Добровольный шпионаж и есть самый опасный. Джордж Оруэлл
Хлоя сейчас реально думала, что родит. Адриан уже минут пять не моргал, Плагг пытался посмотреть на Тикки, гипнотизирующую обивку дивана, а Натали и Габриэль начали разговаривать по собственным немым знакам. В большинстве случаев, они просто выкатывали глаза и в немом вопросе пытались открыть рот. Рашье победно снял с переносицы очки, не взятый врасплох реакцией слушателей. — По личной просьбе Одри Буржуа, письмо, адресованное Габриэлю Агресту, должно быть прочитано при всех здесь присутствующих, — Август сложил завещание в чемоданчик и оглядел шокированную толпу, — разумеется, после моего ухода. Кто первым распишется? — Так. Стоп, — Хлоя прочистила горло, чувствуя, как боль внизу живота постепенно уходит, — это… это шутка? Это какая-то опечатка? Я… я не понимаю… Она… она бредила, когда это писала? Ну не молчите, Рашье, вы можете объяснить, что происходит?! — Ваша матушка, хоть и находилась в плохом состоянии под дозами успокоительного и наркотических веществ, всё также оставалась в ясном уме и светлой памяти, — отрезал Август похолодевшим тоном, — прошу заметить, завещание датировано пятнадцатым февраля, а попала она в аварию первого марта. Одри Буржуа составила первое и второе завещания за две недели до смерти. А вот письма написаны за день до кончины. Медицинская экспертиза подтвердит её состояние на тот момент. Хлоя застыла в полном непонимании, то сжимая, то разжимая ремни сумки. Мама не могла этого сделать. Она просто не посмела бы перевести такую огромную сумму — половину всего своего состояния — на счёт какой-то дочери хлебобулочника! Это невозможно! За что?! У Дюпен-Чен кроме псевдо-таланта больше ничего и нет! Хлоя замерла, на ватных ногах двигаясь к завещанию и такому знакомому почерку чёрных чернил и запаху духов, проступающему даже через слой ламинирования. Взгляд невольно остановился на выложенных по длине стола письмах. «Габриэлю Агресту» «Андре Буржуа. P.S. Передать лично в руки.» «Хлое Буржуа» «Тому Дюпену. P.S. Прости меня за всё.» Хлоя моргнула. Открыла рот, чтобы что-то сказать, и громко его захлопнула. Это ведь отец Маринетт? Ярый фанат кексиков и пироженок, владелец пекарни «ТS», чья рука сравнится со всем туловищем Маринетт? Единственное, что могло связывать отца Маринетт и её мать, так это тот торт, что Андре заказал ко дню города в их пекарне, а мамочка решила устроить очередное шоу, закатив скандал, потому что якобы нашла в торте крысу. Вот только не говорите, что именно за это она просила прощения?! А как же пол города уволенных дворецких, горничных и слуг? Или им она отправляла по почте слова извинений?! Хлоя отчаянно замотала головой. Нет-нет-нет! Это какой-то другой Том Дюпен! Мало ли, сколько их по всему миру? Может, это вообще её первая школьная любовь?! Вот только в голову ни одного другого Тома не лезло, и все знакомые матери поимённо пролетали в пульсирующей голове Буржуа. — Как я могу найти мадмуазель Дюпен-Чен? — снова спросил Рашье, выкладывая на стол Габриэля четыре распечатки, где стоило поставить подписи, — она сейчас в городе? Первым скооперировался Адриан, вскинув руки в примирительном жесте. — Маринетт сильно заболела, — почесав затылок, он попытался улыбнуться не испуганно-истерично, а вполне обворожительно. Выходило страшно. — Очень сильно, кашель, горло, температура, прямо вирус какой-то по городу бродит. Натали вон тоже всю неделю лечится, — Санкёр машинально кивнула, понимая, что другого прикрытия для Маринетт, спрятанной от репортёров, они пока не нашли, — Вы не болеете? Плагг хлопнул себя лапкой по лбу, спеша закончить эти бредни и прочесть наконец письмо. Лично у него вопросов больше не было: Одри Буржуа по уши была в том же дерьме, что и они сейчас. — Нет, — слегка удивлённо, Рашье попытался сохранить остаток самообладания, — месье Агрест, нет-нет, не вы, месье Адриан, — Август склонился к младшему Агресту, — насколько я знаю, мадмуазель Дюпен-Чен ваша бывшая одноклассница? Как мы можем с ней встретиться? Почему-то на мои звонки сегодня утром она не ответила, хотя мне оставляли её домашний номер телефона. — Мадмуазель Дюпен-Чен ещё и мой сотрудник, — перебил Габриэль, пока ясно не понимая, что здесь происходит, — и ей сейчас действительно очень плохо, — с напором ответил он, а потом покосился за спину Рашье, где Тикки показывала какие-то знаки, — приходите через один день, думаю, ей станет лучше. — Тогда я бы хотел увидеться с её родителями, — не унимался Август, пока стоящая рядом с ним Хлоя съедала взглядом почерк матери, — как я могу их найти? Натали вспылила, выходя из пучины самокопания, словно Август спрашивал не адрес родителей теперь уже одной из самых богатых девушек Парижа, а как пройти в соседний сквер. — Маринетт Дюпен-Чен совершеннолетняя, и её