***
Новый год они встречают на чемоданах, но в тихом спальном районе пригорода, у них есть скудно меблированный маленький домик, похожий на скорлупку, куда с трудом влезают все их перевезенные вещи, и маленький клочок земли под сад и огород, заросшие травой. На улице плюс десять, морось, талый снег, праздники — и они совершенно свободны еще три дня. Передающая им ключи молодая женщина — знакомая Осаму благодаря его работе — просит не беспокоить ее по пустякам и тем более не хочет, чтобы ее беспокоили жалобами соседи, поэтому мальчикам лучше быть паиньками и не закатывать громкие вечеринки. Они обещают обойтись без этого. Она уходит, довольная, что не пришлось доверять свое имущество неизвестно кому, кого она в первый раз увидит, а Чуя следом выставляет на улицу горшок с сухой пыльной землей, в которой ничего не растет, потом выносит еще десяток и выставляет их вдоль наружной стены дома, таким образом освобождая пространство, и они начинают уборку. Осаму кажется, что это самые счастливые, пусть и трудные, мгновения его жизни. Вкрученные лампочки сияют мягким светом, оконные стекла, натертые до блеска, показывают аккуратную изгородь, отделяющую их от остальных жильцов, и вид на сад; с наружной стороны дома пожилая женщина с интересом смотрит на выставленные вдоль стены пустые горшки, а к вечеру приходит поздравить их с новосельем тарелкой пирога, сказав, что знала хозяйку девочкой и рада, что к ним приехала молодежь. Все это страшно неловко, но приятно, так что, засыпая на чистых простынях, снова — на одном футоне вдвоем, выставив будильники куда-то к полудню, парни ощущают себя гораздо лучше, и даже тревога учебных дней куда-то уходит. Вскоре оказывается, что в наследство от уехавших жильцов им достается прикормленный уличный кот, флегматичный и со страшной разодранной рожей, но Кавагучи-сан просит не беспокоиться; кот — местный любимец, родители хозяйки, конечно, держали тварину не за красивые глаза, но и остальным умный зверь помогает, так что прокормить его жители помогут, нестрашно: рабочий кот пригодится всем. Они оказываются обитателями городка того типа, в котором все друг друга знают, так что вскоре с ними здороваются в магазинах, а они здороваются в ответ, знают, как зовут продавцов, и, когда они мотаются на учебу и на работу, их все время подвозят какие-то плохо знакомые, но добрые люди, а они в ответ в свободное время то помогают кому-то починить потекшую крышу, то оказываются в эпицентре какого-нибудь празднования дня рождения. Жизнь идет своим чередом, простая в своей рутинности, сложная в своей нагрузке; но с горящими глазами посещая лекции, вгрызаясь в новые знания и не щадя себя, они справляются. Им просто хорошо вдвоем, а остальное — не так уж и страшно, когда рядом с тобой есть человек, которого просто хочется держать за руку.Четвертый
16 августа 2020 г. в 13:53
Большой город и невыносимая подчас в своей тяжести учеба быстро развели их жизни в разные графики активности и в разные места жительства. Пока Чуя на севере поднимался до восхода, чтобы ехать на лекции, уже в метро отправляя свой первый на этот день «привет» в диалог, где-то на юге Осаму только шел домой, чтобы поспать несколько часов, а потом бежать на свои пары, отвечая что-то малоинформативное в этот промежуток времени.
Город выматывал их, учеба тянула жилы, невозможность заняться личной жизнью сводила с ума.
Все это прервалось только после очередных удачно сданных промежуточных экзаменов, когда измученный, проплакавший все глаза Чуя позвонил и назначил местом встречи студенческий бар в центре, твердо решив пропить остатки нервов и больше никогда, слышите? — никогда так не надрываться: всему должен быть свой предел.
Север и юг наконец-то нашли свою точку пересечения, а двое влюбленных наконец-то нашли время вспомнить, как оно — быть вместе, а не порознь, и каково не тянуть все в одиночку, разделяя тяготы, горечь поражения и сладость победы, каждый зачет и каждый неуд, каждую изничтожающую терпение смену на работе.
В девять вечера бар был удивительно пуст — Чуя приметил это еще во время одной из своих прогулок, срезая путь от одного учебного корпуса до другого самыми необычными маршрутами, какие только выдавала карта. Удивительная черта для бара, но — сегодня была не пятница, музыка была привычно не подавляющей, а студенты еще не успели отойти от обрушившегося на них облегчения — сессия закончилась.
Можно было выдохнуть — и Чуя выдохнул, толкая дверь от себя и делая шаг вперед под умеренное тепло сплит-систем.
Осаму уже ждал его, и перед ним, плавя в себе шарик льда, стоял стакан с виски — Накахара не брался определять меру и степень дороговизны напитка. Выглядел он похудевшим, измученным, но стоило ему заметить Чую, обернувшись через плечо — и он расплылся в кривой улыбке, глаза шало вспыхнули бесконечным чувством. Чуя почувствовал, как от одного этого взгляда у него загораются щеки.
Дазай соскользнул со стула и в один шаг бесконечно длинных ног оказался рядом, заключая Чую в объятия, утыкаясь ему в волосы и опаляя горячим дыханием кромку уха.
— Я так соскучился, — пробормотал он, покачиваясь с Накахарой на одном месте. — Ты даже не представляешь, как я соскучился, малыш.
