***
Гарри действительно счастлив. Сириус, взяв его за руку на перроне Кингс-Кросс, нагло улыбается дяде Вернону, возвращая ответ на оскорбление в сторону маленького гриффиндорца. Дурсль-старший весь багровеет от злости, но Гарри уже нестрашно, особенно находясь за спиной крестного отца. Поттер с незаметной улыбкой наблюдает за тем, как Сириус роняет очередной комментарий про невежественных маглов, и следует за волшебником, радуясь тому, что проведёт лето не в чулане под лестницей. — Какие ужасные люди. Если бы я знал, Гарри, что тебе предстоит жить с ними десять лет, то непременно поспорил бы с Дамблдором о правильности его решения. Но ничего, теперь всё изменится. Поттер улыбается, размышляя, о чём может говорить Сириус, и уже без опаски поглядывает на этого мужчину. Эйлин рассказала о нём не так много. Гарри лишь знает, что Сириус был лучшим другом его отца и выходцем из очень древнего рода волшебников Блэков, а ещё учился на Гриффиндоре. Почему-то его жилище представляется Поттеру каким-то старинным замком, и мальчик немало удивляется, когда они приходят на площадь Гриммо. Сириус как-то опасливо оглядывается и, взяв Гарри за руку, шагает к дому, который появляется словно у них на глазах, до этого совершенно незаметный. Поттер успевает заметить лишь номер «двенадцать», прежде чем они вдвоём поспешно скрываются за дверями жилища Блэков. Изнутри пристанище волшебников и впрямь напоминает мрачный готический замок. Гарри сильнее прижимается к Сириусу, испуганно осматривая высокие потолки, и, лишь скользнув взглядом по коллекции голов домовиков над лестницей, низко опускает голову, твёрдо решив, что больше не будет обращать пристальное внимание на пугающее место. Но поднять свои глаза всё же приходится. Он чувствует, как рука Сириуса опускается ему на плечо в ободряющем жесте, и слышит строгий голос, напоминающий ему Макгонагалл, оставшуюся в Хогвартсе. — Гарри! Добро пожаловать, — статная женщина в годах замирает на лестнице, оглядывая его цепким, внимательным взглядом, словно желая что-то в нём разглядеть. Гарри под таким вниманием как-то смущённо съёживается, безотчётно ища в Сириусе поддержку, и прижимается к боку мужчины ещё сильнее. Тот, прекрасно понимая это и видя, ободряюще ему подмигивает, обращаясь к женщине: — Мама, думаю, Гарри устал с дороги и хотел бы отдохнуть. Мы обязательно познакомимся позже. — О, где мои манеры, — сдержанно отзывается женщина, спускаясь ниже и продолжая рассматривать мальчика, как вдруг останавливается перед ним и улыбается, что совсем не вяжется с её строгим видом. — Кикимер! Проводи Гарри в комнату! Отдых важнее всего. Поттеру кажется, что он уже прекрасно знаком с такими оценивающими взглядами и видел их не раз за первый год в Хогвартсе. Люди словно пытаются найти в нём вещи, которые самому мальчику совсем непонятны. В голове вспыхивают обрывки воспоминаний о том дне, после которого Гарри проснулся в больничном крыле. Вот Поттер заходит в комнату, видит, как оборачивается профессор Квиррелл, говоря ему странные вещи, потом что-то происходит, но подробности смазываются в его голове. Последние детали, за которые он хватается, падая в тёмную бездну, — это испуганный взгляд Эйлин на побелевшем от страха лице и её отчаянный крик, наполненный болью. Разговор с Дамблдором не приносит Поттеру облегчения, наоборот, усиливает внутри чувство тревоги и недосказанности. Рон и Гермиона растерянно пожимают плечами, уверенные, что именно Гарри расскажет им, как всё прошло. Но он не имеет ни малейшего представления о событиях того дня и о местонахождении Философского камня. Да и утверждения директора, что опасный артефакт больше никого не побеспокоит, не особо усмиряют волнение Гарри. Поттер точно знает — случилось что-то нехорошее, а обсуждать это с кем-то точно не стоит. Он благодарно кивает Сириусу и Вальбурге, следуя наверх под внимательным взглядом хозяйки дома за старым домовиком. Гарри ещё никогда не видел этих существ, но, разумеется, наслышан о них, понимая, что еда в Хогвартсе не появляется на самом деле из воздуха. Мальчик продолжает с интересом разглядывать домовика, что-то ворчащего себе под нос, и, уже заходя в комнату, слышит приглушенный голос Вальбурги: — Даже не верится, что когда-то этот ребёнок… — Мама, — укоризненно восклицает Сириус, Гарри хочет задержаться на пороге подольше, чтобы услышать продолжение. Но домовик окидывает его неодобрительным взглядом, противно проскрежетав: — Сюда, мистер Поттер, проходите. Мальчик хмурится, но всё же слушается, не желая показаться невежливым в незнакомом доме. Комната, в которой он оказывается, тёмная, но вполне уютная. Наверное, примерно в таком стиле обустроено и общежитие Слизерина. Кровать из крепкого дерева, укрытая тёмным балдахином и шёлковыми зелёными простынями, разумеется, глубокого оттенка. Занавески плотно задёрнуты, совершенно не пропуская солнечный свет. Гарри не удерживается от того, чтобы распахнуть их, освещая комнату закатным солнцем Лондона. Так немного веселее. И даже тёмный, в тон всему в комнате, древний ковёр больше не выглядит настолько угрюмо. Поттер перемещается дальше, с интересом оглядывая стеллаж с книгами, уставленный учебниками по магии, размышляя о том, кто из Блэков принёс их сюда. Кикимер с хлопком вновь появляется рядом, таща на спине чемодан Гарри, и, аккуратно оставив свой груз на кресле у камина, разжигает огонь, затем оставляя мальчика одного. Дрова убаюкивающее потрескивают, постепенно нагревая воздух в комнате. Поттера хватает лишь на то, чтобы открыть свой чемодан, окинуть взглядом небрежно сваленные вещи и плюхнуться на кровать. Пожалуй, Сириус прав, отдых ему явно не помешает. Гарри не замечает, как веки тяжелеют, а потрескивание дров в камине превращается в колыбельную. Просыпается он от солнечного света, который слепит глаза, облизывая его лицо тёплыми