Gelos

— Дан, а тебе когда-то говорили, что ты чудной? — Серьезно? Позвольте поинтересоваться, мадам, с чего это Вы так решили? — искаверкал свой голос, миксуя это со смешной гримасой сударя-бунтаря. — Как минимум с того, что из-за твоих выходок придворный Орлов нас с тобой съест, — она звонко рассмеялась и закатила глаза. Жест напомнил лицо маленького ребенка, который норовит проигнорировать запрет матери и уже выстраивает в голове гениальный план побега. — Судя по твоим глазам, могу сделать вывод: тебя это не волнует, — с прищуром покосился Дан, еле сдерживая приступ смеха. — Я тебе больше скажу, Балан, — хмыкнула Тина, — Мне это нравится, — она так искренне и по-детски засмеялась, что у него внутри что-то больно врезалось в грудную клетку. Взрослый мужчина, что поведал на своём веку и радость, и утраты сейчас радуется, только потому что женщина искренне засмеялась. — Тина? Ты меня сейчас пугаешь. Где женщина-босс?— он очень неумело сыграл удивление, но ни его отвратительные актерские навыки, ни вредные привычки, ни взбалмошный и несносный характер, не отталкивают её, не пугают — наоборот. Все его 'недостатки' подрабатывают магнитом, что изумительно справляется со своей задачей. Задача: Привязать её навечно, для сердечной красоты. — Ты единственный, кто в силах меня приручить, — пропела строчку, которую в момент её рождения, называла сиротой. Не было адресата. впрошедшевремени. — Мадам, мне кажется, я влюбился, — Дан схватил хрупкую фигурку и очень умело закинул её на железную спину. Навык отлично был отточен на такой родной съёмочной площадке двенадцатого, — Вы не представляете какая она! Холодная словно жестокий северный ветер для других, но нежная как тёплый весенний бриз со мной. Настоящая львица — спокойна и грациозна, но каждый миг готова к смертоносному прыжку. Нежная кошечка, что сладко урчит под мои боком и невнятно бормочет во сне. В ней столько граней, что не сосчитать, хотя она утверждает, что имеет только пять. — Кто же это, сударь? Поведайте мне о этой прекрасной пани, — женское тело так удачно умостилось на грубом плече, что эта грубость была мягче любой подушки. Она пролепетала своим птичьим голосом, принимая правила его игры и продумывая свои точно просчитанные ходы. Женщины не умеют проигрывать. — Эта прекрасная пани, сейчас в моём плену, — рассмеялся Дан, создавая новое музыкальное творение, похлопывая ладошками по женской попе. — Ох, сударь, — воскликнула Тина, еле сдерживая смех, прикрывая рот ладонью и глотая слова, — Ваши действия непозволительны! Немедленно отпустите меня на пол! — Нет, Кароль, чтоб я тебя хоть раз в жизни отпустил? Никогда, — Дан начал говорить медленно и размеренно. Голос был спокоен и расслаблен, что вселяло всю серьезность его монолога. Это было похоже на филосовские рассуждения к которым она так привыкла, — Вкусная сладость, приманка для хищника, тебя оставь одну на несколько минут — вокруг уже целая стая голодных волков соберется. Будут скалить свои челюсти и слюни пускать, кто-то ещё и лапы посмеет распустить. Поверь мне, сам одно время с такими водился, потом от стаи отбился, стал волком-одиночкой. — Бог ты мой… Мне аж страшно стало, что я с волком в одной квартире ночевать буду, а вдруг ты меня съешь? — скопировала взгляд Дана, прищурив глаза и закусила пухлую губу, нетерпеливо ожидая ответа. — Тебе ещё с этим волком всю жизнь жить и волчат воспитывать, так что ты привыкай, не отпущу, — гордо заявил Дан и поставил драгоценную ношу на землю, поворачивая лицом к себе. Он долго смотрел в голубые глаза, представляя маленькую дочь, с такими же глазками. Медленно провел пальцем вдоль линии скул и задержался на остром подбородке. Большой палец перекочевал на пухлую нижнюю, а в янтарных глазах вспыхнула спичка. — Не отпустишь, — повторила его фразу, оставляя отпечатком у себя в сердце, которое уже задумывалось купить инвалидное кресло ибо устало слишком от всех этих бредней, которые жалкие людишки называют любовью. Ему покоя хочется элементарного, а не ходить ходуном от одного только взгляда. С приходом Дана в жизнь хозяйки такие мысли постепенно отпадали. Это так ожог — кожа жутко печет и болит до потери сознания, потом засыхает, а в конце отпадает открывая нежную и неповрежденную. — Кароль… — Да? — Кароль, роди мне дочку, ладно? — предложение, как из пулемета, мгновенно одно за одним выпустило слова, ошарашив их адресата. Дан стоял бледнее тучи, глаза смотрели в упор, а руки больше не держали всю силу, или как её назвала Кароль, дурь под контролем, сжимая её запястья с такой силой, что она поморщилась. Сразу сделал хватку слабее, но руки не отпустил. — Да, родной, да, — она так уверенно говорит две буквы, делая его неописуемо счастливым. Потому что сама неописуемо счастлива. — Лучше расскажите мне, сэр Балан, от куда у вас такие роскоши? Да ещё и в Лос-Анжелессе… — кошачьи повадки, что были заложены в женщине с рождения, отменно стали появляться исключительно в присутствии Балана. — О, мадам, это долгая история, — мужчина с янтарными глазами заговорил голосом, которым обычно в мультфильмах говорят рассказчики. — Я вся во внимании, — прошептала Тина, укладывая голову на крепкое плече.