родителей это не должно касаться до того момента, пока она сама об этом не узнает, — язвительно заметила Санкёр, — к тому же, супруги Дюпен-Чены на данный момент не в городе. Мы обязательно позвоним вам, как только они приедут. — А я обязательно приеду, только сам и по собственному желанию. Завтра утром, — нарочито невежливо ответил Рашье, выхватывая из рук остолбеневшей Хлои ламинированный кусок бумаги, вытащенный из его чемодана, — ваша Дюпен-Чен доставила мне слишком много неприятностей и проблем. Я уже в первый день пожалел, что ввязался в дело вашей матушки. — Что вы имеете в виду? — настороженно спросил Габриэль. — Видите ли, месье Агрест, — наигранно начал Август, бережно складывая снятые очки в чемоданчик, — дело в том, что месяц назад завещание пропало. — В каком смысле? — Адриан встал с дивана, подходя ближе к Хлое, — а это тогда что, копия? — В прямом, — деловито огрызнулся Рашье, — его украли. Перерыли все папки, взломали сейф, который в принципе, не может поддаться взлому, и унесли завещание. Слава Богу, письма я хранил отдельно. А на следующий день его вернули. Перед вами оригинал. — Вернули? — Натали приподняла бровь, рассматривая Августа. — Да, всё верно. Целым и невредимым, оставили на рабочем столе, пока я был на обеденном перерыве. Отпечатков, каких-то улик, пятен, смятых краёв, ничего не было. — Тогда почему я узнаю об этом только сейчас? — процедила Буржуа, впиваясь ногтями в столешницу. — Я не хотел доставлять проблем, мадмуазель, — пожал плечами Рашье, — завещание вернули, бумагу не помяли, денег или других документов не взяли. Я решил не заострять на этом внимания. Хотя было одно "но". — Какое? — встрепенулся Адриан, дрожащей рукой подписывая бланк. — Сейф не был взломан. Но он и не был открыт ключом. — Объясните, — Адриан передал ручку отцу, усаживая трясущуюся Хлою в кресло. — Это может показаться смешным, но замок вообще не трогали. Просто исчезла папка с завещанием и всё. Словно вор пролез сквозь стены сейфа, — замялся Август, собирая оставшиеся вещи в чемоданчик, — Впрочем, думаю, это не так важно. Вернули и вернули. Адриан посмотрел на отца, Габриэль на Натали, а Санкёр на кивнувшую из-под дивана Тикки. Сейф открыли с помощью квами. — Мадмуазель Буржуа, распишитесь, пожалуйста, — Рашье всунул в руки Хлои бумажку, — К вашему отцу я поеду через час передать письмо. По просьбе вашей матушки, он ничего не будет знать о том, кому назначена вторая сумма. Хотя вы можете ему об этом сообщить. И да, вы хорошо придумали проводить оглашение в доме месье Агреста, в отличие от отеля Гранд Пари, сюда никто из репортёров не посмеет сунуться. — Месье Рашье, — протянул Адриан, стоя к мужчине спиной, — а где гарантии, что репортёры уже не знают о завещании? Вдруг это они украли бумаги, а потом незаметно подбросили? Натали с укором глянула на блондина, в чертах лица которого пробежали Нуаровские интрижки; плечи Габриэля напряглись, ручка в его руках дёрнулась, соскочив с бумаги на стол. — Тогда бы об этом все узнали ещё месяц назад, — стойко ответил Август, забирая подписанные бумаги. — Месье Рашье, я много чего знаю о сенсациях, — протянул Адриан, почему-то внушая страх даже отцу, — одна из моих лучших подруг журналист, да и я сам публичный человек, много раз сталкивался с такими ситуациями. Если бумагу украли матёрые акулы пера, то и сенсацию оставили на потом. Например, на сегодняшний день. Габриэль просиял. Его распирало то ли от гордости за сына, то от оттого, что Адриан закатил несвойственные ему концерты на«Если вы читаете это письмо, значит, меня уже с вами нет, а они выполнили свои угрозы…
— Начало впечатляет, — саркастично перебил Плагг, — Они, как я понимаю, это наши общие враги? — Дальше, — Хлоя не глянула ни на кого из присутствующих, продолжая рассматривать носки собственных туфель. Габриэль молча согласился.…Дорогой Габриэль, я много раз пыталась вспомнить нашу с тобой первую встречу, но никогда бы не подумала, что она пройдёт именно так. В той красной Ламборджини действительно была я, прощения за обгон не прошу, ты ведь сам знаешь правила, да и я не из тех людей…
— Одри была на гонках?! — вскрикнула Натали, хватая Габриэля за руку, в которой он держал письмо. — Да, — выдохнул Агрест, скрипнув зубами от боли в предплечье, — у меня были подозрения, что блондинка из той машины мне знакома. Только из-за своей неуверенности я не хотел тебе об этом говорить. Натали в испуге поджала губы, прикладывая пальцы к горящему от температуры лбу. — Ну я же попросила, читайте! — Хлоя задрожала, сминая в руках и так потрёпанную за время оглашения сумку, — не останавливайтесь, просто читайте! Габриэль покачал головой, обречённо впиваясь взглядом в текст.…Хотя до сих пор жалею, что так и не смогла лично попросить прощения у Генри Дюрета, с которым тоже была знакома.
