Если и биться — только за любовь, Но, продолжая верить небесам, Если на первом месте будет Бог, Всё остальное встанет на свои места.
Маринетт уже привыкла. Привыкла засыпать с той мыслью, что вместо крепкого сна младенца или шикарного Адриана на пляже ей будет сниться кошмар. Который опутывал ей ноги и руки, голову и всё тело, не давая пошевелиться или вскрикнуть. Да, она могла побороть саму себя и проснуться, но тогда бы этот сон преследовал её каждый раз, как только она закрывала глаза в надежде просто полежать и отдохнуть. И выход был один: пройти эту каторгу до конца. Тикки говорила, что магия способна и не на такое, что сны действительно вещие и эта самая сила ей неизвестна, зато Тикки чувствует, что такая магия добрая и светлая, и совершенно не желает Маринетт вреда. Конечно, ведь синяки под глазами, дрожащие руки и судороги в ногах были «не страшны». Маринетт наизусть помнила, как вставала часа в два-три ночи, закутывалась в плед и, тряся руками, шла на ледяную веранду смотреть на звёзды. Звёзды, холодный ветер и обжигавшие душу воспоминания о той жизни, когда она ещё была обычной девочкой: неуклюжей и стеснительной — вот те три вещи, поддерживающие её на плаву. Сейчас от этого не осталось ничего. Она могла задыхаться, могла царапать простыни, могла находится во сне и одновременно слышать то, что было в реальной жизни. Одно она поняла точно — пока новый кусок сна не закончится, она не выберется из этих убивающих сетей. Маринетт наблюдала за происходящим со стороны. Видела саму себя, свои действия и слова, своих друзей и Нуара, родителей и знакомых. Но страшным было не то, что можно видеть: как прямое отражение тебя самой раздевает мужик с похотливым взглядом, а ужасаться от того, что ты чувствуешь это. Чувствуешь чужие грязные руки на своей коже, ощущаешь противное и горькое дыхание сигарет на шее, боль внизу живота и ужас от того, что ты бессилен. Что тебя некому спасти. Но даже когда на неё полураздетую направили дуло пистолета, она не смогла закричать. Потому что её убивал тот, кому она отдала сердце и душу.***
Такое было впервые. Маринетт прошептала что-то неразборчивое Адриану-Коту-непонятному блондинистому типу, услышала где-то на очаге сознания свист шин, противный скрежет металла и надрывный крик. Кажется, это был женский визг, заглушаемый мужским рыком. А дальше было то, чего она ну никак не могла ожидать.***
— Боже, Аля, если это опять твой коварный план свести меня с каким-нибудь айтишником из твоего отдела, то я могу тебе сразу сказать: пока, — Маринетт закатила глаза, толкаемая в спину боевой подругой, стараясь не выронить двух коробок с попкорном, — Зачем мы вообще попёрлись в кинотеатр вечером тридцатого декабря? — Да-да… щас, что? Ты ч-что сказала? — Аля успевала делать сразу пять дел одновременно: писать что-то Нино, который остался сам на своём попечение варить картошку (по воскресеньям Лейф выполнял в их совместной съёмной квартире роль «отчаянной домохозяйки»); пить колу из стаканчика, подгонять Маринетт идти к дверям зала, здороваться с фанатами ЛедиБлога и говорить что-то своему помощнику через беспроводные наушники, — Да, заказную ста… то есть, статью про мэра на первую страницу. Нет, это не в жёлтой папке, это та, что персиковая. Блин, ты дальтоник что ли? Что значит Ваши бабский штучки?! Жёлтый — это жёлтый, персиковый — это персиковый! Всё, отбой, у меня, вообще-то, сегодня выходной! Нет, ты позвонишь мне не через пять минут, а через два часа после того, как мы с моей девочкой сходим в кино! Какие