Говори правду и только

Саске никогда не страдал топографическим кретинизмом, но иногда ему, разочарованному, становилось скучно жить. Злой то ли на себя, то ли на все вокруг, он шел куда глаза глядят, будто искал хоть что-то, что могло бы не расстраивать его. Не стал исключением и этот раз, но место хоть немного не раздражающее перед глазами все не появляется, лишь одни унылые разжиревшие балконами дома и избитые вандалами стены с проступившими граффити-синяками. Саске даже задумывается, когда в последний раз он чувствовал наслаждение путешествием. Грустная бесцветность всего преследовала его уже лет десять, может больше. И ведь он пытается бороться. Вот, смотрит и оглядывается, выйдя на главную улицу, миновав серые муравейники, но все равно ничего не чувствует. Город и город, очередной туристический, ничего особенного. Терпимый исторический центр и стоит отойти куда подальше — сплошная несуразность. Веет ветер. Пронизывает слои одежды, холодит кожу. Накатывает слабость. И Саске не знает, то ли он слишком долго бродил по этому захолустью, то ли сказывается его прошлая ночь. Точно, он хотел выпить кофе. От обычного кофе строгие линии не поплывут и серость не выкрасится в хоть какой цвет, но голова перестанет казаться чугунной. И он бредет. Широкая вымощенная камнем улица, все еще мокрая от ночного дождя, пестреет выросшими по обоим ее сторонам заведениями. Это всегда дело случая, куда Саске заходит, нет ни одного критерия выбора, просто импульс «ну, допустим, эта». Людей в кофейне не особо-то и много, что несомненно плюс. За крайним столиком щебечут девушки, еще пара мужчин сидят у выхода. Прежде чем подойти к стойке заказов, Саске вспоминает общие фразы, чтобы не глупить на кассе, а затем подходит к баристе и делает заказ. Он слышит как за его спиной очередной турист эмоционально говорит, уверенный, что никто его не понимает. За пару дней проживания в городе, Саске почти привык к местной тарабарщине, и иностранная речь резко выделяется из общего гула. Он не завидует парню, судя по разговору, не такой тот и счастливец. Саске пытается невзначай повернуться в сторону того, но видит только, как он жестикулирует. Блескает кольцо на безымянном пальце. Или женат, или помолвлен. Саске иронично хмыкает. Не повезло же кому-то с мужем с такими убеждениями. Сам того не желая, невольно подслушивает дальше. «Ваш кофе на вынос!» — раздалось сбоку, и парень пропускает мимо очередную эмоциональную реплику. Он забирает кофе и собирается уходить, оставив навсегда подслушанный разговор в кофейне, но так уж получается, что не все очевидно грядущее случается. Саске сам не понял, как его кофе оказался на полу, кисть просто разжалась. Стук раз. Стук два. Три. «Да быть этого не может». Поворачиваясь, Саске не удержался еще раз невзначай глянуть в сторону того самого столика, когда блондин начал очередную черезчур философскую речь. Черт ему нашептал посмотреть на этого парня. Официанточка что-то лепетала ему на ухо, а он был не в состоянии пошевелиться. «Вот и все? На этом все, да?» — спрашивает он себя и не знает, что чувствует. Все, как и рассказывали: и время замедлилось, и чувствуешь себя, как под толщей воды, и дурно покалывает сердце, но это уже, наверное, от осознания с кем его попытались связать где-то наверху. Саске одергивает себя: нужно сейчас же уйти, еще не поздно. Все, что нужно, он уже услышал. И в следующий же момент собеседник блондина поворачивает голову к нему, а за ним и сам блондин. Зрительный контакт не длится и секунды. Парень будто обжигается его взглядом и отворачивается. А теперь уже поздно. Саске знать не знает, что делать в таких ситуациях, он вообще людей не очень любит, а общение с ними явно не его сильная сторона. Все еще чувствуя себя странно (о, Саске хотел бы дать определение этому чувству, но попросту не может), на ломаном языке извиняется за произошедшее и делает другой заказ, что почти в высшей степени бессовестно, но и пусть. Чаевых оставляет в пять раз больше и в два глотка приканчивает порцию эспрессо. Он через плечо наблюдает, как быстро прощается собеседник блондина и скрывается в толпе улицы. Что-то щекочет легкие, и теплота разливается по телу, прижавшись невесомым к спине и поглаживая невидимыми руками от груди к шее. Саске буквально чувствует, будто ему дышат в затылок, вызывая волны мурашек, и он догадывается что это. Также небрежно, как и всегда, парень подходит к столику блондина. Он не придумал ни что говорить ни как, но уверен, что они во всем разберутся. — Меня зовут Саске. И, кажется, нам стоит поговорить. Блондин