ИСТОШНОЕ

Рот набивается транспортной тряской. Утренний масляный нож прошёл бы по сердцу как по маслу, но я наполняю вены серой лимфой центра круга и города; сплетаюсь с рассветами кровеносным узором дóгола воедино — и мимо. в дар тихим вздором ловлю воздух, какой-то животный нектар, — переперчённый, валящий ниц и саднящий, жёлтый; я не вспоминаю лиц — потому что в слезах расплывается Ваше — и, кажется, это жаль или нет. Я не помню. Перебираю меж пальцев, вспахиваю рожь волос осипших жарких будней. Делала — буду. Я Вас люблю, но это же смешно. Не отвечайте — от этого вянут звёзды в верхушках каштанов, мало светляков в ладони, молкнет купоросность курносого солнца и свет чёрных дыр где-то. Не отвечайте. Может Не плохо излюбливать мир поехавший? Не отвечайте. Пусть с Вами будут альбомными блёстками деревья, цветы, перекрёстки, люди, лужи, асфальт, дорожки дождя за висками, вспышки фар— мне ночами стал сниться город, потому что там больше Другого, больше смысла — любого пусть маленького смыслишки — Там больше Вас и ветер срывает слезинки Вам не выплаканные. Не отвечайте. Не называйте меня не моим. Не называйте! Мне — чужим — не меня — именем я прошу только не. Я пережрала смерти. Я пережрала Ада. Я — что херовей — пережрала пустоты. Теперь на языке лишь прелесть-«ты» Бесед со страхом говорить. Смотрите — боль — я смогла открыть, А потом улыбнулась вдоль и свернула челюсти.