Габриэль замер в нерешительности, замечая, как забегали взгляды Натали и Адриана по письму, как Хлоя своими мольбами не останавливаться и читать до конца создала ещё большее напряжение в помещении, как Тикки громко захрустела печеньем, как Плагг поелозил на мышке компьютера, царапая собственной хвост. Габриэль приложил пальцы к запотевшим окулярам очков, отчего в глазах больно защипало, и с трудом продолжил читать дальше.…Перед тем, как начать эту историю, я хочу попросить вас рассказать Хлое и Адриану про аварию, произошедшую двадцать лет назад, а после своего рассказа и прочтения сжечь это письмо и довести моё дело до конца. Оно не должно попасть в руки врагов. Хлоя, доченька, всё, что я хотела сказать тебе, уже было сделано в больнице. Как только ты прочтёшь это письмо, ты поймёшь — у меня не было выбора поступить по-другому. Натали, мы плохо с вами знакомы, но я точно знаю, что вы один из главных героев этой истории и не подведёте меня. Адриан, я лишь хочу, чтобы ты знал: девушка, с которой ты так хорошо знаком, может оказаться ребёнком главного врага твоей семьи, а её мать и отец — вовсе не теми, за кого себя выдают. Прошу вас, умоляю, доведите это дело до конца, найдите причастных к этой истории, отомстите за мою смерть и сделайте своё будущее счастливым…»
Повествование первого листка закончилось, уступая место вопросам. — Какую девушку она имеет в виду? — Адриан отошёл от услышанного первым, — Хлоя, это ты? Отец, что ты думаешь? Это…это М-Маринетт? Какие враги? — Чёрт, это же не может быть тем, о чём я сейчас подумал! — Габриэль притянул письмо обратно к самому носу и по новой вчитался в содержание, — Натали, мы подумали об одном и том же? — Так, я не знаю, о чём вы подумали, но мне просто жизненно важно услышать, что накопала эта королева стиля! — Плагг одним рывком вырвал квадратик под номером «2» и затряс им перед лицом застигнутого врасплох Агреста. — Читайте без остановки, — Хлоя плюхнулась обратно на диван, утянув за собой и Натали, — возможно, мы все тут о чём-то догадываемся. Но не факт, что об одном и том же. По спине Габриэля прошёл табун мурашек. На его подозрения указывало всё: письмо, предназначенное Тому Дюпену, азиатская кровь Маринетт, её родители, которые якобы-враги их семейства, гонки, на которых была Одри, и её слова. Но было и другое: они не могли жить двадцать лет и не заметить того, что два человека оказались одним целым. Но ещё страшнее было осознавать, что один из них умерший, а второй живой. И почему-то очень хотелось, чтобы всё это оказалось глупой идеей. Когда уже Адриан решил заорать о том, что он, наверное, здесь единственный, кто ничего не понимает, Габриэль грубо перебил его, зачитывая содержание второго квадратика. Слова безжалостно и безостановочно полились под натиском эмоций и подозрений, заглатывая окончания и пробелы. Правда как всегда оказалась страшнее лжи.В тех далёких девяностых мне исполнилось двадцать два года*. Тогда в моей жизни настал переломный момент, отец совсем спился, гуляя, развратничая и не появляясь дома, а мать сдалась, устав быть мужчиной в нашей семье. В какой-то момент я потеряла своего доброго папу и навсегда лишилась матери. Астма застигла её на заводе, где она вкалывала изо дня в день, пытаясь оплатить мне учёбу, себе еду, а отцу выпивку. Хлоя, твоя бабушка умерла. А я доучивалась в коллеже, собиралась быть шеф-поваром и мечтала прославиться на весь мир. Там я и познакомилась с Генри Дюретом, он пришёл к нам на втором курсе. Но с ним виделась редко, только когда соединяли общие курсы и потоки. Дюрет мне нравился: весёлый, энергичный, не любящий старых традиций и предпочитающий новые решения, он любил экзотику и её кухню. И в те же месяцы моя жизнь пошла под откос, денег из стипендии категорически не хватало даже на то, чтобы поесть, не то, что оплатить учёбу; отец клянчил на новые дозы, а всем моим родственникам было глубоко фиолетово на ребёнка сироту при живом отце. Тогда, кажется, я и встала на этот скользкий путь красных дорожек, богатых людей, надменных и заискивающих взглядов, толстых кошельков и предвзятых отношений. Я попала в элитный клуб, потратив все те деньги, что у меня были, дабы оплатить вход. Мне нужна была слава, деньги, признание, а не вкалывание с утра до ночи за ничтожный франк. Там я и познакомилась с будущим мэром Парижа — Андре Буржуа. Я говорю откровенно, Хлоя, мне были нужны его деньги, а не любовь. Он уже тогда был одним из восходящих политиков. Страшнее было осознавать, что меня он действительно полюбил. А я его нет… Вы, наверное, будете смеяться, что одна из самых богатейших женщин мира — Одри Буржуа, когда-то носила мамины безразмерные платья, не знала, чем питаться, как одеваться, растягивала завтраки до ужинов и жила в нищете. И я тоже смеялась над чужим прошлым, даже не зная своего будущего, пока это прошлое не постучалось ко мне в двери. Первые два месяца нашего знакомства Андре оплачивал моё питание, жильё, шмотки, украшения и учёбу, а в какой-то момент предложил купить мне славу. Я — Одри Норем*, выиграла в конкурсе поваров, поразив своей «оригинальностью» купленных жюри. Только тогда не знала я, что вторым претендентом на победу был Генри Дюрет. Я занимала первые места, мои фотографии заполнили газеты, а отец даже начал меньше пить, придерживаясь восходящего статуса дочери. Андре влюбился в меня безотказно, живя мечтой сделать из меня Королеву. А всем тем, кого не устраивали мои победы, затыкал рты. Но ещё страшнее было осознавать, какими способами. И нет, Хлоя, твой отец не тиран и не