измены, Август?! Я с Нино до конца жизни, Маринетт мой первый ребёнок! Всё, меня нет! Фу-ух! Аля наконец сбросила вызов, сдёргивая с себя наушник и вставая прямо перед самыми дверьми синего зала, где показывали мюзикл, на который они пойдут. — Что? — Сезер убрала телефон в сумку, протягивая Маринетт её стакан с соком. — Ох, Аля, — Маринетт покачала головой, дожидаясь, когда им выдут очки и проверят билеты. Всё-таки заняв на первом курсе университета место зама одного из редакторов газеты, Аля стала уделять работе чуточку больше времени. Маринетт вообще всегда поражалась умению подруги и с ней погулять, и с Нино на свидание сходить, и даже прямую трансляцию с Агрестовского показа сделать и в блог какую-нибудь видюшку залить! У Маринетт всё было вперемешку: работа, учёба, работа, дом, патрули и совершенно ненормированный график, — И да, ты мне так и не ответила: ждёт ли меня в зале какой-нибудь твой новый друг с работы, которого ты записала мне в мужья? — А ты этого так хочешь? — Аля хитро поиграла бровями, но, заметив, что подруга злится, вяло махнула рукой, — да ладно, все мои одногруппники и подчинённые или геи, или традиционные, но такие замарашки. Или вообще не пойми кто, — Сезер приняла пару 3D-очков с билетами и потянула Маринетт в зал, — Девочка, ты же знаешь, я тремя ногами за Маринетт Агрест. — Скорее, будет Кагами Агрест, — Маринетт помрачнела, двигаясь за Сезер уже не с таким энтузиазмом, мысленно радуясь, что Аля не притащила на их гулянку какого-нибудь прыщавого айтишника из своего отдела, — у них вчера с Адрианом вышла новая совместная коллекция, я даже журнал с обложкой купила… — И варила зелье отворот-поворот над этим журналом поздно ночью, чтобы Кагами отлипла от Агреста, — Аля зловеще подняла руки кверху, чуть не облив себя в темноте коридорного зала колой, — Честно, Маринетт, я тебе так скажу: ты своё счастье просрала. Да, и не смотри на меня так. Это я ещё материться не начинала! Отшила Луку, вот теперь кусай локти! Закадрит его какой-нибудь америкашка в этой их Америке, потом пригласят тебя на свою свадьбу, где невестой будет мужик! — Сезер двинулась по третьему ряду к местам, которые они выбрали с Маринетт ещё вчера, — О Господи, какие бы у Вас были красивые дети! — Аля дурным голосом ахнула на весь зал. — Да тише ты, — Маринетт удержалась от злобных реплик, садясь рядом с подругой и еле удерживая себя от мрачной тирады, — тут же люди должны бы… а где люди? Аля рефлекторно обернулась по сторонам. Зал на двести мест словно вымер. Не было ни души. Вчера, когда они покупали билеты через приложение на телефоне, и подумать не могли, что все свободные места так и останутся свободными. — Подожди, — Маринетт первой полезла в телефон, зная, что Але только дай попытку включить смартфон, — и вправду, — Дюпен-Чен пару раз просмотрела страницу с местами, где было красным цветом обведено только два места: их с Сезер, — никто больше не покупал билеты. — Ой, ну и ладно. Все или салатики рубают, или фильм гомняный, — Аля развалилась в кресле, как у себя дома, стащив кроссовки с ног и с почти лёжа в кресле, взяла брошюрку фильма, — Так-с… новогодний мюзикл «Всё не так, как кажется». Это что ли у Санты на самом деле борода зелёная? Или кони у него фиолетовые? — У Санты не кони, а олени, — нравоучительно и задумчиво пролепетала брюнетка, обнимая себя за плечи и быстро свыкаясь с тем фактом, что они в зале одни. Хоть поговорить смогут, пока фильм не начался. — Эй, что за сопли и слюни? Мы на комедюшку пришли! — Аля в миг почувствовала в