***
С того момента его жизнь стала как никогда интересной: он работал с самыми разными фотографами и знакомился с другими моделями, осваивал стили; многие вещи пришлось пересмотреть, многие вещи пришлось начать делать на постоянной основе. Больше нельзя было ляпать, не подумав первого, что в голову придет, при встрече с незнакомцами. С ним работали учителя, приучая даже в магазин ходить как минимум не в затасканных джинсах, как максимум — при полном параде. После официального выхода некоторых его снимков его стали время от времени узнавать на улицах, и постепенно поток его фанаток и фанатов ширился и рос. Первые интервью, первые пресс-конференции, первые публичные мероприятия, первые конкуренты, первые гонки в топе с другими моделями… Неизменным оставался только Чуя, ждущий его дома. Даже график учебы перестроился в угоду его новой работе, поднявшись из второй половины дня в первую. Дазай благословлял сумму своего первого гонорара и позволивших ему так заработать спонсоров съемок, но другие вещи, вроде зависимости от мнений людей или же мгновенно разросшегося в нем равнодушия к влюбленным в его образ девочкам и мальчикам, заставляли его вспоминать все больше проклятий. За Накахару Осаму цеплялся теперь почти отчаянно, пытаясь не стать той высокомерной мразью, в которых превращались многие вдруг поднявшиеся молодые звезды. Чуя стал самым непредвзятым его зеркалом, позволяющим судить об изменениях, мало связанных с новой стрижкой, появившейся вновь уверенностью в себе или изменившейся походкой. Но кроме того, их ставшие более глубокими отношения позволяли Осаму и другим способом расставаться с образом, пригодным для подиума; наступали выходные, Чуя заканчивал работать, и Дазай снимал маску равнодушной скотины, покорившую сотни его фанаток, превращаясь в самого верного раба своего маленького господина. Чуя бил его по плечу каждый раз, когда он обращался так к нему, и Дазая вновь возвращало в их школьные годы. Привычки Чуи были стабильны, незыблемы, как горы, и с поправкой на время, действия Накахары можно было легко предсказать. Чуя приходил с пар, садился за работу, успевая параллельно что-то там печатать по учебе и читать по электронной книге, потом шел делать кофе, а процесс его приготовления в свою очередь переходил в приготовление ужина и его поглощение. Дазай, живущий по указке диетологов, присоединялся к нему, постепенно перетащив на свое меню и согласовав отступления в сторону больших и маленьких радостей в пользу Чуи. Вечером они заканчивали заниматься, Осаму шел на пробежку, пока Чуя заканчивал разбираться с работой или присоединялся к нему, пытаясь нарастить мышцы и не выглядеть тонким и звонким мальчишкой — на самом деле, он мало изменился со школы, только черты лица стали гораздо тверже, делая миловидность чувственной и четко очерченной. Осаму на него насмотреться не мог, когда находилось время просто посидеть, бесцельно рассматривая возлюбленного. После они один за другим шли в душ: Чуя частенько шел вторым, предпочитая мыться вдумчиво и долго, поэтапно приводя себя в порядок — Осаму пока что только учился чему-то такому, сверяясь с получаемыми инструкциями, тогда как для Чуи это давно было обыденностью. Зато этот порядок позволил Дазаю внести коррективу в их отхождение ко сну, особенно с учетом того, что секс все еще доставлял им взаимное удовольствие, но с каждым разом становился все более доверительным и интимным, опираясь не только на кружащее голову взаимное вожделение. После душа, когда Чуя уже ложился в кровать, переодетый ко сну, но пока еще зависающий в телефоне, перелистывая ленты социальных сетей, Осаму стал садиться рядом и, уложив изящные ноги себе на колени, сначала лениво и щекотно поглаживал голени, разминая упруго напрягающиеся под кожей мышцы, потом переходил к массажу стоп — во всяком случае, Осаму надеялся, что у него получается именно массаж. Все-таки специальных курсов он не оканчивал, а сделать приятно ему очень хотелось. Однако вопреки его страхам, единственное, что было не по плану и тем ломало все имеющиеся шаблоны — Чуя оказался очень чувствительным, и первые несколько раз прошли под эгидой сдавленного хихиканья и красноты лица, когда Накахара очень пытался сдерживаться, но противостоять щекотке не мог. И Дазай тоже улыбался и расслаблялся, и в конце концов понял, как делать так, чтобы Чуя не извивался от щекотки, а тихонько довольно мычал, ощущая, как твердые пальцы уверенно разминают мышцы и продавливают, кажется, до самых костей, до легкой боли и смутного удовольствия. В конце концов, Чуя действительно наслаждался такими знаками внимания и заботы, прикрывая глаза и расслабляясь. И спустя еще пару недель, когда массаж несколько раз в неделю превратился в обыденный ритуал, Осаму перешел к следующей части своей задумки.***