жестокий человек, просто помощников плохих выбирал. Через неделю после моей первой победы, Генри, которому не понравились оценки жюри, был жестоко избит в какой-то подворотне. Это было как раз за месяц до гонок и его смерти. И в этом я винила только себя. Но ещё яснее я понимала, что пользовалась людьми. Это твой отец сделал меня Королевой и вытащил из утопии нищеты, это Генри своими пересчитанными рёбрами показал мне, что умеют творить деньги, это Марлена открыла мне глаза на то, что месть — не холодное блюдо, а то, что доводят до кипения. И я готова поспорить, что вы уже движетесь к этой шкале ста градусов. Я узнала о случае с Дюретом в тот же месяц, когда услышала крики твоего отца, Хлоя, втолковывающего своим помощникам, что объяснять нужно по-человечески, а не на кулаках. В тот месяц Генри Дюрет на занятиях не появлялся. Мне всё начинало надоедать. Я перестала чувствовать вкус победы, перестала любить готовить, спать на шёлковых простынях, носить дорогие, блестящие и яркие вещи, мне хотелось чего-то нового, экстремального, я хотела жить заново. И бросила коллеж. Узнала я о гонках за неделю до финального старта. И как бы не хотелось мне перестать решать все проблемы деньгами, моя старая Одри испортилась навечно. В тот день победу должна была одержать именно моя красная Ламби, а то, что я до этого ни разу не каталась, также накрылось и потонуло в кошельке и купюрах Андре. Меня снова покупали, а я была не против. С Марленой я познакомилась на одной из тусовок. Во мне она не узнала той девочки-нищенки, а лишь увидела стройную красотку с толстым кошельком. И что радовало больше всего, она не поняла, кто я. Она не увидела во мне ту Одри, из-за которой её возлюбленный месяц провалялся в горячке. Мы были обе пьяными. Она рассказывала о жизни, любви, своих «друзьях» и отношениях, часто пресекаясь с «…Санкёр»…
Габриэль замолк, сделав паузу на оскорблении. — Я уже увидела, — приглушённо прошептала Натали, — тварью для Марлены я была всегда. Она уже тогда догадывалась о симпатии Генри… — Прекрати это говорить, — прорычал Габриэль, — пожалуйста.…Она была очень искренна в своих чувствах к Генри, и много раз повторяла, что ради Дюрета готова убить.
В тот день на гонках Генри погиб. Она по пьяни разоткровенничалась со мной, разрыдалась в клубе, а я в тот же день забеременела от Андре. И я раскаиваюсь, я считала своего первого и последнего ребёнка ошибкой, но даже не думала, что ты, Хлоя, станешь для меня главным человеком на свете. Сюжет как в сопливой мелодраме, правда? Но я и не предполагала, что месть, как повелось, не холодное, а раскалённое блюдо. Повторяюсь, да? Если бы вы только знали, через что я прошла… И те слова, что ради Генри Марлена будет мстить, я тоже не восприняла всерьёз. Поначалу.
Мир моды привлёк меня, я увлеклась твоим творчеством, Габриэль, и уже не могла остановиться. Но главное: мой талант признавали не купленные люди, а с искренними эмоциями.
Моя жизнь начала налаживаться. Я почти забыла Марлену, таинственно исчезнувшую в ночь похорон, на которые я так и не пришла, отпустила случай с Генри, появилась в сфере шоу-бизнеса, меня стали узнавать на улице, приглашать на телевидение, Андре занял свой первый пост мэра, а я родила тебя, Хлоя.
Наверное, самым больным было то, что Андре я так и не полюбила.
Прошло три года. Я отдыхала на Бали вместе с дочерью, Андре оставался в Париже, и вдруг мне позвонила старая знакомая, сообщив, что умерла моя однокурсница, с которой я училась и часто общалась.
Мы вернулись в Париж, где проходили похороны. Скорее всего, это была судьба. На том же кладбище я впервые увидела могилу Генри Дюрета. Меня убивало то, в каком состоянии она находилась. Не было цветов или игрушек, все оградки стали обшарпанными и облезлыми, стёрлась краска с памятника, пожелтела фотография, откалывались куски от креста, земля по колено заросла травой. Тогда даже засмеялась, понимая, что нет настоящей любви, есть лишь мимолётное видение, увлечение, постепенное оттаивание и резкое забытье. Марлена так тряслась над Дюретом, избивая себя в грудь кулаком, как она его любит, что и про могилу забыла. Не говоря уже о родителях или друзьях.
Я вернулась домой, быстро забыв о своём несчастливом прошлом и увиденной картине.
Когда тебе исполнилось пять лет, Хлоя, я просто устала. Твой отец надоел мне. Я чувствовала, что поступаю подло и жестоко, прежде всего с тобой, но мне осточертело жить там, где любят меня, но не люблю я. Вы ведь знаете, что любовь — это когда оба любят взаимно, а когда любит один — это болезнь. У твоего отца уже был целый диагноз… Я начинала ненавидеть себя за это.
И как же горько было осознавать, что это он сделал из меня человека и Королеву, на свои деньги создал фирму «QB», подарил много выгодных знакомств и что самое печальное — циничную и беспощадную Одри Буржуа, привыкшую решать все свои проблемы кошельком супруга. Испортил меня, и в тоже время добавил чего-то нового.
Я углубилась в работу. Старалась думать, что тебе, Хлоя, хорошо и без меня. Что Андре по новой полюбит и отпустит меня, что Адриан тебя поддержит, что ты наконец поймёшь, как мы с тобой не похожи и должны жить отдельно.
Ошибалась я, оказывается, во всём.
Когда умерла Эмили Агрест, я порывалась вернуться и поддержать тебя, Габриэль, но уход главного дизайнера с фирмы задержал мой отъезд, а когда решила проблемы, уже было поздно. Мы перевозили документы из Парижа в Нью-Йорк, мои штаты расформировывались, и я опять оказалась в дыре бумажной волокиты, поиске новых сотрудников и решении поставленных задач.
