Двенадцать

— Апчхи! — очередной чих, примерно шестой за последние полминуты, стал верным знаком, что надо подниматься. Чуя пошарил рукой рядом с собой, убедившись, что вторая половина постели пуста и уже успела остыть, перевернулся на другой бок с тяжелым вздохом, потянулся — и перекатился на спину, открывая глаза и бессмысленным взглядом созерцая потолок.       Итак, Осаму все-таки простыл после их прогулки под дождем.       С трудом сев и ощущая себя так, словно его били, Чуя выругался. Вероятно, ему тоже надо начать пить таблетки для профилактики, а вот Дазай…       Для Осаму в этом доме точно найдется парочка свитеров и теплые носки, а также чашечка горячего чая и баночка меда. Чуя еще не забыл, насколько часто Дазай ловил простуды в школе, — можно скорее изумиться, что прежде этот сценарий терпел существенные изменения целых несколько месяцев. Неожиданностью стала аллергия, конечно, но в целом…       Позвонив менеджеру и предупредив, что им потребуется несколько дней, чтобы привести себя в порядок, выслушав беспокойство пополам с недовольством из-за сдвигающихся сроков, Чуя абстрагировался от бормотания, идущего из трубки, придя в себя, только когда им начали желать скорейшего выздоровления.       От его «да, спасибо, да» менеджеру не было ни горячо ни холодно, но приличия были соблюдены, и Чуя, заблокировав экран, отложил телефон подальше.       Его ждала плита, заваривание всякой травяной гадости, которой он в нормальное время даже умываться бы побрезговал и которой надо было напичкать Осаму, а еще — кофе. Божественный напиток, который позволит мозгу включиться и не даст сойти с ума. Целеустремленный и точно знающий, чего хочет, заболев, Дазай превращался в очень капризного мальчика, выносить которого даже Чуе становилось тяжеловато.       Из ванной комнаты раздалась новая череда чихов, Накахара хмыкнул, подвязывая фартук, приценился к ковшику одним глазом, потом другим приценился к турке и решительно поставил то и другое на плиту, включая залитый на две трети водой чайник. — Кофе с медом и лимоном, адское травяное варево без сахара, которое надо будет еще процедить… — бормотал Накахара, откладывая мысль о необходимости умыться: раз уж Дазая знобит, и он не мог выползти из горячего душа, то сначала — лечение, а косметические радости, даже самые базовые, откладывались на потом.       К тому моменту, как Чуя взялся цедить варево, в ванне зашумел фен. Осаму всегда немного времени требовалось, чтобы привести в порядок волосы, — Чуя давно с подозрением смотрел на его вполне прилично выглядящую после стрижки копну, которая и не думала усыхать, линять и делать все те мерзости, к которым склонны волосы, постоянно подвергающиеся химической атаке уходовых средств и нападкам стилистов.       Изящные руки с аккуратными пальцами и идеально округлыми ногтями как раз процеживали пахнущую мятой и солодкой жижу, когда Дазай наконец-то вышел. С покрасневшими щеками и лихорадочно блестящими глазами, он покорно принял кружку, не задавая глупых вопросов, выпил варево, скривившись, поправил рукава свитера, под которым ему припекали спину повязки с согревающей мазью, и отправился рыться в аптечке, намеренный дополнить отвар вполне себе привычными таблетками — от жаропонижающего и чего-нибудь профилактического хуже ему стать не могло.       Чуя же с чувством выполненного морального долга снял с огня закипевший кофе и переставил на холодную конфорку, постучав заодно слегка по турке, чтобы гуща начала оседать. А сам отправился умываться, намеренный честно уделить себе свои законные тридцать минут.       Вернувшись, Накахара налил себе кофе, плюхнул в кружку ложку меда и дольку лимона, перемешал хорошенько, попробовал, что получилось. В меру сладко, с характерной горчинкой и кислинкой лимона — прелесть, а не кофе, он даже промычал от удовольствия.       Закончивший потрошить аптечку Осаму вернулся в кухоньку, приобнял Чую за талию своими длиннющими руками и согнулся, целуя его в затылок и ероша горячим дыханием причесанные волосы, отчего по телу Накахары бежали щекотные мурашки. Когда дурной от горячего отвара Осаму пошел дальше, приятно прикусывая шею и плечи, не прикрытые одеждой как следует, Чуя только наклонил голову в сторону, подпуская к шее.       Горячие поцелуи сбили дыхание, и когда рука с чашкой дрогнула, Чуя решил, что не откажет себе в маленьких радостях, даже если они оба заболеют и слягут. Поэтому чашка твердо была отставлена в сторону, а Накахара развернулся в кольце горячих рук, закинул кисти на плечи и, привстав на мыски, потянулся к губам своего мужчины.       Это был очередной непривычный для них поцелуй, пропитанный горечью трав, терпким кофе, сладким медом и кислинкой лимона. — А теперь марш под одеяло, и чтобы до обеда я тебя не видел, — отстранившись, пригрозил шатену запыхавшийся Чуя, вскидывая подбородок в жесте упрямства. Осаму улыбнулся бледным подобием своей улыбки и покорно пополз в кровать, где вскоре зашуршал одеялом.       Чуя сдул с горячего лба челку, дрогнул от сладкого и тревожного наблюдения, что его парень сегодня определенно горячее, чем обычно, и развернулся к плите.       Ему по плану предстояло приготовить еще завтрак, который не ляжет камнями на желудок больного и даст достаточно сил самому Чуе, чей иммунитет тоже оставлял желать лучшего в последнее время.       Нетривиальная задача, но кому, если не ему, решать такие?       Чуя решительным движением запястья крутанул свежевымытый ковш, замычал под нос какую-то популярную в последнее время песню и принялся делать пустой куриный бульон — ничего тяжелого, жареного и молочного в таком состоянии нельзя ни Дазаю, ни ему.       Учитывая, что ревизия холодильника показала отсутствие у них даже яиц, довольствоваться придется тем, что окажется под рукой, — благо, это было что-то посущественнее половины картошины и двух помидоров.       Выкрутятся, и не через такое проходили.