кивает, но не смотрит на него. Саске бросает «я присяду», и не дожидаясь ответа, садится напротив. — Ты же все слышал? — с неохотой произносит тот, почти морщится. Саске кивает, и наблюдает, как блондин достает стик сахара из подставки на столе, переминает его в руках. Ждет ответа. Парень почувствовал себя глупым, никто не видел его кивка. — Отчасти. Я плохо знаю твой язык, но смысл уловил, — медленно проговаривает он, тщательно подбирая слова — практики не было уже давно. И тишина. Где-то там на фоне говорят люди, шипит кофемашина. Саске разглядывает сидящего перед ним человека. Блондин. Веснушчатый. Не утружденные физическим трудом руки тот смыкает под носом, все еще избегая какого-либо зрительного контакта. Саске вновь замечает кольцо. Помолвочное все-таки. С улицы доносятся гудки машин. И парень ощущает, что так в безмолвии они могут просидеть очень долго. — Наверное, мне стоит извиниться, — начинает он, не сильно-то и жалея о случившемся. — Никогда не был любопытным, а тут захотелось посмотреть на настолько отчаянного человека, — Саске пытается говорить максимально честно, но получается все равно с насмешкой. Грустный блондин опять переводит взгляд ему за спину, в сторону входа, снова едва заметно морщится. — Не за что извиняться, — бросает неожиданное откровение он. — Это бы все равно бы произошло. Раньше ли, позже — уже не важно. Наша встреча явно была кем-то запланирована. — Что ты имеешь в виду? — настороженно спросил Саске. — Ты наверное не помнишь, — тот делает неопределенный жест рукой, — но мы встретились вчера. Ты был пьян и я помог тебе добраться до комнаты. Что-то щелкает в голове Саске. Он проснулся на полу. Знал же что что-то не так. — Вот как, — облегченно выдыхает он. Кивок. Этот парень помог ему, запомнил его и даже узнал. Он не выглядел плохим человеком, так что же не так? Блондин переминает в руке стик сахара и не замечает, как рассыпает его. Чертыхается. — Ты знаешь, о чем обычно говорят в таких ситуациях? — спрашивает он, доставая салфетку и пытаясь как-то убрать безобразие в кучу. — Нет, не знаю, — Саске качает головой и все-таки решается начать разрушать глухую стену между ними. — Куда ты все время смотришь? Тот прекращает разглядывать обои, возвращается взглядом к столу, салфеткам и рассыпанному сахару. Молчит. — Ты не смотришь на меня. Я противен тебе? — он снова говорит в лоб, спокойно, будто это даже не вопрос. Действия всегда честнее слов, и блондин уже выразил все невербально. Ему некомфортно и совершенно точно противно. — Нет. — Тогда что? — с интересом продолжает свою череду вопросов Саске. Блондин опять медлит, всматривается в свои ладони и выдыхает: — Очевидно. Я боюсь на тебя смотреть. Саске ничего не отвечает. Ему никогда не давали пощечин до этого момента, но тот продолжает: — Во мне что-то разрывается. Сижу и меня почти скручивает от боли, дышать невозможно. Меня уже удушает это чувство… Почему ты так спокоен? Ты должен чувствовать сейчас то же самое. — «Сила действия равна силе противодействия». Так всегда и во всем. Чем больше сопротивляешься, тем хуже будет. — И что мне прикажешь делать? — раздраженно бросает тот. Ответ срывается с губ моментально, Саске даже не успевает подумать. — Посмотри на меня. Он видит колебания блондина, как играет серебро на пальце в лучах света и делает тот шаг, на который никогда бы не пошел. — Считай это еще одной болезнью, — на ходу придумывает он. — Нужно создать идеальные условия для выздоровления, переболеть и забыть, — выдыхает фразу и начинает понимать, что имел в виду блондин, когда говорил, что внутри что-то разрывается. — Полагаю, у тебя есть серьезные причины сопротивляться, но не вреди себе. Мы придумаем, как разорвать нашу связь. «Просто не вреди себе». — Хорошо, — говорит он, переступая через себя и свои принципы, неосознанно потянувшись рукой к виску — наверняка выстрелило болью. — Надеюсь на твою помощь. — И поднимает свои синие глаза от поверхности стола. *** Наруто не помнит, как ушел из кофейни. Вроде бы, отговорился тем, что у него еще дела. К вечеру осень начинает пронимать своим ненавязчивым холодом, и это немного остужает голову. Он уже часа два шатается по городу, ловит свое отражение в лужах, а затем заставляет его плыть кругами. Боль волнами приносит покалывание на кончики пальцев. Наруто думает о том, что ему совершенно точно стоило сразу идти в отель, отдохнуть и готовиться к новому рабочему дню, и тут же понимает, что никакого отдыха не получилось бы. Перед глазами все еще стоит картина того, как Шикамару оставляет его одного. Он всем телом