Чуя, собравшийся было извиняться за то, что немного опоздал, притих, деревянным движением уцепился за чужое пальто и уткнулся носом в теплую грудь. Осаму пах влагой растаявшего снега, пальто у него было чуть влажное — в противовес ему Чуя, добиравшийся на такси, был в теплом свитере и не замерз ни капельки, и пах корицей — возился на кухне с пирогом и пропах насквозь.
Они обнимались, Чуя жмурил глаза, охваченные внезапным жжением, и терся лицом о ткань чужого блейзера.
Он неожиданно понял, что получил самый лучший подарок, какой только можно было бы получить на Рождество.
Он наконец-то вернулся в объятия человека, который стал ему самым родным, самым близким.
Он больше не выдержит такой долгой разлуки — не после того, как попробовал ее на вкус и не после того, как вспомнил, каково это — быть не в одиночестве.
— Давай съедемся? — смазанно пробормотал он, не зная, чего хочет больше: чтобы Осаму услышал его лепет или чтобы не услышал ни единого слова и подумал, что ему показалось.
— Я согласен, — просто ответил Дазай до того, как Чуя успел забрать сказанное обратно, и отрешенно вспоминая, сколько ему пришлось горбатиться и на учебе, и на работе, чтобы как-то уложиться в траты.
Безжалостная и бессмысленная потеря времени стала образом его жизни в этом году: условия в общаге все равно оставались типично общажными — и с долей отчаяния Осаму думал, что лучше заплатить на тысячу йен больше, зато снова разделить свой мирок с одним самым важным человеком, успевая поцеловать его утром на пороге и сидя спина к спине в выходные за домашкой, чем за сумму на тысячу меньше — с еще семерыми, все время болея и валясь с ног от усталости, не успевая ничего, хронически теряя свои вещи и не замечая, что плодами его трудов пользуются все, кроме него самого.
Осаму еще не знал, что благодаря Чуе он сменит и работу на более выгодную, и случайно вырвется в круг знакомых, которые прежде посматривали на него скорее сверху вниз, — типичный привилегированный класс и такой типичный он, не успевавший приводить себя в порядок когда-то — до новой встречи с Чуей.
А пока что они сидят в баре, на календаре — сочельник, и мир вокруг обвешан венками и омелой, бармен предлагает им горячий глинтвейн, пахнущий, как сказка о счастье.
С Дазаем легко — Чуя потягивает красное сухое из своего бокала, прижавшись боком к боку Осаму, сменившего виски на бренди, и чувствует себя счастливым. Впервые за черт знает сколько времени, что они не могли встретиться, ухитряясь разминуться всего ничего — но очень обидно. Он пересказывает смешные истории за весь год, рассказывает про одногруппников, про учебу, про работу, жалуется так, чтобы не казалось, что он жалуется, но Чуя гладит его по бедру, разомлевший от вина и близости самого дорогого человека.
Осаму прерывает рассказ на полуслове, несколько долгих мгновений смотрит на привалившегося к нему Чую, а потом тянется к его губам своими, не в силах и дальше откладываться самый важный элемент их воссоединения.
На их четвертом в списке новизны поцелуе Чуя разбивает бокал с вином, а Осаму узнает, как горят губы от поцелуев со вкусом перемешанного бренди и вина, но ни один, ни второй ни о чем не сожалеют. Чуя сплетает пальцы с пальцами Дазая, только сейчас замечая, что так и не расстался со своими перчатками, но Осаму не дает их снять, целуя его открытую ладонь в вырезе черной кожи, щекотка от которой отдается до кончиков пальцев.
Под конец вечера они вспоминают, что ни один из них так и не озвучил самый важный их статус — пара — и с этого мгновения начинается уже вполне официальный отсчет их отношений, хотя, конечно, цифры неофициального и сообща выбранная дата нравятся им гораздо больше.
Целуясь с Чуей за порогом его заваленной самыми разными вещами квартиры, держа в руках его вес, Осаму впервые за долгие месяцы чувствует себя человеком, а не загнанным животным, вспоминает, что у него есть дом и семья, которая всегда поддержит, вспоминает, что у него даже есть неплохая сумма, отложенная на что-нибудь важное. Если вдруг.
В тесной однушке они ложатся на старый футон, и Чуя идеально умещается в изгибе его тела, прижимается, костляво-уставший, но такой нужный, такой любимый, и Осаму решается.
— Ты бы хотел остаться здесь или предпочел бы поискать общежитие где-нибудь в пригороде, но чтобы там можно было хотя бы вещи распаковать? — Осаму кивнул в сторону коробок, покрытых пылью, и вот уже семь месяцев как оставшихся не распакованными. Чуя трет горящее лицо, заправляет прядки за уши каким-то беззащитным жестом и выглядит невыносимо растерянным, но милым.
— Я просто точно съезжаю отсюда, — говорит он в конце концов. — Хозяйка невыносимая, я каждый месяц по три раза оказываюсь выставленным со всеми коробками без возврата отданных денег. Она сумасшедшая, — Чуя понижает голос, будто бы хозяйка может выскочить из щели между стеной и обоями.
— Утром посмотрим варианты, — без колебаний говорит Осаму, и Чуя вздыхает с таким облегчением, что Дазай боится представлять, сколько страхов он отпустил с этим выдохом.