***

      Спустя пару часов Чуя присел на краешек кровати, пристроив рядышком тарелку с бульоном. Дазай спал, лоб был успокаивающе теплый, но нераскаленный. Свитер он снял, повязки остро пахли мазью. Чуя осторожно погладил бледноватого парня, отвел волосы с лица и наклонился, легко касаясь губами лба и медленно переползая поцелуями к виску. — Чу-у, — сонно вздохнув, Осаму с усилием разлепил глаза. — Закрой окна шторами, слепит. Пожалуйста.       Отказать Осаму, когда того хватило даже на «пожалуйста», Чуя не мог. Он поднялся, подошел к окну, взялся за плотную ткань, скрывавшую их жизнь от глаз прохожих, и на секунду замер. Стайка девочек, носами уткнувшаяся в их калитку, была ему незнакома — и это в месте, где все знали друг друга.       Фанатки?       Накахара тяжело вздохнул, приметив тяжелое вооружение в виде камер, и закрыл шторы. И как только их выследили. Не поленились даже ехать в пригород…       Вернувшись к постели больного, Накахара погладил его по волосам, помог сесть, подложив под спину свою подушку, и взял в руки чашку бульона, куда он для плотности добавил немного картофельного пюре, чеснока и гренок, наскоро сделанных из остатков хлеба. — Нам нужно будет переезжать, — вздохнул Чуя, проследив за тем, как последняя ложка бульона скрывается в чужом рту. Осаму поднял на него вопросительный взгляд. — Кто-то раскрыл маленьким девочкам наш адрес. Только что видел незнакомых школьниц возле нашего дома. — Рано или поздно этого следовало ожидать. Может, они еще не поверят, что мы можем жить в подобных условиях, и уберутся восвояси, — Осаму обвел помещение рукой, и Чуя согласился с ним: их маленький домик выглядел скромно что снаружи, что внутри; дверь на второй этаж они так и не открывали, довольствуясь первым, хотя хозяйка предлагала им, если разберут сваленные в кучу вещи ее родителей, обжить домик целиком.       Что поверили, стало понятно, когда паломничество к их порогу превратилось для самых впечатлительных фанаток в рутину. Даже не увидев хозяев домика хоть раз, школьницы продолжали осаждать городок каждый день. Шторы на окнах больше не открывались, Чуя мрачнел с каждым днем все сильнее, не желая покидать их замечательное убежище из-за натурального преследования, Осаму же тихонько прощупывал коллег и руководство на предмет возможности переехать куда-нибудь в город. Так, чтобы не отдавать большую часть гонораров в уплату, но и иметь возможность защитить свою жизнь от слишком любопытных носов.       Или же разыграть спектакль. Такой, чтобы никто и не усомнился: парочку достали оккупировавшие городок маньячки.       В голове Осаму медленно зрел план…

