписок, фото и особо тайных сообщений там не было, насколько мне известно, только что-то вроде милых фразочек, селфи с сердечками и признаний, — во взгляде парня появляется ярость, он напрягает скулы, отчего они становятся ещё острее, но продолжает слушать. — Как оказалось, почти всё это время он вёл аккаунт в твиттере, где рассказывал обо всём, что у нас было: высмеивал мои фразочки, подробно описывал наши тайные встречи, в общем всё, что было лично, оказалось выставленным на показ, как кружевные панталоны путан старого Лондона. Пытаюсь заглушить воспоминания, словно лезвия врезающиеся в мою голову, дышать становится труднее, и всё, что меня спасает от подступающей истерики, — это Луи Томлинсон, который обнимает мои плечи и прижимает меня к тёплой твёрдой груди. — Все смотрели на меня, а я не знала, что и сказать. Это было так страшно и я... Не знаю, я просто хотела в тот момент расплакаться и убежать куда подальше, но... Что-то подсказывало мне, что это не то, что следует сделать. Ну, теперь я знаю, что этим «чем-то» был Гарри. Я просто подняла голову и гордо прошла мимо всех по центральной дороге по пути к кампусу. Тогда я не знала, что заставило меня так поступить. Сейчас-то я могу об этом говорить, но в том момент это всё было настоящим кошмаром наяву. Вжимаюсь в Томлинсона настолько, насколько это вообще возможно, и вздрагиваю, когда он губами касается моего затылка. — Тем летом Баттлер перешёл на заочное обучение, и после этого всё и началось: я начала смотреть сериалы, училась быть настоящей стервой. Я устраивала показательные перепалки с Барри Стюартом, что стало отталкивать от меня Джеки, потому что Коллинз подобное не одобряет, но он уже смирился, потому что знает, из-за чего это происходит. И если с Дэни и Джеки я всё так же тепло общаюсь, то Эль... Не знаю, я просто испугалась и с тех пор не подпускаю никого, в том числе и её слишком близко. Знаю, это звучит жестоко, но Сиви и Коллинз к тому моменту уже стали мне как братья, которых у меня никогда не было, а Коннор так и осталась в зале ожидания для получения звания «Лучшей подруги». Летом я чуть не перерезала связь между нами, но когда поняла свою ошибку, было почти что поздно: я обнаружила Эльзу на пороге местной Каппы и еле успела оттащить оттуда, пока не пришла Нэнс, которая уж слишком долго ждала Коннор, но я не допустила бы подобное, только не с Коннор. Я всё ещё держу между нами невидимую дистанцию, но в тоже время забочусь о ней, потому что по-другому уже не могу. Как бы я не хотела этого избежать, но она стала мне слишком дорога. — Он мудак, — первое, что отвечает мне Луи после длительного рассказа. — Я серьёзно, никто не заслуживает того, через что ты прошла, но... — Но? — отстраняясь и с удивлением оборачиваюсь на брауни. — Тебе не кажется, что ты перегибаешь палку? — О чём это ты? — Я понимаю, что когда ты там, в обществе людей, среди которых тебе нужно поддерживать свой авторитет, ты строишь из себя эту стерву, но ты не боишься, что маска прирастёт к лицу? Вопрос Луи вроде бы немного задевает меня, но в то же время заставляет задуматься. Может ли то, кем я притворяюсь, повлиять на то, кто я есть? — Что навело тебя на эту мысль? — Вообще-то сегодня я впервые побывал вместе с тобой в твоём университете. Я серьёзно! Что за недоверчивый взгляд? Просто меня никогда не интересовало, кем ты была за дверью квартиры, потому что пока ты была внутри я наблюдал, как ты танцуешь под Битлз в одних носках и огромной майке «Pizza Hut», или кидаешься попкорном в телевизор и закатываешь глаза на слишком милых моментах в фильмах, крича, что у тебя вот-вот разовьётся аллергия на ваниль. А там... Ты будто другой человек. — Меня саму иногда пугает то, что происходит, но я просто продолжаю убеждать себя, что это всё ради моей безопасности. Луи приоткрывает губы, чтобы что-то сказать мне, но тут же отворачивается в сторону ночного города. Мне уже совсем не холодно, дышится так свободно и легко, будто сбоя моей нервной системы и вовсе не было. За это время мы с Луи оказались в совсем ином положении, нежели в самом начале: моя спина плотно прижата к его груди, его ноги в полусогнутом виде лежат по обеим сторонам от моих бёдер, горячие по сравнению с прохладным воздухом ладони крепко обнимают меня за талию, а щетинистый подбородок лениво лёг на моё плечо, и мне хочется остаться в этой позе навсегда или хотя бы запечатлеть это мгновение. — Луи? — М? — А брауни реально сфотографировать? — Никогда не видела кулинарных книг, Хендрикс? — Да нет же, — отстраняясь, чтобы заглянуть в лукавые голубые глаза с серыми крапинками, — что, если попробовать тебя сфоткать. — Не уверен, что получится, — он хмурит лоб, отчего у меня перехватывает дыхание, но я ловлю момент и поднимаюсь, нехотя освобождаясь от горячих во всех смыслах этого слова объятий. Достаю из кармана телефон и включаю камеру, но к своему сожалению обнаруживаю, что на месте наглого брауни смартфон не видит ничего, и тогда мне в голову закрадывается интересная мысль. Подбираю полароидный фотоаппарат, который я впопыхах зачем-то схватила из дома перед выходом, и с искренним удивлением обнаруживаю, что он видит Луи Томлинсона. — Кстати, я слышала от Стайлса, что вам, ребята, можно выбирать к какому подопечному вас направят, и мне вот что интересно: почему я? — Вообще-то, я смотрел не на подопечную, а на расположение — у меня в паре километров отсюда живёт бабуля Смит, давно её не видел и поэтому хотел иметь возможность её навещать. Поймав момент, нажимаю на клавишу, парня ослепляет вспышка, отчего он недовольно хмурится, а я как можно скорее трясу оказавшийся в моих руках белый листок, в котором медленно начинает проявляться фото... с Луи Томлинсоном. Дамы и господа, я только что запечатлела на бумаге самого настоящего призрака! Конечно, Луи на фотографиях никогда не сравниться с Луи в жизни, кроме того, что в виде фото он не так болтлив, но, чёрт возьми, это того стоило! Радостно взвизгнув, я сажусь обратно в объятия парня, и меня тут же окутывает лёгкий запах мяты и горького шоколада. Передаю фотокарточку своей новоиспечённой модели, на что та внимательно рассматривает получившийся кадр. — Что думаешь? — Думаю, что у меня определённо есть потенциал, а вот тебе своими кривыми руками к фотоаппарату лучше даже не прикасаться, — отвечает Лу, я пихаю его локтем, и он прыскает со смеху. — Ой заткнись, ты вообще мёртв.