лучами. От неожиданного пробуждения Поттер подскакивает на кровати, стараясь понять, когда его отдых перерос в настоящий сон, и оглядывается по сторонам, пытаясь заметить признаки присутствия Сириуса или Вальбурги. Огонь в камине потух, являя взору угольки догоревших дров, чемодан по-прежнему открыт и лежит на кресле, а шторы широко распахнуты, пропуская приветливое и непоседливое солнце внутрь. Нет, кажется, никто не заходил. И это прекрасно. Потому что Гарри так и уснул в одежде, даже не укрывшись одеялом. Он слишком чётко представляет образ разгневанной Вальбурги, холодным тоном отчитывающей его за ужасные манеры. Не имея ни малейшего представления о точном времени, Гарри, поднявшись с кровати, отыскивает за деревянной — с чёрной облупившейся краской — дверью ванную и решает привести себя в порядок перед завтраком или обедом. Боясь гнева строгой хозяйки дома, он тихо, как мышка, выскальзывает из своей комнаты и тихо спускается вниз, надеясь найти сначала Сириуса. Вопреки ожиданиям, на первом этаже, у лестницы, его встречает Вальбурга, собирающаяся, видимо, подняться к себе. Гарри уже готовится к порции недовольства, но женщина лишь приветливо улыбается, немало удивляя его. — Доброе утро, Гарри. Кикимер сейчас накроет завтрак для вас с Сириусом. Как спалось? — Хорошо, спасибо большое, — смущённо благодарит Поттер, не ожидая к себе таких доброты и заботы. — Пойдём, я спущусь вместе с тобой. Мне бы очень хотелось услышать о твоём первом годе обучения в Хогвартсе. Какие предметы даются тебе лучше всего, любишь ли ты квиддич? О да, наверняка любишь. Сириус бредит идеей сводить тебя на матч. — Правда? — восторженно спрашивает Гарри, уже представляя грандиозную игру, забывая о строгом и жестоком образе Вальбурги в своей голове. — Разумеется, — кивает женщина, несильно, но ощутимо стукая его ладонью меж лопаток, заставляя выпрямиться. — Не сутулься, голову прямо. Вот так, да, отлично. Ну, ничего-ничего. Правила этикета — очень занимательная наука, мы обязательно к ней вернёмся. Пойдём, завтрак остывает. Сириус, прекрати читать газету и ешь. Кикимер! Где завтрак для Гарри?! Живо!***
Конечно же, Гарри думал, что Вальбурга пошутила, когда сказала о правилах этикета. Хоть весь вид аристократки и вопит о том, что она крайне щепетильна к манерам и внешнему виду, Поттер и представить не мог, что за его воспитание возьмутся настолько основательно. Он жалобно смотрит на Сириуса, который беспомощно разводит руками, пока Вальбурга крайне увлеченно и терпеливо объясняет, какой из многочисленных приборов на обеденном столе для чего предназначен, но внимательно слушает и повторяет за ней. Постепенно, неделя за неделей, Гарри перестаёт бояться её присутствия и уже спокойно может разговаривать на простые отвлечённые темы, не ограничиваясь односложными ответами. Вальбурга действительно строга и серьёзна, иногда даже пугающе мрачна и жестока с Кикимером, но временами в её глазах начинают плясать огоньки азарта и веселья. И тогда она, потянув Гарри за руку наверх, в гостиную, под пристальным присмотром Сириуса показывает мальчику парочку заклинаний, не входящих в школьную программу второго курса. Поттеру ужасно хочется потренироваться, но глупое правило министерства магии не позволяет ему колдовать вне Хогвартса до своего совершеннолетия. Первый месяц Гарри усиленно пытается найти подвох в доброте и заботе Блэков. Но рассказы Сириуса о его отце, прогулки по городу, во время которых крёстный отец покупает ему мороженое и водит в цирк или кино, бессмысленные, на взгляд Поттера, уроки Вальбурги по этикету и походы по магазинам в поисках достойного наряда для него, её обучение магии, — всё это отогнало тревожные мысли на задний план. Постепенно Гарри привык к их семье, с содроганием вспоминая проведённые с Дурслями годы, безмерно радуясь тому, что у него есть прекрасная возможность остаться у Блэков на лето. И даже мысль о приближающемся начале учебного года вызывает в его сердце щемящую тоску из-за скорого расставания. У Гарри наконец появилась семья, и это было самое лучшее чувство в мире. Разумеется, не считая момента, когда он узнал, что волшебник. В день его рождения, 31 июля, Сириус, как и обещал, ведёт его на матч. Вальбурга не приходит в восторг, когда Сириус объявляет, что билета три, но несильно сопротивляется, когда Поттер, сложив руки в молитвенном жесте, упрашивает её пойти с ними. В конце концов она, тяжело вздохнув, сдержанно кивает, улыбаясь, пока Гарри победоносно подпрыгивает на месте от радости. Для него это почему-то действительно важно. Разумеется, обязательным условием становится подбор нарядов для Гарри и Сириуса. Наступает их черед тяжело вздыхать и сдержанно кивать. И вот наконец они, одетые с иголочки — по последнему писку моды, по уверениям Вальбурги, — отправляются на матч. Гарри чувствует себя не очень уверенно, разодетый, как последний аристократ. Ему больше нравятся растянутые футболки и привычные джинсы с протёртыми коленками, но Вальбурга выглядит действительно гордой, спускаясь по трибунам в обществе сына и внезапно появившегося подопечного. Она не так часто появляется в обществе, предпочитая свою крепость окружающему миру полных невежд, но если и делает это, то считает своим долгом быть на высоте. Гарри, который уже успел более или менее разгадать её характер, подобное кажется вполне понятным. Поэтому он, чувствуя себя донельзя глупо, выпрямляет спину и поднимает голову, следуя за Вальбургой вниз по трибунам, откуда будет открываться самый лучший вид на игру. — Люциус! — внезапно восклицает Вальбурга, замечая знакомое лицо. Гарри хмурится, явно не рассчитывающий на то, что их места окажутся прямо рядом с семейством Малфоев. Однако Вальбурга сдержанно, но радостно обнимает старого друга, обмениваясь с племянницей Нарциссой поцелуями в щёку, и нежно треплет Драко, вставшего