Очередной вечер кончался в кровати, Накахара млел от крепкой хватки на своих ногах, слегка выгибаясь и ерзая, когда Осаму неожиданно высоко приподнял чужую стопу и коснулся подъема губами, а потом заскользил языком вниз, к самым пальчикам, заставив Чую жарко покраснеть и закрыть глаза. Одна нога, вторая, кожа приятно горела после массажа, Чуя тихонько вздыхал от поцелуев, полизываний и покусываний, когда Осаму потихоньку отпустил его ноги и передвинулся повыше. — Хочешь я помассирую тебе плечи и спину? — почему-то хрипловатым голосом предложил он и потянулся к пуговицам пижамы. Чуя, бросив томный взгляд из-под ресниц, безропотно дал раздеть себя, промолчав о том, что штаны никак не могли относиться к плечам и спине, так что и снимать их было не обязательно. Просто перевернулся на живот, положив руки вдоль тела и расслабившись. Осаму взял крем для тела, стабильно стоящий на одной из прикроватных тумбочек, и выдавил немного на плечи, прежде чем начать ладонями распределять жирную, скользящую под пальцами массу. Чуя низко ныл и вздыхал, и хныкал, и командовал, где надавить посильнее, постанывая в голос. Руки у Дазая были… настоящий кайф; никаких других слов на ум не шло, чтобы описать те ощущения, которые дарили ему длинные пальцы и широкие ладони, растирая кожу и разминая мышцы. Под действием этих касаний Чуя быстро превратился в довольно вздыхающую, разомлевшую лужу. И только тихонько захныкал, дернув плечом, когда Осаму принялся целовать ноющую после массажа спину, постепенно соскользнув на поясницу, а оттуда — еще ниже, чтобы оставить несколько ощутимых, но безболезненных укусов. К вторжению скользких пальцев в свое тело Накахара отнесся почти философски — вздернул бедра, словно кошак, которому почесали спину у основания хвоста, пошевелил острыми лопатками и низко протяжно застонал, когда любовник, не став растягивать до конца, протиснулся в тело, отреагировавшее приятным нытьем растягиваемых мышц. То, что в первый раз могло быть откровенно дискомфортным, спустя несколько недель вызывало только предвкушение, от которого внизу все приятно стягивало в узел. Так и Чуя дождался, пока Осаму протиснется до конца, и качнул бедрами навстречу, насаживаясь до самого конца, до шлепка, до ощущения тесной притирки к своим ягодицам чужих бедер, и довольно вздохнул. Ленивый вечерний секс, как часть их нормального распорядка дня, ему очень импонировал. В конце концов, перед сном они обязательно лениво целовались, и даже если Осаму в это время еще ритмично двигался внутри, согревая жаром своего тела, Чуе вовсе не обязательно было вспыхивать и пытаться перехватывать инициативу, пытаясь сделать так, чтобы удовольствие получили непременно они оба. Иногда хватало просто в нужный момент слегка царапнуть чужую спину или ощутимо прикусить плечо, чтобы Дазай дрогнул и кончил в него. А иногда он был тем, кто непременно опрокидывал Осаму на спину, и тогда скачка могла длиться долгие сорок минут, изнурительная и накручивающая нервы лишь для того, чтобы в конце Осаму втрахал его в матрац, заламывая руку или горячо дыша в волосы. Чуе нравилось, когда удавалось заставить Дазая спустить пар, — небольшая грубость пряной ноткой вплеталась в их близость; от шлепков и пошлостей, вливающихся в ухо, поламывало яйца. Однообразный секс не был их проблемой, и Чуе нравилось, что они всегда готовы попробовать что-то еще, даже не обязательно согласовав друг с другом, точно зная, где сейчас находятся рамки, за которыми что угодно уже показалось бы «слишком». Подобная восприимчивость друг друга не могла не радовать — в конце концов, срок давности их отношений насчитывал уже несколько лет. Игнорировать «официальное» начало отношений, состоявшееся по всем правилам, тоже было классно. Чуя готов был затыкать уши, когда кто-то из знакомых или друзей напоминал ему, что они вместе прямо как пара-пара всего-то полгода.***
Спустя примерно месяц, как все массажи и сексы стали их маленькой традицией, Осаму, целуя его лицо перед сном и всячески пользуясь тем, что разомлевший Чуя подставляет под губы свои щеки, монотонно поинтересовался: — А ты никогда не думал о том, чтобы сниматься вместе со мной? Чуя посмеялся и стукнул его по плечу. — С моим ростом и цветом волос? Существует целая куча людей гораздо более симпатичных. Осаму глянул на него со странным прищуром, на который Чуя даже внимания не обратил, как и на не предвещающее ничего хорошего «нельзя недооценивать собственную привлекательность». А на следующий день, примерно в обед, Чуе позвонил тот же менеджер, с которым работал сам Осаму, и пригласил его пройти пробы.***
Надо ли говорить, что вскоре у Осаму появился неожиданно миниатюрный напарник, вписывающийся в канонные представления моды очень посредственно, зато отлично смотрящийся в одном кадре с миловидными девушками маленького роста? Осаму после этого жался к стенам, по губам Чуи читая, что тот убьет его, как только сможет дотянуться руками до тощей шеи. Но даже это обстоятельство не мешало Дазаю наслаждаться тем, что теперь весь мир моды перестал гадать, с какой бы моделью его свести, и начал сталкерить за отношениями их обоих, совершенно уверенный в том, что рано или поздно неприступный коротышка сдастся на милость очарования шатена. Даже не зная, что тот сдался уже давным-давно, много лет назад.