тоне подруги что-то неладное и отбросила бумажку с брошюрой на соседнее кресло. Маринетт пожевала губу, не решаясь спросить. Сейчас так не хватало рядом поддержки Тикки или хотя бы хруста её печенья, но маленькая квами так уморилась за вчерашний вечер при поимке воров из ювелирного, что предпочла остаться дома, заверив, что ничего страшного не произойдёт. — Аля, как ты думаешь, я дура? — Маринетт посмотрела на ставшую серьёзной подругу своими большими голубыми глазами, — Ну… что нельзя было отшивать Луку? — А просто мучать его тем, что будешь ходить на свидания с ним, но думать и пускать розовые слюни по Адриану? — саркастично парировала шатенка. — Извини, девочка, но тут лучше гей, чем ты, которая встречается с одним, а любит другого. — Значит, мне стоило бороться за Адриана, а не отпускать его? — Маринетт закусила губу, с надеждой смотря на Алю и, волей не волей, соглашаясь со всеми её словами, какими бы грубыми или обидными они не были, — Даже когда у меня не было никаких шансов? Теперь уже разошлась Аля. — Что значит: не было шансов? — Сезер упёрла руки в боки. — Ты так говоришь, как будто являешься прыщавым подростком с комплексами, зажатостью, с торчащими коленками и брекетами в зубах. Маринетт, ты уже давно не гадкий утёнок! Ты им вообще не была, — Аля начинала уже захлёбываться в собственных словах и забывать договаривать окончания, — Сиськи есть? Жопа есть? Лях нет! И это я ещё не начала перечислять душевные и человеческие качества! — Аля, да ты не понимаешь, — Маринетт в конец смутилась, то ли пытаясь не думать о такой прямолинейности Сезер, то ли просто разобраться в себе. — Это ты меня не понимаешь, — Аля уже не обращала никакого внимания на то, что по экрану начались титры, — ты из кожи вон лезла, чтобы он обратил на тебя внимание, — Сезер прикусила язык, когда решила напомнить о неудачных попытках подарить подарки, признаться в любви или пригласить куда-то прогуляться. Они сюда пришли не отношения с этим одуванчиком-Агрестом выяснять, а фильм смотреть и, максимум что обсуждать, так это где дешевле и быстрее сделать в праздники маникюр, — Так, знаешь, что? Во всём виноват именно он! А ты у меня самая лучшая на свете! И, кстати, может, ты ему действительно нравишься, но он очень стеснительный! Вон, как в брошюрке написано, — Аля всунула в самое лицо Дюпен-Чен рекламку с фильма, — Всё не так, как кажется. Ой, Нино звонит, — Аля схватилась за вибрирующий телефон и, со словами о том, что Нино вместо трёх стаканов воды в кастрюле поставил на газ действительно три стакана, ускакала за шторки. С одной стороны, она могла остаться и в зале, людей всё равно нет, но с другой: лучше оставить Маринетт наедине с рекламой и титрами по телефону. Маринетт проследила за выпорхнувшей из зала подругой и откинулась головой на кресло. — Тикки, ну за что мне это всё? Не услышав никакого ответа, Маринетт только горько усмехнулась, понимая, что снова осталась одна. Сколько лет она мечтала об Адриане? Пошёл уже пятый год. Сколько дней обцеловывала его постеры, желала «доброго утра» его фотографиям из рамок? Миллион раз. Вот только всего три раза она задумывалась о том, что выдуманная сказка не сбудется. Что фамилия «Агрест» — это наивная игра воображения. Что на обложке журнала или хотя бы совместной семейной фотке будет она. А увидев обнимающего Кагами Адриана хотелось идти и рвать, обнимаясь с белым другом. Потому что это плохо. Потому что в горле ком, потому что в глазах слёзы. А их поцелуй? Маринетт зажмурила глаза. Ну вот, пришла отдыхать с