для приветствия, по волосам. На удивление Гарри Люциус выглядит крайне довольным, замечая его в обществе Вальбурги. — Драко! Как ты подрос, совсем недавно был совсем малышом. Драко гордо вздёргивает подбородок, недовольный сравнением, но всё же искривляет губы в вежливой улыбке, почтительно склоняя голову. Наконец они рассаживаются по местам, и Гарри безмерно рад, что оказывается вдали от Малфоев и рядом с Сириусом, упираясь взглядом в поле для квиддича и игнорируя оживлённую беседу Вальбурги и Люциуса. Разумеется, глупо раздражаться лишь из-за её милой беседы с другими людьми. Но Поттер слишком ярко помнит надменный вид Драко и слова о том, что его отец считает Гарри ходячим бедствием. Он убеждает себя, что отношения Вальбурги с Малфоями не должны его касаться. Однако странный коктейль из ревности и раздражения не покидает его до начала игры. Гарри старается игнорировать своё окружение, но обрывки фраз всё равно долетают: — Да, вы обязательно должны посетить нас до начала учебного года. — … превеликим удовольствием. — Гарри будет очень полезно пообщаться со сверстником. — … за честь. Вальбурга смеётся, жеманно прикрывая ладонью рот, а Гарри, мрачнея всё больше, чувствует на плече руку Сириуса: — Ты тоже недолюбливаешь Малфоев? — тихо спрашивает крёстный, опасаясь быть услышанным. — Ага, — угрюмо кивает Поттер, с мрачным видом воображая себе встречу с Малфоем и его обожаемыми родителями в доме Блэков. Гарри успокаивает поддержка Сириуса и их схожесть во многом. Размышлять дальше у него уже нет времени, игра начинается, и Поттер, подаваясь корпусом вперёд, жадно ловит каждое движение, мечтая повторить его лично. Драко рядом с ним поступает также.***
Поттер надеется, что приглашение Вальбурги было чистой вежливостью, но, когда в середине августа она заявляет, что завтра к ним в гости наведается семейство Малфоев, Гарри мрачнеет. Ещё ни разу за лето он не перечил ей. Ни когда она, обучая этикету, часами держала его, пока он не отвечал верно, ни когда водила по магазинам, подбирая костюмы для выхода в свет. Но тут Поттер не выдерживает, угрюмо размазывая завтрак по тарелке, и, не скрывая своего недовольства, спрашивает: — Я могу поехать к Рону завтра? Он отправил мне письмо с приглашением. — Что? — спокойно спрашивает Вальбурга, давая понять, что это даже не обсуждается. — Завтра мы ожидаем гостей. Это дурной тон, Гарри. — К чёрту дурной тон! — вдруг кричит он, даже сам не ожидая от себя такого поведения, и со звоном отодвигает тарелку в знак протеста. — Я не хочу видеться с Малфоем и не хочу с ним дружить! Он заносчивый, высокомерный, и вообще мы не ладим! Вальбурга откладывает столовые приборы, аккуратно вытирая салфеткой губы, и поднимает на Гарри тяжёлый взгляд. Он съёживается, но всё же выдерживает его, затем гордо поднимая голову, точно так, как его и учили. Вальбурга усмехается, но глаза её по-прежнему непреклонны. — Послушай, Гарри, в жизни важно завести хорошие знакомства. И Драко — прекрасный повод для этого, — с нажимом отвечает она, но её бесцеремонно перебивает Сириус, игнорируя закипающий гнев матери. — Я думаю, что Гарри сам в праве выбирать, с кем ему дружить. К чёрту полезные знакомства. Будто Малфой — министр магии… — Довольно! — хлопает по столу Вальбурга, резко поднимаясь с места. — Я желаю для Гарри лучшего! И знаю, о чём говорю. — Почему никто и никогда не спрашивает, о чём думаю я?! — кричит Гарри, вскакивая вслед за Вальбургой, упираясь руками в стол, и вдруг замечает испуганный взгляд женщины, полный ужаса, всего на миг, но этого хватает. Сириус тоже поднимается на ноги, но уже поздно. И Вальбурга, совладав с собой, холодно отзывается: — Прошу прощения, я вынуждена удалиться. Она покидает столовую, и Гарри опускается обратно, разбитый и потерянный, бросая на Сириуса беспомощный взгляд. Крестный сидит, опустив голову на ладони. Гарри чувствует себя ужасно. Так, как никогда раньше, словно сделал что-то совершенно чудовищное. Он хочет спросить, но всё же сохраняет молчание, продолжив ковыряться в своём завтраке. Аппетита, конечно, нет, но Поттер не решается подняться из-за стола, боясь расстроить ещё и Сириуса. — Всё в порядке, Гарри, — вдруг произносит крёстный, пытаясь ободряюще улыбнуться. Разумеется, никто не расскажет мальчику об истинной причине страха Вальбурги. Никто и никогда не расскажет ему о том, что его собственный приступ гнева внезапно напомнил ей о временах, когда он был Тёмным лордом наравне с Волан-де-Мортом. Никто и никогда не расскажет ему. И он об этом прекрасно знает.***
Гарри натянуто улыбается, встречая гостей к холле дома Блэков, одетый по настоянию Вальбурги, и мечтает, чтобы экзекуция побыстрее закончилась. Он не терпит лжи и лицемерия, наблюдая за тем, как Люциус, ослепительно улыбаясь, вручает ему тёмную тетрадь, ссылаясь на то, что неожиданный магический подарок поможет ему в учёбе. Гарри сухо благодарит, но, натыкаясь на взгляд Вальбурги, почтительно склоняет голову, внутренне скрипя зубами. Когда же этот цирк уже закончится? Поттер прижимает к себе странную тетрадь, борясь с желанием убежать в свою комнату, но всё же спускается в кухню вместе со всеми, затем смиренно ужиная и дружелюбно улыбаясь. Он даже отвечает на пустые вопросы Люциуса об учёбе в Хогвартсе, за лето научившись надевать на себя маску притворной вежливости. Но безмерно радуется, когда еда в его тарелке заканчивается, и Гарри встаёт, аккуратно улыбаясь присутствующим, объявляя о том, что, пожалуй, пойдёт отдохнуть. От него не укрывается недовольный взгляд Вальбурги, которая, тут же окинув стол внимательным взглядом, поистине ангельским голосом объявляет: — Мальчики могут пойти пообщаться в гостиную у камина. Кикимер, разожги огонь! Гарри, Драко, ступайте, поболтайте. Лишь Мерлин видит, каких усилий Поттеру стоит сдержать язвительное замечание. Он терпеливо