***

* * *       Возможность представилась, когда ради следующих съемок им пришлось уехать на другой конец страны. Пока они работали, пара нанятых людей под приглядом хозяйки вынесла многочисленные коробки, погрузила в фургон и под разочарованными взглядами зрителей увезла. Соседи сердечно встретили возвращение владелицы, обсудили творящийся в последнее время цирк и разошлись. Сама женщина намекающе сделала ручкой «кыш» смурным фанаткам. Когда самых упрямых не проняло — вызвала полицию.       В течение всего месяца женщина упорно приезжала в маленький домик, ночевала там, утром уезжала на работу, вечером приезжала. За месяц рутины в ожиданиях разочаровались даже самые стойкие, а там и учебная пора снова наступила, и школьницы, прежде разве что не ночевавшие палаточным лагерем под заборами у жителей, рассосались кто куда.       Парни вернулись обратно под покровом темноты, загорелые и в самом соку. В руке у них было по чемодану, и в целом можно было смело заявлять, что путешествовали они налегке, да еще и скрываться стали гораздо лучше — разобрать, кто там за очками, было тяжеловато, Накахара же и вовсе скрыл приметную шевелюру под симпатичной широкополой шляпой. — А где все ваши коробки? — поинтересовалась зардевшаяся хозяйка, когда обмен приветствиями и сувенирами был окончен, а она мысленно неоднократно восхитилась, каких замечательных мальчиков она приютила. — Часть — в приютах. Там были вещи, из которых мы выросли. Часть продали желающим, что-то сносилось в процессе съемок. В любом случае, фургон отсюда уехал, а его содержимое — пуф! — и растворилось, — успокоил ее Чуя и улыбнулся до ямочки на щеке. — Спасибо, что выручили нас. Не хотелось бы переезжать, только потому, что служба безопасности в очередной раз облажалась.       Удивительно и невероятно до чего трепливыми могут оказаться люди. Тот самый водитель, с которым у них так неудачно получилось, случайно обмолвился при знакомых, где он высадил двух самых востребованных в некоторых отраслях моделей. Информация пошла дальше со скоростью звука, остановить распространение вовремя не вышло, форумы взорвались — и вот уже под окнами парней разворачивается целый лагерь.       Каким образом нашли их дом, тоже нетрудная загадка — у кого угодно можно было спросить, представившись однокурсницей, и получить исчерпывающий ответ. — Никаких больше непроверенных водителей, — заключил Осаму, когда хозяйка ушла, намеренная успеть на последний поезд до города — ее ждали родители. Чуя согласно кивнул и привычно закрыл окна шторами на ночь, после чего принялся раздеваться. — Мы скомканно отпраздновали мой день рождения, твой вообще проспали, но больше я откладывать не намерен, — пригрозил Чуя, требовательно вытягивая пуговицы кардигана из петель и скидывая оный на пол. — Я хочу любви! И ласки! — провозгласил он, легко скидывая с плеч лямки модельной майки, в которой он казался еще более хрупким, чем всегда, и надвигаясь на Осаму машиной, созданной для разжигания сексуального голода. — Все, что пожелает мой маленький дракон, — охрипло пообещал Дазай, стягивая через голову теплую кофту и подхватывая Чую на полпути — только вздулись под тонкой кожей сухие мышцы, нарастающие, кажется, по одному только желанию парня при минимуме усилий. — За маленького я тебя загрызу, — пообещал Чуя, проведя ладонью по густым волосам, разрушая продуманный хаос, и впился кусачим поцелуем в тонкие губы — совсем непохоже на то, как они целовались после школы, совсем не нежно, — хищно, жадно, голодно. — Дазай… — Ни слова больше, — прошептал тот в ответ, сжимая упругую задницу в ладонях и слепо продвигаясь к кровати, по пути выключая верхний свет, потираясь носом о чужой нос, о нежную шею, целуя под челюстью и мягко трогая губами острый кадык. — Просто будь моим… Дай мне поцеловать тебя. — Хорошо, — Чуя вслепую нашел чужие губы, извиняясь, облизал укушенное местечко, потерся бедрами о живот, застонал, не в силах сдерживаться и молчать. — Мой… Только мой. — Твой, — согласился Осаму, целуя нежные губы, целуя подставленную грудь, уронив Накахару на постель, поцеловал рельефный живот и внутреннюю сторону бедра, стянув джинсы с худой задницы и отправляя следом за ними очередные слишком тесные боксеры. — Буду первым рыцарем, который съел дракона. — Ах, ха! — и это все, что Чуя мог вымолвить, когда губы Дазая сомкнулись на нежной бархатистой головке; все, что он в принципе мог говорить все то время, что они любят друг друга, слишком оголодавшие за период долгой поездки, в которой нельзя было быть собой, нельзя было быть друг с другом. Слишком много нельзя — и все они уходили прочь, как только любовники оказались дома.       Ведь дом — это твоя крепость. Даже если у него тонкие стены и земли не хватит, чтобы выкопать ров.

***

— Разберем второй этаж?.. И больше не придется закрывать окна шторами. — Не хочу, чтобы тебя таким видели даже звезды и луна. — И кто из нас дракон, Дазай?.. — Лучше спроси, точно ли я рыцарь, а не колдун, который тебя заколдовал. — Ах ты!..