***

— Да, Балан, увлекательная у тебя жизнь была, конечно, — изобразив смешную гримасу, иронизировала Тина, — Это же о чём нужно было думать, чтобы тебя чуть не депортировали в Молдову. Господи, Балан, я в шоке, — откровенно издевается, разгуливая в черной мужской рубашке по просторным комнатёнкам. Сексуально накручивает на свой тонкий пальчик густую прядь волос, не утратив ни грамма элегантности. Сведённые вместе лопатки добавляли королевской осанке шарма, делая её ещё более изысканной. Черный хлопок нежно лёг на хрупкие фарфоровые плечи, не скрывая точеных ключиц и тонкой шеи, которую украшали несколько бардовых жемчужин. Из небрежного, завязанного на скорую руку пучка выпала пара тройка тонких прядок, что живописно легли поверх чёрного хлопка, добавляя теплого оттенка. Достаточно длинная рубашка скрывала любимую часть мужчины, а вместе с ней и широкие бедра. Она легко щеголяет по деревянному паркету, пряча в достаточно длинные рукава свои холодные ладони и осматривая квартиру, которая уже успела ей приглянуться. До этого её уши, глаза и руки, были заняты Даном и его рассказом. Место было не перегружено бессмысленными картинами, коврами и подобной дребеденью. На молочных стенах висели небольшие черные рамки с фотографиями мамы, отца, сестры и племянников. Несколько снимков с концертов и просто красивые пейзажи. Мебели особо не было, из посуды несколько тарелок и один стакан. Большие окна с видом на прекраснейший город мечты перенимали на себя всё внимание. Ночной LA завораживал своими огнями и насыщенным синим небом, усыпанным разными созвездиями. Указательный палец по привычке, что уже не контролируется, а происходит практически на рефлекторном уровне, оказался во власти языка и пары клыков. А сама хозяйка всего этого добра тонула в своих мыслях и красоте звёздного неба. Вытащили мадмуазель из водоворота подозрительно приятных мыслей, ещё более приятные, крепкие мужские руки. Дан прижал слишком уязвимую женщину к себе, согревая холодные пальчики своими огромными горячими ладонями. Маленькая ручка тонула в широкой волчьей лапе и женщина чувствовала себя в полной мере счастливой — от начала стоп и до самой макушки светловолосой головы. Вся верхняя одежда Дана, начиная футболками, разного кроя рубашками и заканчивая тёплыми толстовками, поделилась на два, а если откровеннее, то большая половина вещей перекочевала на хрупкое тельце светловолосой девчушки. Она без зазрения совести крала все рубашки и толстовки, что приглянуться ей в гардеробе через чур обаятельного мужчины. Как только Тина надевала шпильку на обычную, долгую прогулку с Баланом, он надевал кроссовки, что делали его на несколько сантиметров выше, соответственно все попытки Кароль не казаться блохой рядом со своим мужчиной были благополучно провалены. А в его огромных вещах, она казалась ещё и каким-то дистрофиком. — Дан, а ты веришь в приметы? — как бы невзначай поинтересовалась Тина, переминаясь с ноги на ногу и несвойственно ворочаясь в его объятьях. — Это типа ' не свисти в доме, денег не будет'? — Типа да. — Нет. Тебя что-то тревожит? — Да так… Ерунда. Не обращай внимания. Мои тараканы, угомоню их сама. — Угомоним их вместе, — Дан крепче сжал все ещё холодные ладони, — Рассказывай, что там пришло в твою светлую голову на ночь глядя, — усмехнулся мужчина и положил свой подбородок на золотистую макушку. — Мне мать раньше говорила такую примету: «Наденешь на себя рубашку любимого мужчины, потеряешь его», — замялась Тина, шумно выдохнув, — Вот я и задумалась… — О-о-о-х, Тина Григорьевна, с каких пор это вы верите в такие приметы? — откровенно рассмеялся Дан, ослабив хватку, — Раньше я не замечал за тобой такой веры в народные мудрости, — снова насмешливый тон. — Дан! Я серьезно! — шикнула Тина и выпуталась из объятий мужчины, скидывая с себя чёрную ткань. — Так и я серьезно, Тина, — мужчина поднял с пола рубашку, накидывая её на плечи Тины, обхватывая её и прижимая ещё ближе, — Думаешь, после всех наших каруселей, какая-то народная примета сможет разрушить то, что мы так долго строили? Думаешь какая-то ересть, которую придумала одинокая женщина сможет развести нас в разные стороны и запутать в том лабиринте из которого мы с таким трудом выбрались? Поверь мне, Кароль, сам чёрт не сможет тебя увести, не то, что там какая-то народная примета. Слышала? — Слышала, — она так облегчённо выдохнула, будто бы с её плеч убрали десять тон стали. Спокойно стало в его руках и тепло очень. Потому что мужчина наконец рядом, потому что мужчина может решать все проблемы, потому что это тот мужчина, которому она может пожаловаться на народные приметы, а он место того, чтобы высмеять — успокоит, потому что он — мужчина, а она — та самая девчушка, что шесть лет сидела в темной комнате и говорила со старым плюшевым медведем, — А сам чёрт не сможет увести, это потому что ты — Дракула, да? — хихикнула Тина. — Это потому что я тебя очень сильно люблю, Кароль. — Я хочу чтобы ты был ближе… — самозабвенно шептала Тина, будто мантру, — Ещё ближе. Я люблю тебя, Дан. Будь со мной нежным…