кивает, замечая, что Драко также нехотя поднимается из-за стола, и чисто из вежливости дожидается, пока Малфой последует за ним. Как только они покидают кухню, в воздухе повисает почти физически ощутимое напряжение, но они послушно следуют за Кикимером в гостиную и располагаются в двух креслах рядом с камином. Комнату окутывает тишина, прерываемая лишь потрескиванием дров камине. — Готов к учебному году? — внезапно спрашивает Драко, словно нехотя, но всё же подавая голос, чем немало удивляет Гарри. — Да, — коротко отвечает Поттер, зачем-то добавляя: — Вроде бы. А ты? — Ага. Мама показала пару заклинаний, не входящих в школьную программу. Хотелось бы испробовать. — Мне тоже, — зачем-то говорит Гарри, некоторое время они сидят в тишине, напрягающей и призывающей её нарушить, и ему действительно приходится: — Как тебе матч? — Довольно посредственно, но кое-что новое я узнал. Слизерин разгромит Гриффиндор в этом году в два счёта, — самодовольно заявляет Драко, но без привычной агрессии, и Поттер беззлобно усмехается в ответ. — А как же. Если Флинт опять будет врезаться во всех без разбору. Драко вдруг смеётся. Довольно искренне, и это разряжает обстановку. Они начинают обсуждать какие-то глупости, забавные моменты из Хогвартса, преподавателей. Сначала опасливо, даже сухо, словно кто-то невидимый заставляет их, но с каждой фразой распаляясь и проникаясь интересом к диалогу. Взрослые застают их на ковре у камина, когда Драко, чертя что-то на мягкой поверхности, обиженно хмыкает в ответ на смех Гарри.***
Разумеется, он оставляет упаковку вещей на самый последний момент. Пока Вальбурга гневно не врывается в комнату поздним вечером перед днём отъезда, не обременяя себя стуком, и не обводит тяжёлым взглядом помещение, замечая, разумеется, несложенные учебники и всё необходимое для учёбы. Она упирает руки в бока — повторять дважды не приходится. Гарри лениво поднимается с кровати, откладывая книгу по магии в сторону, и принимается слоняться по комнате, собирая свои вещи. Внезапно он оборачивается на всё ещё стоящую на пороге комнаты Вальбургу и кидается к ней, в порыве чувств обнимая строгую женщину. — Я буду скучать. Гарри чувствует её растерянность. Вальбурга тихо вздыхает и медленно, словно сама боясь своих действий, приобнимает его за плечи. Гарри знает, что она не скажет в ответ того же самого, воспитанная в строгой семье, лишённая ласки родных и приученная к жестокости и бесчувствию. Но ещё он понимает, что её холодная маска — лишь притворство, скрывающее за собой ранимую женщину, любящую и искренне переживающую за семью. — Марш собирать вещи и в кровать! Завтра ранний подъём. Гарри отстраняется, кивает, но вдруг замирает, не спеша возвращаться к сбору вещей. Он долго думает, прежде чем поднять на неё решительный взгляд. Гарри ещё ни с кем не решался завести этот разговор после странных событий последних недель в Хогвартсе. Даже с Эйлин. Особенно с Эйлин, которая знает правду, но не собирается ему рассказывать до наступления известного лишь ей времени. Гарри видит испуг, отразившийся в глазах Вальбурги, и это только придаёт ему уверенности. Она знает и тоже… тоже смолчит? — Если ты хочешь у меня что-то спросить, Гарри, то не стоит. Я не смогу дать тебе ответы на твои вопросы. И если быть откровенными, то никто не сможет. Иногда, когда мы узнаём правду, жить дальше уже не получается. Ты понимал это, как никто другой. Послушай совет старой женщины, повидавшей многое. Живи и наслаждайся тем, что имеешь. Я всегда желала и буду желать тебе добра. Гарри не отвечает. Он знал, что так и будет. Сдержанно кивая, как его и учили, он выдавливает из себя улыбку, затем отворачиваясь и возвращаясь к сбору вещей, одной большой стопкой укладывая на дно учебники, совершенно не замечая чёрной тетрадки, краешком выпирающей из-за переплётов. Вальбурга смотрит на его спину, борясь со разбушевавшимися в душе чувствами. Этот ребёнок ни в чём не виноват, но остаётся страшной угрозой, куда бы ни пошёл. Потому что рано или поздно Волан-де-Морт придёт за ним и уничтожит всех, кто встанет на пути. Было бы лучше, просто отдай они это невинное существо в лапы монстру? Внутри всё холодеет от понимания: она слишком привязалась и прониклась душой к этому ребёнку, чтобы просто отдать его Тёмному Лорду, когда придёт нужный час. Теперь Вальбурга ляжет костьми за него со всеми остальными. И, как другие, она будет смотреть на мальчика и видеть того Гарри Поттера, которого хочет…***
Звучит гудок поезда, и он трогается с места, унося учеников Хогвартса подальше от своих семей. Поттер задумчиво вертит в руках кусочек волшебного зеркала, который дал ему Сириус на прощание. «Если тебе вдруг понадобится помощь или просто захочется поделиться со мной чем-нибудь, посмотри в него и назови моё имя. Я приду, обещаю», — так сказал Сириус, крепко сжимая плечо Гарри перед вагоном, пока Вальбурга, борясь с собственными эмоциями, упорно делала вид, что её всё это не касается. Поттер, вновь опуская глаза на запылённое зеркальце, наконец оборачивает его тканью и прячет в чемодане. Почему-то ему не хочется делиться этим с друзьями. Рон и Гермиона не заставляют себя долго ждать, вваливаясь в купе, попутно о чём-то жарко споря, но сразу же замолкают при виде друга. — Гарри! Я так скучала! — восклицает Гермиона, кидаясь ему на шею и обнимая так крепко, что у Гарри перехватывает дыхание. — Я тоже, — сипит он из последних сил, и девочка отстраняется, поняв — переборщила. — Скорее, расскажи, как прошло твоё лето! Я видела, Сириус провожал тебя на поезд, и ещё какая-то странная женщина… — Это Вальбурга — мать Сириуса. Хорошая. Пусть иногда и слишком строгая. Всё прошло очень круто! Не сравнить с жизнью вместе с Дурслями. Я был на матче сборной Англии по квиддичу, а ещё мне показали парочку заклинаний, которые не входят в программу второго