подругой и смотреть комедию с песенками, а в итоге опять Адриан… Опять в её голове. Маринетт хотела знать на вкус его губы. Хотела знать, какие на ощупь его волосы, если их больно сжать. Хотела быть рядом с ним. И проиграла сама себе. Он любит сильных. Она слабая. Ему нравятся храбрые. Она ничтожна. — Хочешь быть рядом со мной? — над ухом послышался знакомый шёпот, одновременно отдающий хитринкой и какой-то горькой, уничтожающей болью. Маринетт вздрогнула, хватаясь за спинку кресла и оборачиваясь на звук. Две фигуры уставились на неё. Одна с пистолетом. Другая с шестом. Выстрел. Это был её последний сон. Потому что больше её уже не было.***
— Я кастрирую тебя, глупый Кот! — Маринетт открыла глаза, когда по всему телу пробежал рой божьих коровок, в ногах и руках почувствовалась какая-то титаническая сила и уверенность, взгляд заполонили слёзы, под руку подвернулась подушка, а перед ней образовалась знакомая блондинистая макушка. Маринетт как встала, так и рухнула на кровать обратно, подхватываемая под локоть сильными руками Плагга. Это был не её Котик. — Выходим, — Плагг покосился на резко пришедшую в себя Маринетт, подтолкнул Тикки, от которой искрили божьим коровки, зацепился взглядом за спящую Сабрину и юркнул за дверь вместе с брюнеткой. Дюпен-Чен в ужасе стала пятиться назад, вжимаясь в спинку кровати и начиная трястись. — Маринетт, что случилось? — Адриан в полном недоумение поймал подушку, когда она уже вписалась в его лицо, — Ты чего? Что произошло… — Помогите… — Маринетт схватилась за шприц на тумбочке, не имея сил для того, чтобы закричать громче и позвать на помощь. — Эй, ты чего? — Адриан был так шокирован, что не знал, как заговорить, попросить прощения и с чего вообще начать. Она секунду назад была без чувств, а сейчас ещё успела вскочить на ноги, вписать ему точный удар в морду (по делу), а теперь испугаться и отползти назад. Может, она что-то увидела сзади? Адриан еле подавил в себе желание наброситься на любимую с объятиями, ощущая себя полным кретином после рассказа и откровений Плагга. Агрест обернулся назад — пустая стенка, закрытая дверь. Обернулся на спящую Сабрину с перевязанным животом и снова на испуганную и побледневшую от страха Маринетт. На Ренкомпри брюнетка не обращала никакого внимания. — Маринетт, это же я, Ко… — Не подходи ко мне! — она рявкнула это уже надрывным плачем, боясь признаться самой себе, кем оказался тот, кого она боготворила все эти годы, так ещё и спутала со своим Котиком! Дура, ничтожество! Она не заслуживает любить их обоих! Одного с любым блондином спутает, другого уже увидела под настоящим ракурсом. Маринетт скривилась, отворачивая голову и не смея смотреть на эти его наивные и до бесконечности нежные глаза. Живот сдавило в том месте, куда ещё минуту назад ей прилетела пуля. — Уходи, исчезни, — Маринетт вспомнила всё досконально. Даже то, что промчалось перед глазами быстро и слишком резко. Она знала, что это последний сон. Знала, что это конец. Знала, что ошибалась… — Объясни, что происходит? — Адриан отбросил подушку на пол, надвигаясь на девушку. Что, чёрт возьми, здесь происходило, пока их с Плаггом не было?! — Это же я, разве ты меня не узнаё… — Пошёл вон! — Маринетт теряла голос, разрывая голосовые связки. И закрыла глаза, жгущие от слёз. Адриан пошатнулся, но шага назад не сделал. Он уже ушёл один раз, бросил её, как бы жестоко это не звучало. Теперь не уйдёт никогда. Пусть бьёт, обзывает, кричит… он будет рядом. — Уходи! — Маринетт, я люблю тебя! — Даже если я скажу, что в моём сне ты убил меня? Девушка засмеялась, хватаясь за живот, выронив из рук шприц.***