А потом Габриэль прислал мне приглашение на показ, умоляя приехать.
Быть может, я бы также осталась в Нью-Йорке, проигнорировав письмо, даже забив на то, в каком состоянии ты находился последние десять лет, Габриэль, но кто-то из друзей моего отца откопал рабочий номер телефона компании «QB»: отец умер.
Много смертей, не правда ли?
Я ничего не стала рассказывать и пытаться изменить, сразу сорвалась с места и поехала в Париж. На то самое кладбище, где был похоронен Генри, моя подруга и теперь уже отец, отношения с которым я порвала пятнадцать лет назад. И которого всё равно любила, как и тебя, Хлоя. Сильно, искренне и по-настоящему.
О, какой же шок меня охватил, когда стало известно, что могилы Генри Дюрета нет в Париже. Она просто исчезла, её забрали вместе с гробом и крестом, оставив горсть земли, вырытую яму и надгробный памятник, залитый бетоном. На нём оставались его инициалы…
…Я прибывала в жутком страхе. Обратилась к охране, к директору кладбища, и все, как наотрез заявили, что гроб забрали за две недели до моего приезда. А кто, куда и зачем, ничего не знают. Им заплатили, они и рады. Гроб забрали ночью, никаких документов не требовали, лиц не видели, голоса то ли мужские, то ли женские. А директор уже собирался удалять тот памятник и продавать участок.
А я в какой раз поняла, что умеют творить деньги. Видите, за них жизни покупают. Только гложил меня вопрос. Мёртвые жизни или живые?
Да, скорее всего, я бы успокоилась. Предположила, что нашлись какие-то друзья, решившие увезти его с той земли, которая его и погубила, или родители. Да даже та самая Марлена, решившая скрыть лицо! Если бы в тот день не встретила Маринетт Дюпен-Чен и её отца. Скажи, Габриэль, а тебя никогда не смущало, что хоронили Генри в закрытом гробу?
Узнала я это тоже от директора кладбища.
Габриэль, неужели ты не увидел, как похожи Том Дюпен и Генри Дюрет?
…Я вернулась домой в полном шоке. Скорее всего, какие-то небесные силы призывали меня не останавливаться и копать дальше. Я просмотрела фотографии с выпуска, найдя там Генри, и фото со страницы Маринетт, где запечатлена семья Дюпен-Ченов с главой семейства. Я не хотела в это верить, всячески пыталась отбиться от внушений и в какой-то момент поняла, что нуждаюсь только в правде.
У меня было предположение, что Генри выжил в той аварии и был послан на лечение, а захоронение проходило с не только закрытым, но и пустым гробом. Директор кладбища работал в те годы, и дал мне понять, что о смерти Дюрета не знает категорически ничего. И был пустым гроб или с человеком, никому не известно. Тяжёлый и тяжёлый, а тех людей, что опускали гроб, мне не удалось найти.
Я окунулась в это дело с головой. Возможно, уже сходила с ума, была сумасшедшей, заигралась в какую-то дуру-шпионку или пересмотрела сериалов. Но всё было против меня. Мать Маринетт, хоть и оказавшаяся китаянкой, всё равно принадлежит к узкоглазым, а у Генри к ним был интерес; внешняя схожесть Генри и Тома; а также любовь к экзотике. Да, Генри готовил всевозможные ананасово-мясные салаты, но и вкусы у тортов Дюпена были необычными, с новыми внесениями. Глупые предположения, да? Я помнила, что Генри любил отстаивать свою точку зрения и находить виноватых, вот тогда и разыграла сцену с дохлой крысой в торте. Но и номер мой оказался дохлым, а Том оставался спокойным и попросил просто не нести небылиц. Он смотрел на меня глазами Генри. Но в них не было того мужественного, наглого и своенравного Дюрета, там был другой человек. И чёрт возьми, как две капли воды похожий на него! Но не он. Меня даже не узнали…
Он так же любил готовить. Он так же хотел открыть свой ресторан, а тут пекарня. Эти два человека были одновременно похожи и в то же время оставались разными людьми. И опять же, как похожи фамилии: Дюпен и Дюрет.
Единственное, что смутило меня, так это его телосложение и год рождения Маринетт. Генри не был амбалом под два метра, скорее, щуплым и очень уж худым. Я обратилась к своему лечащему врачу, попыталась аккуратно выведать у него информацию. Мне рассказали, что при сложнейших операциях такое возможно. Лечение могло повлиять на человека очень сильно, и со временем изменить телосложение.
А Маринетт родилась в тот же год, что Адриан с Хлоей. По моим подсчётам, Сабина забеременела ею в сентябре. А авария произошла в августе.
Я решила прекратить. Решила, что глупая и раздуваю проблему на пустом месте. Просто подкрепила желание того, что пора отпустить эти небылицы, и пошла в морг. Их в Париже у нас всего три. Первые два отпадали сразу, так как находились далеко от той больницы, в которой лечили Генри. Что же вы думаете? Такого человека у них никогда не было. Я обратилась к врачам со стажем, работающим в те годы. Мы подняли документы из архивов. Бумаги о смерти Генри Дюрета никогда не было. Этого человека не привозили в тот морг.
Находясь в полном недоумении, я решила удостовериться и съездила в два других морга. Мол, и вправду всё могло быть иначе и его повезли дальше.
Всё тщетно. Человека нет. Документов нет. Врачей, работающих в те годы, можно сосчитать на пальцах. И о жестокой аварии помнят лишь единицы, а Генри, погибшего в ней, не видели.
Я медленно сходила с ума. Ещё в самом начале поехала на квартиру, где должны были жить родители Генри. Квартира оказалась пуста, дом заброшен, а мои связи не работали. Я со своим доверенным лицом решила начать поиски их нового места жительства.