курса, не терпится их испытать. — Ого, — не скрывая зависти в глазах, хором тянут друзья, каждый из которых отвечает на разные части сжатого рассказа. — А как ваше лето? Мне так хотелось увидеться… — у Гарри не поворачивается язык сказать: «Но мне не разрешали», благо его заминка остаётся незамеченной, и друзья самозабвенно начинают делиться историями о своих летних приключениях. Где-то в глубине души Поттер чувствует странную отчуждённость, которую не в силах объяснить. Он смотрит на друзей, видит их, слышит их, но его собственные мысли далеко-далеко за пределами купе в Хогвартс-экспресс, на площади Гриммо, в своей комнате, ставшей ему такой родной за пару месяцев, рядом с Сириусом и Вальбургой, которая советует ему, почти просит, жить здесь и сейчас. Но как он может просто жить и наслаждаться, когда его не покидает странное чувство, которое он даже не может объяснить. Словно это всё ненастоящее, словно он не настоящий, копия самого себя, которая отчаянно пытается стать оригиналом.***
От шума и тяжелых мыслей у Гарри болит голова, но он, сидя за факультетским столом на пиршестве в честь начала учебного года, отлично удерживает на лице притворную радость (спасибо урокам Вальбурги), хорошо сливающуюся со всеобщим весельем. Поттер смеётся, болтает о лете и учителях с другими ребятами, ему даже начинает казаться, что все эти пустяки правда его увлекают, но потом, когда пир наконец заканчивается, накатывает настоящее облегчение. Гарри умывается холодной водой, стирая с лица притворство, и смотрит на собственное отражение. Интересно, что видят в нём другие? Вещи, которые он не в силах разглядеть сам, определённо. Что-то, вызывающие у людей странные выражения удивления и растерянности, узнавания… Гарри кажется, что ещё немного этих странных мыслей — и его мозг точно взорвётся. Чем дольше он думает о чём-то подобном, тем больше чувствует себя чужим в собственном теле. Поттер возвращается в комнату, радуясь, что Рон уже дрыхнет без задних ног, и небрежно спихивает чемодан с кровати, раздражённо цыкая от того, с каким грохотом учебники разлетаются по полу. Взгляд Гарри привлекает чёрная тетрадь, призывно открывшаяся и манящая его своими страницами. И он, словно заворожённый, касается её. Тело будто прошибает разрядом тока, и мир перед глазами вдруг темнеет. Гарри просыпается утром. Солнечные блики нежно и игриво скользят по его лицу, ласково шепча: «Пора просыпаться», и он, поморщившись, всё же открывает глаза. Он совершенно не помнит, как уснул, обнаруживая себя на утро в полусидячем положении с раскрытой тетрадкой на коленях. Шея затекла, и Поттер болезненно жмурится, ворочая головой в разные стороны. Опасливо касаясь тетрадки, он облегчённо вздыхает: причина вовсе не в ней, просто Гарри вчера слишком устал. Соседи по комнате всё ещё спят, и Поттер усмехается привычности этого зрелища. Выбираясь из кровати, Гарри небрежно откладывает тетрадку к учебникам, не видя в ней ничего странного или примечательного, но считая, что она будет очень даже неплоха для его заметок и размышлений. Невзрачная и совершенно обычная. Очередное лицемерие от Люциуса по поводу её волшебных свойств. Неужели Гарри и впрямь надеялся, что, коснувшись её, узнает все заклинания мира? Решив дать Рону ещё немного поспать, Поттер умывается и самостоятельно отправляется на завтрак в Большой зал. Удивительно, как сам Гарри выспался в такую рань. Учеников за столами ещё не так много, в основном это старшекурсники, не успевшие наболтаться за вечер после каникул и готовые пожертвовать сном, чтобы поделиться всеми новостями со своими друзьями. Гарри занимает своё привычное место за столом Гриффиндора, не проходит и пяти минут, как рядом с ним кто-то присаживается. Он поднимает взгляд и встречается с нежной улыбкой и искрящимися заботой тёмными глазами Эйлин. — Здравствуй, Гарри. Я так скучала, — она обхватывает его руками осторожно, словно боится, что её прикосновения ему неприятны, но радостно выдыхает, когда Поттер, наплевав на всё, подаётся навстречу, забываясь в тёплых объятиях. — Я очень рад тебя видеть! — Я тоже, — вымученно улыбается она, и только сейчас Гарри замечает, какой уставшей и постаревшей она выглядит. Под глазами женщины пролегают беспокойные тени, и так худощавые запястья теперь можно обхватить его детской ладонью, а седина в волосах уже почти не оставляет намёка на ранее шикарную копну чёрных как смоль волос. Замечая его пристальный взгляд, она мягко качает головой, давая понять, что ему не о чем беспокоиться, и пытается положить свою руку на мальчишечье плечо, но Гарри не позволяет, по-детски обиженно отстраняясь. — У тебя выдалось тяжёлое лето? Эйлин хочется сказать, что это не так, но, увы, она не может. К тому же Гарри всё равно не поверит, она так и не научилась лгать, делаясь по-настоящему беззащитной под внимательным взглядом мальчика, который, кажется, видит её насквозь. Этим летом Эйлин была в их старом доме… Хотела проведать Нагайну, как делала каждый год, присесть на крыльце рядом с её могучим телом совершенно неестественных размеров, в тишине подумать о жизни. Нагайна так и осталась там, словно в надежде, что прошлые хозяева вернутся к ней, но приходила лишь Эйлин с куском мяса, чтобы покормить кровожадную хищницу, потерявшую даже жажду охоты. Но в этот раз Снейп встретил лишь полуразрушенный пустой дом и одинокая записка, оставленная на столе специально для неё. Она узнала этот почерк и поняла, что послание предназначено именно ей. Потому что, пускай они и оставались заклятыми врагами, но знали друг о друге многое, а иногда даже больше, чем следовало. Записка оказалась длинной. И нет, она не была наполнена угрозами и обещаниями скорой смерти, но Эйлин всё равно не смогла прочитать до конца. Том хотел сыграть на её нервах, в очередной раз напомнив, что не отступит, но она уже это знала и без него. В какой-то момент Эйлин почти смирилась, и собственные мысли испугали её. Могла ли она отдать своего Гарри в руки Реддла?! О, она могла… Ведь тогда её Гарри вернётся. Но чего бы это будет стоить магическому миру? Она не хотела знать. Поэтому, скомкав записку в руках, Эйлин сожгла её без лишних сожалений. А потом… оставила в огне и их дом. Ниточка за ниточкой разрывая все связи с прошлым, делая больно и себе, и ему. — В моём возрасте каждый год становится всё тяжелее и тяжелее, Гарри. Но я бы хотела послушать, как прошло твоё лето, ведь наверняка оно было намного более насыщенным, чем у меня. Позабыв все обиды, Поттер немного улыбается, кивая, и не может удержаться от того, чтобы поделиться радостью с Эйлин, замечая, как с каждым предложением она расцветает на глазах, подобно начавшему вянуть бутону розы, затем получившему доступ к воде.***