прочувствовал тогда, как захлопнулась дверь. Будто в тот момент ему отрезали путь к прошлому. Наруто на секунду даже представил: что, если бы всего приключившегося просто не было. Ни хорошего, ни плохого. Осознание нахлынувшего спокойствия ужаснуло. Нет. Нет у него настоящего, есть только старательно оберегаемое прошлое, которое тащишь впереди себя. Тут же к боли прибавилось и удушение. Разговор с Саске все только усугубил. Наруто сидел как в тумане и пытался сопротивляться все прибывающим навязчивым мыслям. Становилось только хуже. В голове только Саске-Саске-Саске. Наруто ловит очередное свое отражение, видит грязное небо. Вздыхает. Стоит подумать о чем-то отвлеченном. В кармане гудит телефон. Это, наверное, уже сообщение восьмое-девятое. Опять он зашел в зону вай-фай. Наруто думает, стоит ли заглядывать в сообщения, заранее зная, что опять будет гудеть от злости и бессилия. Нет. Не сейчас. И выключает телефон — абонент не абонент. Впереди виднеется парк, и Наруто думает, что неплохо бы и посидеть немного в тишине. В парке все еще зелено, и воздух пронизан влагой. Парень бредет узкой мощеной дорожкой и надеется найти дорогу обратно: не похоже, что людей здесь много. Наруто останавливается возле шумящего прудика, садится на лавочку, смотрит на укрывающие его сверху ветви высочезного дуба и понимает, что лучше ему не становится. Небо багровеет — холода наступают. Близится закат. Это то естественное время суток, которое Наруто никогда не игнорировал. Он каждый раз, как в последний всматривался во все темнеющее небо, на розово-красные, багровые росчерки облаков, в золотую кайму, которыми награждались листья последними лучами солнца. Каждый раз смотрел: дома, на работе, из окна отеля, стоя на улице. Смотрел за всех живых и ушедших. Это было своеобразным ритуалом. Может видеть — еще не мертв. Чувствует красоту мира — все еще жив. Жаль ее, красоту, замечает теперь он все реже и реже. Зелень парка постепенно накрывает темень, в одно мгновение зажигаются фонари. Легкая дрожь от холода щекочет тело. Саске. Глаза у него такие же темные и холодные, какой обещала быть ночь. Наруто ударяет себя по лбу. Ну и чушь. Опять пришел к тому, от чего уходил. Да и вообще, кажется, он ходит кругами в своих намерениях забыться. Но Саске пообещал помочь. Благородный. «Ты же, Наруто, тоже был таким,» — навязчиво нашептывает ему прошлое. Да, действительно. Был. Добрым, благородным, ненавязчивым, непременно веселым. «И куда нас это привело, м-м-м?» — зазвучал другой вопрос в голове. Зажгло глаза. Нет у тебя, Наруто, теперь друзей. Сиди теперь один и смотри на закат сам. Наруто ежится от дунувшего холодного ветра, плюет на все экзистенциональные изречения в голове и идет искать такси на выходе из парка. Хватит из него сожалений. Тех, что есть, и так с лихвой. На этот раз в такси парень четко проговаривает адрес, так же аккуратно оплачивает поездку. Фото не вылетает на переднее сидение, но все равно попадается под руку. Наруто вздыхает — везде расставила напоминания о себе — на секунду всматривается в лицо. Парень давно замечает, что не встречает красивых людей. Каждый перехожий казался по-своему непривлекательным, у каждого было что-то отталкивающее, и это страшило, пугало. На этом фото его невеста была симпатичной, определенно, это было трудно не признать, но сердце его забилось чаще не от этого — от раздражения, и Наруто всей душой противно от себя неблагодарного. Он пропихивает фото в задний карман, глубоко в сердце надеясь где-то выронить, и идет к себе в номер. Ему стоит еще немного остыть, прежде чем идти к Саске. *** Саске не знал, что думает обо всем этом. От жизни ему досталось только два режима бытия: режим работы и отдыха. И так, честно говоря, и собирался прожить свою жизнь. Он замечательно совмещал восьмичасовой рабочий день со здоровым девятичасовым сном. Конечно, существовали пограничные этапы утра и вечера, но и те замечательно проходили мимо благодаря пробкам на дорогах и такому уникальному явлению, как интернет, когда просто бездумно листаешь ленту. О, а еще существовали прелестные форс-мажоры, когда едва не до утра торчишь на работе, заливаясь литрами кофеподобной жижи и пытаясь доделать проект вовремя. Саске по-своему нравилась его жизнь. На крайний случай в квартире всегда была припасена бутылка бренди. Сейчас же он не знает, что чувствует. Щемящее чувство под сердцем было в новинку, также как и постоянное перекручивание малочисленных воспоминаний и навязчивых идей. Саске привык к определенному порядку работа-дом-работа-выпить, а понятие влюбленности в