Моё пребывание в Париже затягивалось.
Врач из больницы, где оперировали Генри, был в годах и состарился. Умер за год до моего приезда.
Вы же понимаете, что не может быть стольких смертей-случайностей?!
А в больнице оказалась справка о смерти Генри Дюрета, причины, ранения, время смерти и прочее. А больше ничего. Не было адреса морга, куда его направили, времени того, во сколько его увезли из больницы. Медсестра, присутствующая при операции, сказала, что хирург оставался один, она удалилась в то время, когда Генри умер на операционном столе.
Мне начали сниться разные сны. Как Марлена находит Хлою и убивает у меня на глазах, как Том из доброго пекаря превращается в окровавленного Дюрета, а он сам живой и вылазит из могилы. Мне стало тошно от этого, я пошла на крайние меры.
У меня был единственный вариант: узнать точно из следствия ДНК-экспертизы. Сравнить ДНК Генри и Тома.
Я сумасшедшая, да? А как бы вы поступили на моём месте?
Мои связи заработали, я нашла новый адрес родителей Дюрета.
Я подослала в пекарню своего человека, под прикрытием помощника-пекаря, чтобы он взял у всех членов семьи Дюпен-Ченов что-то из того, что можно было использовать, как ДНК для сравнения.
Благо, ДНК Генри у меня уже было. Но и досталось оно мне слишком печальным образом. Я собиралась идти к родителям Генри и напрямую спросить, что случилось с их сыном. Я опоздала. Они умерли за день до моего прихода, а когда приехала, их выносили на носилках из дома. Меня трясло от осознания того, что всё слишком не гладко. Что я опаздываю. Что меня опережает сама смерть. Мать Генри умерла первой — рак лёгких. Лечение уже было бесполезным. А отец от горя захлебнулся пачкой снотворного. Красивая история? Жестокая любовь. Оставались и родители самого Тома Дюпена: скрытный старик параноик и разъезжающая по миру Джина. У меня было предположение того, что Генри выжил, а его направили в какую-то больницу, где смогли вылечить и сделать новым человеком. Человеком с выдуманным прошлым. Что он лишился памяти, но старые рефлексы остались. Что пекарство — это какие-то отголоски прошлого шеф-поварства, что жена китаянка — намёк на подругу и вроде бы возлюбленную японку, что отправили его в другую семью с чужими родителями. Только для чего это всё было, я опять же, не понимала.
Мне удалось проскользнуть в квартиру родителей Генри, заплатив полицейскому. Я нашла старый альбом, в котором помешанные на своих детях родители хранят самое важное: первые волосы, первые зубы, первые слова, записанные на плёнку. Я добыла волос.
Идиотка, правда? Трусиха…
А документов о его смерти не было.
Мне оставалось лишь сравнить их, и дело было у меня в кармане. Моему человеку удалось взять у Дюпена образец волос (не скрою, было очень сложно, все санитарные меры они соблюдают) и также ДНК у Сабины и Маринетт.
Габриэль, ДНК подтвердилось. Генри Дюрет и Том Дюпен — действительно одно и то же лицо. Один человек. Умерший по документам, которых нет, но живой. А Маринетт Дюпен-Чен дочь «погибшего» Генри Дюрета и Сабины Чен.
Наверное, ты спросишь Габриэль, почему я молчала? Хранила все эти секреты в себе, один на один разрушала наше будущее и просила помощи у тех людей, которые даже во время аварии не были на том месте? Всё просто. Как в дешёвой мелодраме. Сопливом рассказе. Студенческом боевике. Мне угрожали. Угрожали тем, что я не смогу вернуть, купить, приобрести заново или возродить. Угрожали тем, что дороже денег. Угрожали тем, что было единственным рычагом давления на меня. Хлоя, они угрожали убить тебя. Единственного человека, которого я любила по-настоящему. Вообще любила… После моего визита к родителям Генри, я решила ехать к Габриэлю и просить помощи, совместно вести это дело. Когда уже во многом удостоверилась. На утро следующего дня, на мою электронную почту пришло письмо с угрозами. Обещали подкараулить Хлою после коллежа и изнасиловать. А в доказательства своих слов предоставили факты, что за ней уже следят. Показали маршруты и передвижения, что, в какое время она делает и чем занимается, записи камер видео-наблюдения. Я не успела отправить охрану. Как ты думаешь Хлоя, в тот же самый день, когда к тебе начал приставать новый водитель, он был действительно не в себе или тоже подосланным агентом этих людей? А твой отец даже не успел уволить его. Потому что этого человека тоже не было. А врач, осматривающий тебя, подтвердил, что до перелома рёбер оставался один шаг. Они провернули эту работу блестяще. Напоили твоего водителя, произвели замену, скрылись с глаз, не попались на камеры, дали мне понять, что полиция — худший выход из ситуации, а связи Андре — роковые ошибки. Я просто боялась. И это было только началом. Дороги к Габриэлю были перекрыты. Да, я успела отправить агента в пекарню. Да, он выяснил важную для меня информацию. Мы провели экспертизу. Она подтвердилась, а потом… Мой человек был убит. Дело оказалось у Ренкомпри. За неимением важных улик его закрыли, а Роджер получил ещё одну звёздочку. Несправедливые деньги, покупные люди, разрушенные судьбы, да? Дело стало законченным, убийца не найденным, а жена погибшего застрелилась. Страшно, да? После моей второй акуматизации я решила уезжать. Исчезать. На мою почту продолжали приходить письма с угрозами, твои окровавленные фотографии-фотошопы, Хлоя. Я знала — не сдамся. Но когда какая-то сумасшедшая фанатка моей персоны проникла в отель, в мою комнату и оставила