Этим же вечером — после всех уроков и недолгой беседы с друзьями — Гарри, вытянув из неразобранной стопки учебников тетрадь и, бесшумно выскользнув из переполненной гостиной Гриффиндора, отправляется блуждать по вечернему замку, чтобы затем наконец найти идеальный уголок в одной из башен. Поттер залезает на подоконник, не обращая внимания на живые картины, переругивающиеся между собой и, осторожно расположив на камне чернильницу с пером, устраивает на коленях тетрадь, погружаясь в свои мысли. О чём бы он хотел написать? Обо всём, что думает, о тех моментах, которые помнит и ещё не ушли из памяти, тревожа его ночами. Кончик пера опускается в чернила, а затем касается белой бумаги. В первую секунду ему кажется, что он совершенно не знает, как начать. Однако потом фразы будто ложатся на бумагу сами по себе, опережая его собственные мысли. Гарри настолько увлекается процессом, что совершенно не замечает, как кто-то подходит к нему, выступая из вечернего полумрака коридора. — Тоже не спится? От неожиданности Гарри вздрагивает и раздосадовано смотрит на то, как уродливая клякса расползается по чистой бумаге. Подняв голову, он недоумевает, замечая перед собой Малфоя без привычной маски надменности. Драко неуверенно переминается с ноги на ногу, что на него совершенно непохоже, и, скривившись, уже собирается уйти, но Гарри молча подбирает ноги, освобождая на подоконнике место для второго человека, а потом удивляется ещё больше, когда слизеринец всё же подходит ближе и устраивается рядом. — А сколько времени? Я, кажется, немного увлёкся. — Полчаса до отбоя. Это та тетрадка, что тебе папа подарил? — Ага, — кивает Гарри, всё ещё пытаясь осознать, как время пролетело так быстро. — И что ты пишешь? — Не знаю, если честно. Просто записываю мысли, так проще думается. Драко не отвечает, неопределённо пожимая плечами, и устремляет взгляд в окно. Так они и сидят какое-то время. Внезапное наваждение уже спало, и Гарри откладывает тетрадь, не зная, что ещё записать, и тоже рассматривает темнеющие вдали горы. Рядом с Малфоем тишина не кажется чем-то напрягающим, наоборот, с ним уютно молчать, словно так и надо. — Почему тебе не спится? — спрашивает Гарри, когда ему наскучивает разглядывать пейзаж за окном, и переключает внимание на Драко, который по-прежнему неопределённо пожимает плечами. Они так и сидят в тишине и полумраке, думая каждый о своём, но чувствуя какой-то своеобразный уют от присутствия рядом другого человека.***
Как-то так выходит… Оба пропускают этот момент. Но, когда мысли и тяжёлые переживания начинают одолевать кого-то из них или банально не хочется спать, они приходят сюда, на то же самое место, и усаживаются друг напротив друга на холодном подоконнике башни. В полной тишине, лишь изредка перебрасываясь парочкой фраз. Гарри, поскрипывая пером, пишет что-то в своей тетради, а Драко, разглаживая невидимые складки на мантии, думает о своём. Иногда они правда разговаривают. По-настоящему. Об уроках, Хогвартсе, своих факультетах, семье… Гарри не знает, в какой момент раздражение к Малфою растворяется, уступая место какому-то… пониманию? Да, пожалуй, именно ему. — У тебя когда-нибудь бывало такое странное чувство, словно ты живёшь не своей жизнью? То есть какой-то непонятный груз ожиданий от окружающих не даёт тебе свободы… Ты вроде остаёшься собой, но посмотришь в глаза других — и уже не понимаешь, кем являешься на самом деле, — одним из вечеров говорит Гарри, захлопывая тетрадь на своих коленях, и наблюдает за Малфоем, который, задумчиво пожевав губу, кивает. — Каждый день. — И как ты с этим справляешься? — Делаю то, чего от меня ждут, — пожимает плечами Драко, будто это само собой разумеющееся. — А если я не захочу? — Твои проблемы, — внезапно зло выплёвывает Малфой, сползая с подоконника и скрываясь в полумраке коридора. Гарри провожает его взглядом, пытаясь разгадать, что у Драко в голове, и, кажется, медленно начинает понимать заносчивого слизеринца. Малфою не нравится, когда кто-то видит его слабость, лезет в душу, но, как обычный человек, он хочет быть услышанным и понятым, хоть с кем-то разделить неподъёмный груз на плечах. Гарри знает, что Драко придёт снова. Не завтра, но через какое-то время — обязательно. Просто так, чтобы посидеть в тишине и переброситься парой коротких фраз, отчего-то не боясь показаться слабым рядом с Гарри. Мальчик вновь открывает тетрадь и принимается писать. Внезапно под его ещё недописанной строчкой вырисовывается незнакомым почерком словно несмелое «привет». Гарри долго смотрит на это слово, прежде чем повторить его собственным почерком.***