— Это что за херня только что была? — Плагг вывел Тикки из палаты под локоть, сжимая её вторую здоровую руку до такой степени, что брюнетка скрипнула зубами. — Я применила силу созидания, — Тикки плюхнулась на лавку, пытаясь отдышаться, пока самые мелкие и запоздавшие божьи коровки вылетали из кончиков её пальцев, — Маринетт начала кричать во сне и мне нужно было её вытащить из той утопии… Плагг, она могла умереть, понимаешь? Я ощущаю всю её боль, нам одинаково плохо и… — Тикки, я не тупой! — Плагг рявкнул, метясь ногой в стену и, только за секунду до столкновения, услышав то, как вздрогнула Тикки, не стал этого делать, — я прекрасно знаю, как выглядит чудесное исцеление, — напряжённо выдохнул он. Плагг замолчал, внимательно наблюдая, как Тикки приходит в себя и пытается что-то ему сказать. Сейчас его волновало не то, что произошло с Маринетт — мало ли, снова сцена с изнасилованием, а то, что он сам почувствовал. С Маринетт рядом Адриан, и, по ощущениям Плагга, Агрест усвоил урок и теперь из кожи полезет, чтобы сделать любимой лучше. Пусть сами со своими соплями разбираются. — Тикки, — он опустился перед ней на корточки, беря две дрожащие ладошки девушки в свои, — скажи, ты хоть что-нибудь чувствуешь? Сердце почему-то неистово громко и внезапно забилось внутри. Плагг прекрасно знал эту энергию, исходящую от любимой, и, теперь, спустя даже столько миллионов лет, после последнего такого излучения, в разы сильнее возненавидел такую связь. Руки брюнетки задрожали ещё больше, девушка, хватая ртом воздух и опускаясь подбородком на голову Плагга, прошептала: — Нав-верное, я тоже это чувствую, — Тикки зажмурилась, готовясь к тому, когда последние божьи коровки на пару с искорками вылетят из её рук. Брюнетка вдохнула носом запах его волос, обладающий такой опьяняющей силой, что даже уменьшал её волнения по поводу того, что они, быть может, почувствовали вместе. Плагг закусил щёку изнутри, потирая голову о её живот. Тикки было больно. А ему было ещё хуже, чем ей. Брюнет еле удержал себя от того, чтобы не заорать. Сейчас это было бесполезным: Тикки или кивнёт, или промолчит, или тоже начнёт орать, что ей категорически нельзя делать в таком подорванном состоянии. Но она же, дурочка упёртая, прекрасно знала, что если одному из подопечных хреново, то вместо того, чтобы тратить все свои силы, можно позвать напарника-сородича и разделить боль от исцеления на двоих — на себя и на Плагга. Да Плагг был готов взять весь груз на себя, лишь бы не видеть её мёртвенно бледное лицо! Чёрт возьми, если так подумать, то его разрушающаяся сила в разы безопасней, чем её грёбанное исцеление. Залечить царапинку — головная боль, залатать божьим коровками сильный удар или ранение — спячка на неделю, вывести из душевной боли подопечную или кого-то из супергероев — взять их боль на себя. Подарить кому-то силу Бога — умереть самому. Тикки, как будто прочитав его мысли, вся передёрнулась, сминая губами его волосы и целуя в макушку. Плагг решил начать первым, понимая, что Тикки не готова сказать из-за потери сил. Возможно, ей и не придётся говорить. Ведь думали они об одном и том же? — Активировался камень чудес бегемота, тот, что якобы сгорел при зачистке Хранителей дофига сколько лет назад, — выдал он. — Выживший Хранитель начал читать первое заклинание, которое готовят перед началом получения силы Бога. Меня убивают. Они произнесли это одновременно, каждый узнав то, чего не ожидал услышать.