на стенах имитацию кровавых следов, я поняла — пора уходить. Следы были красными, из разъедающей кислоты. Иначе в записке, оставленной этой же женщиной, значилось: следующим станет Габриэль Агрест, Адриан Агрест или ты, Хлоя. И не факт, что кислота прольётся на стены, а не на ваши лица. И я понимала, что никакая охрана и защита особняка тут не поможет. Мы ввязались не в прошлое, мы ввязались в игру на выживание: где выживет лишь одна сторона. Женщина на камерах не засветилась, Андре ничего не узнал, всё продолжая искать обидчика Хлои, документы о розыске Генри и ДНК-экспертизы были украдены. Но с моей почты экспертиза так и не исчезла. Видимо, не успели, я вернулась раньше обычного и успела увидеть лишь тень. Ещё до этого я искала друзей Генри. Половина ничего не знала, половина просто с ним не общалась или разъехалась по миру. Я решила уезжать из страны. Попыталась дать им понять, что дочь для меня не важна, и мне не интересно, что с ней. Ничтожно, глупо, страшно, бездоказательно? А сама сгорала от боли, зная, что тебя, Хлоя, могут убить. Но одновременно только ты и была единственным рычагом давления на меня. Нитью, что делала из меня марионетку. Я порывалась обратиться к героям Парижа, была согласна на любые деньги и условия. Вот только они не появлялись… Бражник не насылал бабочек, а Хлоя предала свою команду… Я боялась нанимать себе людей, а потом узнавать об их смерти. Я подготовила все нужные документы, распечатала их в нескольких экземплярах и просто драпанула. Трусиха… И знаете, я до сих пор не догадываюсь, было ли это случайной смертью или настоящей, но точно судьбой. В моей жизни вновь умер близкий человек. Я ушла от Андре, уже понимая, что в нашей несчастливой сказке давно пора поставить точку. Знаешь, Хлоя, второго своего мужчину я тоже не любила…зато его связи были для меня ещё более выгодными. Мне легко удалось очаровать его и найти среди его друзей хороших адвокатов. С одним я очень близко сдружилась, и в тот день, когда собиралась просить у него помощи в деле с Генри, судьба вновь выстрелила мне в спину. Он умер. Сахарный диабет… Тогда истерически смеялась. У всех моих родных и знакомых какой-то букет болезней, да? Нас пригласили на похороны в Токио, где этот адвокат и родился. А умер в Нью-Йорке. Габриэль…
— Она плакала, — прошептала Хлоя, — слова не понятны.Габриэль… на кладбище в Токио была свежая могила Генри Дюрета.<i> Я убежала с похорон первой. Мне казалось, что прошлое дышит мне в спину, просит вернуться назад и узнать всё так, как есть на самом деле, а не так, как велит сердце. Наша жизнь требует мозгов — это мне нужно было понять сразу. Я долго отбивалась от этой правды, старалась не верить, предполагала, что это какой-то другой человек-тёзка, очень на него похожий, что я бредила, что мне привиделось, но руки так и тянулись продлить билет в Токио, а ноги сами вели меня обратно. Я пыталась быть осторожной, скрытной, действовать со вниманием и никого, кроме себя, не подвергать опасности. У меня были сотни вопросов. Экспертиза-ДНК была стопроцентной, её проводили очень опытные люди — профессионалы, было несколько подтверждений, всё складывалось гладко, но вот вопрос: зачем увозить пустой гроб такими способами? Перевозить не только с кладбища или города, а сразу в другую страну? Я находилась в полном смятении. Деньги как всегда сыграли важную роль — я опросила директора кладбища. Мы явились к этой могиле. По спискам она не значилась, на карте участок был пустым, а директор ничего не знал и даже не догадывался, что на его территории похоронен человек-невидимка, тем более, не японец. Могила находилась на отшибе, но имела довольно приличный и ухоженный вид. За неимением документов, близких или дальних родственников, сведений об этом участке, мне разрешили провести эксгумацию*, после того, как я выкупила этот участок. Мне становилось всё страшнее и страшнее. За день до эксгумации на могиле появилось четыре алых розы. Необычно, да, для человека без родных? И это был знак прекратить. Только стало поздно. Я потихоньку собирала компромат на этих людей, копила материалы, подмечала за собой и своим окружением малейшие, но странности, печатала ксерокопии, делала тайники на квартире в Токио. В тот день, когда мне нужно было ехать на кладбище и производить процесс перезахоронения, мою квартиру обчистили. Драгоценностей они не брали, денег не украли, мебель не выносили, лишь перерыли весь дом и забрали из сейфа бумаги. Мне была оставлена записка, что если я не избавлюсь от копий, хранящихся у меня на флешке-кулоне, Хлою отравят. И объясниться с ней у меня никак не получится. Я четыре дня летала туда-сюда из Нью-Йорка в Токио, а на пятый уже окончательно сломалась. Прости, доченька, но ты для меня всегда была дороже. Не хочу разводить соплей, но советую винить во всём только меня — лучше прочти своё письмо. И тут мне улыбнулась маленькая, но удача. Во время пересадок из Токио в Нью-Йорк мне удалось передать флешку с компроматом в руки моего человека. Имя своего агента я не могу вам назвать. Вся информация, которую я успела нарыть, хранится у него. Мой человек выйдет с вами на связь в ближайшее время после прочтения письма, он поможет, и весь мой непосильный труд, стоивший стольких жизней, обязательно предоставит на суде. Я уже ощущала, что умираю. Что мне что-то подливают в еду. Что моя жизнь обрывается. Что мой конец близко. И не жалела.