Так и пролетает второй год в школе. Тихо, спокойно, безмятежно. Кто бы мог подумать, что когда-то история повернула в совсем другое русло, поставив на уши весь Хогвартс. Никто бы не предположил, что тогда, в этот же самый год, сидящая и смеющаяся напротив Поттера Гермиона лежала в больничном крыле, полностью парализованная. А забавный первокурсник Колин Криви, не дающий Гарри прохода и вообразивший его своим героем и кумиром? Кому вообще придёт в голову, что с ним что-нибудь может случиться? Возможно, такого спокойствия Гарри и не хватало когда-то. Это странное затишье магическим образом действует на всех, усыпляя внимание. Даже Эйлин, ожидающая появления Реддла, прекращает дёргаться от каждого шороха. Разумеется, она понимает, что угроза не миновала, но пара мгновений спокойствия нужны ей как воздух. Эйлин готова многое отдать за то, чтобы вот так сидеть на трибуне, наблюдая, как Гарри, завоёвывает, кружась в воздухе, для Гриффиндора победы и безмятежно смеётся за столом своего факультета в Большом зале. Кажется, это лето пошло ему на пользу и отогнало все ненужные сейчас мысли подальше. Кажется… Ведь Эйлин не знает, что Поттер исписывает тёмную тетрадь своими странными мыслями, каждый раз прокручивая в голове слова Флоренца, силясь вспомнить, как развивались события в той комнате с профессором Квирреллом, а теперь ещё и пытаясь понять природу внезапно возникшего друга, выводящего рядом со словами Гарри свои вполне уместные комментарии. К чему это в итоге может привести? Ни к чему такому. Гарри построит свои собственные теории, которые никто и никогда не подтвердит, кроме неизвестного в тетради. Пожалуй, всем стоило изначально прекратить уделять Поттеру столько внимания, не распаляя в ребёнке интерес к вещам, которые ему знать вовсе не следует. Итак… Гарри построит свои собственные догадки, предпримет пару-тройку попыток добиться правды от взрослых, услышит наконец фразу вроде «мне нечего тебе рассказать, ведь в этой истории нет ничего необычного», что станет достаточно верным решением ситуации. И рано или поздно он, разумеется позлившись на старших какое-то время, забудет обо всём, приняв ложь о том, что в его судьбе, кроме странной победы ещё в младенчестве над Тёмным лордом, ничего особенного нет, за правду. Возможно, так и будет, и, скорее всего, это наилучший вариант. А может, выйдет совсем по-другому. Ведь тёмная сущность тетради, несмотря на свою нежную и романтическую привязанность к Гарри, запросто может вторгнуться в его ещё неокрепший разум. Открывая глаза на правду, подпитывая злобой и тьмой или просто подчиняя себе. Но частичка души Волан-де-Морта, как и вся его сущность, слишком сильно тянется к Гарри, помня, что лишь он один может вывести Тёмного Лорда на свет. И тронуть мальчика, его сознание хоть каплей тьмы покажется чем-то ужасным… А возможно, в душе Тома и правда уже не останется места для чего-то хоть чуточку тёплого и нежного. Всё это может сложиться очень печально… Но, увы, этого мы с вами не узнаем никогда. Малейшее вмешательство в историю кардинально меняет её дальнейшее развитие. Кажется, как может безобидная прогулка по Хогвартсу перед сном изменить судьбу магического мира? Думая в таком ключе о каждом поступке, мы даже не замечаем, как очередным своим вздохом творим историю. Эйлин не спится. Прошлой ночью она увидела ужасный кошмар, о котором не хочется даже вспоминать, и чувство того, что стоит закрыть глаза — и тёмные лапы страха протянут к ней свои когти, не покидало её. Она видела Тома и Гарри. Они стояли на горе трупов. Счастливые, влюблённые, видящие перед собой лишь друг друга и никого больше, посреди залитого кровью Хогвартса. Эйлин никогда по-настоящему не боялась не только своего дорогого друга, но и психопата Реддла, зная, что в его чёрной душе всегда остаётся частичка света, в которой живёт любовь к Гарри. Снейп не испытывает страха перед ним и сейчас, её пугает не Том и не маленький мальчик, а то, во что может превратиться Гарри, доберись до него Волан-де-Морт. Эйлин помнит и знает своего друга, доброго, справедливого и иногда жестокого по отношению к врагам, готового на всё ради близких и спасения мира. И, находясь под тёмным влиянием Реддла, у Гарри были все шансы стать ещё более жестоким, зайдя в реку крови вместе с мужем. Но этого не случилось, потому что Поттер прекрасно помнил, видел, к чему всё это может привести. Сейчас всё иначе. Гарри остаётся просто мальчиком, не знающим, что будет дальше, не видящим, какое зло может принести тот или иной поступок. И, разумеется, Эйлин боится того, что произойдёт дальше. Иногда ей кажется, что дни зверствований Реддла были не настолько ужасны, как страх перед неизвестностью будущего сейчас. Она многое обдумывает, и противоречивые мысли начинают пугать её всё больше.***
Гарри поднимает голову от тетради, чуть вздрогнув от звука приближающихся шагов. Он знал, что Малфой вернётся. Это был вопрос времени. Правда он не думал, что Драко, этот гордец, будет игнорировать его целый месяц. В замке заметно похолодало с наступлением зимы, и Гарри плотнее укутывается в мантию, укрываясь от сквозняков Хогвартса. Натянув на лицо самое равнодушное выражение, Поттер делает вид, что крайне увлечён своим занятием, бездумно пялясь на выведенную в тетради чужим почерком надпись: «Разве это справедливо, что они оставляют тебя в неведении?». — Гарри? Мальчик вздрагивает от голоса. Голоса, которого он явно не ожидал услышать здесь и сейчас. Захлопнув тетрадь, Гарри чуть не задевает чернильницу коленом, подскакивая на подоконнике и выпрямляясь. Он удивлённо смотрит на Эйлин и безотчётно прижимает тетрадь к своей груди, словно это может уберечь его мысли от безграничного хаоса в голове. Женщина, подойдя ближе, присаживается рядом, чтобы разглядеть залёгшие под его глазами тёмные тени в свете луны. Она неуверенно касается волос Гарри, ероша их в нежном жесте, и слабо улыбается, словно пытаясь сказать, что всё будет хорошо. Да, Эйлин ужасный лжец. — Что случилось, Гарри? Тебя что-то тревожит? Многое, на самом деле. Но он уже свыкся с мыслью о том, что не услышит правды в ответ на свои вопросы. Гарри качает головой, неопределённо пожимая плечами и опуская тетрадь на подоконник. Это