эту выверенную схему не укладывалось. Это противоречило его сути. Он был, сам себе боялся признаться, напуган. Только не понятно чем: то ли собственными ощущениями, то ли осознанием того, что чувствуя хоть что-то кроме раздражения и усталости не выдержит эту по-своему хорошую жизнь. Что же, у него уже есть косвенные теоретические знания по разрыванию связей соулмейтов, сам он сможет провернуть то же. Все станет на круги своя. Главное — не сопротивляться, идти на поводу у желаний. Всем же известно — желание разрушительно. Саске прочувствовал это на себе, раз за разом вспоминая глубину синих глаз. Никогда не был поклонником романтики, но что-то такого было притягивающего, внеземного в том самом моменте, что почти забывался факт его навязанности. Как нехорошо решать за других и управлять их чувствами. Будто кто-то заранее знал, что Саске сам не справится со своей жизнью и придумал вот такого вот человека, только от вида которого будет вести. К черту! Все к черту! Саске ловит себя на том, что все еще ходит кругами по номеру. Стоит успокоиться, но бешено стучащее сердце призывает к действию. Парень оглядывает комнату (ничего занятного) и тянется к стоящей на столе бутылке воды. Отпил. М-да. Если бы не эта внезапно свалившаяся на голову влюбленность, заняться вообще было бы нечем. Хобби остались в университетских годах, а потом… Не до увлечений было. Стук в дверь отводит от мыслей. В два шага Саске преодолевает расстояние к двери и открывает ее. Этот парень все-таки пришел. Саске резко задумывается, почему до сих пор называет его парнем и понял: — Ты так и не представился. Неожиданная приветственно-обвинительная фраза застает застрявшего на пороге блондина врасплох. Он издает какой-то странный звук и едва сдерживается, чтобы не зарядить себе совсем по-детски фейспалм. — Да, ты прав, — неожиданно смеется он, вороша волосы на затылке. Нервное? — Вообще, нашу первую встречу не назовешь нормальной. Я Наруто. Наруто Узумаки. Саске засматривается на него и словно забывшись, снова представляется: — Саске Учиха. Будем знакомы, — он пожимает протянутую руку и чувствует насколько труднее становится дышать, комната потихонечку плывет и будто наполняется сотней подсматривающих глаз, направленных на него. — Так я пройду? — вполне дружелюбно интересуется Наруто. Саске интересно, что произошло за эти несколько часов с парнем. Он кивает, смотрит, как тот садится на кресло. — Ты говорил, что поможешь избавиться от этого… Этой… — Помешательства? Влюбленности? Наруто неопределенно пожимает плечами. Саске садится напротив на подлокотник дивана и всматривается в сидящего на кресле парня, и не понимает, почему именно он из всех возможных вариантов, миллионов людей. — Я уже сравнивал это с болезнью, — неясно начинает Саске, ловит заинтересованный спокойный взгляд, выдыхает. — Нужно создать благоприятные условия для ее протекания. — Я это уже слышал, но как? Что нужно делать? Саске не понимает его спешки, жгучего стремления все разузнать скорее, но ничего не говорит по этому поводу. — Как ты думаешь, Наруто, что является самым противоестественным натуре человека? Что самое неприятное для него? Наруто хмурится, он устал и совсем не может думать. Он хмурится, и, как и любой человек, тупит в простейших вещах. — Много чего раздражающего. Пробки, очереди, внезапно выскакивающая реклама. Чужие советы. Одиночество, вроде бы. Саске недовольно хмыкает, его вопрос так и не услышали. — Правда, Наруто. Люди любят врать, — вспыхивает он. — Мы постоянно или врем или недоговариваем, что по сути своей одно и то же. Всей правды не знает никто, ее никто и ничто не выдержит. Даже, особенно связь соулмейтов. — И ты предлагаешь… — пораженно произносит Наруто. — Я предлагаю говорить правду. — Но это значит… — Чтобы вылечить рану, нужно извлечь из нее весь гной. Нужно выжечь чужеродные нам чувства. Если мы будем говорить только правду в лицо друг другу, говорить всё, что крутится в голове, это начнет раздражать, а где раздражение — симпатии уже нет. Будем жечь огонь огнем. Гениальные сравнения перестанут казаться гениальными, а от чужих признаний заболит голова. Все начнет казаться лживым. — Ты это предлагаешь, зная, что в ближайшее время нас начнет тянуть как магнитом? — Именно поэтому и предлагаю. Будем молчать — сам черт знает, во что это выльется. — Тогда я тебе верю. Начнем сейчас же. Как насчет за ужином обсудить детали? Я скитался по городу пять часов как неприкаянный, соврав, что у меня дела, а теперь голоден. И да, у тебя ужасное произношение, спасибо, что сейчас говоришь на родном языке.