Хлоя всхлипнула, прижимая побледневшие пальцы к животу. Габриэль и Адриан пропустили мимо себя этот жест, Натали как-то слабо и печально улыбнулась, зажмурив глаза, а Тикки тихонько кивнула Плаггу, понимая, что их здесь уже семеро. Ручка в письме стала ярче, слова более корявыми.Я умираю. Меня называют наркоманкой. Наверное, я уже схожу с ума. Наверное, нужно было сразу идти к Тому Дюпену, а не изображать из себя не пойми кого. За это время я успела понять несколько важных вещей: В своей жизни я ни разу не полюбила ни одного из своих мужчин, а тех близких, кого любила, постоянно бросала: тебя, Хлоя, тебя, папочка, если ты слышишь меня, тебя, Габриэль. Ты для меня самый лучший друг. И единственный вместе с Натали, кто сможет мне помочь. Сейф на моей квартире в Токио не был взломан. Возможно, для вас это станет абсурдом, но его и родным ключом не открывали. Мистика? Более чем странно… Эти люди всегда на шаг впереди. Ты только подумал — они уже сделали. Марлену мне не удалось найти. Такого человека тоже нет. И я даже не знаю, кто мне мстит. Но одно я усвоила: Марлена не могла так мстить только за убитого возлюбленного. К тому же, если он самоубийца. Здесь что-то другое и более серьёзное. Мы перешли дорогу очень плохим людям. Которые уже не остановятся. Почему я решилась написать вам так поздно и передать письмо только через год? Во-первых, я тяну время. За моим агентом уже идёт слежка, его подозревают, но явных угроз не дают, они не уверены в его причастности. Они следят даже не за одним человеком, а сразу за несколькими. Во-вторых, у этих людей какие-то планы на вас, но в ход они их пустят только через год. Откуда я это узнала, вы можете увидеть из угроз в моей спальне, спрятанных за шкафом в комнате отеля Гранд-Пари и из слов агента. За этим письмом уже ведётся охота. Я помешала этим людям. Их планы были назначены к вашему двадцатилетию, Хлоя и Адриан, а теперь мы расшевелили это осиное гнездо. Почему я передаю деньги Маринетт? Знаете, это сложно для меня. Я верю, что эта девочка с такой тёплой улыбкой и большими добрыми глазами не может быть причастна к этой истории. Опять купилась на оболочку, да? Возможно, она тоже одна из них, и лицо пай-девочки — очередная маска. Я не столько верю в то, что Генри и Том одно лицо, сколько в то, что Маринетт Дюпен-Чен дочь Генри Дюрета. Возможно, Сабина являлась его первой любовью, и Маринетт — их общая ошибка, которую они могли совершить по пьяни, когда он болел. Быть может, этих людей удастся остановить деньгами? Вру сама себе. Деньги — не жизнь. За них человека не купишь… но попытаться стоит? И знаешь, Габриэль, мне страшно не за себя, не за тебя, страшно за то, что ошибки своих родителей предстоит исправлять их детям. Хлоя, не вини Маринетт ни в чём. Я люблю вас. P.S. Прощайте. Будьте счастливы. Ваша Одри Норем.
Горячие слёзы резко брызнули из глаз Хлои, сопровождаясь хриплым полустоном-полурыком. Девушка прижала письмо к груди, словно хотела раствориться в нём. Плагг кокетливо сложил лапки домиком, подавляя желание раскатаклизмить к чертям весь этот кабинет. — Ну что, дети шпионов, — квами обвёл взглядом помрачневшего Адриана, остановил глаза на громко всхлипывающей Хлое и обречённо выдохнул: — Вы хоть понимаете, в какой мы заднице? Не успел Адриан ответить ничего саркастичного в ответ квами, как его телефон, лежащий на столе, пронзительно зазвонил. Хлоя также резко, как и начала плакать, прекратила обливаться слезами, уже не стесняясь размазывать тушь по лицу в компании людей. — Кто? — коротко спросил Габриэль, потянувшись к пульту с глушилкой. — Ох, только не сейчас, — Адриан взвыл, притягивая телефон к уху, — Лила, привет, я очень рад слышать тебя, только я сейчас немного занят и… — Нам надо встретиться. Это касается твоего отца. Звонок оборвался. Адриан недоуменно пару раз моргнул, рассматривая заставку на абоненте с фотографией бывшей одноклассницы. — Жало в мне в гребень, только не говорите, что это она агент моей ма… — Хлоя заткнулась, смакуя сказанные собою фразы. — Лила Росси? — Габриэль от неожиданности поперхнулся воздухом, перечитав финальные строчки письма. — Абонент не отвечает, — Адриан пару раз стукнул пальцами по клавишам экрана, — если это так, — Агрест замолчал, отключив телефон, —…блин, слабо верится… и всё же, нужно срочно поднимать списки пересадок Одри в том месяце.***
Справочник:
Коллеж — правильно пишется во Франции. Колледж — правильно пишется в России. ОБА ВАРИАНТА ВЕРНЫ. *Мама Хлои — Одри Буржуа, на несколько лет старше Габриэля и Эмили. На момент аварии Габриэлю и Эмили было по 20 лет, Натали 19. Разница в возрасте у них с Одри в 2-3 года. *Одри Норем — девичья фамилия мамы Хлои, перед тем, как она вышла замуж за Андре Буржуа и взяла его фамилию. Придумано автором. *Эксгума́ция (позднелат. ex — из, лат. humus — земля, почва) — извлечение трупа из места его захоронения.