становится его роковой ошибкой. Эйлин цепляется взглядом за неё и будто каменеет. Он неловко пытается укрыть тетрадь от глаз женщины, но Снейп, так непохожая на себя в настойчивости, хватается за неё, словно за спасательный круг. — Что это? Откуда… — Люциус Малфой подарил мне её, когда навещал Блэков летом, — как можно непринуждённее отвечает Гарри, удивляясь странной реакции Эйлин, которая, вцепившись в тетрадь, буравит её полными страха глазами. — Люциус… Да, конечно. Люциус… — будто опомнившись, она вздрагивает и переводит внимательный взгляд на Поттера. Гарри ёжится. Странное чувство дежавю пронизывает его тело. Он словно очень близок к разгадке, уверенный в том, что реакция Эйлин связана с вопросами, наводняющими его мысли, но и далёк как никогда. Гарри не может не ухватиться за шанс. В прямом и переносном смысле. Касаясь переплёта руками в бесполезной попытке вырвать из цепкой хватки Эйлин свою тетрадь, он с вызовом спрашивает: — Да, Люциус Малфой. Что в этом такого? — Я думаю, это не лучший подарок юному волшебнику. Что ты делаешь с ней? — Это просто тетрадь. Эйлин, я не понимаю. Отдай, пожалуйста, она мне дорога, — терпеливо просит Гарри, впервые не узнавая в Снейп милую дружелюбную женщину. Поттер никак не ожидает того, что она бесцеремонно распахнёт тетрадь. Прежде чем Эйлин успевает прочесть хоть слово, он с силой тянет обложку на себя. Всё происходит в один миг. Они оба не ожидают друг от друга подобных напора и наглости. И вдвоём замирают над раскрытой тетрадью. Гарри ошеломлённо смотрит на пустые страницы, что исписывал месяцами, затем переводя всё своё внимание на лицо Эйлин. Она же в ответ глядит на него испуганно и словно в ожидании чего-то. Разумеется, Снейп всё понимает, зная намного больше него. Сквозняки Хогвартса будто становятся намного промозглее, чем обычно, потому что кожа Гарри вдруг покрываются мурашками. Как такое возможно… Он предполагал, что чужие фразы, возникающие под его собственными, — достаточно нетипичное свойство даже для волшебной тетради, но, так или иначе, он несильно задумывался о данном явлении. Воспользовавшись заминкой, Эйлин возвращает себе тетрадь, резко поднимаясь с места. Гарри уже давно понимает, к чему всё идёт, вскакивая следом. — Что всё это значит?! — кричит он, не заботясь о том, кто ещё может их услышать. Эйлин продолжает удаляться, и Гарри уже теряет всякую надежду на хоть какой-то ответ. Его сердце разрывают злоба и чувство несправедливости… Он так безоговорочно доверял Эйлин, питал к ней странную, почти необъяснимую привязанность с первого взгляда, принимая даже то, что она, зная правду, всё равно молчит, оправдывая себя какими-то глупыми словами о защите и его благополучии, но её игнорирование… Оно причиняло ещё большую боль, чем ложь. Эйлин вдруг останавливается, почти скрывшись в тени, и оборачивается. Гарри видит лишь часть её лица, но от выражения беспокойства и страха, застывшего в глубине женских глаз, он невольно дрожит. — Я не знаю… Правда не знаю ответ на твой вопрос. Но уверена в том, что всё это, — она неопределённо обводит пространство рукой, — не очень хорошо. И мне не хочется думать о том, как оно должно быть на самом деле. — Я не понимаю. Ты не можешь просто взять и забрать мою тетрадь! Вы вообще не имеете права просто брать и молчать о происходящем, если я в опасности! Мне нужно знать это, чтобы быть в силах себя защитить. Женщина отворачивается, и Гарри уже не видит её лица. Ему хочется догнать Эйлин, но он вдруг понимает, что всё его тело сковывает страх. Как и её, наверное, хотя Гарри совершенно не понимает почему. А Эйлин… Она не может подобрать нужные слова. Правда в том, что Гарри придётся убить Волан-де-Морта ради своей защиты. Она не понимает, какие эмоции наконец сформировавшаяся мысль вызывает у неё, и это самое ужасное. — Что произошло в конце того года? Почему я ничего не помню? Только тебя, ты плакала, была испугана. Что произошло в тот день? Пожалуйста, скажи… Я должен знать, Эйлин… Она молчит. Долго. Слишком долго. И оба знают, что она соврёт. Эйлин оборачивается, на миг в её глазах мелькает то, от чего у Гарри перехватывает дыхание. Всего мгновение, в которое ему кажется, что он услышит правду. — Ничего. В тот день ничего не произошло, — её голос звучит неестественно холодно. И тут случается то, чего она так боялась, что снилось ей в кошмарах ещё очень долгое время после произошедшего в конце первого курса. Зрачки Гарри вновь закатываются, но он остаётся твердо стоять на ногах, вдруг утвердительно кивая. — Верно. Ничего не произошло. Пока что это вся информация, которую я должен знать. Пока что. Эйлин кидается к нему чисто инстинктивно, хотя Гарри ничего и не угрожает. Он не падает в обморок, не стонет от боли, лишь моргает, словно приходя в себя, и вновь кивает, отстранённо отводя глаза. — Я понял. Ничего. Уверенным шагом Гарри проходит мимо неё, разочарованный и обиженный, но она его не останавливает. Её сил хватает лишь на то, чтобы прислониться к стене, зажимая рот в беззвучных рыданиях. Какая же она жалкая, не может совсем ничего сделать! Бесполезный сторонний наблюдатель. Чуть успокоившись, Эйлин опускает взгляд на тетрадь в своих руках. Она слишком хорошо помнит подарок Реддлу, который Гарри и она выбирали много дней, прогуливаясь по магазинчикам Хогсмида. Он подарил его на день рождения, и Том обожал эту тетрадь, не выпуская из рук. Волан-де-Морт — не такой человек, который станет хранить сентиментальные подарки. Даже от Гарри. Дрожащими пальцами она открывает тетрадь, словно от этого зависит судьба волшебного мира, и судорожно выдыхает, с радостью обнаруживая чистые листы. Просто тетрадь. Обыкновенная тетрадь Тома Реддла. «Так бояться неизбежного можешь только ты. Я ближе, чем тебе кажется. До новой встречи, Эйлин», — чёрные чернила буква за буквой вырисовываются на белом листе.